Неотвратимость

Тёмные окраины Ноттингема встретили охотника молчаливыми громадами укреплений и густым дымом костров. Пахло мертвечиной и палёной плотью. Даже сквозь плотную повязку на лице Варгас чувствовал этот неповторимый букет ароматов. Согласно карманным часам, время раннее — скоро рассвет, а значит, ночные твари попрячутся по норам, оставляя за собой следы из трупов и прогнивших конечностей. Бессмысленно преследовать их, тем более если напарник сгинул в желудке у огра, проживавшего на местных болотах, а Устав Ордена запрещает шататься по грешной английской земле в одиночку. Варгас всегда считал, что напарник — это бесполезный груз, но никого не интересовало его мнение. Всем плевать, что там думают лучшие из охотников, когда кем-то наверху был написан глупый свод бесконечных правил, граничащих с идиотизмом. Поэтому Варгас прибыл в Ноттингем, отложив дела в Дерби, — чем быстрее он найдёт нового спутника, тем быстрее вернётся к невыполненным контрактам. Да и о Голиафе следовало позаботиться. Он, в отличие от хозяина, почти сутки не отдыхал, а без коня на опасных дорогах приходилось туго. — Эй, чужак! Натянув поводья, Варгас надвинул треуголку на глаза и сверху вниз посмотрел на полноватого стражника, явно приставленного к этим воротам, чтобы не пропускать беженцев. И, судя по тому, сколько одержимых развелось по ту сторону ощерившейся изгороди, свою работу он выполнял хорошо. Но даже в закрытые города у Варгаса был особенный пропуск. Метка охотника. Стащив перчатку и продемонстрировав страже клеймо на ладони в виде глаза внутри солнечного круга, Варгас склонил голову набок в ожидании реакции. Охотников нигде не жаловали и старались не пропускать дальше местных кладбищ, потому что они якобы источали могильный холод подобно порождениям тьмы. Однако Орден, который начинался как сборище ничего не понимающих юнцов, рвавшихся защищать свою землю, вырос в мощную и влиятельную структуру и теперь диктовал свои правила. — Что в этих краях забыл одинокий охотник? — спросил стражник. — У нас всё в порядке! — Нынче нигде не в порядке… милейший, — хрипло ответил Варгас. — В любом случае вам не положено меня не пускать. Стражник медлил, задумчиво хмурясь. — У меня нет времени спорить, — раздражённо добавил Варгас. — Если надо, я переступлю через вас. Откройте ворота. Вздрогнув, стражник кивнул, отворил многоступенчатый замок и проводил взглядом мрачного путника. Ну конечно, кому понравится, когда его порог переступают конь, у которого круп в чужой крови, и человек, с ног до головы покрытый засохшими ошмётками какого-то монстра. В данном случае — огра, который посмел сожрать напарника Варгаса. После тяжёлого сражения тянуло мышцы, страшно хотелось смыть с себя грязь и отдохнуть хотя бы пару часов, но нужно было потерпеть ещё немного. Решит досадную проблему со спутником — и можно будет скрыться в рассветной дымке и нырнуть в спиртовой туман ближайшей гостиницы. Охотник поднял глаза от замызганной мостовой и поискал взглядом ратушу. Наверняка это было самое высокое здание, пройти мимо которого просто невозможно, но он всё равно заплутал. Раньше ориентированием на местности занимался его напарник со звонким именем Гарольд. Или Гэрри… Неважно, отныне он был обедом для червей под номером шесть. Ноттингем ещё спал. Ведя коня по пустым лабиринтам улиц, Варгас бросал редкие взгляды на тёмные провалы окон, крыс, снующих в подворотнях, и многочисленные плакаты, пестрящие на стенах. Кривые буквы, размашисто намалёванные чёрной и красной краской, ему ни о чём не говорили. Блуждания завели его в конюшню. Передав Голиафа конюху и сунув ему в руки плату за постой лошади, Варгас попросил приготовить ещё одного скакуна. На случай, если в городе найдётся новый спутник. — Не подскажешь, где ратуша? — Под большими часами. Всего десять минут отсюда. Миновав рыночную площадь и лавку аптекаря, охотник очень скоро вышел к нужному зданию и в дверях городской ратуши столкнулся с местным лордом. Тот быстро ощупал чужака взглядом водянистых глаз и сделал шаг назад. — Приветствую тебя, нечестивый! — лорд