Просто улыбаться

Юля ходила гулять. В одиночестве. Бродила по дорожкам, по детской привычке не наступала на трещины в асфальте, смотрела, как сквозь них к свету пробиваются жадные до жизни растения. Улыбалась собакам и младенцам в колясках. Заворачивала в небольшой круглосуточный магазин и покупала там странный набор из пива и мороженого. Расправлялась с ним, сидя на скрипучей качели, с плеером в ушах, словно ей было лет шестнадцать... Прогулки ей прописала психиатр. Поговорив с Вадимом, она вызвала в кабинет Юлю, долго разглядывала ее, а потом удовлетворенно кивнула с таким видом, словно уже поставила ей пару диагнозов: - Вы работаете? - Нет, - покачала головой Юля. - Любовник есть? Юля не нашла, что ответить, только помотала головой, а Вадим даже бровью не повел. - Плохо, - сказала психиатр. - В наше время каждая уважающая себя женщина должна иметь любовника. - Я замужем, - она нервно рассмеялась; было странно и нелепо пытаться оправдать собственную супружескую верность. - Мне кажется, это недопустимо... - Я шучу, милая, - без тени улыбки сказала доктор. - Но какое-то увлечение иметь надо, вам нельзя сейчас запираться в четырех стенах. Подобное состояние очень заразно, - она указала глазами на Вадима.- А вылечить пару намного сложнее. Так что заведите собачку, цветок комнатный, просто ходите на прогулки... и помните, что ваш муж ни в чем не виноват, он просто болен. - Я понимаю, - Юля оглянулась на Вадима, ей было неловко говорить о нем вот так, в третьем лице, словно он действительно был ничего не соображающим пациентом психиатрической больницы. Вадим поймал ее взгляд, кивнул, поднялся навстречу. - Юля всегда все понимает, - сказал он, - она уже спасла меня один раз. Психиатр протянула рецепт на антидепрессанты, а Юля почувствовала, как по ее спине пробежал неприятный холод. *** Когда они встретились впервые, Вадим был почти что мертв. Он существовал от одной дозы героина к другой, все быстрее падал в никуда, смотрел стеклянными глазами куда-то мимо мира, и готов был рассказывать каждому, кто согласился бы его выслушать, что у него умер лучший друг, и оказалось, что это страшно. Но слушать его никто не хотел, потому что вокруг никого не было, несмотря на то, что он постоянно был окружен людьми, такими же, как и он, торчками. А Юля слушала. В те недолгие мгновения, когда он был в состоянии связно говорить, она обязательно оказывалась рядом, и ничего не делала, только кивала головой. Вадим рассказывал о Саше и о прошлом, а его глаза блестели все сильнее. Потом начинали трястись руки, потом он срывался с места и расхаживал по комнате кругами. Он прерывался на полуслове, словно кто-то невидимый затыкал ему рот, разворачивался и сбегал вниз по лестнице. А Юля ехала домой, стараясь не плакать, раскачивалась вместе с вагоном метро и тихо молилась неизвестно кому о его спасении. Она продолжала молиться дома, в подушку, и следующим утром, и через три дня, до тех пор, пока он не звонил и не звал к себе, вечно с одним и тем же предлогом: - Если ты будешь здесь, я не сорвусь. И она верила и ехала, и ненавидела себя за то, что верила и ехала. А он каждый раз срывался, оставляя ее одну в квартире, и она каждый раз ждала его до вечера, а потом уходила. - Ты мне нравишься, - однажды сказал Вадим, оторвавшись от разглядывания узоров на кружке с давно остывшим чаем. - Ты будешь моей женой? - Нет, - ответила Юля. - А если я очень хорошо попрошу? - он улыбнулся, и это была страшная улыбка, она зияла, словно разрез на бледном и усталом лице, и Юля