Неотвратимость

Цветастая бабочка, замершая на иссохшем букете, бросалась в глаза своей яркостью. Краска, нанесённая на её крылья щедрыми мазками, поблёскивала на свету, и казалось, что бабочка вот-вот вспорхнёт и улетит на волю, туда, где веял тёплый ветер и сияло солнце. Но клочок окна на картине был слишком мал даже для неё — она не смогла бы протиснуться в него и улететь от пыли и блёклости увядших полевых цветов. Её мимолётная жизнь была в вечном заточении затхлой мрачной картины. — Проходите. Даниэль вздрогнул, только сейчас осознав, что неизвестно сколько времени смотрел в никуда с пустотой в мыслях и чувствах. Как долго он стоял напротив картины в тупом ожидании, едва не забыв, чего ждёт? Взгляд упал на жирные мазки, и на мгновение ему показалось, что бабочка трепыхается, пытаясь вырваться из смертельной ловушки шершавых лепестков, которые обратились капканом для щетинистых лапок. Но солнце скрылось за облаками, блики краски погасли, и иллюзия растворилась в полутьме холла. — Сэр! Проходите, мистер Уиллис в своём кабинете, — повысил голос секретарь. — Да, спасибо, — глухо отозвался Даниэль и, наконец отвернувшись от картины, зашагал по светлому коридору. Он бывал здесь раньше — приходил с отцом Рональдом, чтобы обсудить празднование Рождества, а затем и Пасхи, организацию представлений и ярмарок, но разрешение они получили лишь раз в декабре. Для местных Христос родился, умер — и не воскрес. Толкнув массивную дверь, Даниэль переступил порог просторного кабинета и остановился перед мэром Уиллисом, который сидел, развалившись, за своим столом и следил за посетителем насмешливым взглядом. — Вот уж кого я не ожидал увидеть, — воскликнул мэр и указал на стул. — Даже подумал сначала, что у Джорджа разыгралось чувство юмора, которого у него отродясь не было, или что он обознался. Присаживайтесь, отец Даниэль. Или мистер Марлоу? Как к вам теперь правильно обращаться? — Всё равно, — Даниэль сел напротив. Между ними возвышались стопки нетронутых папок и конвертов, на столе виднелись крошки, на белоснежной манжете Уиллиса расплылось кофейное пятно. Вид, недостойный главы города и непозволительный для аристократа, обычно раздражал, но сейчас Марлоу едва обратил на это внимание. Он и на собственных мыслях с трудом мог сосредоточиться: перед внутренним взором стояло круглое личико, по которому текли слёзы, пролитые в скорби по его невинности, а в ушах эхом звучали беспощадные признания. Как Даниэль посмел так поступить? Момент решения идти за Варгасом до конца, чего бы это ни стоило, смазался, и теперь он и всё, что за ним последовало, казалось страшным сном, от которого Марлоу никак не мог проснуться. — Ну? — нетерпеливо напомнил о себе Уиллис. — Зачем пришли? Встрепенувшись, Даниэль достал из кармана смятую листовку, кое-как расправил и протянул мэру: — Я хотел поговорить об этом. — И что это? — пренебрежительно фыркнул тот. — Вы не знаете? — Марлоу в недоумении вскинул брови. — Плакаты развешаны буквально в паре миль от города, а может, и ближе, и вы не знаете? Мэр зло поджал губы, и Даниэль тихо вздохнул, собираясь с мыслями. Обвиняющий тон мог лишить его малейшего шанса быть услышанным. — Это сектантские плакаты. Их распространяют фанатики, поклоняющиеся криптам. — Кто-кто? — хохотнул Уиллис. — Какие ещё фанатики? Он смотрел так, словно Марлоу сбежал из бедлама и предлагал обсудить своих воображаемых друзей. Даниэль крепко сцепил пальцы — его цель была важнее гордости. — Это секта, которая создала религию бездны, — как можно спокойнее ответил он. — Её последователей становится всё больше, они открыто выступают в Хаддерсфилде и развешивают повсюду свои плакаты, в том числе и в Ноттингемшире. Вы только прочитайте, что они пишут: «Уверуйте в истинного бога, станьте частью нового мира»; «Впусти бездну — она дарует истинную душу»… — И что? — пожал плечами Уиллис. Он скомкал листовку и бросил в угол кабинета, в вазу, но промахнулся. Листовка упала рядом с другим мусором. — Вы пришли говорить о каких-то бумажках? У меня нет времени на эти глупости. — Послушайте, — с нажимом произнёс Марлоу, — они опасны, их идеи угрожают не только моральному облику общества, если бы этим всё ограничивалось, я бы ни за что к вам не пришёл. Их идеи опасны для жизней множества людей, а эти листовки распространяют ужасные заблуждения… — По вопросам того, что происходит на территории графства, обращайтесь в Уэст Бриджфорд, центр там, не забыли? — перебил мэр, и в его взгляде мелькнула насмешливая жалость. Даниэль на секунду прикрыл глаза, чувствуя, как самоконтроль неумолимо тает, и не испытывая желания что-то с этим делать. У него не осталось никаких сил. Идти сюда почти сразу после разговора в церкви было плохой идеей — нервы не выдерживали. Но он не мог отложить встречу на завтра — ему не стоило задерживаться. Да и сам Даниэль не хотел быть здесь, более того, не думал, что имеет право: он больше не мог строить из себя праведника среди грешников, как раньше, но именно этого ожидали все, кто знал его прежде. — Я говорю вам об этой проблеме, чтобы вы не пустили секту в наш… — горло сдавило на мгновение, и Марлоу с трудом продолжил: — …город. Легче предупредить появление фанатиков, чем потом разбираться с последствиями. Мэр сплёл пухлые пальцы, положил на них двойной подбородок и ухмыльнулся: — Может, вас просто огорчает, что они собирают больше последователей, чем ваша религия? Хотите, чтобы я помог вам в борьбе с конкурентами? — Это здесь ни при чём, — отрезал Даниэль. — Я всего лишь хочу защитить город, который был моим домом. Сектанты раскапывают могилы, ставят на людях эксперименты и подталкивают молодёжь прыгать в крипты, чтобы найти «нового бога». Они убивают охотников и христиан и хотели убить меня. Забить камнями. По-вашему, это недостаточный повод для беспокойства? — Даниэль приподнял брови, но тут же нахмурился, поймав себя на том, что звучит высокомерно. Он видел то, что Уиллис и представить не мог; прошёл через то, что мэру и в кошмарах не привидится. Но это не давало Даниэлю права смотреть на Уиллиса сверху вниз. Не делало его ни более важным, ни более мудрым. Опустив глаза, Марлоу произнёс как можно мягче: — Я прошу вас проследить, чтобы эта чума не проникла в Ноттингем — и всё. Уиллис громко хмыкнул и склонил голову в бок, глядя на него как на умалишённого. — А распоряжение от Ордена у вас есть? Раз в деле замешаны охотники, оно точно должно быть. Даниэль мгновенно вспыхнул и вцепился в подлокотники. На что ещё он рассчитывал? Варгас был прав: кабинетные крысы только и могли, что перекладывать бумажки, а заставить их действовать способен был лишь документ с сотней подписей от вышестоящих. — То есть без особого распоряжения вы не будете заботиться о своих горожанах? — процедил Марлоу. — Я позабочусь о них, не став распространять эти безумные слухи, — хохотнул Уиллис. — Эксперименты на людях, вот же придумали. Если они так опасны, почему в газетах об этом не пишут? Марлоу порывисто встал, чувствуя, как горят щёки, и отчеканил: — Я достану официальный приказ, а до этого времени молитесь, чтобы у вас не начали пропадать жители. — Никто в Ордене не станет слушать сумасшедшего, у них вряд ли найдётся время на такой спектакль, — фыркнул мэр ему в спину. Даниэль покинул кабинет, неприлично громко хлопнув дверью, зацепил взглядом картину в холле и вырвался из душной ратуши на холодный воздух. Желание сделать последнее доброе дело для любимого города ожидаемо обернулось обвинениями и насмешками, и всё же обида и злость не отпускали, пока Марлоу шагал по заснеженным улицам. В груди ныло от осознания собственной никчёмности, незначительности, беспомощности. Если он не мог спокойно выдержать разговор с мэром обычного города, то как собирался обсуждать этот вопрос с командованием в Лондоне? Может, Варгас был прав, и Даниэль должен ограничиться своими прямыми обязанностями? Может, он пытался взвалить на себя слишком много? Но никто другой, похоже, этого делать и не собирался, раз за прошедший месяц проблема лишь усугубилась. Марлоу сжал кулаки в карманах, мысленно ругая себя за слабость. После Бристоля он обязательно уговорит Хантера отправиться в столицу, и они вместе смогут убедить сенешаля. Даниэль не верил, что Варгасу плевать, охотник просто, как всегда, делал неприступный и равнодушный вид. Но Марлоу на него больше не купится. К тому же, отняв у Даниэля прошлую жизнь, Габриэль должен был наполнить смыслом новую. Свернув в узкий переулок, Марлоу обошёл церковь за несколько улиц, чтобы даже не смотреть в ее сторону, и вскоре оказался у гостиницы. Приблизившись к ней, он ощутил, как пальцы мелко закололо и новая волна беспокойства сдавила рёбра. Всё это время с момента, как они с Варгасом утром разошлись в разные стороны, Даниэль изо всех сил старался не думать, что может вернуться в пустую комнату. Каждую секунду он боялся, что снежная пыль, которую выбивают подковы Голиафа, становится всё дальше. Полдня он гнал от себя навязчивые образы, и теперь они навалились все разом, вызывая нервную дрожь. Варгас сказал утром у церкви, что никуда не денется, и Даниэль отчаянно желал верить его словам безоговорочно, как раньше, — и не мог. Повернув ручку двери, Марлоу перешагнул порог комнаты и едва не задохнулся от облегчения: Габриэль, сев на кровати, сонно тёр глаза. Его растрёпанный, слегка помятый из-за похмелья и сна вид вызвал нежность и тоску со странной примесью злости. Пока Даниэль изводился тревогами и сожалениями, Варгас спокойно дремал после того, как разрушил почти десять лет его прошлой жизни. — Ты здесь, — выдавил Даниэль. — Я же сказал, что буду, — хрипло отозвался Хантер. — Ты и раньше много чего говорил. Тихий голос прозвучал обвиняющим громом. Охотник не ответил. Открыв свою сумку, чтобы убрать в неё сахар для Кифы и Голиафа, Марлоу увидел аккуратно сложенную сутану, и его сердце отозвалось болезненными ударами. Руки замерли в нерешительности, окаменели, словно сопротивляясь, но Даниэль всё равно осторожно достал её и положил на кровать. Ледяные пальцы скользнули по жёсткой ткани, тронули гладкие пуговицы, ласково разгладили складку. Стягивая шарф, Даниэль с трудом проталкивал воздух в сжатые лёгкие. — Ты отправил письмо сестре? — Да. Шаксу тоже. Хоть Марлоу старался сдерживать эмоции, первое письмо получилось грустным, а второе — ехидным и даже злым. Но Шакс был не виноват, и позже стоило написать ему с извинениями. В последнее время Даниэлю слишком часто приходилось просить прощения. — Хорошо, — Варгас встал, разминая плечи и шею. — Если выдвинемся завтра, курьер опередит нас минимум на день… — Мы поедем сегодня, — прервал Даниэль. — Сейчас. Хантер нахмурился и перевёл взгляд на небо за окном: просветы между облаками наливались глубоким синим, а алая полоса солнца тянулась к крышам четырёхэтажных домов. — Скоро совсем стемнеет. — Всё равно, — Марлоу расстегнул верхние пуговицы плаща. — Успеем добраться до Лафборо, это близко. — Бессмысленно ехать сейчас. Переночуем здесь, а завтра, ещё до рассвета… — Уильям наверняка уже рассказал родителям, — произнёс Даниэль тихо и размеренно, хотя его терзало ощущение, будто что-то внутри умирает. — Я не уверен, что его отец будет молчать. Завтра утром слух разнесётся на половину Ноттингема, и я не хочу ходить, оглядываясь, не хочу смотреть людям в глаза, пытаясь понять, презирают ли они меня так же, как прежде, или ещё сильнее, не хочу разговаривать с конюхом и гадать, знает ли он… Пальцы прошлись по жёсткой ткани колоратки, которая некогда была символом чистоты, а теперь стала клеймом лжеца и предателя. В разные времена она служила Даниэлю опорой, напоминанием и ошейником. И всё же оставалась не больше чем символом. — Поэтому мы поедем сейчас, — закончил Марлоу. Подцепив колоратку, он вытянул её из воротника и осторожно, словно самое ценное и хрупкое в мире ожерелье, положил на середину сложенной сутаны. Без неё Даниэль чувствовал себя болезненно открытым. — Что ты делаешь? Варгас шагнул ближе, будто собирался его остановить. Но Марлоу уже принял решение. — То, что давно должен был. Если не после Лидса — тогда у него ещё оставалась надежда — то точно после Хаддерсфилда. После того, как убил человека и добровольно лёг с мужчиной чуть ли не в один день, — и не сожалел об этом. Он давно сделал свой выбор, но продолжал трусливо цепляться за прошлое. — Даниэль… — Варгас выглядел растерянно. Конечно, он не понимал. — Есть же и другие церкви. — Церковь только одна. Даниэль не хотел объяснять, что такое единство Церкви. Не собирался рассказывать о дилемме, мучившей его месяцами и наконец бесповоротно разрешённой в пользу Варгаса. Не мог говорить о том, что раз его отверг Уильям — самый добрый, самый любящий, самый смиренный — то другие, узнав, не ограничатся презрительными взглядами. Они не прогонят его из храма — они сдадут мужеложца полиции. И будут правы по божественным и человеческим законам. Рука потянулась к голой шее, тронула беззащитную кожу и сжалась в кулак, тревожа выжженный на ладони крест. Даниэль опустил глаза на потрёпанный бинт и стиснул пальцы ещё сильнее, морщась от боли. Вздрогнув, когда ладонь Варгаса накрыла его кулак, Марлоу убрал руку, разрывая прикосновение, и молча подхватил сумку. — Я не хотел, чтобы так получилось, — явно через силу выдавил Хантер. — Я знаю. Ты просто не ведал, что творишь, — прохладно отозвался Даниэль. — Поехали. Он бросил последний долгий взгляд на крест, возвышающийся над крышами домов, и прошёл мимо Варгаса. *** Почти всю дорогу Габриэль наблюдал спину Марлоу. Неестественно прямая, пока они шли к воротам Ноттингема, пока за ними закрывалась массивная дверь, пока город медленно исчезал за горизонтом, она согнулась, словно надломившись под непосильным грузом, стоило им скрыться в тени деревьев. Даниэль покопался в сумке, достал чётки, и к скрипу снега под копытами добавился редкий перестук бусин, когда Марлоу перекидывал их через ладонь. Как только спутник начал беззвучно читать молитвы, Варгас выдохнул. Когда Даниэль снял свой белый воротничок, охотник растерялся. Ощущение было такое, будто он застал разрушение Вестминстерского дворца или убийство королевы — оказался свидетелем чего-то непостижимого и далёкого в своей значимости. Увидел то, что знаменует перемены, — а перемены Габриэль ненавидел. Но, раз Марлоу по-прежнему молился и перебирал звенья чёток затянутыми в перчатки пальцами, всё было почти как раньше. По крайней мере, он не отказался от своей веры и своего бога, как Варгасу показалось в первые секунды. Пусть для охотника вся эта божественная чушь была всего лишь сказкой для взрослых, ищущих смысл во всём подряд, он никогда не хотел, чтобы Даниэль потерял эту часть себя. Они ехали по мертвенно тихому лесу. Наверху проплывали голые ветви деревьев, между стволами залегал нетронутый снег. Где-то чуть западнее над сугробами наверняка ещё возвышался самодельный крест — если его не снёс какой-нибудь медведь или кабан, вербер или оборотень. Даниэль узнал это место: здесь началось их путешествие. Здесь он впервые встретил монстра, здесь Варгас впервые его спас. Здесь же он впервые испугался Габриэля и восхитился им. Теперь воспоминание об этом одновременно грело и жалило холодной тоской. Тогда Даниэль и предоставить не мог, что ждёт его впереди. Хорошо было бы вернуться в этот лес, когда будет тепло, или отправиться к озеру у Долины Надежды, чтобы забыть обо всём хотя бы на один день. Чтобы ловить прикосновения солнца и сидеть на толстых корнях деревьев. Чтобы отбирать у Варгаса ром и целовать его, не боясь, что кто-то их увидит. Марлоу вздрогнул и сильнее стиснул чётки, понимая, что эта идиллическая картина навсегда останется недостижимой мечтой. Потому что тьма всегда, даже в самые жаркие летние дни, будет дышать смертью им в спины. — Терпеть не могу такую тишину, — негромко произнёс Варгас. — Этот лес как хищник, который притаился перед нападением и не издаёт ни звука. Даниэль чуть повернул голову в его сторону, будто ожидая продолжения, и ничего не сказал. Хантер нахмурился: обычно спутник не оставлял его слова без ответа. Но, может, даже убрав чётки, он продолжал читать молитвы про себя и ему было не до разговоров. Огни Лафборо показались на горизонте, когда на безоблачном небе уже зажглись миллионы звёзд. Миновав стражников, которые едва взглянули на чужаков, Варгас и Даниэль легко нашли гостиницу. Получив ключи от номеров и оставив в них вещи, они спустились в трактир на первом этаже и заказали ужин. Ждали