Ученик афериста

— Куда говорить? — Просто говори, сын мой. Альбус усмехнулся и, на всякий случай, перекрестившись лишний раз, мало ли, вдруг святой отец наблюдает за ним, устроился поудобнее на жесткой лавке и, бегло оглядев тесную кабинку для исповеди, поинтересовался: — Святой отец, а все, что я расскажу, вы, часом, не сболтнете полиции? — Никоим образом. — Преподобный Стокс явно хотел бы уже начать, но этот бледнолицый грешник и его сотня вопросов… — Просто я впервые буду изливать священнику душу, — протянул Ал. – И, уж поверьте, если бы не пришлось крестить сына, меня бы здесь не было. А мой лучший друг, на всю голову католик, сказал, что во время крестин должны быть чистые помыслы и… Преподобный многозначительно кашлянул в кулак. Альбус, поняв, что как бы пора уже что-то говорить по делу, ведь Луи его не выпустит из церкви, если тот не исповедается, глубоко вздохнул и, подавив желание закурить (и закурил бы, но пепельницы не было), произнес: — Короче говоря, мне было семнадцать лет…

***

Да, мне, правда, было семнадцать. И я помню эти суетливые дни перед первым экзаменом Ж.А.Б.А., когда невольно превращаешься в ботана-отличника, не вылезающего из-за баррикад конспектов и книг, днюешь и ночуешь в библиотеке и спишь по три часа раз в два дня, вместо подушки подкладывая под голову тяжеленный справочник. Как сейчас, помню свой страшный набор экзаменов: заклинания, Защита от Темных Искусств, травология, трансфигурация, зельеварение и нумерологию. Преподаватели словно озверели, нагружая домашними заданиями вдобавок к самостоятельным занятиям и подготовке к Ж.А.Б.А., и я, постоянно заливая в себя крепкий кофе, бегал по библиотеке, от стеллажа к стеллажу, от книги к книге, зубря что-то, уже и не помню что, записывая в конспект недостающие темы, строча бисерным почерком метровые шпаргалки. Я хотел стать мракоборцем. Ну, или честнее, папа хотел, чтоб я стал мракоборцем. Я же понятия не имел, чем вообще буду и хочу заниматься по жизни, а пост мракоборца… ну, солидно, круто, прибыльно. Да и папа поможет, если что. Тем более, что у меня пока еще не развился нервный тик, когда меня называли в обществе не Альбусом, а «сыном Великого Гарри Поттера!». Вот я и учился. Уверен, я выглядел как какой-нибудь типичный школьный задрот, по крайней мере рядом с моим лучшим (или худшим? Нет, все же лучшим, какой бы гнидой он ни был) другом Скорпиусом. Этот кадр, холеный представитель чистокровной аристократии, которого немыслимым чудом занесло на Гриффиндор, каждый Божий вечер проводил лежа на диване в Общей гостиной и, сжимая зубами тлеющую сигарету, брынчал что-то томное и нагоняющее сон на гитаре. Или же просто смотрел в потолок. Или же просто спал. Или же пропадал в Выручай-комнате с Доминик, своей любовью всей жизни, как оказалось позже, к моему удивлению. Черт подери, как я ему завидовал! Малфой никогда не задумывался ни о чем. Нет, он вообще включал голову редко, но Ж.А.Б.А. была для него «непринужденным периодом», который «как-нибудь да переживем». По сравнению со Скорпиусом, у меня была очень даже неплохая стартовая позиция: я хоть знал, что меня ждут в любом из кабинетов Отдела Мракоборцев. Скорпиус, тоже не имеющий никакого понятия, о том, чем вообще он будет заниматься по жизни, списал все на «дед все порешает» и выбрал себе для сдачи чудный набор экзаменов: прорицания, заклинания, травологию, историю магии, изучение маглов и зельеварение. Куда ты собрался идти с таким набором, Скорпиус? Ответ прост — никуда. Мы вместе сдали зельеварение: я — путем усилий и силы списывания, Скорпиус просто поулыбался перед обожающим его профессором Слизнортом. Вместе преодолели травологию: я честно учил и написал все, что требовалось, Скорпиус же просто угрожал бедному пугливому профессору Долгопупсу тем, что сейчас перережет орущей мандрагоре горло, если ему немедленно не поставят его заслуженные «Выше ожидаемого». Я могу долго описывать эту сумасшедшую экзаменационную пору, но доберусь все же до сути дела, и поведаю о том, как произошло мое знакомство с миром наркотиков, в котором я, спустя годы, увяз, и из которого