отвесил поклон, чем вызвал у Варгаса острый приступ отвращения. — Чем могу служить? Сухопарый мужчина явно был из тех редкостной мерзости аристократов, которые в тёмные времена готовы целовать любые задницы, лишь бы сохранить свои богатства. Такие никогда не брали в руки оружие и падали в обмороки при одном виде мертвеца. Кабинетные крысы. Варгас терпеть их не мог и не скрывал этого, а лордам приходилось мириться с таким отношением, потому что себе дороже перечить орденцу, способному разрубить тебя на две аккуратные половины. — Нужен врач. Мой спутник погиб, времени посылать запрос в Лондон у меня нет, поэтому я запрашиваю лекаря здесь. Лицо политикана сморщилось так, словно ему дали вкусить гнилого лимона. Он наклонился к своему советнику, о чём-то с ним пошептался и снова обратился к Варгасу, но теперь уже без столь явного притворства в голосе. — Не подскажете ваше имя? — Маршал Хантер. — О, маршал… — лорд вновь расплылся в елейной улыбке. — Понимаете, в Ноттингеме осталось всего два лекаря. Одного можно найти в городском госпитале, а второго — в церкви. Не думаю, что вы можете предложить путешествие первому, ибо он уже довольно стар и необходим городу. Варгас кивнул и развернулся к выходу. — Куда вы? — обеспокоенно окликнул лорд. — В церковь. Снова оказавшись на улице, охотник пошёл в сторону темнеющего на фоне рассветного неба креста. Сапоги утопали в площадной грязи. У церкви он вряд ли встретит толпу прихожан: много лун минуло с тех времен, когда вера была спасением. Люди по всей стране быстро забыли своего бога, а святые места превратили в склады для хранения овощей и морги. Чего-то подобного Варгас ожидал и здесь, однако ноттингемская церковь оказалась исключением — о ней явно заботились. В небольшом дворике на ветру качались цветы, на дорожке перед входом и на ступенях, казалось, не найти и пылинки, витражи сияли чистотой. Переступив порог, Хантер запрокинул голову, разглядывая расписной потолок. Что здесь мог забыть лекарь? Неужели лорд говорил о каком-нибудь монахе, и сейчас охотника встретит немощный старик в рясе? Однако вместо святого отца из-за алтаря показался ребёнок. Он совсем не был похож на воришку. — Здесь есть взрослые? — Есть, сэр, — звонко откликнулся мальчишка. — Священник. — Позови его, — приказал Хантер. — Скажи, что его желает видеть охотник. — Конечно, сэр. Варгас проводил его взглядом и хмыкнул про себя. Мальчик этот был румяный, большеглазый, улыбчивый и разве что не светился изнутри. Слишком милый для такого ужасного мира. Его можно было сломать, испортить, чтобы лучше вписался в их кошмарную реальность, и у Варгаса была пара идей, как это сделать, но он мысленно себя одёрнул. Мальчишка для этого слишком мелкий, лет двенадцать, не больше. Так что пусть милая церковная крыска и дальше копается в обломках прежней веры, пока её не спустят с небес на землю — если не Варгас, то кто-то другой придёт по её душу. А самому Хантеру после полутора недель в лесах явно нужен был настоящий отдых — вечер, плавно перетекающий в ночь. Вот сдаст трофеи мейстеру, и тогда можно будет позволить себе какую-нибудь мерзость в ближайшем борделе. Служка подошёл к боковой двери и коротко постучал. — Отец Даниэль, к вам посетитель, — донёсся до охотника приглушённый голос. Скрипнули петли, и снова наступила гулкая, давящая тишина. В ожидании Варгас прошёлся по главному нефу, затем стряхнул с грязного кожаного плаща присохший кусочек плоти почившего огра, опустился на скамью и снял треуголку, взъерошивая волосы на затылке. От шляпы несло гнилой кровью. Обратив взор на лики святых, Варгас отметил, что и внутри церкви чисто и ухоженно. Почти уютно. Сразу было заметно, что тут кто-то обитает, следит за порядком и даже, судя по паре забытых на скамье молитвенников, обеспечивает приход. Это удивляло. Варгас уже и забыл, как звучат проповеди, хоть матушка и таскала его в церковь по воскресеньям. Правда, некоторые молитвы он помнил до сих пор, только больше не видел в них смысла. Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как подошёл святой отец, и очнулся только от раздавшегося рядом радостного голоса: — Laudetur Jesus Christus (Слава Иисус Христу — лат.). Варгас поднял тяжёлый взгляд; улыбка священника померкла. Даниэль Марлоу, служитель церкви Ноттингема, едва слышно вздохнул. Очевидно, стандартного ответа на приветствие ждать не приходилось. Прежде Даниэль видел охотников всего несколько раз, но этого было достаточно, чтобы распознать в усталом мужчине одного из них. Ему были присущи тот же металлический запах чужой крови и та же безжизненная холодность. Глядя на таких людей издалека и зная, что они — стражи и защитники, ведущие бесстрашный бой с дьявольской чумой, поразившей их мир, Даниэль всё равно не мог отделаться от ощущения, что и сами они порождены тьмой. Поэтому не стоило и надеяться, что охотник пришёл на исповедь. Настойчиво напомнив себе, что перед Богом все равны, а значит, и он не должен относиться к незнакомцу предвзято, Даниэль проигнорировал дурное предчувствие и мягко улыбнулся. — Что привело вас в церковь в такое раннее время? — Охота. Варгас отряхнул шляпу, положил на сидение и, откинувшись на спинку скамьи, посмотрел на священника. Тот поражал сильнее, чем ухоженность церкви. Это был не седовласый мудрец, а молодой мужчина, по виду — чуть младше самого охотника. — Меня привела охота. Я ищу спутника-лекаря, и мне сказали в ратуше, что я могу найти его прямо здесь. Ты лекарь? — Хантер скептически повёл бровью. — Я священник, — заметил Даниэль очевидное, но под недовольным взглядом неуверенно продолжил: — Я… учился в медицинском. Только недо… — Сойдёт, — перебил охотник. Он показал шрам на ладони, натянул перчатку, снова, но уже без особого любопытства огляделся и зевнул. Металлические серые глаза прочертили путь от алтаря до статуи Девы Марии и опять вцепились в священника. Миленький. Они тут все такие миленькие? Как такого брать с собой, его же разорвёт на кусочки первая попавшаяся свора оживших мертвецов. — Как тебя зовут? По большей части ему было всё равно. Варгас предпочитал ничего не знать о своих спутниках, чтобы не привязываться. Лекари имели неприятное свойство часто помирать, и, если подружиться, то после потери на душе так погано, что невозможно замахнуться косой, арбалет в руках дрожит и болты летят мимо цели. К чёрту. Привязанности отягощали, но всё же надо было как-то называть спутника. Хантера устроило бы и простое «Эй ты», но это было слишком невежливо. Даже для него. — Я Варгас. Из Гримсби. Состою в лондонском штабе охотников в звании маршала. Достаточно для того, чтобы закончить нашу аудиенцию? Я хотел бы покинуть Ноттингем до обеда. — Надев шляпу, Варгас упёрся одной ногой в генуфлекторий, перчаткой стёр с носка потрёпанного сапога кровавый росчерк и добавил: — Не думаю, что тебе захочется, ну… перечить охотнику. Сам же понимаешь, святой отец, что отказаться не сможешь. Мне нужен спутник, тебе — паства. Будешь отпевать прокажённых. Может, с твоим появлением у них появится эта… вера. Он чувствовал себя слишком разговорчивым, но положение обязывало болтать при первой встрече. Чтобы наладить партнёрские отношения, чтобы не было пресловутого ножа в спину, — но к седьмому разу процесс знакомства порядком достал, поэтому Варгас не очень старался. К тому же это священник, чёрт возьми, зачем с ним болтать? Такого надо заваливать всякой грязью на исповеди, чтобы потом с чистой совестью предаваться пороку снова. Но Варгасу это было ни к чему. Грешником он себя не считал — мол, его дело нехитрое и, вроде как, правильное. — Ах, ну да. Что-то там говорят же при… при встрече со священником. Благослови вас Господь? — он фыркнул. — Прости, как-то подзабыл. — Нет, — спокойно возразил Даниэль, — вы ошибаетесь. Это моя фраза, но не думаю, что вам нужно чьё-либо благословение. Охотник, Варгас, смеялся над ним, и Марлоу старался держаться невозмутимо, как всегда, когда подобное происходило. Он привык к такому обращению, но брови всё равно непроизвольно сводились к переносице, и выражение лица становилось печальным, почти скорбным. Хотя сейчас это вовсе не было связано с