в молчании. Марлоу упорно смотрел куда угодно, только не на Габриэля, и это начинало нервировать. Сложив руки на груди, охотник уставился в стену, и выдохнул с облегчением, только когда хозяин заведения поставил на стол бокал вина и стакан рома. Варгас выпил залпом половину и, заметив, как Даниэль сделал то же самое, свёл брови. Внутри поселилось дурное предчувствие: похоже, спутник был серьёзно обижен. — Принести ещё? — догадливо спросил мужчина и, получив два согласных кивка, удалился. Под недовольным взглядом охотника Даниэль достал пачку сигарет и прикурил. Теперь, когда он не прятал руки, было видно, что ладони дрожат. Над столом вился горький дым, поднимаясь над угольком и срываясь с тонких искусанных губ. Тишина была такой глубокой, что Варгас слышал, как потрескивает тлеющая бумага. Хантер ел молча, не желая случайно нарваться на пьяные исповеди, ядовитые обвинения или задушевные беседы, как когда-то в Хаддерсфилде. Он с опаской наблюдал за тем, с какой мрачной целеустремлённостью Марлоу уничтожает вино, почти не обращая внимания на еду, и не сдержал вздоха, когда спутник, снова прикурив, сипло произнёс: — Я ходил к мэру. Поговорить о сектантах. Хотел предупредить, что скоро они доберутся до Ноттингема. Брови охотника мгновенно сдвинулись к переносице. Желания обсуждать чёртовых фанатиков не было, но всё же он хмуро спросил: — И? Марлоу неопределённо повёл ладонью с сигаретой, не обращая внимания на то, как Варгас морщится от запаха. — Он назвал меня сумасшедшим. Намекнул, что я лжец. Заподозрил в том, что я пытаюсь его руками бороться с конкурентами, — в голосе мелькнула горькая насмешка, и он глубоко затянулся, прежде чем закончить: — Сказал, что без распоряжения Ордена ничего делать не будет. — И что же ты предлагаешь? — тяжело поинтересовался Варгас. Уголёк рассыпался искрами по пепельнице, и Марлоу залпом допил третий бокал. — Сам знаешь. — Напомнить тебе мой ответ? Даниэль проводил взглядом хозяина, который принёс новые напитки, и покрутил в пальцах вилку. Еда пахла вкусно, но от её густого аромата слегка мутило — как и всегда, когда Марлоу нервничал. — Тогда ты отказал, потому что думал избавиться от меня в Ноттингеме, — ровно произнёс Даниэль и, вздрогнув от громкого удара ножа о тарелку, упрямо продолжил: — Но я всё ещё здесь, и в чём проблема теперь? — Я не думал от тебя избавиться, — возразил Габриэль. — Я хотел тебя защитить и… Марлоу слегка покачал головой, и Варгас осёкся. Он ещё никогда не видел Даниэля таким колючим и замкнутым. — Рано или поздно мы в любом случае окажемся в Лондоне, и я в любом случае добьюсь встречи с сенешалем. С твоей помощью или без. Но ты ведь и сам понимаешь, чем обернётся распространение секты, так, может, лучше поторопиться? Размеренный тон резал слух и вызывал такое отторжение, что кусок в горло не лез, и Хантер запил его парой глотков рома. Даниэль, конечно, был прав, вот только не учитывал кое-какие важные детали. Сказав в прошлый раз, что сенешаль не станет слушать, Варгас наверняка соврал. Главнокомандующий мог не только выслушать, но и, если ему понравятся озвученные идеи, предложить Марлоу новую должность в каком-нибудь комитете по борьбе с сектантами. А для Хантера подыскать другого спутника или, наконец, заставить его остаться в Тауэре. Варгас не был уверен, что Даниэль сможет отказаться от такого назначения. Стоило взорвать проклятую сектантскую лабораторию, покончив со всеми ублюдками разом, когда они были в Хаддерсфилде. — Ты так пытаешься компенсировать потерю своей церкви? — прозвучало грубее, чем охотник планировал. Марлоу стиснул зубы и метнул в него гневный взгляд. Варгас ощутил короткий укол облегчения, заметив хоть какие-то эмоции на застывшем бледном лице. — Я так пытаюсь предотвратить катастрофу. Иногда люди совершают поступки не из эгоистичных побуждений, а ради блага других… — Да, мне это знакомо, — перебил Хантер. — Ну конечно, ты делал это совсем не для того, чтобы тебе было спокойно. С трудом поборов желание купить целую бутылку вина, чтобы залить кипящий внутри яд, Даниэль заставил себя уткнуться в тарелку. — Отправь Кормаку ещё одно чёртово письмо — и забудь, — припечатал Варгас, яростно сверкая глазами. — Поверь, и без тебя там разберутся. Прикусив изнутри губу, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, Даниэль резко подал хозяину заведения знак. Получив очередной бокал, он сжал холодными пальцами ножку и сделал большой глоток. Алкоголь не помогал расслабиться, отвлечься от тревожных мыслей и навязчивой идеи, но Марлоу не хотел останавливаться. В ушах слегка шумело, биение сердца отдавалось в висках, и он чувствовал в себе силы и дерзость, которых так не хватало днём у мэра и которые теперь были бесполезны, но чертовски приятны. Марлоу едва заметно усмехнулся. Видимо, он был ещё недостаточно грязным и отвратительным. Содомит, убийца, предатель и в довершение всего — пьяница. Он должен был бороться с самим собой: оторванность от церкви не значила, что можно отдаться во власть порока. Господь по-прежнему наблюдал, но, отпив ещё вина, Даниэль решительно позволил себе сдаться на один вечер. Один вечер его истерзанная душа будет слабой и безвольной перед искушениями, а завтра он соберёт остатки своей гордости и продолжит это бесконечное сражение. — Тебе не хватит? — Варгас вскинул брови, поймав слегка затуманенный взгляд. — Сколько ты уже выпил? — Прежде чем становиться голосом моей совести, попробуй отыскать свою, — ехидно отозвался Даниэль. Хантер накануне напился так, что едва стоял на ногах. Вряд ли он был тем, кто имел моральное право лезть с советами. Или заботой. Чем бы это ни было, Марлоу сейчас в этом не нуждался. Варгас нахмурился, но возразить было нечего. Поэтому он зашёл с другой стороны: — Мы завтра с утра едем, если ты вдруг забыл. Ты же не проснёшься. — А мы не торопимся, — заявил Даниэль. — Я написал Эстер, что мы будем через неделю или позже, так что у нас ещё минимум шесть дней. — Уверен, если мы приедем раньше, Эстер не расстроится. Марлоу медленно глотнул вина, провёл языком по губам, снимая алую каплю, и снисходительно протянул: — Это же элементарные правила этикета, Габриэль, нельзя приходить раньше условленного времени. Ещё подумает, что я совсем одичал вдали от дома… Варгас устремил тяжёлый взгляд на бледное лицо с розовыми пятнами на щеках. Даниэль был невыносим. Как будто вино, попав в его тело, бродило там и извергалось обратно отравой, и хотелось заткнуть чем-нибудь этот поток завуалированных оскорблений. Вот только бить спутника было нельзя. Марлоу вытряхнул из пачки сигарету, прикурил, и над столом поднялись завитки дыма. Пальцы сами собой сжались на вилке. — Ты можешь не дымить, хотя бы пока я ем? — взбешённо прорычал охотник. Даниэль медленно выдохнул горькое облако, даже не отвернувшись. У Варгаса от ярости клокотало в груди, и врезать по лицу с высокомерно вздёрнутыми бровями хотелось так сильно, что зубы скрипели. Чуть подавшись вперёд, Марлоу прищурился, вдавил окурок в пепельницу и прошипел: — Пожалуйста. Приятного аппе… Варгас схватил его за воротник и дёрнул на себя так резко, что Даниэль не успел испугаться. Он врезался животом в стол, едва не опрокинув бокал, и возмущённо замычал в губы охотника. Вцепившись в его плечи, Марлоу хотел его оттолкнуть, слыша звон посуды и вскрик со стороны бара, но быстро поддался грубому напору и притянул Варгаса ещё ближе. Он задыхался от ворота собственной рубашки, чувствовал на языке кровь из разбитой накануне губы охотника, понимал, что скоро будет упираться в стол уже не только животом, но не отстранялся, пока Габриэль сам его не оттолкнул — только для того, чтобы дёрнуть со стула наверх и потащить за собой. Даниэль не сопротивлялся. Варгас втолкнул его в свою комнату, терзая губы остервенелым поцелуем. В его движениях не было ни капли нежности, только разъярённая страсть — и Марлоу отвечал тем же. Он зло толкался языком в рот охотника, впервые пытаясь подчинить, а не отдаться, а когда понял, что так не получится, сильно укусил и без того солёную от крови губу. Но Варгас только криво усмехнулся и пихнул спутника назад, к столу. Они даже не сняли рубашки: как только Хантер оказался вплотную, Даниэль схватился за пуговицы на его штанах и не сдержал задушенный стон, когда почувствовал под пальцами напряжённый ствол. Но насладиться ощущением Варгас ему не позволил. Рывком развернув Марлоу, Габриэль нагнул его над столешницей и, спустив штаны вместе с бельём, ущипнул белую ягодицу. Даниэль вздрогнул и тут же подался назад, доверчиво подставляясь. Он был чертовски пьян, и Варгас — тоже, но не от алкоголя. Габриэль захмелел сейчас, в одну секунду, от того, как Даниэль распластался на столе, от того, как разметались в беспорядке светлые волосы и как полыхали бледные скулы. С алых губ срывались бесстыдные стоны, пока Варгас готовил его грубыми, рваными движениями, торопясь скорее захватить, подчинить горячее тело. Пальцы с белыми полосками бинтов впились в тёмное дерево, и Даниэль тихо вскрикнул, выгибаясь, когда Хантер толкнулся внутрь. Сжав плечо спутника, чтобы не съезжал вперёд, Варгас мощно задвигал бёдрами, вбивая Марлоу в стол. Он даже не сразу осознал, что короткие хриплые стоны бесконтрольно вырываются из его собственного горла. Даниэль на каждом толчке издавал что-то похожее на скулёж и всхлипы — ему просто не хватало воздуха, чтобы нормально стонать. По комнате разносились быстрые пошлые шлепки, и Марлоу, едва не падая на дрожащих коленях, пытался извернуться так, чтобы насадиться ещё глубже, ещё сильнее, ещё пронзительнее. Он словно со стороны слышал, как, задыхаясь от ярости и страсти, выговаривал имя Габриэля снова и снова, в ритм жёстких резких толчков, и оно вплеталось в музыку похоти, звучащую в шлепках и стонах. У Варгаса скрутило внизу живота в сладком преддверии оргазма, и он привычно взял спутника за руку, болезненно стискивая перевитую бинтом ладонь. Пальцы другой руки вплелись во влажные от пота волосы, грубо сжали светлые пряди и потянули на себя. Охотник жадно укусил открытую шею, широко провёл языком по тонким шрамам, не переставая двигать бёдрами, и потянулся к алым губам. Звук собственного имени обжёг щёку, и Варгас заткнул спутника поцелуем. Они оба продолжали прерывисто, сорвано стонать, пока Габриэль не увёл их руки вниз. Даниэлю хватило всего пары движений: вскрикнув, он пошатнулся на дрожащих ногах и залил спермой их сплетённые пальцы. Варгас вжался в него так глубоко, так тесно, как только мог, и содрогнулся в головокружительном оргазме. С языка слетело несколько грязных ругательств — так сильно его тряхнуло. В груди осела блаженная пустота: вся ярость вытекла из него вместе с семенем, прямо в Даниэля — как он больше всего любил, а сам Даниэль — ненавидел. Но сейчас это было не важно. Внутри спутника было влажно, тепло и скользко; отстраняться совсем не хотелось. Выпрямившись вместе с Марлоу, который всё ещё пытался восстановить дыхание и выглядел восхитительно растрёпанным, румяным и расслабленным, Габриэль перехватил его поперёк груди и припал губами к солёной шее, лениво продолжая поглаживать член. — Наверно, вся гостиница слышала, как ты стонал, — прошептал Варгас. — Мне понравилось. Он поднял голову, чтобы снова поцеловать спутника, и напоролся на холодный взгляд. Дыхание Даниэля до сих пор было сбитым, член ещё не опал, а в глазах уже не было и намёка на жар неконтролируемой страсти. Марлоу взял охотника за запястья, убрал от себя руки и поморщился, когда тот вышел, размазывая сперму по ягодицам. Даниэль выдохнул короткое ругательство, и брови Варгаса сами собой взлетели вверх. Такого он от спутника ещё не слышал. — Габриэль, я же просил, — он завёл руку за спину и утомлённо выдохнул: — Ох, твою ж… Прикусив губу, чтобы удержать рвущийся с языка поток грязи, Марлоу подтянул штаны, одёрнул рубашку и посмотрел на Варгаса. Яркий, как ослепительная вспышка, секс помог отвлечься ненадолго, но проблемы не решил, по крайней мере, проблемы Даниэля. Раздражение охотника, очевидно, испарилось, как пот с разгорячённой кожи, и теперь тот был спокоен и доволен. Марлоу даже немного завидовал. Не став сдерживать очередной вздох, он откинул со лба влажные пряди и отвёл глаза от Хантера, который толком так и не прикрылся. — Зато, если повторим, смазка не понадобится, — низко произнёс Варгас и сделал шаг навстречу, но Даниэль тут же отступил и покачал головой: — Я спать. Проскользнув к двери, он не дотронулся до Габриэля и не поцеловал хотя бы мимолётным прикосновением, как делал всегда, если они спали порознь. И это говорило о его состоянии куда больше, чем злые слова или задыхающиеся стоны. *** Пейзаж кругом был ужасно однообразным: снежные поля, лес с голыми деревьями и сумрачными тенями, холмы и одинокие столбики дыма вдалеке. Габриэль изнывал от скуки. С одной стороны, он хотел спокойно добраться до Бристоля, но с другой — без происшествий весь путь бы не выдержал. Если бы Даниэль говорил с ним, то дорога стала бы сносной, но сопровождающая их тишина была настолько гнетущей, что начинало звенеть в ушах. Особенно она напрягала после вчерашнего. Варгас считал, что жаркий умопомрачительный секс должен искупать все грехи и стирать обиды, но с Даниэлем это, очевидно, не работало. Наоборот, если вчера он полдня молился и потому молчал, то сегодня игнорировал охотника весьма демонстративно. Что ж, если он не хотел говорить с Варгасом, тот не будет навязываться. Даниэль, хоть почти и не смотрел в сторону Хантера, замечал, что тому неловко в тишине, и ловил себя на лёгком безобидном злорадстве, вспоминая, каково ему было раньше, до того, как они разобрались со своими отношениями. Если тогда тишина его убивала, то сейчас — была на пользу, давая возможность разобраться с бурей противоречивых эмоций и мыслей. Молиться, чтобы успокоиться хоть немного, Даниэль не мог — только не сейчас, когда образы вечерних событий ярко стояли перед глазами, поясницу тянуло, а между ягодиц саднило при каждом неосторожном движении. Поэтому ему оставались одни тревожные размышления. Проезжая мимо снежных холмов и маленьких деревень, наблюдая впереди бесконечный горизонт и слыша позади ворчание Варгаса, который говорил что-то Голиафу, Даниэль беспокойно думал о том, что все эти месяцы он воспринимал это путешествие как что-то временное, сам того не осознавая. И он знал, что, если всё закончится, если они однажды осядут в каком-нибудь большом городе или если он останется один, то у него будет, к чему вернуться. Теперь же ничего, кроме Габриэля, у него не было, и это пугало и злило. Будущее оказалось окутано ещё более густым и непроглядным туманом. Марлоу всеми силами убеждал себя в том, что сам во всём виноват. Он говорил себе, что должен быть благодарен, ведь Габриэль помог ему обрубить корни заблуждений. Раньше Даниэль надеялся, что сможет когда-нибудь вернуться к прежней работе, к прежней жизни, а Варгас избавил его от наивных иллюзий. Однако всё должно было случиться совсем не так. Однажды Марлоу сам осознал бы, что обратной дороги нет. Он навсегда оставил бы сутану и колоратку, но сохранил возможность жить в Ноттингеме и сберёг незаслуженную любовь Уильяма. Даниэль настойчиво напомнил себе, что Варгас не заставлял его признаваться маленькому Бейкеру. Он сам так решил, поддавшись страху и отчаянию. Габриэль не отталкивал его, не прогонял — это сделал Уильям. Габриэль хотел спасти его — пусть даже Даниэль не просил об этом. Все эти уговоры совсем не помогали. Чем дальше на юг они уходили, тем спокойнее была местность. Этот регион регулярно патрулировали, а местные богачи постоянно заказывали полную зачистку земель, прилегающих к их поместьям, так что возможность встретить здесь хотя бы одну захудалую тварь была призрачной. Габриэля, раздражённого непонятным поведением спутника, это угнетало. Он был бы рад столкнуться хоть с самыми простыми и жалкими мертвецами, чтобы немного сбросить напряжение. Он не уничтожил бы их сразу, нет, он бы покромсал их на мелкие кусочки и раскидал по всей дороге. А лучше бы найти огра или вербера, чтобы выпотрошить тварь и залить всё кругом густой кровью и гнилыми внутренностями. Но об этом можно было только мечтать. Мили молчания оставались позади, а эти земли не тревожил даже ветер. Варгас искренне надеялся, что его выдержки хватит до следующего города, где он возьмёт бутылку рома и запрётся в комнате или снова подерётся с кем-нибудь в пабе, и плевать, что лицо и так болело от синяков. Однако к заходу