содрогнулась, на мгновение представив себе будущее - с ним. - Завяжи со всем этим дерьмом, - сказала она. - И я выйду за тебя замуж. - Хорошо, - сказал он, облизывая пересохшие губы. Дальше все было, как по давно выученному сценарию. Вадим оборвал сам себя на полуслове, вскочил, закружил по кухне, уронил стул, перешагнул через него и хлопнул дверью. Юля осталась. Помыть кружку, распахнуть форточку. Одеться. Замотать шарф. Запереть дверь. Ключ под коврик, руки в карманы. Наверное, сегодня это навсегда. Он позвонил только когда наступила весна. Мир начал таять, сосульки капали и срывались в лужи, в лицо дул прохладный, но удивительно свежий ветер, и Юля долго стояла, раскинув руки ему навстречу, а потом решила, что наконец-то может все забыть и не ждать. А Вадим позвонил. - Приходи, - сказал он. И она пришла. Вадим ждал ее на пороге, усталый и невеселый, но живой. - Спасибо тебе, - сказал он, протягивая к ней руки, то ли для того, чтобы обнять, то ли для того, чтобы продемонстрировать отсутствие уколов. *** Потом было по-разному - весело и легко, как в юности, когда мурашки разбегаются по телу от одного лишь взгляда; близко и горячо, под одной мятой простыней, когда непонятно было, где заканчивается он и начинается она; страшно и темно, когда Юля убегала на кухню с пачкой сигарет, запиралась там и выкуривала все, что было, сжимая кулаки в бессмысленном отчаянии и думая, что не сможет больше, не выдержит, все слишком темно, слишком сложно и извращенно... тихо и светло, когда Вадим обнимал ее после очередной смертельной ссоры, и она выдыхала, вдруг неожиданно ясно понимая, что выдержать придется, потому что если она и может быть хоть как-то, то только вместе с ним, и она улыбалась, запускала пальцы в черные волосы, привлекала его к себе, целовала, а дальше все снова шло по кругу - весело и легко, как в юности, близко и горячо... Она раскачивалась на качели, взлетая почти до самого неба, и языки волос хлестали ее по щекам, и она каждый раз почти срывалась, готовая взлететь и затем упасть, и дети обязательно вопили "мама, смотри, какая тетя!", а тетя спрыгивала с качелей прямо в песочницу, отряхивалась и шла домой, к мужу. Она открыла двери и замерла на пороге. Музыка почти оглушила ее, чуть ли не вымела обратно на улицу - гитарное соло, громкое, пронзительное, и она счастливого рассмеялась, выпрыгнула из кроссовок, метнулась вперед, навстречу знакомым нотам, чему-то безумно старому, знакомому еще с детства, какой-то "Агате Кристи", которую наигрывал сейчас Вадим, отрегулировав колонки так, чтобы стены дрожали, словно на стадионе. Он не брал гитару в руки уже несколько месяцев, и эта музыка сейчас значила только то, что таблетки начали действовать, и все возвращается обратно. И Вадим возвращается тоже. Музыка гремела, била по ушам и голове. Юля вошла в комнату и замерла на пороге, глядя, как Вадим, закусив губу, сосредоточенно врезает пальцы в струны. Он незаметно и элегантно сменил одно соло на другое, повернулся - и увидел Юлю. Положил ладонь на струны, и внезапная тишина повисла в воздухе, заставив обоих покраснеть так, словно здесь только что происходило что-то совсем неприличное... словно он тут не играл старые песни, а любовью занимался с собственным прошлым. - Прости, - сказал Вадим. - Обычно ты позже приходишь. - Я рада, что ты снова играешь, - сказала Юля. - Да уж... - кажется, Вадим совсем не был этому рад. - Играю. - Чай будешь? - Да. Через пару минут он зашел на кухню, рухнул на соседний стул и протянул руки к чашке. Обхватил ее