насмешками — просто он постепенно осознавал услышанное. — Меня зовут Даниэль, — он не сказал «отец Даниэль», потому что это не имело смысла. Собственное имя без этой извечной приставки звучало странно, и он не хотел привыкать. Но разве кто-то мог возражать охотнику? Поразительно, какой властью наделяла людей способность уничтожать нечестивых тварей. У алтаря раздались лёгкие шаги, разнёсшиеся глухим эхом под высокими сводами. Даниэль обернулся и увидел, как Уильям расставляет чаши с облатками и вином. Ещё слишком рано, но, видимо, мальчик волновался из-за необычного посетителя и не мог усидеть на месте. И наверняка ему было любопытно. Сын одного из немногочисленных прихожан, он был хорошим мальчиком, послушным и невинным, как ангел. Наблюдая за ним, Даниэль часто думал, что Уильям станет его преемником. Вероятно, раньше, чем они оба могли представить. Марлоу с горечью осознал, что это, вероятно, будет его последняя месса. Последние исповеди. Последняя Евхаристия, последние облатки, которых некогда в чаше было гораздо больше. Если, конечно, охотник позволит ему провести эту последнюю мессу. Повернувшись обратно к Варгасу и встретив такой же равнодушный, как и у всех горожан, взгляд, Даниэль резко вдохнул, набираясь смелости, и быстро произнёс: — Я не могу пойти с вами, я нужен этим людям. Да, их осталось очень мало, но даже если бы это был лишь один-единственный человек, я не мог бы его покинуть, — он понимал, что его слова для охотника — пустой звук, но не мог сдаться так легко. В этом погрязшем во тьме городе в церковь ходило всего с десяток прихожан, и Даниэль был счастлив служить мессы для них и вместе с ними. Он давно привык, что у него мало слушателей и что любые попытки возродить веру в горожанах приводили к жестоким насмешкам, но не бросал своих попыток. Он свято верил, что этих людей ещё можно спасти. Нужно было только сломить упрямое сопротивление, и он ежедневно молил Бога, чтобы Тот ниспослал ему терпения и сил. Потому что, когда они заканчивались, Даниэль оказывался на грани срыва, и тогда искал утешения в вине. И не было никого, кто мог бы отпустить ему грехи, бремя которых становилось всё тяжелее. Он был единственным и, возможно, последним священнослужителем в этом городе. Он не мог покинуть Ноттингем. — Они потеряют веру без меня и друг без друга. И где ещё они смогут говорить с Богом, если даже в собственных домах их веру презирают? Даниэль вдруг запнулся и нахмурился, осознав, что в его словах звучит гордыня. Он действительно считал, что без него здесь всё развалится, что стоит ему исчезнуть — и его паства погрязнет в пороке, как и весь город. Он сам в них не верил. Недовольно поджав губы, он мысленно отчитал себя за этот грех и продолжил без особой надежды в голосе: — Прошу… Я уверен, можно найти куда более подходящего для этой работы лекаря. Я не практиковал уже много лет и… — Даниэль снова замолчал на секунду, понимая, как это звучит, и неожиданно улыбнулся. — Вы, наверно, считаете, что я просто боюсь идти с вами. Это было бы неудивительно — нет ремесла более опасного, чем ремесло охотника, — но на самом деле он не испытывал страха. Одно только нежелание покидать свою церковь, свой дом и свою семью. Но имел ли он право просить Варгаса найти другого лекаря? Обрекать несчастного на эту рискованную работу и, наверняка, на скорую смерть. К тому же здесь был лишь один врач, и город нуждался в нём. Этот доктор спасал тела людей от болезней, а священник берёг от порока их души. Вот только такого спасения жители Ноттингема не желали. Варгас подавил усталый вздох — Даниэль этого не знал, но все потенциальные спутники так реагировали. Кто-то даже кидался в ноги и умолял не брать его на охоту, но приказ есть приказ. Потом привыкали, конечно, покрывались шрамами, учились не только лечить, но и стрелять. Правда, раньше Варгасу попадались обычные лекари да знахари, которых наскоро обучили оказывать первую помощь и распознавать лечебные травы. А здесь эксклюзивный экземпляр — священник. Подобные ещё встречались в Лондоне, но жили обособленно. Рядом с собой