не собираюсь вырываться. То, что Скорпиус покуривает веселящие травки, я знал. Более того, не надо быть гением, чтоб догадаться: достаточно было послушать Малфоя минут пять и понять, что тот курит и курит часто. Курил Скорпиус действительно часто, мастеря самокрутки из «Ежедневного Пророка», и если раньше, курсе на пятом, курил он тайком, то в туалете, изливая душу Плаксе Миртл, то в совиной башне, то за хижиной Хагрида, то на седьмом курсе стал наглее. Нет, конечно, он не дымил в кабинете суровой профессора МакГонагалл, закинув ноги на стол, но в гостиной курил запросто, при мне и при остальных гриффиндорцах. Единственным человеком, от которого Малфой скрывался, была, пожалуй, Доминик. Но от гриффиндорской башни до когтевранской далеко, поэтому спокойствие за сохранность своей травки никуда не девалось. Это был вечер перед очередным экзаменом. Я лихорадочно учил нумерологию, расхаживая по гостиной, а Скорпиус, которому тоже завтра нужно было идти на экзамен, сидел в мягком кресле перед кофейным столиком и, что-то искал в кармане брюк. — Ну хоть сделай вид, что готовишься, — протянул я, оторвавшись от книги. — Я и готовлюсь, — буркнул Скорпиус. — К чему? — К прорицаниям. Я даже книгу захлопнул и взглянул в сторону друга, так мне стало интересно, как можно готовиться к этому откровенно идиотскому предмету. И чуть не выронил тяжелый фолиант на пол. Скорпиус склонился над горкой белого порошка, пакетик которого нашарил в кармане, и с помощью ненужной в Хогвартсе кредитной карты из кошелька, формировал дорожки. — Ты что, охренел? — выдохнул я, оглядываясь по сторонам, вдруг кому-нибудь не спится в этот поздний час. — Спокойно, Ал, — усмехнулся Скорпиус и, смотав клочок пергамента в трубочку, тоже оглянулся. Я, подскочив к столику, одним махом смел кокаин на пол, невзирая на протесты друга о том, что я срываю его подготовку к прорицаниям. Зарядив Скорпиусу мощный подзатыльник, я, пообещав ничего не говорить Доминик, затолкал его в спальню для мальчиков и, плотно закрыв двери, вернулся к нумерологии, которую успел за эти пару минут подзабыть. Но на этом инциденте знакомство с кокаином не завершилось, более того, только начиналось. Последняя, самая последняя школьная вылазка в Хогсмид обещала обернуться грандиозной пьянкой (Скорпиус готовился к ней больше, чем к Ж.А.Б.А.), однако я провел этот день не в теплой «Кабаньей голове», пропахшей скисшими напитками и чем-то острым, напоминающим какое-то дешевенькое моющее средство. Я честно пытался: вот мы сидели всем седьмым курсом Гриффиндора за угловым столиком и шумно что-то обсуждали, хохотали, изредка прихлебывали теплый до безобразия огненный виски. К нам подсаживались и редкие посетители, которые явно не были студентами. И это напрягало, особенно меня, как самого трезвого и здравомыслящего. Пока я отмахивался от пузатого колдуна в дорожной мантии, который предлагал мне купить голову кентавра, заспиртованную в бочке, Скорпиус, схватив за руки нашу однокурсницу, прошмыгнул мимо сонного бармена и заскочил в комнатку позади барной стойки. Зная характер друга, я уже приблизительно догадывался, что происходит в той комнате и, оттолкнув колдуна, ринулся было следом, дабы предотвратить акт измены избалованным сынком малфоевского рода моей кузинe Доминик, но бармен, встрепенувшись, зыркнул на меня недобрым взглядом и перегородил мне путь своим щуплым телом. — Ну ладно, — вздохнул я, и уселся обратно на стул. Скорпиус и однокурсница вернулись примерно через десять минут. Я уничтожающе взглянул на друга, который, впрочем, не заметил этого, и хотел было снова устроить воспитательный момент…ну так уж сложилось, что я носился со Скорпиусом, как нянечка, иначе бы он сел на шею всему Гриффиндору своими придурями. Но заметил, что воспаленные глаза друга бешено метались в глазницах, словно тот наблюдал за беготней мышей по столу, и вдобавок это белобрысое несчастье часто потирало длинный нос резким движением бледной руки. «Так вот, где живет твой дилер» — промелькнуло у меня в голове, стоило мне как-то чисто интуитивно принять дерганное поведение Скорпиуса за факт употребления наркотиков. А дальше во мне сыграл истинно семейный ген. Любят Поттеры это дело — спасать убогих и несчастных и лезть, куда не надо, дабы вершить справедливость. Убедившись, что гулянка в самом разгаре, я вышел на улицу и, с помощью Манящих чар призвав из спальни отцовскую мантию-невидимку (спасибо, папа, за то, что отдал ее мне на первом курсе!)  