ладонями, словно замерз. Юля погладила его по голове: - Как ты себя чувствуешь? - осторожно спросила она. - Легче? Вадим молчал, только медленно раскачивал чашку, поднимая в ней шторм. Чай выплеснулся ему на руки, но он не отдернул их, только недовольно зашипел. - Знаешь, - сказал он наконец. - Я играл сейчас... и все бесполезно. - Что? - она насторожилась, встревожилась, уронила ладонь ему на плечо, сжала его, чтобы убедить, что она здесь, рядом, и они со всем справятся, как справлялись до этого. - Все, -пожал плечами Вадим. - Ты слышала... это написано двадцать лет назад, - он помолчал, поднес чашку к губам, сделал большой глоток, потом добавил с какой-то странной и злой горечью. - И Глебом. - Не все, - бессмысленно и глупо возразила Юля, и Вадим усмехнулся: - Не все. - он поставил чашку обратно на стол, перехватил ее ладонь и крепко сжал. - Знаешь, я думал... Глеб такой, как я сейчас, девять месяцев в году, когда я начал понимать, что что-то не так, - его лицо было страшным, губы вроде бы были растянуты в улыбке, а глаза смотрели невесело и больно. - Я подумал, что пусть, что я сейчас пострадаю и напишу что-нибудь, как он... Вадим покачал головой и прикрыл ладонью глаза: - Я такой идиот, блядь, такой идиот. - Вадик, - Юля подалась ему навстречу, взяла за запястье, отводя руку, заглянула в глаза. - Вадик, ты прекрасный музыкант. Ты написал чудесные песни. - Да знаю я, Юляш, знаю... - Вадим морщился и отводил глаза, словно стараясь скорее завязать с этой минутой внезапной откровенности. Юля не дала ему отвернуться, прижалась губами к губам, не отпуская, и Вадим сдался, обнял ее, отвечая на поцелуи и прикосновения, и можно было хотя бы некоторое время не думать о страшном, а просто быть с ним. А если не с ним - то хотя бы рядом. Юля целовала его, гладила, шептала на ухо разные глупости - то совсем развратные, то отвратительно нежные, Юля выгибалась в его руках и подавалась навстречу, но все было бесполезно. Вадим жадно касался ее, оставляя на коже красные следы, уверенно расправлялся с застежками и тесемками, но его тело никак не реагировало на их близость, и он все сильнее прижимал жену к себе, впивался в нее пальцами и губами так, что было больно, и Юля уже понимала, что все бессмысленно, и просто поддавалась Вадиму, механически двигала рукой, не вслушиваясь в его тяжелое дыхание и шепот о том, что вот сейчас, что скоро... Врачи и Интернет убеждали, что это нормально. Вадим оттолкнул ее, грубо и сильно, так, что Юля нехотя вскрикнула, и тогда он спохватился, протянул руку, стал извиняться сумбурно и суматошно, а она только кивала, подбирая с пола одежду. Было странно одеваться вот так, не глядя на мужа и глотая непрошеные слезы. - Прости меня, - глухо сказал Вадим. Она протянула к нему руки, погладила по волосам. - Это пройдет. Все в порядке. Вадим покачал головой. Ночью, в темноте, Юля прижалась лбом к плечу Вадима и прошептала: - Я тебя люблю. - Спасибо, - отозвался Вадим. - Я тебя тоже. Проснувшись раньше рассвета, Юля не сразу поняла, что Вадима нет рядом. А когда поняла - испугалась, вскочила и выбежала из комнаты без халата, в одной пижаме. Где-то было открыто окно, и холодный ночной сквозняк пронизывал насквозь, до дрожи. А может, дрожала она от страха. - Вадик! Никто не ответил. - Вадик! Он сидел на темной кухне. Растрепанный и сонный, он закрылся руками, как застигнутый на месте преступления маньяк, когда Юля включила свет. - Ты здесь, - она помотала головой, отгоняя страшные мысли, опустилась на пол прямо там, где стояла. - Ты... - Юль, ты чего? - он подошел к ней, сел рядом, настороженно вгляделся в ее лицо, словно вместо нее здесь мог оказаться кто-то другой.