солнца раздражение достигло таких размахов, что перетягивало на себя все силы, и нужно было разобраться в ситуации. Даниэль был обижен. Что с этим делать — Габриэль не знал, поэтому решил просто спросить: — Долго будешь дуться? Марлоу резко повернулся, его ноздри мгновенно затрепетали в гневе: — Дуться?! Габриэль поморщился: вечно он цеплялся к словам. Даниэль до боли сжал поводья; все мысли слиплись в невнятный комок нервов, все фразы смешались, заставив его несколько секунд хватать ртом воздух, а потом в голове вдруг стало пусто от горькой обиды. — Я потерял возможность вернуться в город, который стал мне вторым домом! Люди, которые заменили мне семью, теперь меня ненавидят! Человек, которого я люблю, хотел бросить меня «ради моего же блага»! И, по-твоему, я «дуюсь»?! Варгас, совершенно не ожидавший такой реакции, растерялся и не сразу придумал, что ответить, а Марлоу воспользовался заминкой, продолжив: — Ты думал, я соглашусь променять тебя на безопасность? Что легко отпущу тебя сражаться со всеми этими монстрами в одиночестве?! Ты как будто вообще меня не знаешь! Сколько раз я отказывался вернуться? Ты помнишь? Я — нет. И для того, чтобы ты, наконец, понял, мне нужно было растоптать сердце Уильяма и бросить к твоим ногам свою свободу?! Даниэль перевёл дыхание и только тогда заметил, что его трясёт. Левая ладонь под бинтом горела огнём. Сердце испуганно колотилось от вспышки гнева — Марлоу от себя такого не ожидал. Хантер нахмурился, не представляя, что на это ответить. Он впервые видел Даниэля таким неконтролируемо злым, настолько, что тот аж раскраснелся. Наверно, надо было промолчать, но Варгас уцепился за мысль, которая уже два дня крутилась у него в голове: — И к чёрту этого Уильяма, — в груди вспыхнуло от ярости при одном упоминании мальчишки. — Этот гадёныш ни секунды не сомневался, выгоняя тебя из твоей же церкви. — Он был мне как младший брат! Не смей так о нём… — Таких братьев и врагу не пожелаешь. Для него правила и запреты из идиотской книжки оказались важнее… — Эта «идиотская» книжка — основа моей веры! — Вот только ты способен любить и прощать несмотря на всё, что в ней написано, — прорычал Варгас. Марлоу задохнулся от возмущения, но возразить было нечего. Они с Уильямом оба были правы — каждый по-своему, и лишь посмертное взвешивание грехов и добродетелей могло их рассудить. Непреклонность мальчишки легко могла оказаться таким же благом, как и всепрощение Даниэля. Стиснув в кулаках поводья, Марлоу хотел подогнать Кифу, но в этот момент снова раздался жёсткий голос охотника: — Это было твоё решение — рассказать ему. Ты сделал выбор. Ты сам этого хотел, так что хватит… — Если бы не ты, мне бы не пришлось! — отчаянно воскликнул Даниэль. — Если бы ты меня послушал, если бы не был таким упёртым… — Да кто бы говорил, — перебил Хантер. — Я не буду извиняться за то, что хотел поступить правильно. — А я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ждать извинений! Даниэль пришпорил Кифу и поехал на расстоянии нескольких ярдов от охотника, полыхая от злости и сожаления. Ругаться теперь было так бессмысленно, так глупо. Почему он не мог просто промолчать? Разве ради этого он пожертвовал своим прошлым, связью с дорогими ему людьми, возможностью однажды вернуться? Он должен был простить Габриэля, но пока что был бессилен это сделать. Они миновали небольшой лесок, провожающий путников противным скрипом и треском, который в вечерней мгле напоминал щёлканье детей-монстров и заставлял Варгаса зорко оглядываться. Деревья остались позади, их сменило бескрайнее поле, над которым алой дымкой висел свет заходящего солнца. Охотник продолжал следовать за Марлоу на небольшом расстоянии, чтобы не испытывать собственное терпение, от которого остались лишь щепки. При одном взгляде на прямую спину разбирала такая злость, что у Варгаса уже ныла сжатая челюсть. Он на такое не подписывался. Не собирался выслушивать обвинения и колкие замечания. Рано или поздно Варгас мог не выдержать: кулаки чесались ещё со вчерашнего вечера, а каждый раз перенаправлять гнев в более приятное русло у него точно не получится. Так что, если это будет продолжаться, он без лишних вопросов и обсуждений бросит Даниэля в Бристоле. Бристоль был даже лучше Ноттингема. Стены выше, охраны больше, и Эстер наверняка не отвернётся от брата, что бы он там ни натворил. Решив, что это отличная мысль, Варгас вернулся к созерцанию однообразных пейзажей и заметил в сугробах странные пологие вмятины. Они не походили на обычные неровности, потому что были глубже и располагались хаотично, так, как природа сделать не могла. Впрочем, в последнее время погодных странностей, вызванных тьмой, было предостаточно. Чего только стоили непроглядный мрак и пепельный туман. Нахмурившись, Хантер на всякий случай достал косу и почувствовал, как сердце в предвкушении забилось в груди. Подогнав Голиафа, чтобы ехать рядом с Даниэлем, Варгас окликнул спутника. Марлоу чуть притормозил, обернулся, и в это мгновение, разорвав чистоту белоснежного покрова, на него с невероятной скоростью и силой выпрыгнуло нечто длинное и тонкое. Не успев даже вскрикнуть от неожиданности, Марлоу слетел с седла в багровую тень на снегу. Сверху на него обрушился тощий монстр, — скелет, обтянутый льдистой кожей, — а из сугроба вырвались длинные руки, которые обхватили его поперёк груди, не давая дёрнуться. В лучах закатного солнца мутно-белые глаза снежной твари отливали дьявольским огнём. Монстр вцепился в плечи Даниэля и распахнул пасть с рядом чёрных от засохшей крови зубов. Сердце скакнуло в горло, будто пытаясь сбежать от острых клыков, и Марлоу отчаянно забарахтался, только глубже увязая в снегу. Замёрзшие пальцы царапали кобуру, ботинки били по рыхлому сугробу, который казался всё выше по мере того, как сжимались объятия второй твари. Даниэль открыл рот, чтобы позвать на помощь, но рёбра сдавило так сильно, что он не смог произнести ни звука. В глазах потемнело от бессильного ужаса, весь мир сузился до размеров оскаленной пасти, — и оболочку кошмара рассёк резкий взмах косы. В следующее мгновение голова монстра упала в снег, и Даниэль вскрикнул от резкой боли в шее. Бросившись к обездвиженному спутнику, Варгас вырвал его из тощих лап и едва успел подхватить косу и сделать взмах, когда вторая снежная тварь выскочила из сугроба и метнулась к нему. Белый череп слетел с длинного тела, и тут же позади раздался выстрел. Резко обернувшись, Габриэль увидел, как третья тварь рухнула у ног Марлоу, а через секунду из сугробов выскочил ещё десяток таких же. — Вот дерьмо, — выдохнул Хантер, лихорадочно соображая, как закрыть от них спутника. Но придумать Габриэль ничего не успел: он почувствовал прикосновение к лопаткам и услышал новые выстрелы. Они стояли спина к спине. Как равные. Монстры нападали со всех сторон. На звуки сражения вылезали твари с другой стороны дороги, некоторые кидались на Голиафа, который, в отличие от Кифы, не стал отбегать. Конь громко фыркал, сбрасывая с себя цепких мертвецов, и пробивал хрупкие черепа тяжёлыми подковами. Тем временем резвые мертвецы уворачивались от взрезающей воздух косы и пытались достать охотника, но острое лезвие настигало их одного за другим. Габриэль опомнился, только когда выстрелы позади стихли. Скорее уловив интуитивно, чем почувствовав движение, он понял, что спина осталась без защиты. В солнечном сплетении испуганно дрогнуло. Варгас со свистом снёс голову очередной твари, мощным толчком древка сбил с ног ещё одного мертвеца и обернулся, ища Даниэля взглядом. Марлоу опять лежал в сугробе, придавленный снежным монстром. К его горлу тянулись острые клыки, но в этот раз обе руки Даниэля были свободны, и он, одной упираясь в шею мертвеца, второй выхватил из-за пояса стилет. Лезвие легко вонзилось в оскаленную пасть, пробивая череп, и Марлоу скинул мертвеца в сторону. Перекатившись и прижав коленом дёргающееся тело, он свернул монстру голову, вскочил на ноги, и в то же мгновение на него накинулись ещё две твари. От первой Даниэль увернулся, но вторая повисла у него на руке, в которой был зажат стилет. Как бы хорошо Марлоу ни справлялся, как бы ни пытался сдерживать натиск самостоятельно, его усилий было недостаточно. Варгас кинулся на помощь. Зубы опасно впивались в руку Даниэля, и охотник прицельно ударил тупым концом косы в челюсть монстра. Та разжалась, и в следующее мгновение мертвец подавился собственным рыком — лезвие прошило его голову насквозь. Пока Хантер разбирался со второй тварью, Даниэль быстро, отработанными движениями зарядил револьвер. Металлический бок барабана блеснул в алых лучах солнца, Марлоу вскинул руку и выстрелил в мертвеца, который выскочил из бесконечного сугроба, собираясь вцепиться Габриэлю в бедро. Порождение тьмы мешком костей свалилось охотнику под ноги, и стало совсем тихо. Так тихо, что было слышно фырканье Голиафа со стороны дороги и их тяжёлое дыхание. Даниэль поставил револьвер на предохранитель и с трудом сунул его в кобуру: пальцы почти не разгибались от напряжения. Левую руку, на которой сжимались зубы мертвеца, защитил плотный рукав зимнего плаща. Пощупав предплечье, Марлоу поморщился, стянул перчатку и залез ладонью под шарф. Шея сзади была липкой и мокрой. Варгас оказался рядом как раз вовремя, чтобы увидеть его красную от крови ладонь. — Ты в порядке? — опередил его с вопросом Даниэль, хотя и сам видел, что Хантер не ранен. — Да. Дай посмотрю, — чуть хрипло отозвался охотник и потянулся к Марлоу, но тот отклонился, и руки замерли в воздухе. — Я тоже в порядке. Варгас гневно раздул ноздри и, проглотив все яростные слова, силой притянул спутника к себе. Если тот не хотел по-хорошему, Варгас мог и по-плохому. Оттянув сзади ворот плаща и шарф, Габриэль открыл шею: из двух глубоких ран, оставленных клыками, медленно сочилась кровь. Кожа из-за потёков, которые в сумерках казались почти чёрными, выглядела совсем белой. — Тебе нужно в госпиталь, — он отпустил спутника и поймал слегка помутневший взгляд. — Поедешь со мной на Голиафе. — Я сам справлюсь, тут всего пара миль, — возразил Даниэль. Его голос был твёрд, несмотря на болезненную бледность. — Ну и чёрт с тобой, — разозлился Хантер. Марлоу удовлетворённо кивнул и, перешагивая через трупы, уверенной поступью пошёл к дороге. Несколько долгих секунд Хантер смотрел ему вслед, шумно втягивая воздух. А потом зарычал, догнал спутника и развернул к себе так резко, что у него дёрнулась голова. Даниэль зашипел от боли, но Варгас не обратил внимания. — Если ты не можешь простить мне желание защитить тебя, то нахрена ты здесь? Пальцы Габриэля грубо впивались в плечи, раны на шее мучительно пульсировали, и Марлоу упёрся ладонями в Варгаса, пытаясь его отстранить — безуспешно, как и всегда. — Поехали уже, — поморщился он. — Давай потом… — Я не хотел этого, — выпалил Габриэль. — Не хотел тебя оставлять. Но… — он запнулся. Эти слова давались тяжелее, чем всё, что он говорил в церкви. — Мысль, что я могу тебя потерять… Проклятье, — хватка на плечах ослабла, но руки Хантер не убрал. — Эти твари, «подснежники», они ведь слабые и бестолковые, а у тебя на шее всё равно будет уже пять шрамов, и всё потому, что я среагировал недостаточно быстро. А всего на пару дюймов правее — и ты бы уже истёк кровью до смерти… Даниэль замер, жадно ловя каждое слово. Сердце забилось быстрее, и хмуриться уже не получалось. Он совсем не ожидал услышать от Варгаса что-то подобное, и это было в тысячу раз лучше любых извинений. Марлоу знал этот неотступный страх, к которому уже привык, с которым сроднился. Он смотрел Варгасу в глаза, а в ушах звучали обрывки фраз из разговора в Глазго, когда он предлагал оставить охоту и осесть в безопасном месте. А после винил себя в трусости. Теперь такую же слабость проявлял Варгас, только по-своему. — Я должен был хотя бы попытаться, — глухо произнёс Габриэль. Даниэль тяжело вздохнул и печально поднял брови: — Знаешь выражение «благими намерениями вымощена дорога в ад»? Я раньше не понимал, что это значит. — Даниэль… Он взял лицо Варгаса в ладони, забыв, что пальцы липкие от крови, и решительно сказал: — Не бойся. Всё будет хорошо. Даниэль просто не мог не сказать это человеку, которому было так страшно. Хантер недоверчиво нахмурился, и спутник разгладил морщины у него на лбу, расслабляя мышцы уверенными прикосновениями. — Давай больше не будем ругаться, — произнёс Марлоу. — Злиться на тебя просто невыносимо… Поехали, ладно? Он привалился к охотнику, уткнулся лбом ему в плечо и пробормотал: — У меня голова кружится. Голиаф двоих выдержит? — Ещё бы. Идём. *** В Тамуорте им пришлось остановиться в доме знахаря, потому что госпиталя в городе не было. Мистер Кэри, который выполнял функции местного врача, оказался чудаковатым пожилым мужчиной. Он встретил гостей в потрёпанном халате и ночном колпаке и ничего не спросил, сразу указав на комнату, в которой стояли кушетка и шкафы с инструментами и лекарствами. Обработав раны на шее Даниэля, мистер Кэри пробурчал, что много «подснежников» развелось в последнее время и никаких интересных случаев давно не попадалось, а затем отправил посетителей на второй этаж, где можно было найти пару свободных спален. Именно в одной из них Варгас дремал на следующий день, заняв кресло напротив кровати. Он пришёл проверить спутника, решил присесть на минутку и сам не заметил, как расслабился и заснул в едва тёплых лучах солнца. Разбудило его то, что размеренное сопение Даниэля прервалось тихим стоном. Повернувшись на бок, Марлоу поморщился от ломоты во всём теле и плотнее закутался в тонкое одеяло. Он лежал весь день, часто просыпаясь, потому что его бросало то в жар, то в холод, и теперь дрожал в ознобе, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль под белым ошейником бинта. — Никак мы не можем хоть пару недель провести, чтобы никого не побили и не покусали, — хрипло пробормотал Даниэль, поймав сонный взгляд Хантера. — Такова наша охотничья доля, — пожал тот плечами. — Как себя чувствуешь? — Сносно. Марлоу отодвинулся на самый край кровати и похлопал по свободному месту. — Кэри может зайти. — Плевать, — отмахнулся Даниэль. — Мне холодно, а тут от одеяла одно название. Хантер послушно перебрался на узкую койку, и спутник прижался к нему всем телом. Марлоу лихорадило: от него исходил нездоровый жар, лоб покрывала испарина, а плечи под рукой Варгаса зябко вздрагивали. То, что у Даниэля полдня держалась температура, вызывало лёгкое беспокойство, но Варгас был уверен, что всё обойдётся, и уже завтра или послезавтра они отправятся дальше. Обнимая спутника и большим пальцем поглаживая горячую кожу, он невольно задумался, в какой момент Марлоу стал ему так близок, что Габриэль не мог выносить его обиды и волновался из-за каких-то царапин. После первого раза в Лидсе или настоящего первого раза в Хаддерсфилде? Или после того, как Варгас впервые по-настоящему испугался за него при столкновении с мёртвыми детьми? Или в Глазго, когда Габриэль понял, что не представляет, как быть дальше, если Даниэль умрёт? Он не знал, да и, пожалуй, это было неважно. Просто приятно было вспомнить некоторые моменты. — Прости, что вёл себя так грубо, — сказал Даниэль, забираясь холодными ладонями Варгасу под рубашку; живот дрогнул, пытаясь избежать ледяного касания, по коже побежали мурашки, и охотник придвинулся ещё ближе. — Ты не должен извиняться. Марлоу шумно дышал, стараясь не двигаться, чтобы не провоцировать вспышки боли. Даже сквозь морок жара он наслаждался возможностью лежать рядом, чувствовать тепло и делить уютную тишину, которая больше не носила отпечаток недосказанности и обид. Нужно было только прояснить один момент, чтобы без оглядки упасть обратно в глупое безоговорочное доверие. Неловко поёрзав, Даниэль отстранился, заглянул в непроницаемые серые глаза и спросил: — Ты ведь больше не будешь так делать? В Бристоле или где-то ещё. — Никогда, — твёрдо ответил Габриэль. — Хорошо, — прошептал Даниэль с улыбкой. — Хорошо… Он уткнулся охотнику в плечо и вскоре заснул. Ему снились Уильям, слёзы, презрительные взгляды, оглушительный хлопок двери и одиночество пустой церкви. Но когда он, охваченный ледяным ужасом, распахнул глаза, Габриэль всё ещё был рядом: обнимал, согревал и ласково перебирал волосы. На следующий день, заплатив мистеру Кэри и поблагодарив его за гостеприимство, они поехали дальше. Даниэль ещё был слаб, но убедил Варгаса, что на свежем воздухе чувствует себя лучше, а недолгую дорогу до Бирмингема точно