орденцы их не держали: боялись, что те начнут проповедовать на улицах и общих сборах, а охотникам не нравилось, когда их пытались подбадривать тем, чего нет. Вера — она для слабаков и для тех, кто сам рано или поздно возомнит себя Богом. Но, может быть, в процессе путешествия этот Даниэль изменит своё мнение. Он ведь ещё не видел болот и затопленных кладбищ, не пытался открыть проржавевшие ворота мёртвых городов и наверняка не видел жутких созданий, которые восстали, чтобы убивать. Чтобы превратить их мир в ад. К чёрту. — Слушай, я тоже не в восторге. Была бы воля моя, ушёл бы один, но правила обязывают. И понимаешь… Варгас встал, сделал шаг вперёд и остановился напротив священника, оценивающе его оглядывая. Может ли слуга Господень хотя бы держать в руках пистолет? Чему его учить и зачем тратить на это время? Все эти вопросы атаковали уставшее сознание и уничтожили последние намёки на вежливость и сочувствие. Осталось только презрение. — Я бы позволил тебе остаться здесь, рядом с твоим Богом и твоей паствой. Забрал бы врача из госпиталя. Но тогда этому городу придёт конец. Вряд ли столица пришлёт сюда нового доктора, их и самому Лондону не хватает. К ногам Даниэля тянулся свет восходящего солнца, рассеивающий сгустившийся за ночь мрак. Разноцветные витражи, высокие колонны, ровные ряды давно пустующих скамей, тёмные исповедальни, хранящие отголоски тысяч тайн и утешений, — всё это наполняло душу священника светлой тоской, будто он уже покинул свой дом и видел его в воспоминаниях. И ему хватило всего одного взгляда в беспощадные серые глаза охотника, чтобы без лишних слов понять: со всем этим придётся прощаться. — Вы позволите мне отслужить последнюю мессу? Я хотел бы объяснить прихожанам своё исчезновение, иначе они решат, что я их бросил, — Даниэль медленно вздохнул и, заставив себя забыть о насмешках, предложил с видом, говорящим, что он выдержит любые издевательства, но не оставит своей веры в людей — даже в таких, как Варгас: — Я был бы рад, если бы и вы пришли послушать. И вы могли бы исповедоваться. В городе я слышал, что у охотников очень насыщенная и… греховная жизнь. Хантер закатил глаза. Как всё сложно. Надо попрощаться с остатками верующих и миленьким служкой, по которому плачет бордель, и исповедовать грешного охотника, который никогда не умел выворачивать душу и открывать сердце. Однажды, морозным утром в Шервуде, недалеко отсюда, Варгасу довелось прятаться в исповедальне, выслеживая старое умертвие, некогда соблюдавшее аскетический образ жизни и верившее в единого Бога. Он тогда чуть не погиб — лекарь вытянул его с того света, и желание общаться со святошами в замкнутом пространстве отпало окончательно. А голова до сих пор болела от запаха ладана. — Да что ты говоришь, — он махнул рукой, показывая, что ему всё равно. — На мою жизнь ты ещё насмотришься в пути, а в исповеди я не нуждаюсь, как и в проповеди. У тебя четыре часа. Я буду в гостинице. Достав из кармана грязную нашивку с гербом Ордена, Варгас протянул её священнику и сонно моргнул. Ему бы выпить и отдохнуть, а не слушать сказки про Господа Бога. В детстве на мессах он всегда старался не уснуть, чтобы мать потом не наказала, но в церкви было так душно, жарко и невыносимо скучно, что дремота брала верх. Поэтому нет, спасибо. Хватит того, что им ещё терпеть друг друга в пути. Даниэль взял замызганную нашивку, чувствуя под пальцами чешуйки засохшей крови, но задавать вопросов не стал. Она, должно быть, принадлежала его предшественнику. Кем он был? Что с ним случилось? Он погиб? Наверняка. Священник догадывался, что это — служба длиною в жизнь. До бесславного и трагичного конца. Сколько продержался предыдущий лекарь? Даниэль не боялся. Он видел смерть, видел серые лица в гробах, касался холодной кожи, опускал неподвижные веки. Он убеждал родственников, что погибший освободился от земных оков, и сам в это верил. И поэтому думал, что примирился с неизбежностью смерти, неважно, какой она будет: быстрой и безболезненной или долгой и мучительной. От невесёлых мыслей отвлёк голос охотника: — Встретимся у конюха. Много вещей не бери. Ездил на лошади когда-нибудь? Варгас отмахнулся от мальчишки, который принёс ему стакан воды. Какой услужливый. Любо-дорого смотреть. — Хотя неважно. Нужно же с чего-то начинать, верно, святой отец? — Я умею обращаться с лошадьми, — Марлоу перехватил руку Уильяма, чтобы тот не приближался к охотнику. Это было неосознанное желание защитить мальчика от всей той грязи, которую несла в себе душа Варгаса и которую Даниэль безошибочно угадывал, хотя ничего не знал о его жизни. — Да благословит вас Господь, — быстро прошептал Марлоу и отвернулся, увлекая за собой Уильяма. Всего лишь четыре часа. Этого было достаточно для мессы, но недостаточно для того, чтобы проститься со своим домом. Вероятно, навсегда. Подождав, пока охотник покинет церковь, чтобы мальчик с ним не столкнулся, Даниэль отправил Уильяма сообщить прихожанам, что месса начнётся раньше обычного, и занялся подготовкой. Он помнил, как когда-то давно, будучи подростком, впервые пришёл в храм. Помнил, как его поразило светлое ощущение праздничности. Помнил благожелательных людей и их приветливые улыбки. Тогда его юная душа пела в унисон с органом, а восхищённый взгляд не мог оторваться от служителей церкви, их ярких одежд и добрых понимающих глаз. Даниэль помнил, как возвышенно он чувствовал себя в тот день, наполненный разноцветными бликами витражей, и бережно хранил это воспоминание. Теперь же он в гнетущей тишине стоял за алтарём и взирал на печальные лица своей паствы — они наверняка чувствовали, что не просто так он позвал их раньше обычного времени. Даниэль старался сохранять спокойствие, но не мог ничего поделать со своим голосом, мрачным и немного нервным. В пропитанном напряжённым ожиданием нефе звучали гимны, псалмы и молитвы, в гробовой тишине прихожане исповедовались один за другим и со вздохом возвращались на своё место. Выслушав покаяние каждого из них, Даниэль поднялся к алтарю, открыл рот, но тут же закрыл — он никак не мог заставить себя произнести первую фразу. Прикрыв глаза на секунду, чтобы не видеть устремлённых на него встревоженных взглядов, он пару раз глубоко вздохнул и ровно, уверенно начал: — Сегодня я буду вынужден вас покинуть. Возможно, вы уже слышали, что в наш город пришёл охотник — ему нужно, чтобы в дальнейшее путешествие я отправился с ним. Не волнуйтесь, Господь защитит меня на этом опасном пути, если я буду того достоин. Гораздо важнее, чтобы Он помог вам сохранить веру в эти непростые времена, чтобы Он даровал вам достаточно сил для противостояния окружающим, отринувшим Бога… Даниэль говорил о том, что Господь их никогда не оставит, что Он всегда будет в их сердцах и что только свет неугасающей веры может согреть их в непроглядной тьме, окутавшей мир. Он говорил с жаром, стараясь не поддаваться отчаянию, с благодарностью смотрел на внимавших ему людей и видел в их глазах сочувствие и понимание. Они верили, что Даниэль оставляет их не по собственной воле. Наделив прихожан облатками, он последний раз благословил их. Они простились; Даниэль обнял маленького Уильяма, который проплакал половину проповеди, и наконец остался один. Один посреди опустевшей затихшей церкви. Что с ней будет теперь? Первое время кто-то из его паствы будет приходить сюда молиться, но потом мародёры наверняка разворуют всё, что ещё здесь осталось, и место будет опорочено. Сборы заняли меньше всего времени, вещей почти не было: Библия, распятие, кое-что из одежды, охотничья нашивка, которую нужно было постирать при первой же возможности, лечебные травы и настойки, которые он использовал, если болела голова или одолевала простуда. Бросив сумку на одну из скамей, Даниэль в последний раз подошёл к алтарю и прижался к нему губами в прощальном поцелуе. Подняв взгляд на распятого Христа, он решительно нахмурился и подумал, что должен принять это со смирением. Может быть, охотник послан Господом, чтобы испытать его? Подхватив сумку, Даниэль покинул церковь, больше не оглядываясь, потому что, какой бы ни была его судьба, — он примет её. Ибо пути Господни неисповедимы.