Подвал

Всю дорогу до больницы Ткачев беспокоился, суетился, оглядывался, жадно, до боли в пальцах, цеплялся за бутылку с водой. Зотов, глядя на это, молча качал головой, даже не думая язвить. Уже на парковке медицинского учреждения похлопал оперативника по плечу: - Молоток ты, Ткач. Все нормально будет. Самое страшное уже закончилось. Паша покорно отдался в руки медикам, никак не отреагировал на больничный душ, потрепанную одежду, на бесконечные осмотры, уколы, капельницы. На медсестер и врачей не обращал внимания, лежал лицом к стене, иногда что-то бормотал себе под нос. Но больше ни с кем не разговаривал. В этом светлом и теплом помещении, было гораздо лучше, чем в подвале, однако желания бороться за себя и за жизнь не возникало. Катя приходила поначалу, все в том же свадебном платье, укоризненно качала головой, молчала. А потом перестала приходить, видимо, из-за действия лекарств. Плюс понемногу стали кормить, обычной больничной едой. Не самая вкусная, она казалась Ткачеву настоящим деликатесом. С одинаковым равнодушием Ткачев смотрел на забегавших коллег, хорошеньких медсестер, серьезных врачей, соседей по палате вовсе не замечал. Когда, замотанный и уставший, заглянул Савицкий, первым и единственным вопросом был вопрос про Ирину. - Как она? Рома заверил, что Зимина в лучшей палате, под присмотром врачей, что состояние удалось немного стабилизировать и после курса лечения точно пойдет на поправку. На самом деле то, что Ирина пойдет на поправку гарантий никто не давал. Врачи разводили руками, говорили, что делают все возможное и просили ждать и надеяться. Паша кивнул и улегся на койку лицом к стене. Этим он сам себе напомнил Иру – там в подвале. Что-то с ним произошло, будто затянуло в безмолвную пропасть. Роман вздохнул, мельком взглянул на часы, но не решился оставлять друга в таком состоянии. Зачем-то начал рассказывать опять про Зимину. Савицкий ничего не понимал. Было лишь ощущение, что с момента гибели Русаковой – вот уже больше года - Паша потихоньку сходит с ума. Только вот было непонятно его отношение к Ирине – то он ее собирался растерзать голыми руками, и ведь сделал бы это попадись она ему в первые часы после случайного признания Щукина. Потом спокойно, после здравого размышления, перерезал ей тормоза на машине. Теперь же в его глазах появлялась хоть какая-то жизнь только при упоминании имени «Ира». Что там с ними произошло в этом чертовом подвале? Но из Ткачева было невозможно вытянуть ни слова, а Ира практически не приходила в себя. - Ткач, ты это… - Рома, как ни старался, не находил нужных слов. - Я понимаю, что вам пришлось пережить. Это страшно, просидеть столько взаперти… Но Ира, она же не сдается, борется. И ты не сдавайся. - Да, какое мне дело до Зиминой! Отстаньте вы все от меня! Паша натянул одеяло на голову и затих. - Ну, ладно, ты это…Ткачик, ты отдыхай… Тебя выписывают через три дня. Поживешь у нас. Поспишь в одной комнате с Игорем. И это не обсуждается. Ты на больничном еще неделю. Врач говорит тебе жрачка нормальная нужна. Из Ленки, конечно, хреновый повар, но мы с соседкой договорились. Пожилая женщина, готовит супер. Слышь, Ткач? Это не обсуждается. Паша заерзал, пытаясь сдернуть руку друга на его плече, но ничего не ответил. Через три дня, когда Рома и Лена приехали за Пашей в больницу, в палате стояла сумка с вещами, а его самого нигде не было. - Да, что же это такое… Савицкий устало опустился на край пустой койки и потер руками голову. Ткачев тем временем тоже сидел на краю больничной койки, только в совсем другой больнице. Лицо Ирины было наполовину скрыто маской и ничего не выражало. Паша слегка прикоснулся к ее перебинтованной правой руке, положил на тумбочку рядом с лекарствами два ярко оранжевых апельсина и быстро вышел из палаты. Он сам добрался до Ромы и без возражений заселился в комнату к Игорю. За неделю, пока Ткачев жил у Савицких, Зимина медленно пошла на поправку. Расплакалась, первый раз увидев сына, пыталась тихим голосом успокоить маму и молча улыбалась коллегам. Но чаще спала, под действием лекарств, раз за разом попадая в замкнутое пространство – без еды, без воды, почти без воздуха, но зато заполненное давно умершими людьми. Большая часть