- Что случилось? - Я проснулась, тебя нет, - она усмехнулась. - Прости, запаниковала. Вадим погладил ее по плечу: - Я не буду кончать с собой, обещаю, - сказал он. - Неинтересно же, Глеб уже все перепробовал... Юля усмехнулась. Понял, конечно же, он понял, чего она боится. - Я просто не мог уснуть, решил посидеть тут с чаем, - Вадим протянул ей руки, помогая подняться с пола. - А снотворное не пил? - Не хочу себя еще и им глушить, - ответил он. - Сейчас выпью и ляжем снова, да? - Да, - кивнула Юля. - Ты иди, я сейчас. Вадим отправился в спальню, как послушный ребенок, а она осталась на кухне. Что-то не давало ей покоя, что-то не сходилось, словно какая-то деталь мешала этому объяснению про бессонницу и чай, и Юля никак не могла понять, какая. Мимоходом она коснулась ладонью чайника. Отдернула руку, но зря - вода в нем была холодной. Она взяла со стола чашку, принюхалась, а потом осторожно сделала глоток. Это была водка. - Это опять потому что Глеб, да? - спросила она, вернувшись в постель. - Что? - Вадим не повернулся, продолжал лежать лицом в стену, лениво водил пальцами по узору на обоях. - Водка, - сказала Юля. - Пишите водка... Ты ж виски больше любил всегда. Вадим глухо и невесело рассмеялся - Зачем продукт переводить, - отозвался он. - Эффект-то один. - Твои таблетки вроде с алкоголем не сочетаются. - А с ним вообще мало что сочетается, - хмыкнул Вадим. - Не переживай. На этот раз он быстро уснул, видимо, подействовала комбинация водки со снотворным, а вот Юля наоборот долго смотрела в темноту, вслушиваясь в ровное дыхание Вадима. Не переживать не получалось. Небо быстро и как-то суматошно подернулось тучами, и первые капли дождя согнали Юлю с привычного места на качелях. Она неудачно приземлилась прямо в грязь, коротко и быстро выругалась - местная шпана, вооруженная пластиковыми автоматами, взглянула на нее с уважением, - и зашагала домой, надеясь обогнать стихию. Не получилось, и на нее обрушился настоящий ливень. Люди быстро разбежались и теперь прятались в магазинах, теснились под крышами автобусных остановок, а Юля шла одна по пустой улице, торопилась домой. Дождь смыл с лица косметику, промочил Юлю насквозь, и джинсы были тяжелыми, а сквозь белую футболку был отчетливо виден ярко-красный бюстгальтер. Она рассмеялась, представив удивление Вадима, сухое тепло прихожей, горячую ванну, а потом стук дождя по подоконнику и ленивый вечер на диване под какой-нибудь фильм... Вадим в последнее время чувствовал себя лучше, и Юля с благодарностью смотрела на блестящие пластинки с таблетками возле его кровати. Они снова говорили о музыке и о жизни вообще, даже начали планировать отложенный было летний отпуск, и Вадим интересовался перелетом и отелем, и даже сам что-то предложил... Юля никогда не знала, что будет радоваться таким вот глупостям. - Я думаю в тур поехать, - сказал он вчера вечером, лежа на диване, головой на ее коленях. Юля застыла. - Надолго? - Нет, для начала, - он закрыл глаза. - Потом посмотрим... нужно только Глебу позвонить, чтобы он... знал, - и голос его изменился, словно он был уже готов доказывать и воевать, требовать себе право быть музыкантом даже после группы. Юля вздохнула, провела пальцем по его лбу, разглаживая морщины. - Давай завтра, - сказала она. - Слишком хороший вечер для Глеба. Вадим усмехнулся, согласно кивая. Вечером, сидя в ванной, окруженная пеной, Юля услышала приглушенный голос мужа. - Что? - крикнула она, подумав, что Вадим разговаривает с ней. Но голос потек дальше, спокойный и уверенный, на мгновение он стал отчетливее - наверное, Вадим прошел рядом с дверью, - и Юля успела услышать только: - ...