выдержит. Погода им благоволила: на глубоком синем небе не было ни единого облака, а солнце робким теплом трогало бледные щёки Даниэля и блестело в седых висках Варгаса. В деревнях, которые они встречали по дороге, над домами поднимались завитки сияющего дыма, пахло свежим хлебом и сеном, а люди были непривычно приветливыми. Всё это могло бы показаться странным и даже жутким, если бы легко не объяснялось отсутствием крипт и монстров. Люди здесь могли позволить себе быть счастливыми. Однако приятное ощущение, будто они оказались в параллельном мире, где всё хорошо, мгновенно испарилось, как только Даниэль увидел в очередной деревне сектантские плакаты. Резко затормозив, он соскочил с Кифы и под недовольным взглядом Варгаса пошёл срывать их со стен домов. Охотник терпел четыре таких остановки, но на пятую наконец не выдержал. — Какой в этом смысл? Они ведь просто повесят новые плакаты, и ещё больше, чем было, чтоб наверняка. Даниэль посмотрел на него из-за спины Кифы с выражением, которое говорило, что Варгас задаёт глупые вопросы, ответы на которые очевидны. — Так они будут знать, что не все согласны. — Не согласен только ты, всем остальным плевать. — Иногда достаточно усилий одного человека, — важно заявил Марлоу и пошёл за очередными плакатами. Он срывал их с негодованием и презрением, которых в нём никогда не чувствовалось при столкновениях с монстрами. Варгас поймал себя на мысли, что если он сам воспринимал как главную угрозу мертвецов, то Даниэль нашёл настоящего врага среди живых. Весь оставшийся путь до Бирмингема Марлоу собирал листовки. Габриэль закатывал глаза и про себя радовался, что в кои-то веки энергия и упрямство спутника направлены не против него. Сам он по-прежнему не видел в плакатах ни особого смысла, ни серьёзной опасности. Габриэль допускал, что это связано с его неспособностью прочесть надписи. Очередную листовку Даниэль с раздражением сорвал прямо с ворот Бирмингема, прежде чем настойчиво постучать. Дверь почти сразу открылась, стражник цепким взглядом пробежался по Варгасу, его спутнику и даже коням и отступил. — В вашем городе есть сектанты? — без предисловий поинтересовался Хантер, опередив Даниэля. В дороге эти сумасшедшие, их плакаты и планы не особого его волновали, но в городе всё было иначе. Не хотелось повторения того, что случилось в Хаддерсфилде. Не хотелось снова спать, сжимая под подушкой охотничий нож и просыпаясь от малейшего шороха. — Есть. Но мэр им запретил любую… эм… сектантскую деятельность, — ответил стражник. Плечи Хантера расслабились; Даниэль удовлетворённо кивнул. Он был рад узнать, что хоть где-то власти видели проблему и разумно подходили к её решению. Они оставили Голиафа и Кифу в ближайшей конюшне, и Бирмингем мгновенно подхватил их в свои объятия и понёс по многолюдным суматошным улицам. Размерами и количеством жителей город почти не уступал Лондону, и это чувствовалось в суете, слышалось в деловых разговорах, звучало в перестуке многочисленных колёс. Габриэль поморщился: он уже жалел, что согласился уехать из тихого сонного Тамуорта. Даниэль, напротив, ощущал себя прекрасно, маневрируя между людьми, разглядывая яркие вывески и целенаправленно продвигаясь к центру. В больших оживлённых городах ему было привычно и легко. Оказываясь в толпе, которая вечно куда-то спешила, он вспоминал о студенческих временах, и мысли о далёком прошлом одновременно навевали грусть и придавали сил. Они долго шли извилистыми улицами, пока наконец не завернули в первое попавшееся кафе. Светлое и просторное, оно даже близко не походило на привычные Габриэлю трактиры и пабы: слишком чистое, слишком приличное, слишком утончённое. Охотник сразу почувствовал себя чужаком среди мебели из орехового дерева, изящных светильников и щеголеватых посетителей, но молча прошёл за Марлоу к одному из столиков. Даниэль, присев, сразу заказал кофе и окинул беглым взглядом меню. Он со своими резкими чертами лица, благородной бледностью и узкими запястьями вписывался идеально. Сделав заказ, Марлоу достал купленную по дороге газету и углубился в изучение её желтоватых страниц. Он сидел, расслабленно закинув ногу на ногу и, как всегда при чтении, подслеповато щурясь. Выглядел так, будто наконец-то оказался в подходящем месте с достойным окружением. Среди дорогих вещей и надменных джентльменов вместо трупных ям, грязных полей и непролазных лесов. Скользнув взглядом по светлым ресницам и чуть нахмуренным бровям, Варгас отвернулся и стал наблюдать за официантами, заставив себя выбросить из головы эти мысли. Он пообещал. Теперь место Даниэля было только рядом с ним, и неважно где: в вонючих болотах или изысканных ресторанах. Несмотря на благообразность и внешнее благополучие заведения, разговоры здесь звучали такие же, как и на улицах. Двое мужчин в возрасте болтали о том, что произошло в небольшой деревеньке на севере: говорили, там разверзлась огромная пропасть, которая поглотила половину жителей. Женщины с другой стороны обсуждали возможность переехать в Бристоль или Лондон, подальше от крипты Шрусбери. Нервный молодой человек в углу зала постоянно дёргался и пытался заглянуть всем в глаза, будто боялся, что живые люди внезапно могут превратиться в монстров. — Что пишут? — заскучав, поинтересовался Варгас и посмотрел на обложку газеты: там было крупно напечатано лицо пожилого мужчины. Даниэль перевернул страницу и неопределённо пожал плечами. — Разное. Прямо на первой полосе обращение к жителям от мэра с просьбой помогать охотникам и Ордену в целом, — Марлоу открыл нужную страницу и, повернув газету к Варгасу, постучал пальцем по эмблеме Ордена в углу. — Стоило бы закрепить это на законодательном уровне. — Было бы неплохо. Только бакстонских ублюдков и им подобных даже прямой приказ королевы не заставит нам помогать, — фыркнул Хантер и поймал на себе несколько взглядов. Кто-то смотрел со сдержанным любопытством; кто-то, услышав их разговор, со скептическими ухмылками; кто-то, заметив синяки и ссадины у него на лице, с нескрываемой брезгливостью. Некоторые оценивающе рассматривали Даниэля, словно чувствовали в нём своего, но не могли распознать за ширмой из простой дешёвой одежды, грязных ботинок и усталого вида. Они оба игнорировали эти взгляды. Марлоу вернулся к странице, на которой остановился, и удивлённо хмыкнул. Пробежавшись по строчкам, он отпил кофе, поднял голову и с трудом сдержал усмешку. Его забавляло, что охотнику, судя по всему, было здесь неуютно. Он смотрелся как засланец в стане врага, хотя никому из посетителей не было до них никакого дела. Их ненавязчивое внимание говорило лишь о том, что им скучно. — Пишут, что в местных школах появится предмет «наука о криптах». — И что там будут рассказывать? — пренебрежительно вскинул брови Варгас. — Мы же ни черта не знаем. — Те, кто изучает крипты уже десять лет, точно знает больше, чем те, кто ни разу их даже не видел. Может, хоть здесь люди перестанут болтать ерунду про охотников-демонов, бояться, что от укуса мертвеца можно стать монстром, и слушать сектантов… — он посмотрел в хмурое лицо Габриэля и неожиданно тихо рассмеялся: — Представляю, что было бы, пригласи они тебя провести лекцию. — Это было бы ужасно. — Я пришёл бы послушать. Принесли обед, и Даниэль отложил газету в сторону. Лицо мужчины с обложки грустно смотрело в потолок. Варгас взялся за вилку, но, заметив взлетевшие брови спутника, закатил глаза и отложил её. Он не собирался читать молитвы вместе с Марлоу, но мог хотя бы подождать, пока тот произнесёт уже тысячу раз заезженные слова. — Теперь можно? — ворчливо поинтересовался Хантер, когда Даниэль закончил благодарить за пищу никак к ней не причастного бога вместо того, чтобы сказать спасибо официанту, например, или повару. — Теперь можно, — улыбнулся Даниэль. Варгас попробовал мясо, одобрительно хмыкнул и кивнул на газету: — А с ним что? — Пропал месяц назад. Он и его сын. Занимаются торговлей, поехали на юг и не вернулись. Пишут, что последний раз их видели в районе Глостера через несколько дней после того, как они покинули город, — пересказал Даниэль прочитанное. — И их до сих пор ищут? — фыркнул Варгас. — В наши времена пропал — значит умер. Только чернила переводят. — Кто знает, может, они просто попали в беду и им нужна помощь, — Марлоу едва слышно вздохнул и запил горькое чувство глотком кофе. — Ты и сам в это не веришь. — Надежда умирает последней, — упрямо возразил Даниэль, не желая признавать, что Габриэль прав. Истина была в том, что торговые караваны пропадали либо потому, что натыкались на грабителей и разбойников, либо потому, что сталкивались с монстрами. И в том, и в другом случае купцы не выживали. И уж тем более вряд ли могли объявиться спустя месяц. Покончив с обедом, Даниэль отложил приборы, снова произнёс молитву и взял газету: он хотел дочитать статью о виадуке Даддестон, который так и не был достроен из-за ситуации в стране. Варгас тем временем расспросил официанта, где можно остановиться на ночь: в Бирмингеме оказалось множество вариантов, от дешёвых рабочих бараков до шикарных гостиниц. — Давай найдём какое-нибудь приличное место, — произнёс Даниэль, когда официант отошёл. — Хочу в кои-то веки поспать на мягкой кровати, — он перевернул страницу и тихо, но невозмутимо добавил: — И не только поспать. Его щёки слегка порозовели. Варгас улыбнулся. — Отличная идея. Расплатившись за обед, они вернулись на широкие людные улицы. После разговора о гостинице бродить по городу и глазеть по сторонам совсем не хотелось, но Габриэль напомнил себе, что ему давно не пятнадцать, и можно спокойно потерпеть до вечера. Он не ожидал, что короткая фраза, брошенная Даниэлем, окажет такое воздействие, но был этому рад. То, как легко его затопило жадное предвкушение, давало почувствовать себя по-настоящему живым. Марлоу что-то рассказывал об архитектуре и истории города, Варгас отвечал, что в Гримсби было только два архитектурных стиля: уродливый и дерьмовый. Неспешный разговор прервался, когда они прошли мимо католической церкви из красного кирпича — явно совсем новой, но уже заброшенной. — Хочешь зайти? — спросил Габриэль. Он сам, естественно, не хотел, но мог подождать снаружи. — Не знаю, — Даниэль печально поднял брови, невольно коснувшись горла, которое вместо колоратки обхватывал белый воротник бинта. — Наверно, лучше в другой раз. — Как скажешь, — пожал плечами Хантер. Всё время прогулки их провожал грустный взгляд пропавшего торговца, листовки с изображением которого висели на стенах домов, фонарных столбах и дверях магазинов. Рядом с ним встречались и другие лица: его взрослый сын, несколько наёмников, одна женщина и ребёнок. Плакаты с последними двумя, потрёпанные ветрами, расплывшиеся от влаги, судя по всему, висели не один месяц. До гостиницы они добрались к вечеру. На мгновение Габриэля смутили мраморное крыльцо, швейцар, открывший украшенную резьбой дверь, и большой светлый холл, но Марлоу так уверенно направился к администратору, что Варгас отбросил чувство неловкости. Администратор смотрела на путников в пошарпанных плащах и измятых шляпах с вежливым недоумением, пока Даниэль не положил перед ней нужную сумму. Даже за неделю, проведённую в «Приюте рыжей Дженни», Варгасу не доводилось платить так много. Номер, ключи от которого они получили, был большим, а если сравнивать с некоторыми тесными каморками, где им приходилось ночевать, то просто огромным. Здесь были не только кровати, пара тумбочек и стол, но и комод, большой шкаф, диван, кресло, пушистый ковёр и самое главное — дверь в собственную ванную. Всё, кроме последнего, Варгас посчитал излишеством. Однако Даниэлю, судя по всему, нравилось. Повесив верхнюю одежду и осмотрев комнату, Марлоу с удовольствием вдохнул тяжёлый запах дерева, скользнул пальцами по резному краю комода и, походя поставив на него распятие, присел на диван. С губ слетел короткий стон облегчения, и он лёг, устроившись затылком на подлокотнике. Скованные напряжением мышцы постепенно расслаблялись, объятые воздушной мягкостью подушек. — О боже, — не сдержавшись, выдохнул Даниэль. Варгас бесцеремонно поднял его ноги и сел рядом, положив их на свои колени, хотя кресло было свободно. — Что? — Марлоу вскинул брови, поймав насмешливый взгляд. — Так и знал, что ты падок на все эти штуки. Дорогое кафе, набитое напыщенными богатеями, ковры, диваны, номер с собственной ванной… Даниэль прищурился и легко ткнул охотника в плечо: — Легче сказать, что у меня не болит, чем перечислять обратное, так что мягкая кровать будет мне на пользу. К тому же, разве мы не заслужили хоть один вечер в комфорте? Сколько можно… — Просто признай, что твоя аристократическая душонка любит роскошь, — ухмыльнувшись, перебил Хантер. Прикрыв глаза, Даниэль закинул одну руку за голову и сказал: — Ладно, может, совсем немного. Исключительно в пределах разумного. Я же всё-таки давал обет бедности, а это просто в качестве исключения и в целях восстановления… — Тш-ш, — Варгас накрыл пальцами его губы, прерывая поток оправданий. — Я ни в чём тебя не упрекаю. Даниэль приподнял веки; несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, не двигаясь, пока Марлоу не открыл рот и не тронул грубые подушечки языком. Варгас прерывисто вздохнул, глядя, как зубы прикусывают пальцы, и чувствуя влажные прикосновения. Горячая волна прокатилась по всему телу и сконцентрировалась внизу живота. — А стоило бы, — тихо произнёс Даниэль, когда Варгас убрал руку, чтобы неторопливо расстегнуть рубашку с пустым воротником-стойкой. — Ведь и правда есть, в чём. — Это неважно. Только не для меня. Чёрная ткань разошлась в стороны, открывая бледную кожу, красный шрам и голубые точки синяков на груди. Габриэль положил ладонь на тёплый живот и повёл вверх, цепляя пальцами рёбра, но Даниэль перехватил его запястье и неохотно отстранил. — Подожди, — он сел, оказавшись к Варгасу совсем близко, и не смог не ответить на порывистый поцелуй. Рука уперлась в плечо, и Марлоу пробормотал охотнику в губы: — Подожди, стой… Хочу сначала принять ванну. Извернувшись, он выпутался из объятий и встал с дивана, но Габриэль придержал его за рукав и хитро улыбнулся: — Может, мне пойти с тобой? Даниэль прикусил губу, чувствуя, как щёки заливает краска. Смущала одна мысль о том, чтобы оказаться с Варгасом в настолько личном пространстве, но его глаза уже заинтересованно сверкали. — Пойдём. Он взял Габриэля за руку и потянул за собой. *** Чем ближе они продвигались к Бристолю, тем меньше находилось следов присутствия тьмы. На пути больше не встречалось ни сектантских плакатов, ни разбитых телег, ни мертвецов. Люди в деревнях вели себя так, словно не было последних десяти лет. Вероятно, для них эти годы мало чем отличались от предыдущих. На проезжающих мимо орденцев эти люди старались не смотреть: те могли пошатнуть их привычную и спокойную картину мира одним своим существованием. До Глостера добрались без приключений. Этот город был гораздо ближе к суровой реальности: на его окраинах ютились беженцы, на стенах домов висели объявления о пропаже, а возмущённые заголовки гласили, что сенешаль Кормак отказался присылать ещё один отряд охотников. Переселенцы, как вежливо называли их те же газеты, провожали орденцев настороженными взглядами, будто опасались, что Варгас приехал выгонять их с насиженного места. Дальше Глостера идти было некуда, так что им было чего бояться. Бристоль беженцев не принимал. Его стены были более неприступными, чем стены Лондона — родной город Даниэля принадлежал исключительно аристократическим семьям, которые пускали только торговцев и наёмных охотников. Возможно, именно поэтому Бристоль считался оплотом спокойствия и безопасности, даже несмотря на то, что рядом с ним появилась крипта. С одной стороны, обособленность богачей вызывала у Даниэля негодование, потому что они не должны были отказывать в приюте обездоленным, а с другой — так было лучше для Эстер. После обеда они проехали весь Глостер насквозь и задержались неподалёку от южных ворот: Габриэль искал конюшню, чтобы поменять Голиафу подковы. Она уже виднелась на перекрёстке, когда Варгас притормозил у доски с заледеневшими бумажками и слез с коня. Почти такая же стойка была перед Тауэром. — Тоже вывешивают контракты? — охотник кивнул на выцветшие листы. Даниэль спрыгнул с Кифы и подошёл к доске, щурясь и пытаясь разобрать текст. Из груди рвался тяжёлый вздох: он пока что ни о каких контрактах даже думать не хотел. — Всё подряд, — ответил он. — Это просто доска объявлений. Кто-то