и, чуть пригнувшись, накинул ее на плечи, а далее дело техники. Просочился обратно в «Кабанью голову», прошмыгнул мимо бармена, который принял шелест мантии-невидимки за сквозняк, приоткрыл довольно тяжелую дверь в ту самую комнатку и осторожно просочился внутрь. Это даже комнатой назвать нельзя было. В помещение с трудом умещался стеллаж с пыльными стаканами, хлипкий диванчик на подкошенных ножках, добротный стол, на котором стоял играющий что-то развеселое старый патефон, и нелепое кресло с потертой цветастой обивкой. У двери стоял высокий мужчина восточной внешности, похожий на коршуна в своей темной мантии. Едва не врезавшись в него, я попятился в сторону: и так этот человек очень подозрительно глянул на открывшуюся просто так дверь, в которую я вошел. А в пухлом цветастом кресле сидел мой будущий первый работодатель. Он был еще нелепее кресла. Маленький, кривоногий, лысоватый с налитыми кровью пристыженными глазами, он был одет в ужасный пиджак из грязного красного бархата, который явно был на него маловат. Короткие пальцы были унизаны поблескивающими перстнями, на короткой шее тяжелела массивная золотая цепь, а надраенные до блеска узконосые ботинки сияли еще ярче украшений на этом типе. Рожа (по иному не назвать) мужчины была мне смутно знакома. Почему-то вспомнился папа. «Ал, ты больной!» — мысленно попенял себя. — «Если твой отец имеет к этому кадру какое-то отношение, то Скорпиус — гений зельеварения!». Мужик, обвешанный золотом, пафосно сжал зубами (тоже золотыми!) сигару и, выудив из кармана мешочек с позвякивающими галеонами, принялся их любовно считать. — Надо дороже ставить, — бурчал он себе под нос. — Тому дай, этому дай…сам, тьфу ты, на три галеона в неделю живу. — Да куда дороже, — проворчал в ответ его похожий на коршуна колдун. — Откуда у школьников такие деньги? — Ты этого видел, белобрысого? Да если я за унцию двадцать галеонов подниму, он и не заметит… — Доиграешься, Наземникус. Наземникус! Ну конечно! Я почему-то несказанно обрадовался сложившемуся у меня в голове пазлу. Мелкий жулик-контрабандист, которого постоянно гонял по Косому Переулку мой отец, сначала лично, а после, став Главой Отдела мракоборцев, с помощью служащих чином пониже. Страницы «Пророка» частенько пестрили заголовками вроде «Наземникус Флэтчер снова пойман. Не бывать ярмарке контрабандных волшебных палочек», вот откуда мне была относительно знакома эта наглая пропитая физиономия главного жулика волшебного мира. В принципе, Ал, ты мог бы и догадаться. Кто еще способен продавать в Хогсмиде наркотики для школьников, как не эта легенда воровского мира магической Британии? Пока я стоял в углу и наблюдал, Наземникус уже пересчитал все монеты и, отсыпав своему напарнику нескромную долю, жадно смахнул свою горсть в дряхлый саквояж и хотел было уже спрыгнуть с кресла и покинуть комнату, мол «звиняйте, юные торчки, закрылась лавочка». Я, не думая тогда ни о последствиях, ни об элементарных законах здравого смысла, повиновался истинно поттеровской манере свершения справедливости. Я стащил с себя мантию-невидимку, и, выхватив волшебную палочку, тут же направил ее на подельника Флэтчера, который уже намеревался оглушить меня заклинанием. Наземникус, переполошившись, собрался быстренько трансгрессировать, но я остановил его фразой, которой очень часто оперировал Скорпиус. — Мой отец узнает об этом, — громко сказал я. — А зовут меня Альбус Северус Поттер. Наземникус так и замер. Его глазенки нервно забегали, видимо, тот вовсю думал, как выйти из этой ситуации. Сын Главного Мракоборца застал его за продажей наркотиков. Ликвидировать сына Гарри Поттера — самоубийство. Сын Гарри Поттера застал его за продажей наркотиками. Сын Главного Мракоборца, Гарри