Глеб, да ну тебя... Она покачала головой, набрала в легкие воздуха и погрузилась под воду. Юля ввалилась в прихожую, заливая все вокруг водой, и начала раздеваться прямо на пороге, словно была страстной и двадцатилетней влюбленной, моментально рвущей на себе пуговицы. - Вадик, там просто наводнение! - крикнула она в глубину квартиры. - Я чуть доплыла! Вадим не ответил. Юля собрала мокрую одежду, бросила ее в стиральную машину и пошла по коридору, оставляя за собой след из капающей с волос воды: - Вадик, ты здесь? На кухне его не было. В гостиной тоже. В спальне Юля закуталась в теплый и мягкий халат и начала беспокоиться. - Вадим! Обойдя весь дом, она вышла на крыльцо. Дождь все так же лил, вода падала с неба сплошной стеной. Юля не сразу заметила, что в гараже горит свет. А когда заметила - побежала к нему босая и в халате, поскальзываясь и разбрызгивая в стороны грязные лужи. Тяжелая металлическая дверь с трудом поддалась, и Юля забежала внутрь. Автомобиль был заведен, двигатель мерно шумел, раньше этот звук всегда успокаивал Юлю, и она засыпала в первые же полчаса дороги. Раньше... Успокаивал... Она стояла на пороге гаража, смотрела на автомобиль, на Вадима внутри, и думала о том, как он, привычно предложив ей пройтись и захлопнув дверь, спустился сюда. Надел на выхлопную трубу шланг, откопал же где-то... Уселся внутрь, закрыл глаза и дверь. Когда она распахнула водительскую дверь, тело Вадима вывалилось из салона, придавило ее, сбило с ног, неживое, тяжелое, и Юля долго выкарабкивалась из-под него, кусалась и пиналась, стараясь разбудить мужа. Потом волокла его на улицу, останавливаясь через каждые полшага, и ей казалось - прошло уже очень много времени, и она точно не успеет, и секунды сливались в часы, а она все еще тащила его, до боли в пальцах вцепившись в его плечо. Дождь лил с неба, смывал подступающие слезы, а Юля снова бежала в дом, разыскивала там телефон, долго вспоминала, что же теперь набирать, привычное с детства "ноль-три" вроде отменили, не попадала по кнопкам, а потом кричала в трубку, просила быстрее... Сидела под дождем в грязи, гладила Вадима по голове, ждала синего света мигалок. В скорую ее, разумеется, не взяли - "девушка, состояние критическое, может понадобиться реанимация, куда вы..." - и посоветовали вызвать такси. Только услышав в телефонной трубке цвет и марку машины, Юля поняла, что до сих пор почти голая, в грязном и распахнутом халате. Потом она кружила по гулкому и полупустому больничному холлу, где на нее сочувственно оборачивались проходящие мимо люди, раскачиваясь на носках, читала плакат о профилактике СПИДа, ждала. А когда ждать стало совсем невмоготу, когда от страха и неизвестности почти физически затошнило, она выхватила из кармана телефон - словно пистолет или другое страшное оружие. - Глеб, - сказала она. - Глеб, это я. - Что случилось? Он знал, что Юля никогда не позвонит для того, чтобы просто поболтать. Номер Глеба в ее телефоне - это как номер скорой помощи, для экстренных случаев и смертей. - Пиздец, - констатировал он, когда Юля описала ситуацию. - А что врачи говорят? - Не знаю, - сказала Юля. - Мне страшно. - Мне тоже. Хочешь, чтоб я приехал? Она зачем-то оглянулась, пожала плечами. - Не знаю. Нет, наверное... И Глеб повесил трубку.