разыскивает грабителя; кто-то вот не советует никому связываться с Денисом Пресли, потому что он изменник и подлец. — Даниэль прочитал следующую листовку и кашлянул, пытаясь скрыть смешок, хотя понимал, что это скорее грустно, чем смешно: — Хочешь поискать потерявшегося пса? Не удивлюсь, если этот ребёнок научился писать только для того, чтобы повесить плакат. Хантер фыркнул, подошёл ближе и ткнул в знакомое лицо, на котором выделялись большие печальные глаза: — Это не тот торговец? Даниэль перевёл взгляд. Рядом висели пять объявления о пропаже: двух торговцев и нескольких наёмников. В бирмингемской газете писали, что именно в таком составе группа отправилась на юг. Отдельно от них были и другие лица на точно так же оформленных листовках. — Да, тот самый. — Сняли бы уже, только место занимает. — Специально висит, чтобы для других уроком было, — послышался сбоку низкий голос. Варгас и Даниэль повернулись в его сторону: там стоял солдат, который до того скучающе поигрывал мечом у здания за доской. — Мы ему сказали, что не надо через Котсуолдс ехать, а он всё равно сделал по-своему. Сказал, уже тысячу раз там ездил. Ну так на тысячу первый его и подстерегли заманилы, — солдат беспечно пожал плечами, спросил: — Охотники? Контракты высматриваете? — и, дождавшись кивка, хмыкнул: — У нас их нет. — А как же эти… заманилы? Это что за твари вообще? Их уже уничтожили? — Это такие мертвецы, которые плачут, как дети, и заманивают в чащу. Ещё одного видели, который раненого беженца из себя строил, но ему не поверили, потому что у него половины головы не было, — хохотнул солдат. — Сирены, — задумчиво свёл брови Даниэль, но солдат только отмахнулся: — Да без разницы, как назвать. Мы сказали этому старику, что их там полон лес, уж точно штук шесть, а он не послушал. — Откуда знаете, что шесть? — спросил Варгас. — Потому что плачут по-разному. — И почему их до сих пор не уничтожили? Для опытного охотника сирены — плёвое дело. — Ну, там территория такая: непонятно, то ли наша, то ли Суиндона, вот контракта и нет. А бесплатно работать никто не хочет. — О боже, — несдержанно выдохнул Даниэль, закатывая глаза. — Да и смысл? С тех пор, как в том лесу караван из Суиндона пропал, а потом и два наших охотника — обычных охотника, которые дичь носят, — так вот с тех пор никто в лес не ходит. Только этот дурак не послушал, а уж твари, небось, голодные были, сразу накинулись. — Его ищет семья, они должны точно знать, что произошло, — произнёс Даниэль. Солдат помялся, явно не желая возвращаться на свой пост и раздумывая, что ответить, но в окне дома мелькнула фигура в плаще, и солдат метнулся обратно, бросив напоследок: — Надеюсь, был полезен. Хантер задумчиво посмотрел в печальное нарисованное лицо. Сирены для тех, кто способен был сопротивляться их плачу, были одними из самых простых монстров. Они не отращивали ни когтей, ни клыков, ни ядовитых жал, так что даже вшестером ничего не смогли бы сделать. Лёгкая добыча. Если только рядом с ними не поселились какие-нибудь более сильные твари, как это часто бывало, особенно теперь, когда тьма соображала, что, раз есть тот, кто заманивает, должен быть и тот, кто нападает. Припомнив, как выглядела карта, Варгас решил, что заманилы, скорее всего, были результатом недавно открывшейся под Бристолем крипты — как раз было недалеко. А раз так: вряд ли за пару-тройку месяцев в этом лесу успело вырасти что-то серьёзное. — Возьмёмся? — спросил он, повернувшись к спутнику. В ответ раздался тихий вздох. — Я надеялся, мы вернёмся к работе только после Бристоля. — Ну знаешь, если ты хочешь останавливаться в дорогих гостиницах и пить хороший кофе, то уничтожением мелких мертвяков по дороге не обойтись, нужно выполнять контракты. Даниэль страдальчески застонал, шагая за Габриэлем в сторону конюшен: — Не хочу я ничего подобного. Всего раз поддался искушению, а ты теперь будешь мне это припоминать? — Всего раз? — Варгас прищурился, изо всех сил сдерживая ухмылку: — А я бы повторил. Особенно часть в ванной. Даниэль почувствовал, что неумолимо краснеет, и быстро вернулся к насущным вопросам: — Солдат ведь сказал, что контракта нет. — Это для наёмных охотников нет, а мы получаем деньги не от местных властей, а непосредственно от Ордена. И Орден заплатит за шестерых сирен, как обычно. Или сколько их там будет. Переговорив с конюхом, Варгас провёл Голиафа вглубь помещения и принялся менять подковы. Оглядевшись, Даниэль приметил какой-то ящик и сел на него в ожидании. Марлоу не нравилась эта идея с сиренами, он не хотел ни на что отвлекаться по пути к Бристолю, тем более что дней осталось не так много, а если они задержатся, Эстер будет волноваться. Прямо сейчас он не хотел никому помогать, и даже чувство стыда не могло это исправить. Однако его желания не имели значения. Если они не уничтожат монстров, кто знает, сколько ещё самоуверенных торговцев станут их жертвами. Несмотря на собственные слова о надежде, Даниэль был уверен, что они найдут пропавших людей на дороге, ведущей в Суиндон. Или то, что от них осталось. — Если эти «заманилы» или как их там повторят трюк с раненым беженцем, готов поставить десяток шиллингов, что спектакль будет продолжаться до тех пор, пока мы не подойдём ближе, — усмехнулся Варгас, закончив с подковами и похлопав Голиафа по чёрному боку. — Не смешно, — Даниэль бросил на него укоризненный взгляд и чуть не свалился с ящика, когда Кифа требовательно боднул его в бок. А стоило только достать из сумки морковь. — Они тоже когда-то были людьми. И если они такие, как та девочка, то они слишком жуткие, чтобы вызывать что-то, кроме ужаса. Он задумался на секунду и добавил ехидно: — Но не у таких невозмутимых и опытных охотников, как ты, конечно. — Уверен, уже и не у таких видавших виды спутников, как ты, — парировал Габриэль. — Ну? Ты так и не ответил. Проверим, что там? Если справимся сами — хорошо, если нет — хоть поймём, что к чему, и запросим отряд, — он посмотрел на Даниэля и протянул руку, поправляя спутнику ворот плаща. — Что скажешь? Марлоу отдал последнюю морковку Голиафу, чтобы было поровну, проигнорировал обиженное фырканье Кифы и нахмурился. Что он мог сказать, видя, как сияют в предвкушении глаза Габриэля? Только охота пробуждала в нём такое воодушевление, только она наполняла его таким чистым восторгом, и Даниэль старался не думать о том, что это значило. Отсутствие надежды на то, что однажды бесконечная погоня закончится — вот что. — А что я могу сказать? — вслух повторил он, отводя взгляд. — Звучит несложно. Надеюсь, мы не найдём этого торговца. Лучше бы они и правда где-то потерялись. Варгас хмыкнул, но ничего не сказал. Они оба понимали, что этот старик, наверняка знающий каждый камень в этой местности, не мог потеряться. И если Даниэлю так нравилось себя обманывать, он не собирался мешать. Спрыгнув с ящика, Марлоу подтянул ремни на седле, потрепал капризного Кифу по голове и вслед за Варгасом вывел его из конюшни. Даниэль расспросил стражу, есть ли в Котсуолдсе место, где можно будет переночевать, на случай, если поиски затянутся, поставил крестик на карте, и они с Варгасом покинули Глостер. Долина с волнами пологих холмов зимой выглядела тоскливо. Вокруг простиралось нетронутое белое море, в котором виднелись разрозненные островки чёрных деревьев, сливающиеся в сплошную тёмную полосу на горизонте. Они сами в этой снежной пустоте казались Даниэлю маленькими и беззащитными. Наверно, это было связано со свежими воспоминаниями о монстрах, выпрыгивающих из сугробов. В этой долине таких могла спрятаться тысяча. Дорогу до Суиндона замело, как и всё остальное, а иных ориентиров, кроме дыма над небольшой деревенькой вдалеке, у них не было, и тот потерялся, когда они дошли до плотной линии деревьев. Снова они оказались один на один с большим мрачным лесом, который принял их в свои колючие объятия и окунул в густую тьму. Здесь тропа угадывалась по незаросшей прогалине. Высокие дубы и вязы чернели стволами на фоне чистого, нетронутого снега и жались друг к другу, словно ища поддержки. Марлоу глянул на Варгаса и его сложенную косу, и стало ещё неуютнее. В такой местности было сложно развернуться с подобным оружием. Со всех сторон слышался тихий скрип, похожий на стоны, и возникало ощущение, что в любой момент на них может выскочить какая-нибудь тварь. Или ещё хуже — выглянуть из-за ствола и отчаянно заплакать. Изломанные силуэты деревьев вспыхнули алыми контурами и медленно потонули во мгле. Небо затянуло густыми облаками, затем в просветах замелькало мягкое лунное сияние, лучи фонарей резко обозначились чёрными тенями — а они не нашли ни единого следа. Глубокие сугробы выглядели так, словно всю зиму на них не ступало ни одно живое или мёртвое существо. — Чёрт с ним, — наконец выдохнул Габриэль. — Завтра продолжим. Они бродили ещё некоторое время, пока не вышли к замёрзшей реке, где Марлоу смог сориентироваться. Дом, который они искали, находился в стороне от дороги, в глуши, далёкой от Глостера, Суиндона и притаившегося на краю леса Страуда. Ветки скрипели. Когда одна из них с оглушительным треском обломилась под весом налипшего снега, Даниэль чуть не подскочил на месте и, услышав короткий смех охотника, пихнул его локтем в бок. Однако возникшее за этим облегчение тут же испарилось: Марлоу померещился тонкий слабый плач. Он возник на грани сознания, прокрался в голову и уже не отпускал. Заунывный звук пробирал до дрожи, но говорить о нём Варгасу, который явно ничего не слышал, Даниэль не стал. Сейчас было уже слишком поздно, чтобы проверять, заманивала Марлоу сирена или тьма этого леса решила поиграть с гостем. Сердце непрерывно стучало в ушах до тех пор, пока, свернув на узкую тропку, они не вышли к крошечной поляне. На ней стояли небольшой дом и сарай, где можно было оставить коней, и всё было засыпано снегом едва ли не по колено. Очевидно, это место пустовало очень давно. Пробравшись к входной двери, Габриэль легко её толкнул, и та сразу поддалась. Свет фонаря выхватил из темноты прихожей большой шкаф, крючки на стене и лестницу на второй этаж. Оставив спутника позади, Варгас быстро обошёл кухню и гостиную на первом этаже, заглянул в спальни на втором и спокойно спустился обратно. Дом был чист. Никаких сирен, умертвий и прочих тварей, которые любили прятаться в дальних комнатах, а потом нападать на маленьких священников. Когда кони были накормлены, а в маленькой печи разгорелся огонь, Варгас и Даниэль устроились в скудно обставленной гостиной, поближе к огню. Здесь был продавленный диван, в одном углу стоял стол, на котором ловило отблески распятие, в другом — массивный сундук. Тепло постепенно распространялось по комнате, окутывая уютом. Заметив, как Габриэль зевнул, Марлоу спустился на пол и кивнул на своё место. — Ложись. Через несколько часов разбужу, поменяемся. — Хорошо, — Варгас завалился на бок, устраиваясь щекой на подлокотнике. Было ужасно неудобно, всё ещё холодно и жёстко, но его всё равно утягивало в сон. Ему и не в таких условиях доводилось ночевать. Хотя, конечно, после всевозможных благ гостиниц было тяжело. Слишком давно он не работал в поле, а раньше ведь почти не вылезал из лесов и таких вот заброшенных домиков. — Надеюсь, завтра мы найдём этих… мелких ублюдков, и… порубим… ко всем чертям… — пробормотал он в полудрёме и заснул, чувствуя, как чужая рука поправляет на нём плащ, заменяющий одеяло. Даниэль мягко улыбнулся и, достав из сумки чётки, приступил к молитвам под треск горящих дров и ровное дыхание Габриэля. Он думал, что после того, как его выгнали из церкви, после того, как он оставил сутану и колоратку в Ноттингеме, окончательно отказавшись от прежнего пути, святые слова будут даваться ему тяжело. Но Даниэль ошибся. Должно быть, в нём снова говорило его извращённое высокомерие, шепчущее, что как священник он был выше прочих верующих, и его молитвы первыми доходили до Бога, а теперь он стал, как другие, и даже хуже. Но молитвы, легко и свободно срывающиеся с языка, быстро развеяли это ощущение. Даниэль привычно молился за себя, друзей и близких, очень много — за Габриэля, и даже нашёл в себе силы упомянуть Уильяма. Он просил Господа направить мальчика на верный путь и укрепить в решимости следовать ему. И, возможно, напомнить маленькому Бейкеру, что Иисус завещал людям не судить друг друга. Он спокойно и размеренно исповедался, больше не проверяя перед этим, как раньше, действительно ли Габриэль спит, и прикрыл глаза. Нагретые чётки оплетали запястье, под веками плясали бордовые всполохи, медленные вдохи и выдохи охотника раздавались прямо над ухом. Даниэль не знал, сколько времени провёл в этом оплоте тишины и уюта, когда всё разрушилось громким ударом. Сердце ухнуло вниз, и Марлоу, схватив револьвер и зажжённую свечу, осторожно выглянул в прихожую. Огонь задуло ледяным порывом ветра, и всё погрузилось во тьму; Даниэль вздрогнул и через несколько долгих мгновений издал вздох облегчения. Из горла рвался нервный смех. Он пережил завал в разрушенном городе, нападение на крепость, столкновение с умертвием и знакомство с самым вредным в мире охотником, — а его напугала глупая метель, всего лишь распахнув окно. Марлоу покачал головой, усмехаясь самому себе и глядя, как из темноты леса в комнату падает снег. Но когда он сделал шаг, чтобы закрыть раму, усмешка мгновенно стёрлась: с улицы доносились тихие, едва слышные стоны. Даниэль замер, напряжённо всматриваясь во тьму, но различал лишь обрисованные снегом линии ветвей. В непроглядном мраке они походили на изломанные когтистые пальцы или искривлённые рога. У Даниэля по спине побежали мурашки, а когда в непрерывных стенаниях он разобрал собственное имя, то быстро захлопнул окно и поспешил обратно в гостиную. Опустившись на колени рядом с диваном, он положил револьвер рядом и взял чётки. В безмолвии перебирая бусины, Даниэль слушал завывания ветра и постепенно успокаивался. Всего лишь метель, лес и тьма. Всего лишь сирены. Они сталкивались с этим не раз, и теперь нужно было лишь заново привыкнуть. Даниэль мог с этим справиться. Он поднял голову и посмотрел на спокойное лицо Варгаса. На нём плясали тени, рождённые пламенем, то чернильной мглой очерчивая веки и скулы, то вспыхивая отблесками на ресницах и седых волосах. Протянув руку, Марлоу осторожно провёл пальцами по колючей щеке. — Габриэль, — приподнявшись, он коснулся губами виска Варгаса и прошептал: — Пора меняться. Открыв глаза, Хантер сощурился от света и с трудом поборол желание провалиться обратно в сон, хотя в этот раз пробуждение было гораздо более приятным. Первый раз он очнулся, когда услышал хлопок и уловил движение, но, почувствовав, что опасности нет, снова задремал. И теперь сомневался, не был ли это сон во сне. Рука со щеки исчезла, и Габриэль неохотно сел на диване, а затем, уступая место спутнику, спустился на пол. — Всё спокойно? — хрипло поинтересовался он, доставая флягу с ромом. Пара глотков мгновенно его взбодрили, обжигающей волной прокатившись по телу, и охотник, фыркнув совсем как Голиаф, запил алкоголь водой. — Более или менее, — неопределённо сказал Даниэль. Закутавшись в плащ Варгаса, он прижался щекой к ещё тёплым подушкам, незаметно вдохнул оставшийся запах и постарался расслабиться. Времени на сон было совсем немного, но стоило ему закрыть глаза, как они открывались сами собой, а взгляд приковывал пляшущий в печи огонь. Габриэль подкинул дров и откинулся на диван. Он сидел тихо, глядя на языки пламени, слушая дыхание спутника и приглушённый свист ветра. Шрамы на спине тянуло, как всегда, когда менялась погода — в последние дни стало заметно теплее. Варгас дёрнул плечом, и боль отозвалась необоснованным страхом, который охотник за эти годы привык игнорировать. Думать о чём-то конкретном не получалось: ни план охоты, ни попытка вспомнить, сколько давали за «подснежников», ни мысли о дальнейшей дороге не могли удержать его внимание. Все размышления вытеснило неуместное ощущение уюта. За окном бродила тьма, выл ветер и рыдали жуткие твари, а Варгас чувствовал только покой. Это было не только глупо, но и опасно, нельзя было расслабляться даже в тёплой гостиной, где легко потрескивали дрова и пахло старым деревом. Габриэль всегда должен был быть собран. Пламя вспыхнуло искрами, и за спиной раздался тяжёлый вздох. Обернувшись, Варгас увидел виновато поднятые брови и нахмурился. — Спи давай. — Не могу. Зря я тебя разбудил, прости, — Даниэль опять вздохнул и, глядя в недовольное лицо охотника, признался: — Когда