Поттера, застал его за продажей наркотиков внуку министра магии. — Бля-я-я, — взвыл Наземникус, выронив саквояж. — Да опусти ты палочку, кусок ты дерьма драконьего! Похожий на коршуна волшебник оторопел, но нехотя спрятал палочку в карман. Воцарилась гробовая тишина. Лишь патефон играл что-то джазовое. — Мальчик, — умаслено прошептал Наземникус, чуть склонившись. — Чего ты хочешь? У меня завалялась сотня монеток и я… — И вы думаете, что меня можно купить? Что я смогу умолчать о наркотиках близ школы, о том, что вы травите моего друга и остальных студентов? — воскликнул я. — Что я продам благополучие волшебного мира наркоторговцам за какие-то жалкие, грязные сто галеонов? Минимум за пятьсот! Да, я в годы своей юности был полон семейного героизма, жажды выручать всех и каждого. Но то ли будучи представителем «гнилого поколения современности», то ли я сам по себе такой меркантильный, но ничто не является таким замечательным стимулом к добрым делам, как позвякивающие в карманах галеоны. Хоть я и родился в обеспеченной семье, в которой недостатка денег не было никогда, от лишних монет я не откажусь никогда. Господи, какой же я алчный… это, пожалуй, лучшая моя черта. Наземникус же не спешил сыпать мне галеоны. Вместо этого он ехидно изучал меня взглядом, почесывая небритый подбородок. — Сын Гарри Поттера, говоришь? — усмехнулся он, блеснув золотыми зубами. Я снисходительно кивнул. Вдруг этот жулик подскочил ко мне и приобнял одной рукой. Я брезгливо отодвинулся, когда грязные пальцы, унизанные перстнями легонько забарабанили по моему плечу. — Если я дам тебе рыбу, ты ее сожрешь в первый же день, мистер Поттер, — заметил Наземникус. — Но я могу дать тебе удочку. Я вскинул брови. — Назменикус, ты сдурел! — гаркнул второй торгаш. Но Флэтчер лишь махнул на него рукой. — Вы хотите сделать меня таким же мелким барыгой? — возмутился я. — Ну что за хамство! — фыркнул Наземникус. — Мелким? Да я король преступного мира Британии! Вот что я тебе скажу, малыш, делать бизнес надо с маглами. Их товары расходятся здесь быстрее семечек и сливочного пива. Пока в министерстве сидят снобы, вроде Малфоев, гребаных Пожирателей смерти, делать деньги на волшебном хламе — себе дороже, вот, помню, при Фадже, вот это времена, вот это… — Что? — протянул я, насилу заткнув словесный поток. — Так вот, — мигом вернулся к теме Наземникус. — Малыш, мы нужны друг другу. — Это мерзко звучит. — На деле это не так, поверь моему чутью. Мы берем тебя в долю, если ты, конечно, захочешь. И я бы посоветовал тебе захотеть, иначе ты теряешь возможность грести галеоны лопатой… — … и половину отдавать картели, — буркнул второй торгаш. — … завести интересные знакомства, — воодушевлено продолжил Наземникус. — … с картелем-конкурентом, полицией и мафией… — … много путешествовать… — … от тюрьмы к тюрьме… — Да заткнись ты, Моран! — рявкнул Наземникус. Моран послушно замолчал и отвернулся. — А взамен на это все «счастье», я молчу о бизнесе, — подытожил я. — Крутая схема, мистер. Никакому мракоборцу не придет в голову искать наркоторговцев там, где крутится сын Гарри Поттера. — Сечешь тему, малыш, — гордо пожал плечами Наземникус. — И какая у меня будет доля? Моран подавился собственным возмущением. — Семь процентов, — выдавил он. — Что? — возмутился я. — Семь процентов? За то, что я вас прикрываю?! — Ты нас еще не прикрываешь, малыш. — Минимум двадцать, — безапелляционно произнес я. — Но… — раскрыл было рот Наземникус. — Мой отец узнает об этом, — поставил точку в разговоре я. Кажется, судя по глазам Флэтчера, тот думал о том, что во мне зреет гениальный махинатор. — И у меня еще одно условие, — усмехнулся я, глядя, как Моран едва ли не захотел свернуть мне шею. — Скорпиусу Малфою вы больше ничего не продаете. И делаете так, чтоб в Лондоне ему неоткуда было достать наркоту. Наркоторговцы явно замешкались. Ценный клиент ускользал от них, но… — По рукам, — наконец, произнес Наземникус и сжал мою ладонь своей грязной пятерней. — Добро пожаловать в команду, мистер Поттер. Приготовься окунуться в увлекательный мир криминала, разврата и прочих радостей, малыш!