Айюр. Кхала. Я. Один.

То, что предстало перед его глазами, было ужаснее самого худшего из кошмаров. Воины, погруженные в стазис столетия назад, лишались того, за что должны были сражаться, еще не проснувшись. Позади была родина Перворожденных, по- прежнему отравленная зергами. Под запретом была теперь Кхала, отравленная Амуном. Иерарх приказал провести всеобщее отсечение, не спрашивая их воли — ради их безопасности и блага. Ради спасения Перворожденных, надежда на которое теперь была призрачной. На Мариджара, отказавшегося разделить их участь, смотрели с неодобрением и опаской. Отброшенная им Тьма покалывала кончики вибрисс, не позволяя расслабиться и забыть о себе ни ему, ни другим, находившимся поблизости. Пока слишком мало времени прошло, чтобы привыкнуть. Его внутренний Свет трепетал, отчаянно ища поддержки. Он сам, оставаясь неотсеченным, чувствовал себя подобно темному храмовнику, оказавшись вынужденным оторвать себя от водоворота Кхалы, внезапно ставшего смертельным. Он не рисковал более блуждать по территории врага и искать других выстоявших под натиском Темного Странника. Он старался отвлечься. В конце концов даже в самых смелых мечтах Судящий не предполагал, что однажды ступит на борт легендарного дредноута — в последние четыре цикла даже возможность просто ступить на Айюр казалась фантастической. «Копье» поражало своими размерами и величием и было в точности таким, как его образ в архивах Иалона. Никто не препятствовал, когда Мариджар с любопытством археолога бродил по его длинным коридорам, заглядывая в отсеки всевозможного назначения — никто не спешил возразить джудикейтору, пусть высшая каста давно утратила влияние в союзе Делаам. Делая вид, что бродит праздно, на самом деле он знал, что искал. Где-то здесь должен был в стазисе спать Хранитель. Достаточно мудрый, чтобы защитить себя от Амуна, а значит Мариджар должен был отыскать его прежде, чем кто-либо еще. К его счастью, она проснулась в момент активации дредноута и никому не позволила прикоснуться к себе. Он распознал ее по одинокой дрожащей нити Света, тянувшейся следом от корабля через космос. Он потянулся к ней, вступив в ее чувства как в русло холодного ручья, отрезвляющего от обступившей его жуткой тишины. Страх, растерянность, гнев — сейчас даже такие чувства были подобны прикосновениям солнца. — Тот храмовник сказал мне, что Конклав уничтожен… — Большая и лучшая его часть — да. Мое спасение — случайность. — Или предназначение. — Я больше не верю в предназначения, — гибель темного прелата вновь встала перед его глазами и наполнила горечью. Ступая по залам древнего корабля, он ни на секунду не мог забыть о нем и о том, как Валитар еще будучи не старше ста циклов откопал в архивах чертежи «Копья Адуна» и дни на пролет представлял, как пробуждает тысячи спящих воинов и дарует им свободу. Где были бы сейчас Перворожденные, если бы любопытство не завело его слишком далеко? Где был бы он сам? Был бы жив? Несомненно бы был. Как и миллионы других. — Я не верю, что предназначением моего брата было подвести наш народ к краю гибели! — Судящий не может считать Падшего братом. Его имя должно было быть вытерто из твоей памяти. — Ты очень долго спала, Хранитель. Не тебе, и не мне решать, что нынче должно. — Тот храмовник сказал, что теперь мы едины с Падшими. Но я не могу этого принять. Судящий… — ее страх снова стал сильнее, и тонкая светлая нить зазвенела от прокатившейся по ней энергии. — Как ты можешь быть таким спокойным! Я едва сдерживаю его… — Если наши судьбы прописаны среди звезд, и именно я должен был выжить, я не имею права бояться. Кхала — это Свет и, возможно, мы с тобой — все, что от него осталось, и нас не может коснуться Тьма. Это Путь, по которому, возможно, некому больше идти. Это наша память, потеряв которую мы перестанем быть собой. Ее разум раскрылся ему как единственному, кому она теперь могла доверять на этом корабле — ведь в Кхале ложь невозможна. Их мысли сплелись и засияли посреди океана Тьмы. Она вела его по воспоминаниям тех, кто погиб тысячелетия назад, и вместе они ступали по городам Айюра, еще не тронутым врагами. Он рассказывал ей о зергах, об исходе на Шакурас и о восстании Алдариса, но все это было бесконечно далеко сейчас, когда они, замерев посреди бури, безмятежно проживали чужие жизни. Как бы могущественен ни был Амун, он не мог исказить память. Не мог изменить того, что уже было соткано без него на ткани линейного времени. А значит — не мог коснуться их и перекрасить сплетенные