мы сюда шли, я слышал плач… как в Долине Надежды. Подумал, что это неважно, поэтому не сказал. И сейчас слышал снова, рядом с домом. Стоны и своё имя. Задумчиво кивнув, Габриэль отвернулся обратно к огню. Если новая крипта была достаточно большой, то, пожалуй, этот лес мог начать так же, как и Долина, путать своих гостей, пугать и дразнить. Или же Даниэль слышал сирен, только прежде они не могли воздействовать на восприятие своих жертв так сильно, чтобы тем мерещился звук собственного имени. Но многие монстры изменились за эти десять лет. Они становились сильнее, страшнее, умнее. К этому Габриэль почти привык. — Не переживай, я же здесь, — наконец сказал он. — Если кто приблизится к дому, сразу поздоровается с моей косой. Даниэль благодарно улыбнулся, но сон всё равно не шёл. Он уже собирался предложить охотнику лечь, когда тот сказал: — Раз не спишь, может, расскажешь о сестре? — Хантер неловко кашлянул. — А то едем к ней, а я ничего толком не знаю. — Неужто волнуешься перед знакомством с родственниками? — усмехнулся Марлоу но, заметив, как охотник помрачнел, примирительно продолжил: — Что тебе рассказать? Мы не виделись почти девять лет, может, она уже совсем другой человек, как и я… Но я уверен, что она по-прежнему добрая, понимающая, умная, отзывчивая и… Я правда очень её люблю. Варгас хмыкнул в ответ, и Даниэль расценил этот звук как поощрение. — Эстер на шесть лет старше. Мы всегда присматривали друг за другом, но ей чаще приходилось за меня заступаться, особенно перед родителями. Она меня выгораживала, когда я пропадал за городом, защищала, когда отец говорил о том, как сильно разочарован, даже врала вместе со мной, что мы оба плохо себя чувствуем, чтобы вдвоём оставаться дома, а не ходить на всякие приёмы. Мы совсем разные, но она всегда меня во всём поддерживала, даже если не понимала. Если бы не она, мне не хватило бы сил на войну с родителями и воли — на то, чтобы уйти. — С таким-то упрямством, уверен, ты справился бы и сам, — фыркнул Варгас. — Эстер замужем, и у неё есть двое сыновей, — проигнорировал Марлоу ехидную ремарку. — Ужасно хочу с ними познакомиться. И, думаю, они будут рады встрече с «дядей Габриэлем». Хантер обернулся к спутнику, опасно прищурившись, заметил свисающую с края дивана руку и, резко потянув к себе, укусил запястье, как какой-то дикий зверь. — Ай! Габриэль, больно же, ну что ты за изверг, — Марлоу упёрся свободной ладонью ему в лоб, отталкивая от себя, и осмотрел следы зубов. — Насколько я помню, ты обещал откусить что-нибудь себе, если я снова тебя так назову. — Ну, времени с тех пор прошло немало, теперь приятнее кусать тебя, — простодушно пожал плечами Хантер и легко подался навстречу, когда Даниэль обхватил его за шею и привлёк к себе. Оставив на губах охотника мягкий поцелуй, Марлоу лёг обратно, поглаживая короткий ёжик волос на затылке Варгаса, и улыбнулся. Увлёкшись разговором, он совсем перестал думать о лесе и населяющих его тварях, и мерзкая тревога исчезла, уничтоженная теплом близости. — Так ты думаешь, мы найдем общий язык с твоей сестрой? — неловко спросил Хантер через несколько минут тишины. — Конечно. Мои друзья — её друзья, и наоборот. — Друзья? — Габриэль выразительно выгнул бровь. — Ты не собираешься ей рассказать? — Собираюсь, — Даниэль нахмурился и беспокойно покусал нижнюю губу: — Давай не будем об этом. Не хочу заранее представлять. Отвернувшись обратно к огню, Варгас чуть наклонил голову, подаваясь к руке спутника, и усмехнулся своим мыслям. Вёл себя как прирученная псина, которая ластится к хозяину, таскает за ним тапки и счастливо ловит каждое слово. Но если раньше это злило и даже пугало, то теперь Габриэль знал, что не разучился в нужный момент показывать зубы. Он всё ещё был собой. — Я не мог похвастаться хорошими отношениями с сестрой, — произнёс Варгас, мысленно перебирая потускневшие воспоминания о доме. — Мы с Ингрид постоянно ругались. Сначала из-за игрушек, потом из-за того, что она подражала матери и вечно делала мне замечания. То я вещи не убрал, то тарелку не помыл, то смотрел как-то не так, то дышал неправильно. Ужас, какая она была вредная, — Габриэль усмехнулся, чувствуя непривычную нежность. Обычно он старался не думать о брате и сестре. — А потом мы подросли и начались классические войны между девчонками и мальчишками. Вот я тогда отыгрался. Бедной Ингрид доставалось вдвойне: от меня и от Исаи. — Исаи? — переспросил Даниэль. — Да, моему брату не повезло с именем ещё больше, чем мне. — Габриэль прекрасное имя, — возразил Марлоу и повторил мягко и тягуче: — Га-бри-эль. Как музыка. — Прекрати, — поморщился Варгас, сдерживая улыбку. — Так вот, мы доставали сестру и её подруг. Засовывали им лягушек за шиворот, кидали в них грязью в период дождей, крали их одежду, когда они ходили на озеро… Они, впрочем, не отставали. Как-то раз Ингрид подсыпала нам в суп какую-то ужасно горькую траву, а не съесть было нельзя, иначе мать устроила бы скандал. В общем, бывало весело… — Жаль, что я не смогу с ними познакомиться. — Это к лучшему, — заверил его Габриэль. — Ты бы им точно не понравился. Мы терпеть не могли богачей, городских и вообще всех, кто хоть немного отличался. — Если бы я был в сутане, твоя мама точно была бы на моей стороне, — возразил Даниэль с печальной улыбкой. Варгас согласно хмыкнул, и они надолго замолчали. Марлоу повернулся на спину, даже не пытаясь заснуть. Теперь, когда тревога отступила, в этой тишине, вдали ото всех, наедине с жаром печи и Габриэлем было так уютно, что не хотелось тратить время на сон. Подбросив в огонь дров, Варгас поднялся на ноги и подошёл к окну, пытаясь расслышать то, о чём говорил спутник, но не смог разобрать в завывании ветра и скрипе ветвей никаких голосов. Должно быть, лес издевался над ними. Выбрал жертву слабее и атаковал её, не тратя силы на Хантера, который легко сопротивлялся подобному давлению. Вернувшись на своё место, Габриэль глотнул ещё рома и вздохнул. Все эти разговоры о прошлом напомнили одну песню, которую часто напевала мать. Строки навязчиво крутились в голове, и, не выдержав, охотник тихо протянул: — Лондонский мост падает, падает, падает… Лондонский мост падает, моя милая леди. Губы Даниэля тронула мягкая улыбка, и стало так тепло и хорошо от чуть хриплого глубокого голоса, что он боялся подпевать. Боялся спугнуть момент, поэтому молча слушал, повернувшись на бок, глядя на профиль охотника, очерченный огнём, и ненавязчиво перебирая седые пряди. Он точно знал, другой такой ночи уже никогда не будет, и потому хотелось, чтобы каждая секунда отпечаталась в памяти и осталась с ним навсегда. Чтобы потом он мог вспоминать о том, как Габриэль пел у печи, и улыбаться, снова ощущая между пальцев его жёсткие волосы. — Он будет стоять вечно, вечно, вечно, — тихо вторил Даниэль на последнем куплете. — Он будет стоять вечно, моя милая леди. Хотелось наклониться к Варгасу, обнять его, изливая свою нежность, поцеловать, поймать пульс губами, но Даниэля наконец-то охватило сонное оцепенение. Он прикрыл глаза, уронил руку на плечо Габриэля и провалился в сон. *** К утру метель утихла, и, когда Варгас и Даниэль покинули дом, всё вокруг выглядело кристально чистым, словно в этом лесу не было ни души. Словно здесь не было их самих. Оставив лошадей, чтобы они отдохнули как следует и не попали в лапы монстров, которые могли затаиться в сугробах, Габриэль и его спутник отправились на поиски. Чуть ли не по колено утопая в снегу, Варгас неловко прихрамывал, хотя старался делать вид, будто это совершенно ему не мешает. Однако обманывать себя и тем более собственного лекаря было глупо и бессмысленно. Свернув к дороге, они долго бродили вокруг неё, не находя ни единого следа людей или монстров. Лес молчал, больше не давая подсказок. Зависшее среди редких облаков солнце слепило, сияя в белом покрове. Надежда отыскать хоть одну зацепку таяла с каждой минутой, но Варгас упрямо шёл вперёд, внимательно вглядываясь в снежные холмы и силясь заметить хоть что-то необычное. Даниэль следовал за ним, про себя напевая засевшую в голове песню. Он тоже смотрел по сторонам, хотя не представлял, что теперь можно найти в этом лесу, кроме деревьев и снега. Скорее всего, семье торговца оставалось только смириться, что о судьбе пропавшего они узнают не раньше весны. А значит, и им здесь делать было нечего. Марлоу молчал, надеясь, что Габриэль придёт к такому же выводу, и через пару часов, когда в глазах уже рябило от однообразных деревьев, осёкся, собираясь сказать, что поиски не принесут результатов. Прямо там, куда он смотрел, из снега торчали сломанные колёса. — Наконец-то, — проворчал Варгас и решительно направился к ним. Рядом с разбитой телегой он разглядел несколько холмиков и, начав их разгребать, вскоре обнаружил несколько трупов в плащах наёмников и три мёртвых лошади. Снег в глубине сугроба, подтаявший из-за крови, превратился в багровые льдинки. Внимательно осмотрев тела, Варгас задумчиво нахмурился. Следы на них не были похожи на те, что оставляли сирены, более того, раны выглядели так, будто были нанесены шпагой. Если здесь были разбойники, то почему они не забрали кошельки наёмников и куда делись остальные члены каравана? А если здесь орудовал охотник-мертвец со шпагой, то это давало ответ только на первый вопрос. — Того торговца здесь нет, — озвучил очевидное Даниэль. Варгас кивнул, огляделся кругом и заметил на коре одного из деревьев длинную царапину. — Идём, — он кивнул на зацепку и пошёл по едва заметной тропинке. Проходя мимо помеченного ствола, Марлоу поднял руку к поясу — ближе к револьверу. От неясной тревоги закололо кончики пальцев. Почему-то хотелось развернуться обратно, вскочить на лошадей и уехать как можно дальше от этого леса. Подобного Даниэль не испытывал даже в Долине Надежды. Может, потому, что там крипта была уже старой, выдохшейся, а эти земли только приняли тьму, и её невидимые нити оплели каждую ветку, связали все корни, пропитали каждую снежинку. Габриэль остановился так резко, что Марлоу чуть в него не врезался. — Слышишь? Даниэль прислушался и почувствовал, как зашевелились волосы на затылке: где-то неподалёку звучал тот самый тонкий плач. — Нашли, — хищно ухмыльнулся Варгас и достал косу. Протиснувшись между деревьями, они спустились к тропинке, тянущейся вдоль скованной льдом реки. Стенания стали громче, ближе, и Габриэль в предвкушении стиснул древко оружия. Даже если там окажется всего одна жалкая сирена, он будет доволен, ведь найти такую мелкую тварь в горах нетронутого снега нужно было уметь. Отец и Джонсон гордились бы им. — Ну же, где ты? — пробормотал он, пригибаясь, чтобы пролезть под острыми ветвями, и выходя на залитую солнцем поляну. — Хватит прятаться. — Габриэль? — обеспокоенно позвал Марлоу. Варгас замер, прислушиваясь, и вопросительно вскинул брови. — Здесь тихо, — прошептал спутник. Плач оборвался. Габриэль обвёл поляну цепким взглядом, но кругом не было больше ни сломанных телег, ни царапин на стволах, ни ещё каких-либо следов. Одно только поваленное дерево с торчащими вверх толстыми корнями. Варгас приблизился к пологому скату, поросшему кустарником, посмотрел вниз, на белую реку, и вслед за Даниэлем подошёл к нише, образованной в корнях. — Что ты там на… Голос Габриэля дрогнул и оборвался, пальцы впились спутнику в плечо и потянули к себе в бессознательном жесте защиты. Тишина прерывалась только тяжёлым дыханием Марлоу, пока они смотрели на обглоданные до белизны кости, высохшие лоскуты кожи и оторванные головы. На лицах мертвецов навсегда застыло выражение дикого ужаса и отчаяния. — Это… — начал Даниэль, но задохнулся и попятился назад. — Да, — просто ответил Варгас. Он знал только одну тварь, которая прятала кости, заметая следы. Только у одного монстра был такой необузданный голод, что он мог сожрать человека целиком. И только он при этом никогда не пожирал животных. Наёмников и лошадей пронзили не шпагами, а когтями. Мёртвые кони остались нетронутыми. Даниэль слышал, как его звали по имени. И почему он сразу не подумал… В груди стало так холодно, будто сердце превратилось в осколок льда. — Уходим, — прохрипел Хантер. — Скорее. Обернувшись на чащу и не заметив там никакого движения, Габриэль схватил спутника за руку, готовый бежать, но не сдвинулся с места. В ушах звучали знакомые голоса, они звали его на помощь, звали по имени, звали: «Гейб». Так обращались к нему только отец и брат. Их не могло здесь быть. Они погибли много лет назад, и тем не менее Габриэль слышал. Хриплые нотки в голосе отца и то, как брат слегка тянул гласные. Варгас мучительно зажмурился, пытаясь сопротивляться, пытаясь помнить, где он находится, в каком времени, пытаясь не забывать, что их давно нет. — Габриэль! Звонкий голос спутника пробился через шум в раскалывающейся голове. Хантер с трудом сфокусировался на нём и посмотрел на Марлоу. Даниэль держал его лицо в ладонях, пытаясь унять дрожь. Он знал, что если Варгас поддастся этим голосам, как когда-то поддался ведьме, то им конец. Пробирающий до костей страх мешал сосредоточиться, биение сердца отдавалось в висках, и всё же Даниэль смог заговорить ровным, убедительным тоном: — Габриэль, слушай меня, только меня, мой голос. Там никого нет. Там никому не помочь. Слышишь? Там все уже мертвы. В пустые, растерянные глаза охотника постепенно вернулось сознательное выражение, и прежде, чем Марлоу потянул его в сторону дома, Хантер сам стиснул его за запястье и выдохнул: — Бежим. Они неслись сквозь лес, утопая в сугробах и царапаясь о хлёсткие ветви. Варгас тяжело прихрамывал, и всё равно Даниэль едва за ним поспевал. Лёгкие горели от нехватки воздуха, горло обжигало морозом на каждом вдохе, ноги заплетались, но Марлоу бежал изо всех сил. Голоса не отставали и, дразня, звучали то совсем близко, то словно издалека. Даниэль слышал Эстер, которая умоляла его вернуться, и Джереми, который обещал в этот раз выбрать его. А когда причитания и издевательский шёпот покидали его голову, он видел, как Варгас вздрагивал или спотыкался на пустом месте, но продолжал бежать. До дома оставалось не больше пары миль, когда Хантер почувствовал, что выдыхается. Мышцы окаменели от напряжения, боль под коленом взрывала ногу на каждом шаге, но больше всего изматывало осознание, что с ними играют. Монстр мог догнать их в любой момент, но развлекался с ними, как хищник с нелепой и смешной жертвой. Габриэль готов был принять его правила игры, если это поможет спрятать Даниэля в доме. Там у него был хотя бы крошечный шанс на спасение. Они вылетели из деревьев к реке, где были их оставленные утром следы, и только тогда охотник осознал, что голоса пропали. Укол безумной радости придал ему сил, а в следующее мгновение тишину леса разорвал крик. Ещё не понимая, что произошло, Габриэль рывком развернулся и бросился к спутнику, который лежал в снегу и пытался встать. Вокруг его правой ноги расплывалось красное пятно. — Скорее, поднимайся, уже недалеко, — лихорадочно бормотал Варгас, подхватывая Марлоу под мышки и дёргая вверх. Даниэль судорожно вцепился в плечи охотника. Он должен был сказать, чтобы Хантер бежал вперёд, что он больше не может, что он погубит их обоих, но слова застревали в горле. В них всё равно не было смысла: Габриэль бы ни за что не согласился. А Даниэль не вынес бы встречи с монстром один на один. Он цеплялся за Габриэля, молчаливо умоляя не бросать его. Марлоу сильно хромал. Нога подгибалась, и он кусал губы, стараясь не застонать. Ощущение было такое, будто ниже колена кожа, мышцы и кости превратились в пульсирующий сгусток боли. Они не сделали и двадцати шагов, когда Варгас остановился и решительно повернулся к спутнику, заглядывая в глаза. — Даниэль… — Нет! — испуганно выдохнул Марлоу, уже зная, что скажет охотник. — Иди, я его задержу. Иначе никак. Ты здесь всё равно ничем не поможешь, и незачем нам обоим… Договорить Хантер не успел. Заметив короткое движение сбоку, он оттолкнул спутника и выставил косу, блокируя лапу с длинными, тонкими, как лезвие шпаги, когтями. Напротив горели красные, как человеческое нутро, глаза. Белое лицо прорезали глубокие морщины, длинные серебристые волосы обрамляли голову, высеченную словно изо льда, и путались в чёрных ветвистых рогах. Вендиго распахнул пасть, окатив Варгаса гнилой вонью мертвечины, и издал разрывающий, выворачивающий наизнанку, клокочущий звук. В нём сливались в агонии тысячи голосов — возможно, это были голоса всех, кого сожрал этот монстр. Так могла бы смеяться сама