из них отправились на тот свет с ее помощью. Заканчивались такие сны приступами, и в конце концов лечащий врач вызвал психолога. Зимина кое-как вытерпела первое общение, и дождавшись прихода Измайловой, попросила «убрать дурака любой ценой». Лена думала иначе, но спорить не решилась. Еще она не решалась расспрашивать Ирину о том, что происходило в подвале. - Лен, зачем тебе это?.. - Да, просто… Не знаю… Хорошо, не буду спрашивать. Но как вы там вообще оказались?! - Что, Ткачев не рассказал? Ира первый раз за то время, как пришла в себя, упомянула его имя. Понимала, что, если бы что-то было не так, ей бы все равно сказали. Или наоборот. Просто попросила у медсестры мобильный и набрала Пашин номер по памяти. Услышав бесцветный, но вполне живой голос, успокоилась. - Тоже молчит! Ни Роме, ни Зотову, который грозил увольнением. Ир, а с Антошиным это как-то связано? - А при чем тут Антошин? – медленно спросила Ира, уже заранее зная ответ. - Его нашли мертвым. На утро третьего дня, как вы пропали. Потом по его машине мы и наш… Ир? - Все в порядке… Кто… Антошина… нашли? Кто его?.. - Насколько я знаю, не нашли… В отдел Зимина вернулась через три недели. Почему-то не было никаких мыслей, кроме рабочих – как бы поскорее Зотов и Измайлова ввели ее в курс дела, как разрешить проблему с прокуратурой, возникшей у следствия, как разобраться с новой начальницей отдела кадров, устроившей завал в системе. За звонками, бумагами и компьютерными файлами пролетел день, наполнив кабинет мягким сумраком. После короткого стука в дверь перед ней вдруг возник Ткачев. Не здороваясь, он положил на стол свернутый в несколько раз листок бумаги. - Это письмо Климова. Вы… Вы все-таки добились своего, Ирина Сергеевна. Ирина, разомкнула сцепленные в замок пальцы, и смотря куда-то в стену, вздернула бровь. Затем не спеша открыла ящик стола и достала зажигалку. Листок вспыхнул мгновенно, что-то смутно напомнив о подвале. Но там не могло быть огня. Значит это уже потом привиделось во сне. Неважно. Последние слова Вадима медленно превращались в пепел. Вот и все… Ткачев какое-то время стоял как загипнотизированный, а потом недобро прищурился. - И это все? Даже ничего не скажите? - Что ты хочешь от меня услышать? – голос Ирины прозвучал холодно и даже зло. Слова вырвались помимо воли – он не смог сдержаться. - Вы страшный человек… Зимина вальяжно откинулась на спинку кресла и снисходительно позволила: - Иди работай, Ткачев. И все забудь. Просто живи дальше. Кожа на щеках у Паши запылала не хуже письма Климова – то ли от злости, то ли от стыда, то ли от возмущения. Он ринулся к двери, но остановился, с размаху впечатав в нее всю пятерню. Ну, не может быть человек такой сукой! Не бывает так! Одним рывком вырвал из кресла так, что затрещали швы на кителе. Отбросил к стене, прижимая за шиворот. - Ну, почему ты такая?! Почему?! Я же видел тебя там… видел тебя там настоящую! Ирина, нисколько не изменившись в лице, смотрела на него все так же холодно и презрительно. - Ну и что ты там видел? Что я паука испугалась или сама до горшка не могла дойти? Это по-твоему настоящее? Не будь дураком, Ткачев. Убери руки и вон отсюда! - Дрянь! Сам не понимая, что делает, Паша коротко размахнулся и хлестким ударом опустил руку на мягкие, полные губы. Другой рукой удержал ее от падения, и застыл, смотря, как цвет кожи сливается со стеной и как на подбородок стекает красная струйка. Ужас происходящего не осознавался, он просто повис тишиной между ними, прерываемой лишь тяжелым дыханием. - Пусти… Зимина вернулась в кресло, откинула голову и закрыла глаза. - Паша, что ты хочешь от меня? Как мне жить настоящей? Если я… сниму всю эту кожу бронированную… там голое мясо и раны, понимаешь ты это?! Паш… это больно… Да, я умру на следующий же день! Сама себя пристрелю! Я знаю, что виновата. А что делать? Поэтому я тебе и говорю, забудь и живи дальше. Хочешь… Хочешь, уходи отсюда? Я дам тебе денег… много денег… уезжай куда хочешь… делай, что хочешь…Начни жизнь заново. Это не потому что я виновата… И я не откупаюсь от тебя. Я правда хочу, чтобы у тебя все было хорошо! Паша, я правда этого хочу… Паша! Дверь за Ткачевым захлопнулась. В кабинете было уже совсем темно.