В вихре

Сложнее всего на ночной вахте в ионную бурю, когда чертовы красные лампочки-индикаторы панели управления варп-приводом лихо отплясывают джигу. В машинном отделении не бывает спокойно, а если все-таки вдруг наступает тишина - пиши пропало. Главный инженер Монтгомери Скотт проклинает все на свете, кроме шотландского виски; младший состав носится в мыле, а по интеркому слышно, как капитан Кирк обещает всем сестрам по серьгам в виде вычета недельного жалованья. Ну и, конечно, виновные назначаются на ночную вахту... пока штормит, и диаграммы потоков данных Энтерпрайза обновляются с такой быстротой, что по-вулкански зеленое и лошадиное лицо старшего помощника Спока ощущается весьма цветущим, когда тот заглядывает на нижнюю палубу во время обхода. Мистер Спок - местный гуру в вопросах от косметики до космоса, если верить лейтенанту Ухуре. И именно ему я решаюсь задать свой, чрезвычайно личный, наболевший вопрос. Ну, если конкретно, то два вопроса. Первый: какого клингона? - И второй: за что и до каких пор? Мистер Спок отвечает рассудительно и как всегда, с оттенком доброжелательной снисходительности: клингона большого, злобного и волосатого, и за то, что пропустил медосмотр. - Вы должны понять, энсин, - произносит он глуховатым голосом, сплетая крупные кисти рук поверх костлявых коленей. Одна коленка удобно закинута поверх другой, на лице у старпома заинтересованное выражение, и я прямо-таки вижу над собой дуло микроскопа, а вокруг - кучку хилых инфузорий-туфелек, товарищей по несчастью. - ...нельзя считать приемлемым. В данный момент ''Энтерпрайз'' не располагает необходимым техническим оборудованием для более подробного анализа. Пробы не выявили никаких патологий, но есть надежда, что некие поведенческие аномалии станут, как выразился наш добрый доктор, своего рода индикаторами вашего текущего состояния. Я, со своей стороны, не разделяю его оптимизма... - Ничего себе оптимизм: выяснять днями и ночами, чего это вдруг энсин-краснорубашечник не сдох! - ... поскольку полагаю, что поведенческие навыки оставляют желать лучшего и в вашем, предположительно нормальном, состоянии, - выразительно завершает мистер Спок. И, после паузы, добавляет несколько оскорбленно: - Конечно же, с логической точки зрения, цвет формы никак не влияет на уровень смертности среди командного состава. Ну да, не влияет. А я - ромуланец, вот только уши дома забыл. Образ остроухого инопланетянина наводит меня на ужасную мысль. - А что, если медики Федерации или Вулканской академии наук не смогут выяснить, что со мной? Меня отстранят от службы? - Энсин... - разглядывающий свои сапоги Спок снова напоминает не то пасущуюся лошадь, не то корову, задумавшуюся над пищевой ценностью травки под копытами. - Вопрос не в том, ''что'' с вами случилось, а скорее, ''когда''. Выходит, я вопрос ему неправильный задаю. Глупо, конечно, ждать от вулканца сочувствия, но у меня есть гадкое ощущение, что в исследовательских лабораториях Федерации таких ''вулканцев" пруд пруди. - То есть? - я начинаю обдумывать кровожадный план мести в виде похищения любимого музыкального инструмента мистера Спока с дальнейшей его подменой волынкой Скотти. - О чем это вы сейчас подумали? - неожиданно вскидывается зеленый гоблин, нацелившись на меня как будто всем сразу: и засверкавшими глазами, и длинным носом, и острыми коленями в форменных брюках. Эх... почуял, что ли? Но как? Я спешно стараюсь замутить свое сознание, сделать его как можно более тихим, неотчетливым. Есть у меня такая привычка еще с детства, с тех времен, когда от слишком громких мыслей ломались вдруг вещи и вспыхивала огнеупорная мебель в доме. Огнеупорная, потому что в семье быстро разобрались, что к чему. - Не делайте этого, - холодно произносит старший помощник, вулканец Спок с непроизносимым именем. Сейчас он смотрит настороженно, - так, будто я и впрямь отрастил ромуланские острые уши и за это меня следует отдать под трибунал. Кажется, он очень раздражен. - Не делать чего? - осторожно спрашиваю я. В конце концов, мне стукнуло двадцать, и вокруг стальная обшивка Энтерпрайза... Не ответив, вулканец поднимается и идет к винтовой лестнице. Уже положив ладонь на металлический поручень, он поворачивается ко мне и с невозмутимо зеленым лицом вещает: - Я хотел помедитировать над вашим случаем и подумал о... музыке. Услышал внутренним слухом первые аккорды. А вы захотели уничтожить музыкальный инструмент. Убедившись, что его слова пронзили мою душу, как парфянская стрела - беззащитную жертву, Спок удаляется. Хренов гуру.