тьма. Габриэля затопила бешеная ярость, и он едва смог выдавить: — Прячься. Это приказ. Страх, мешающий соображать ещё минуту назад, исчез, остались только неистовая решимость и выжигающая ненависть. Эта тварь играла с ним, нападая на Даниэля, собираясь принести слабого в жертву тьме и завершить ритуал перед пиром смертельным танцем с охотником, и Варгас не мог этого допустить. С силой оттолкнув монстра, обманчиво хрупкая голова которого мотнулась под весом рогов, Хантер перехватил косу, неотрывно наблюдая. Сгорбленный, как дерево на ураганном ветру, немощный, со старческими пятнами на тощей шее, вендиго был самой опасной тварью, потому Варгас не торопился нападать первым. На долю секунды они замерли, глядя друг на друга, — и Габриэль молниеносно метнулся в сторону, одновременно блокируя выпад. Движение монстра он скорее предугадал, чем увидел — настолько стремительным был рывок. За первым ударом посыпались другие, и эхо глухого звона от столкновения когтей и косы слилось в симфонию битвы. Вендиго атаковал короткими сериями, несколько раз зацепив Хантера остриём когтя. Охотник не мог двигаться так же быстро, как раньше, пропускал смазанные выпады и расплачивался кровью. Уловив паузу между ударами, Габриэль разорвал дистанцию и взмахнул косой, но монстр уклонился, двигаясь так гибко и плавно, словно в его теле не было ни одной кости. В честном противостоянии у охотника не было ни шанса. Вендиго, этот дряхлый согбенный старик, был сильнее и проворнее, а главное — он уже был мёртв. Никакие раны не смогли бы его остановить или хотя бы замедлить, а Варгас уже чувствовал слабость в левой руке, к которой прилипла влажная от крови рубашка. Сжав древко, Хантер сделал уверенный выпад, целясь по ногам, а, когда монстр отшатнулся, взметнул в воздух ворох сверкающих снежинок. Отчаянно рванув вперёд, Габриэль резко взмахнул косой, — но лезвие лишь рассекло белое горло, открывая под кожей такую же белую бескровную плоть. Скрюченные пальцы сомкнулись на шее охотника, но прежде, чем он успел воспользоваться положением и закончить начатое, вендиго отбросил его в сторону легко, словно тряпичную куклу. Врезавшись спиной в ствол ели, Варгас поперхнулся воздухом, рухнул в снег и едва не потерял сознание. В глазах потемнело; сквозь пелену боли он видел, как издевательски медленно приближается смазанная чёрная фигура. Пальцы судорожно стискивали древко косы, но ноги будто отнялись, и охотник не мог пошевелиться. Ветвистые рога пронзали небо, заслоняли солнце и рвали облака. Габриэль встал на колени, подтягивая к себе оружие, но он не успевал — вендиго уже занёс над ним когтистую лапу. Если бы Варгас умел молиться, если бы знал, кому, он молился бы о том, чтобы Даниэль был уже далеко отсюда. Но его призрачную надежду уничтожил звук выстрелов. Тонкий палец с когтем-лезвием упал в снег за головой охотника, секундную тишину разорвал дикий нечеловеческий вой, и время сжалось до мгновения. Даниэль стоял всего в десятке шагов. Для того, чтобы преодолеть это расстояние, вендиго потребовался один рывок. Его когти рассекли воздух в жалких дюймах от лица Марлоу, который метнулся в сторону и вместо того, чтобы побежать, выстрелил ещё раз. Казалось, сам мир содрогнулся от яростного рычания монстра. Отпрыгнув назад, чтобы увернуться от нового выпада, Даниэль налетел на кустарник и с коротким вскриком упал, ломая тонкие ветви. Сердце Варгаса замерло, когда вендиго остервенело вонзил когти туда, где только что лежал Марлоу, но вслед за этим раздался очередной выстрел. Пуля прошила череп насквозь, и монстр, замахиваясь снова, ответил смехом, в котором звучали тысячи голосов и вечная тьма. Габриэль не помнил, как оказался на ногах. Не чувствовал боли и слабости. Почти не чувствовал тела — только своё оружие. Варгас знал одно: если вендиго доберётся до Даниэля, всё будет кончено. Не будет смысла в сопротивлении, сражении, жизни. Не будет мира, к которому он привык, не будет будущего. Он останется один, без надежды и любви. В пустоте. Он должен был защитить Даниэля, как однажды и обещал. От людей, мертвецов и даже вендиго. Любой ценой. Варгас налетел на врага сбоку, споткнувшись на хромой ноге и оказавшись слишком близко. Лезвие с бешеной скоростью просвистело в воздухе, отсекая монстру руку, но увернуться охотник уже не успел. Он видел ужас в глазах спутника, слышал пронзительный крик, чувствовал, как вдруг стало горячо, как всё тело затопили глухие удары пульса. Но всё это было неважно, пока красные зрачки вендиго горели огнём жажды. Габриэль заметил, что занесённые над ним когти алые от крови, что вендиго скалит в улыбке гнилой страждущий рот, и из последних сил рванул косу в сторону. С коротким хрустом голова отделилась от шеи и вонзилась рогами в сугроб. Выронив оружие, Варгас рухнул рядом с обездвиженным телом. Живот словно залило раскалённым металлом, а внутри разрастался холод. Теперь, когда Даниэль был в безопасности, хотелось закрыть глаза и немного отдохнуть. — Только не засыпай, сейчас… — звучал рядом тихий голос. — Я сейчас… Перед охотником мелькнуло бледное решительное лицо, и он отстранённо заметил, что даже сейчас, когда спутник лихорадочно вытряхивает из сумки какие-то инструменты, его движения уверены, а руки не дрожат. Губы Варгаса растянулись в слабой усмешке. Да, святоша был совсем не таким, каким казался на первый взгляд. — Это была… потрясающая охота, — с трудом прохрипел Габриэль. Марлоу вздрогнул и, скинув перчатки, начал быстро и зло расстёгивать одежду охотника. — Нет, — пальцы соскальзывали с залитых кровью пуговиц. Выхватив стилет, Даниэль вспорол нити и распахнул полы плаща. — Нет, она ещё не окончена. Сейчас, подожди… Его голос сорвался, когда он задрал свитер и рубашку, но руки упрямо продолжали делать свою работу. — Даниэль… Кровь, толчками вытекающая из узких сквозных ран, блестела на солнце и впитывалась в снег. На каждом вдохе Варгаса рана между рёбер издавала глухой свистящий звук. Смуглая кожа была серой. Схватив куски бинтов, Даниэль взял охотника за руку и зажал его ладонью одну из ран. Белая ткань бинта мгновенно окрасилась в алый. — Держи вот так, — пробормотал он и зажал две другие раны. Сердце под его пальцами загнанно трепетало. — Не сработает. У тебя только две руки, — хрипло выдохнул Габриэль и, оставив бинт, погладил влажную щеку спутника. До этого мгновения Даниэль и не знал, что плачет. — Нет, — упрямо нахмурился он, — надо только остановить кровь, и всё будет хорошо. Всё будет хорошо, — лихорадочно повторил Марлоу, чувствуя горячую влагу на своих руках и холодеющие пальцы на лице. — Всё будет хорошо… всё… Даниэль задохнулся и, наклонившись, уткнулся лбом в лоб Варгаса. Беспомощность сдавила горло и залила глаза потоком слёз. Он ничего не мог сделать, не мог остановить кровь из трёх сквозных ран, не мог исцелить пробитое лёгкое и повреждённое сердце. Он был совершенно бесполезен. — Ты снова меня спас, — прошептал он, обнимая охотника за шею и зарываясь пальцами в волосы. — Один я бы не справился, — еле слышно отозвался Хантер. Даниэль зажмурился на мгновение, пытаясь взять себя в руки, мечтая, чтобы всё это оказалось очередным кошмаром, и прижался к губам Габриэля в отчаянном поцелуе. — Не оставляй меня, не оставляй меня, умоляю, — едва слышно, на грани стона, выдохнул Даниэль. — Прости, — прохрипел Варгас и стёр слёзы со щёк спутника, рисуя на них красные следы, которые тут же смыли новые солёные дорожки. Тело почти не слушалось. Место боли заняли холод и блаженная невесомость. Держать руку на весу было непосильно тяжело, словно вместо костей у него была вата, но Даниэль плакал, и Варгас нашёл его ладонь и стиснул в своей. Глядя на растрёпанные светлые волосы, поднятые в отчаянии брови, затопленные слезами голубые глаза, Габриэль улыбнулся: — Даже мечтать не смел… о смерти в объятиях… любимого человека. Даниэль шмыгнул носом, улыбнулся сквозь раздирающую сердце боль и переплёл их пальцы. — Мы обязательно встретимся на той стороне, — пообещал он, успокаивающе гладя Габриэля по волосам. — Ты только не торопись… — Варгас последним усилием сжал его ладонь и прикрыл глаза, выдыхая почти беззвучно: — Я дождусь. Его следующий вдох оборвался, пальцы ослабли, и рука упала на застывшую грудь. Даниэль зажал рот ладонью, поймав судорожный всхлип, и замер, неверяще глядя в спокойное лицо. Он отказывался понимать. Отказывать принимать. Это было невозможно. Габриэль был одним из самых лучших, самых сильных охотников, который уничтожил сотни и тысячи монстров, выстоял против мантикоры, однажды в одиночку убил вендиго, он просто не мог… Он не мог… — Нет, — выдохнул Даниэль, взяв ладони Варгаса в свои и уткнулся в них лбом, — нет, пожалуйста… Он всё продолжал беззвучно шептать, захлёбываясь всё повторяющимся «нет» и редкими всхлипами, пока не почувствовал с безжалостной отчётливостью, что руки в его ладонях были ледяными, а грудь, в которой больше не билось сердце, — безжизненной. Всё его существо прошило чудовищной болью, и Даниэль задохнулся в рыданиях. Хватая ртом пропахший кровью воздух и давясь слезами, он вцепился за безвольную руку с гладким шрамом в центре ладони, сжался, словно пытаясь исчезнуть, и упёрся лбом в плащ под ключицей — от него ещё веяло терпким запахом и теплом. Постепенно всхлипы и хриплые стоны сменились мучительной тишиной. Солнце трогало верхушки голых деревьев и золотило снег, ветер гнул тонкие ветви. Даниэль не шевелился. Он не мог заставить себя подняться, не мог взглянуть в мёртвое лицо с навсегда застывшими чертами. Казалось, если он не будет двигаться, можно будет притвориться, что это просто кошмар. Дурной сон. На самом деле он лежит на диване в гостинице, рядом трещат дрова в камине, а под головой поднимается и опускается грудь Габриэля на размеренных вдохах и выдохах, и сердце стучит спокойно и сильно, как всегда. Но что бы он ни представлял, холод и одиночество уже стали его новыми спутниками, а он умирал от боли и тоски на груди своего мёртвого охотника. Всё тело пробрали ледяные мурашки, Марлоу дёрнулся и застонал: он совсем забыл о собственной ране, и теперь нога напомнила о себе пронзающей резью. Прерывисто втянув воздух, он заставил себя выпустить ладонь Габриэля и медленно сел. Не глядя на Варгаса, он вытер лицо, сильно прикусил губу, сосредотачиваясь на том, что нужно было делать. Его мир остановился и рухнул, уничтожив все краски и смыслы, но он всё ещё дышал. Его сердце ещё билось — благодаря Габриэлю, и он должен был бороться. Сморгнув слёзы, Даниэль достал из сумки бинт, крепко перевязал залитую кровью икру и обернулся. Горло сдавило, под веками снова стало горячо, но он перекрестился и произнёс тихо и твёрдо: — Вечный покой даруй ему, Господи, и да сияет ему свет вечный. Да упокоится с миром. Аминь… Прими его душу, Господи, — голос дрогнул, плечи задрожали, и Даниэль, опустив голову и судорожно сжав руку Габриэля, выдохнул: — Боже, умоляю, разве он не достоин? Марлоу пробрала крупная дрожь, и он, открыв глаза, медленно выпрямился, чтобы перекреститься повторно, а затем, склонившись к Габриэлю, тронуть его лоб губами в прощальном поцелуе. Поднявшись на ноги, Даниэль пошатнулся от накатившей слабости, натянул перчатки и туго завязал шарф в попытке согреться. Он должен был взять себя в руки. Должен был понять, что делать дальше. Должен был вернуться в дом, и там всё решить. Но он не мог вернуться один. Пара миль туда и ещё столько же обратно, плюс время на то, чтобы обработать ногу, — слишком долго. Марлоу боялся оставлять Варгаса в лесу даже на пару минут, хотя за два дня они видели всего несколько могильных огоньков. Нужно было что-то придумать сейчас. Покусав губы и заставив себя не думать ни о чём другом, Даниэль поднял тяжёлую косу, сложил и, перевернув тело на бок, зацепил её за чехол. Теперь оставалось только дойти. Марлоу растерянно осмотрелся, охватывая взглядом сломанный куст, разворошенный снег, ледяную поверхность реки, — и его глаза остановились на отрубленной голове вендиго. То, что сделал Габриэль, было невероятно. То, что он сделал это дважды, было непостижимо. Даниэль стиснул зубы и, зачем-то взявшись за чёрный рог, потянул его за собой. С одной стороны у него была голова самой смертоносной твари, какую знал бестиарий, а с другой — тело победившего её и поверженного охотника. «Не думать, не думать, не думать», — повторял про себя Марлоу, шагая вдоль реки. Тянуть по льду было гораздо легче, и всё же несколько раз, спотыкаясь на заплетающихся от слабости и боли ногах, он падал в снег. А затем поднимался и шёл дальше, пока впереди наконец не показался дом. Бросив голову вендиго у входа, Марлоу затащил Варгаса в прихожую, нечеловеческим усилием поднял его на длинную скамью и, прислонившись щекой к его плечу, протяжно выдохнул. Он сидел на полу, едва чувствуя онемевшие руки и ноги, ощущая страшную — и спасительную — пустоту внутри, и хотел бы закрыть глаза и заснуть, а проснуться только тогда, когда заново научится чувствовать что-то, кроме боли. Но его ещё ждали дела. Он обязан был позаботиться о себе, а иначе всё было зря. Даниэль затопил печь, принёс с улицы снег и, вскипятив его, устроился перед огнём. На улице стремительно темнело, ветер набирал силу, но больше не было ни плача, ни голосов. Освобождённый лес молчал. Задрав порванную штанину, Марлоу размотал бинт и на секунду зажмурился от боли и предчувствия ещё больших страданий. Глубокая рана, из которой медленно сочилась кровь, пересекала икру и истончалась под коленом, и стоило Даниэлю снять перевязку, как её края разошлись, открывая багровую плоть. Когда рядом выросла горка алых тряпок, а рана стала чистой, Марлоу взялся за иглу и судорожно втянул носом воздух. Ему никогда прежде не доводилось зашивать себя, но теперь иного выхода не было. После всего, что произошло, уж с этим он должен был справиться. Сдвинув брови и закусив край шарфа, он вонзил иглу в кожу, надавил и вытянул шёлковую нить, ощущая каждый дюйм. Его била дрожь, но рука, когда он снова поднёс иглу, не тряслась. Габриэль всегда стойко терпел в такие моменты, а значит… Пальцы дрогнули, царапнув край раны. Марлоу зажмурился, чувствуя на ресницах прохладную влагу, и решительно продолжил. К тому моменту, когда он нанёс мазь, замотал ногу бинтом и вытер со лба испарину, у него совершенно не осталось сил. Сев на диван и откинувшись на спинку, Даниэль позволил себе расслабиться всего на пару минут, и сам не заметил, как провалился в мучительно тревожный сон. Марлоу очнулся, с криком вынырнув из жуткого кошмара, в котором Габриэль с увенчанной рогами головой пронзал его острыми когтями. Не понимая, что происходит, Даниэль огляделся в поисках охотника, но темнота ночи стирала все очертания. Тяжело дыша, Марлоу протянул руку во мрак пустой комнаты, словно надеясь нащупать твёрдое плечо или, наткнувшись на коротко стриженный затылок, вплести пальцы в тёмные волосы, — и вспомнил. Ладонь замерла и задрожала, а в следующее мгновение Даниэль сорвался с места, вылетел в прихожую и едва не застонал от мучительного облегчения. Варгас был там же, где он его оставил, без рогов и когтей. Сердце стучало в ушах, каждый удар отдавался в висках нудной болью. Дыхание сбилось, в солнечном сплетении ныло так, будто в него всадили тупой кинжал. Медленно приблизившись, Даниэль опустился рядом со скамьёй на колени, уткнулся лбом Габриэлю в бок и вздрогнул, когда о ладонь разбилась капля. Он и не заметил, как снова начал плакать. И в этот раз даже не пытался перестать. Он больше не стонал и не скулил, просто надеясь, что со слезами испарится хоть малая доля бескрайнего океана горя. Однако, когда щёки высохли, всхлипы затихли, а он опять впал в состояние, при котором всё казалось бесконечным кошмаром, от которого никак проснуться, легче не стало. — Что мне делать, Габриэль, — прошептал он и слегка боднул охотника в бок. — Что мне теперь делать… как я могу один… Судорожно вдохнув, Марлоу собрался с силами и поднялся на ноги. Всё, что он мог, — это продолжать делать то, что должен. Ладони скользнули в карманы плаща и брюк, отцепили пояс, и Даниэль, прижав вещи к груди, вернулся в гостиную. Разведя огонь, он сел на диван; перед ним лежали две фляги, кошелёк, мелкие монеты из карманов, ножны, из которых торчала рукоять охотничьего кинжала, маленькие круглые часы с треснувшим стеклом и потрёпанный конверт. Первым делом схватившись за фляги, Марлоу нашёл ту, в которой был ром, и, даже не поморщившись от запаха, сделал пару больших глотков. Пальцы