нити их разумов. И когда Иерарх пришел взглянуть на нее снова, они уже прожили вместе тысячу циклов. *** Впервые он увидел ее, когда ничего другого уже не оставалось. Когда ее присутствие исчезло из Кхалы, и больше некого стало защищать от возраставшей мощи Амуна. Уговоры Иерарха одержали верх. Она — слишком слаба, слишком устала стоять на краю пропасти, обманывая себя и укрываясь в том, что когда-то было Общей Памятью. И слишком любопытна была, чтобы послушать его наставления и отключиться полностью. Рохана была спокойна. Величественно парила в воздухе, словно ничего не произошло. Она была прекрасна даже такой. Мариджар остался один посреди урагана. Снова. Он тянул к ней свое восприятие, но мог уловить лишь слабые отголоски, тихий шепот, срывавшийся с отсеченных вибрисс. Большой головной убор валялся на полу рядом. Но сейчас это не было синонимом падения. — Не говори ничего, Судящий. Я не та, с кем ты был един, — ее глаза тускло светили голубым. На лице не было и следа боли, через которую ей пришлось пройти. Не было даже горечи поражения — лишь печаль тонкими нитями струилась из глаз. — Ты — Рохана ке Велари. Хранитель. До последней капли жизни, — внутри него все дрожало, отказываясь принять до конца еще одну потерю. Еретики Тал’даримы дурманили свой разум наркотиками. Наркотиком Мариджара стала хранившаяся в ней память о том, что теперь было утрачено. Система каст рухнула, надежды на возвращение Кхалы больше не было. Впереди был лишь бой, в котором должны были стереться все рамки и различия. — Во мне нет больше нас. Мне нечего хранить. Ты и я прошли вместе через тысячи чужих жизней, но ни разу — по нашим. Я даже не знаю твоего имени. Все, во что мы верили, оказалось невозможно спасти, — он слышал боль в ее голосе, и терзался тем, что не мог почувствовать ее. — Почему Амун сломил меня, но не тебя? Почему выстояли такие как ты, но не я? Что такого известно вам? — Тьма и Свет отражают друг друга. Перетекают друг в друга. Чистой энергии не существует, а значит нет абсолютных Света и Тьмы. Ты не могла принять равновесие Сумрака, не могла поверить в возможность гармонии и сломалась, утратив веру в благополучный исход. В этом был промах учения Кхаса в категоричном неприятии альтернативных путей. — Не пытайся оправдать меня. Я была слаба. — Зератул не был первым, кто исследовал древние пророчества. Энси Такотос искал эти знания за века до него. Он нашел лишь крупицы — и даже они казались нам непростительной ересью, — Мариджар погладил свободно спадавшие по плечам отростки, все так же целые, пусть и израненные. — Я и он теперь — это все, что осталось от Конклава. Мы и еще несколько посвященных — высокомерные глупцы, не поделившиеся опасным знанием. Обреченные на одиночество последние кхалаи, — он горько засмеялся и покачал головой. Каждый раз, праздно проходя по коридорам «Копья», он тут и там встречал других Ара, и с каждым разом все больше уважение их сменялось осуждением и отчуждением. Рохана спустилась и подошла к нему. Ее присутствие в эфире было едва уловимо, но ощущалось физически в вибрации пола, в исходившем от нее тепле, в прикосновении тонких пальцев к шероховатой коже вибрисс. — Мы это все еще мы. Перворожденные. И у нас еще много осталось того, за что стоит сражаться. Я… не сразу смогла понять это. — Тогда я… — он взглянул в ее глаза, похожие на поверхность священного ручья, под которой сверкали кхайдариновые кристаллы. Судящий отвык смотреть на кого-то столь близко. Он опустил веки, вслушиваясь в биение ее энергии, чувствуя кожей ее Свет, все еще существовавший, даже вне Кхалы, вопреки всему тому, чему его учили, -…пойду готовиться к бою. Он медленно развернулся и направился к вратам, намереваясь дать им команду перенести его на борт арбитра. — Судящий! — Рохана окликнула его. Судящий приостановился и вновь посмотрел на нее — сейчас ее глаза горели как две звезды. — Скажи мне свое имя! — Тот, кто видит и осознает истину, стоя на перепутье.* — Мариджар ке Ара! Если мы выживем — обещай, что я узнаю тебя! — У нас больше нет Кхалы, чтобы давать обещания. Только надежда, Рохана ке Велари. Врата ответили на его мысленную команду и перенесли его на «Шириар» — теперь он не мог услышать никого. Мариджар слился разумом с кораблем и полетел к звездным вратам словно крошечный пылающий золотом метеор. Один из целого разноцветного града кораблей соединенного флота Делаам. — Поле искривления стабильно, — сказал он по привычке, прежде чем их объяли тысячи искр. Возможно — в последний раз.