прошлись по испещрённой царапинами поверхности, скользнули по вмятине на боку, и Даниэль слабо улыбнулся. Он ярко представлял, как Варгас в приступе ярости мог швырнуть флягу в стену — или даже в чью-нибудь голову. С непрестанно ноющим сердцем Даниэль достал из пожелтевшего конверта белый лист и развернул его. Это было завещание. «Имя: Габриэль Хантер. Дата рождения: 4 августа 1815 года. Должность: маршал Ордена охотников. Пожелания по похоронам: сжечь тело. Оружие завещаю мейстеру Бертраму Джонсону из Дерби. Остальное имущество оставляю Даниэлю Марлоу. О смерти прошу сообщить Бертраму Джонсону, Сэмюэлю Хаксону, Шэю Гастингсу и Маргарет Тиви. Дата смерти: …» Далее шла пустая графа. Четвёртое августа. Его день рождения, а Даниэль не знал, да и не спрашивал никогда. Как много ещё он не знал? О чём не успел спросить? Почему Габриэль так сильно не любил настойки, которые готовил Шакс? С чего началась его вражда со Старком? Нравился ли ему кофе? Где бы он хотел побывать, если бы все морские пути были открыты? Почему он терпеть не мог французов? Какие пироги ему больше нравились: с яблоками или вишней? Откуда у него был шрам под коленом, похожий на запятую? Когда он понял, что их с Даниэлем связывает не только похоть? Издав короткий стон, Марлоу спрятал лицо в ладонях. Как много они упустили. Сколько времени потратили на ссоры, ругань, непонимание и нежелание понять. И сколько ещё они могли вместе пережить, ему ведь было всего тридцать четыре… Стиснув зубы, Даниэль снова пробежался глазами по завещанию и приказал себе ни о чём не думать. У него ещё будет время на сожаления, а сейчас он должен был выполнить последнюю волю. Вот только когда двор уже был расчищен от снега и на земле лежали дрова, Даниэль с ужасом осознал, что не может этого сделать. Не может сжечь Габриэля, потому что это было неправильно и дико. Неправильным и диким был сам Варгас, но от одной мысли, что придётся обложить тело дровами и бросить спичку, дрожали руки. Марлоу знал, что не сможет. И всё же огонь он разжёг. Стоя в тени, куда не дотягивались его оранжевые отблески, Даниэль поднял взгляд в небо, будто ожидал подсказки, но звёзды мерцали ровно и тускло, а луна пряталась за облаками. Вернувшись в дом, он приблизился к Варгасу и через силу заставил себя посмотреть на страшное в своей неподвижности лицо. Если он не мог сжечь тело, то должен был хотя бы сломать шею. Но как только Даниэль положил ладонь на холодную щёку, его затопило чудовищное чувство вины, и он понял, что ни за что этого не сделает. — Прости, — выдавил Марлоу. — Я не могу. Не могу так с тобой поступить… Он сильно закусил губу и прерывисто вздохнул. Если тогда умертвие показало ему истину, и в загробном мире лишь тьма и пустота, то Варгасу будет всё равно. Если же истиной было то, во что верил Даниэль, охотник его простит. Сначала будет долго ворчать и ругаться, злиться на то, что Марлоу прав, и этот-его-бог существует, и у них — даже у самого Габриэля — действительно есть душа, а потом обязательно простит. Потому что тогда Даниэль сможет выполнить обещание, и они однажды встретятся за чертой. В груди защемило так сильно, что стало тяжело дышать. С трудом проталкивая воздух сквозь стиснутое подступающими слезами горло, Марлоу выпрямился и пошёл за водой и лампой. Влажная ткань скользила по бледной коже, стирая кровь и грязь сражения. Розовая вода очерчивала рельеф мышц и стекала по бокам, а Даниэль трогал кончиками пальцев зияющие раны, с каждым прикосновением сгорая изнутри от ненависти к себе. Он знал, что ничего не мог сделать. Не успел бы, как бы ни старался, и никакое чудо ему бы не помогло. Он был бессилен что-либо исправить, но должен был сотворить невозможное. Даниэль поправил деревянный крестик с чёрными пятнами въевшейся крови, с невыносимой нежностью омыл застывшее лицо и замер, глядя на любимые, но теперь такие незнакомые черты. Нос заострился, синяки на скуле и над бровью выцвели, веки потемнели, бескровные губы сравнялись цветом с кожей. Это было просто тело. Пустая оболочка, но Даниэль не мог оторвать пальцы от холодной колючей щеки. Это тело ничего не чувствовало, но он всё равно трогал скулы и подбородок, обводил крылья носа и задевал ресницы. Потому что он любил эти серые глаза, которые могли быть удивительно тёплыми, особенно по утрам. Любил сухие губы, которые чаще кривились в усмешке, но изредка растягивались в искренней светлой улыбке. Любил эти уши, которые вечно пропускали любые нравоучения. Любил нос, который смешно морщился, стоило только упомянуть Бога. Любил брови, которые сурово хмурились при первых признаках опасности — или неподчинения. Даниэль любил каждую родинку, каждый шрам, каждый волос. И должен был похоронить всё это собственными руками. Рассвет разогнал сумеречный полумрак, обрисовав светом высокие деревья, дом и чёрную насыпь во дворе. Небо, холодное лиловое впереди, где-то за лесом наливалось розовым, согретое восходящим солнцем. Цвета, которые вчера утром вызывали у Даниэля тихий восторг, сейчас казались издевательски мягкими, а свет до него почти не дотягивался, потому что со всех сторон его окружала земля. Он ушёл в будущую могилу почти с головой. Когда он начал копать, прогретая огнём почва поддавалась легко, теперь же Марлоу вонзал в неё лопату, словно в камень, а сил на то, чтобы продолжать, совсем не осталось. Руки и ноги дрожали от усталости, спину ломило, голова кружилась, и от этого уже не помогали никакие перерывы. Даниэль стянул перчатки, липкие изнутри, и удивлённо поморщился: ладони были стёрты до крови, а он не испытывал боли всё это время. Будто принял самое сильное обезболивающее и не ощущал ни тела, ни мыслей, ни чувств. Просто копал. Механические движения, тупое стремление к одной-единственной цели, за которой не было ничего, ввели его в состояние бездумного пустого транса, и Марлоу был бы счастлив остаться в нём до конца своих дней. Закинув лопату наверх, Даниэль сделал глоток из фляги с ромом и протяжно выдохнул. Он понимал Варгаса. Сейчас — точно понимал. Без лёгкого тумана в голове он не пережил бы эту ночь, не смог бы выкопать могилу, сложить крест для единственного, кого любил, и не сойти с ума. Впрочем, вряд ли Габриэлю когда-либо доводилось делать что-то подобное. Так что, возможно, в эту ночь Даниэль оценил силу рома и признал её с ещё большим почтением, чем Варгас. Марлоу криво усмехнулся, сделал ещё глоток и сунул горячие ладони в снег. Оставался последний штрих. Закончить начатое, допить весь ром залпом и заснуть. Простой и понятный план. Даниэль поднял глаза. Небо светлело. Сжав пальцы в кулак, Марлоу сделал несколько медленных вдохов и выдохов. Он хорошо держался всё это время. И теперь осталось совсем-чуть-чуть. Он решительно обернулся к лежащему рядом телу, стиснул зубы и взялся за ноги. Изо всех сил напрягая руки, он старался бережно опустить Варгаса на землю, переживая так, будто тот ещё мог что-то чувствовать, будто ему стало бы больно от удара. Обхватив плечи охотника, Даниэль потянул его на себя — и не удержал. Ватные от усталости руки разжались сами собой, ноги подкосились, и он упал вместе с Варгасом в холодную яму. В нос ударил влажный запах земли, острый локоть охотника упёрся в живот, икра взорвалась болью. Ладони, по-прежнему стиснутые на плечах, страшно саднило. Каждую мышцу ломило так, что Марлоу не мог пошевелиться. И всё же он нашёл в себе силы приподняться и посмотреть. Рот Габриэля из-за падения безвольно приоткрылся, и эта крошечная деталь превратила лицо в нелепую маску, беспощадно обнажив его смертную неподвижность. Внутри Даниэля всё скрутило в тугой узел, он открыл рот, чтобы вдохнуть и, откинувшись затылком на срез земли, обессиленно разрыдался. От боли во всём теле, от страха перед тем, что ждало его дальше, от несправедливости и обиды, от злости на Габриэля и Бога, от жалости к себе и ужасающего одиночества. Он вспоминал, как нежно Габриэль вытирал его щёки в Глазго, как делал то же самое последними в своей жизни прикосновениями, и размазывал по лицу слёзы и грязь, неспособный успокоиться. Сокрушительный вал эмоций, которые он давил в себе всю ночь, теперь обрушился на него всей мощью и выворачивал наизнанку. Даниэль сжимал свой плащ напротив сердца и трусливо думал о том, что хорошо бы оно не выдержало и остановилось. В этой могиле хватило бы места для двоих. Он вздрогнул от этой мысли, как от пощёчины, и подавился воздухом. Габриэль защищал его до последнего и погиб, и лучшее, что Даниэль мог сделать в память о нём, — ценить этот дар превыше всего. Марлоу вытер глаза тыльной стороной ладони, уложил тело Варгаса ровнее и, на мгновение прижавшись своим лбом к его, прошептал: — Прощай. Как он засыпал могилу, устанавливал наспех связанный из крепких ветвей крест и читал долгие молитвы под сияющими лучами утреннего солнца, Даниэль почти не запомнил. В следующий раз он осознал себя, когда сидел на диване перед тлеющими в печи углями. Над зажжённой сигаретой мелкой рябью поднимался дым. Даниэль дышал им, не обращая внимания на то, что испачкал всё вокруг землёй, что ладони до сих пор покрыты коркой засохшей крови, что бинт на ноге снова влажный. Он прислушивался к тишине и поджимал губы всякий раз, как чувствовал, что глаза наполняются горячими слезами. Тишину нарушали лишь его прерывистые вздохи. Он был наедине с домом и лесом. Он не мог повернуться к Габриэлю, улыбнуться и спросить: «Ну что, вернёмся в Глостер или обойдём по восточной стороне леса?» Теперь он всё решал сам. Куда идти и что делать. Но сил думать об этом не было. Сил вообще ни на что не осталось. Дым от третьей подряд сигареты дурманил голову. Фляга с ромом лежала рядом, но Даниэль больше не пил, только гладил кончиками пальцев царапины и вмятины на её корпусе. Он сидел на полу, там, где Варгас сидел прошлой ночью, и смотрел на дрожащий уголёк. Представлял, что мог бы устроить погребальный костёр. Вколоть себе весь опиум, устроиться на диване с холодным неподвижным телом и бросить тлеющую сигарету в собственную раскрытую сумку. Воображение рисовало, как пламя охватывает бинты, Библию, чётки, вырывается из недр сумки и перекидывается на обивку, на деревянный пол, на два тела, живое и мёртвое. Марлоу вздрогнул, едва не уронив сигарету, и быстро заморгал. Он и не заметил, как задремал, но то, что ему снилось, было ужасно неправильно. Даниэль тщательно вымыл руки, поменял бинты на ноге и перевязал ладони: он должен был заботиться о себе хотя бы в память о Габриэле. Он лёг, глядя на алый ореол вокруг печи, и хрипло протянул: — Лондонский мост падает… Падает… Падает. Сердце болезненно кололо. Тяжесть утраты давила на грудь, не давая вдохнуть. Даниэль уткнулся носом в диванные подушки — они ничем не пахли. По щекам снова текли слёзы. *** — Всемогущий Боже, услышь мои молитвы, возносимые с верой в Воскресшего Твоего Сына, и укрепи надежду на то, что вместе с усопшим… — Даниэль запнулся, потому что язык по-прежнему не поворачивался сказать «рабом Твоим» о неверующем, и продолжил: — …вместе с Габриэлем и все мы удостоимся воскресения. Через Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог во веки веков. Аминь. Марлоу скривился от боли и, опираясь на стул, поднялся с колен, синяки с которых не сходили уже неделю или больше. Даниэль не знал, сколько прошло времени. Дни пролетали быстро, ночи тянулись вечность. Погладив большим пальцем крест, он стёр пыль с распятия и посмотрел в окно, на могилу. Даниэль каждое утро и каждый вечер читал молитвы за Габриэля, едва не срываясь на жалобные уговоры, словно Господь сидел рядом и Его можно было убедить пустить Варгаса в Царство Небесное. Марлоу не представлял, сколько времени нужно замаливать грехи неверующего, чтобы у того появился хотя бы призрачный шанс, но ему было всё равно. Он готов был отдавать этому каждую свободную минуту, и не страшно, если тогда не хватит времени на молитвы за себя. Габриэль спас его жизнь, и Даниэль должен был сделать всё возможное, чтобы спасти его душу. Убрав чётки в карман, Марлоу накинул шляпу и плащ и, прихрамывая, перешёл в сарай. Зерно и сено для лошадей почти закончились, а значит, скоро нужно было отправляться в путь. Даниэля пробирала дрожь от одной только мысли об этом: он не хотел бросать Габриэля одного. Несколько раз ему снился сон, в котором Варгас просил его остаться, но Марлоу был почти уверен, что эти видения посылал лес. Впрочем, с того дня он больше не слышал ни плача, ни стонов, так что это могло быть его собственное воображение. Когда он покинет это место, у него останутся только помятая фляга и разбитые часы. Сейчас же у него была могила, рядом с которой он мог сидеть часами. Более важной причиной задержаться было то, что Даниэль ждал появления могильных огоньков. Он должен был убедиться, что не совершил непоправимый страшный поступок, похоронив Габриэля по-христиански. А если Габриэль восстанет, обратившись порождением тьмы, Даниэль готов был расплатиться за ошибку собственным сердцем, выстрелив ему прямо в голову. Потрепав по голове Кифу, Марлоу потянулся к Голиафу, но тот, как и всегда, отвернулся. Он не подпускал Даниэля, плохо ел, а во время выгула бродил вокруг могилы, словно всё понимал. Медленно опустив руку, Даниэль налил коням побольше воды и, разогнувшись, выронил ведро. Он видел, как в полумраке среди деревьев плывут десятки могильных огоньков. Они вспыхивали, освещая снежную гладь потусторонним сиянием, хаотично двигаясь меж стволов, замирая и возобновляя свой путь. Лес по-прежнему молчал. Сердце Даниэля болезненно заколотилось, отдаваясь во всём теле, и он бросился к могиле, в изголовье которой теперь стоял крест, неумело сбитый из досок. Марлоу рухнул рядом с ним на колени, настороженно наблюдая, словно мог что-то противопоставить самой тьме. Один из огоньков оторвался от прочих и повернул в сторону дома. — Нет, — прошептал Даниэль. — Нет, ты не посмеешь… Светящаяся голубым искра приблизилась, на секунду замерла рядом с крестом и резко ушла вниз. — Нет! — Марлоу вытянул руку, пытаясь поймать огонёк, но тот прошёл сквозь ладонь, будто её не было, и исчез в мёрзлой земле. Паника так сильно сдавила виски, что у Даниэля на мгновение померкло в глазах. — Нет-нет-нет… Боже, что я наделал… — задыхаясь, пробормотал он. Тело пробрала крупная дрожь, пальцы сжались в кулаки, и на снег закапали горячие слёзы. Он предал Габриэля, воспользовавшись тем, что тот не мог ему возразить, и похоронив, согласно своим убеждениям, а не его. Как омерзительно эгоистичен он был, не выполнив его последнее желание. В груди скрутило от отвращения и чувства вины. Габриэль никогда его не простит — и будет прав. Сжав зубами и без того искусанную нижнюю губу, Даниэль почувствовал на языке привкус крови и вздрогнул, но не от боли, а от того, что снег снова осветился голубым сиянием. Могильный огонёк, от которого Марлоу в ужасе отшатнулся, поднялся из земли в том же месте и двинулся дальше. Проводив его взглядом, Даниэль уставился на могилу. Он совершенно ничего не понимал. Разве можно было найти более подходящее для порождения тьмы тело? Почему огонёк не захотел остаться? Или… не смог? Марлоу шокировано заморгал. В голове метались лихорадочные мысли. Что это могло значить? Конкретно этот могильный огонёк не смог захватить тело? Или Габриэль был в безопасности от любого из них? Даниэль должен был это выяснить. И если верным был второй вариант, то… Дыхание сбилось от волнения, голова резко закружилась от тысячи вопросов. Он должен был узнать, понять, почему так случилось. Должен был проверить ещё раз, а потом рассказать об этом кому-нибудь, чтобы убедиться, что не сошёл с ума. Шаксу, может, тот знал больше, чем любой бестиарий. Или Джонсону? А лучше им обоим. И не забыть увернуться от трости мейстера, когда скажет, как именно похоронил Габриэля. С губ сорвался истеричный смешок. Его, может, запрут в Тауэре за нарушение Устава, но плевать. Если это поможет в изучении крипт и монстров, если поможет понять, как избавиться от могильных огоньков… — Что, если я всё сделал правильно? — Даниэль оглянулся на голову вендиго, которая по-прежнему лежала у входа в дом, и повернулся обратно к кресту: — Что, если мы всё сделали правильно? Он ещё долго сидел на холодной земле у могилы Габриэля, в лихорадочном воодушевлении вслух рассуждая о криптах и огоньках, как если бы охотник мог его слышать. И, касаясь кончиками пальцев букв, глубоко врезанных в доски, он и правда чувствовал, что не один, и знал, что так будет до последнего вздоха.