Подвал

- Прокатимся кое-куда? Вы же меня не боитесь? Ирина на мгновение замерла, явно оторопев от неожиданного появления Паши и тем более от его слов, но быстро взяла себя в руки и демонстративно усмехнулась. - Куда прокатимся? - Не буду врать, что нас зовет Савицкий. Я зову вас. - Для чего? - Поговорить нужно. - Мы разве еще не все друг другу сказали? Зимина не знала, улыбнуться ей или нахмуриться. С тех пор как Паша все узнал, а особенно после подвала, он стал вызывать в ней странное чувство, которое трудно поддавалось объяснению. Ирине лишь одно было ясно – оперативник странным образом умел, что называется, разводить ее на эмоции, его слова и действия имели способность проникать через стену равнодушия, которую она возвела вокруг себя. Вызвано ли это было чувством вины перед ним, или чем-то еще? Ира поняла, что не может изобрести ни одной причины, чтобы отказать Паше, а еще больше не хочет показать ему свой страх, и поэтому с деланным безразличием пересела в машину. Больше не произнеся ни слова, Паша сделал громче музыку, и они выехали с территории отдела. Перед глазами, вместе с серым полотном дороги, проносились, словно по заказу, кадры. И везде присутствовала Ирина. Вот она в отделе, что-то говорит, то в подвале, совсем другая и настоящая, то на складе, во время их собраний, то на сцене в парадном и с наградой, или в кабинете, когда ударил – растерянная и безвольная. Ткачев покосился на начальницу – она умела скрыла макияжем синяк и отек, так что наверняка, никто не догадался, но по тому, как она при разговоре иногда слегка кривила губу и пару раз дотрагивалась до нее пальцами, Паша понимал, что ей больно. Вот так же и со всем остальным – остается только догадываться… Зимина нарушила молчание на первом перекрестке. Задала вопрос без особой надежды на искренний ответ. - Куда мы едем? - Много будете знать, Ирина Сергеевна… - усмехнувшись, Ткачев снова занялся дорогой. Еще минут сорок они ехали по пробкам, однако Паша никуда не спешил. Все шло по плану. Пока они доедут до нужного домика, он успеет довести Ирину до кондиции и эффект будет сильнее. Музыка раздражала Ткачева, била по ушам, вворачивалась в виски, но создавала иллюзию, что он среди людей. Не в тишине. Ее с некоторых пор Паша не переносил категорически. Даже плеер завел и наушники, лишь бы избегать тишины. Первое время после выписки ему реально «рвало крышу», не мог находиться в закрытых помещениях один, не пользовался лифтом, в доме открывал все двери, кроме входной, поход в магазин ненадолго выводил из строя – такое количество еды вызывало первобытно-детское желание купить все. Однако более весомым и страшным открытием для Паши стало другое. Он понял, что вообще не может без Ирины. Зависимость. Необходимость в ней казалась какой-то болезнью, аномалией, сбоем в программе. Без Зиминой Ткачев чувствовал себя странно потерянным. Но стоило лишь оказаться в компании полковницы, то начиналось раздражение и что-то еще, сложно опознаваемое. *** - Вот и приехали, - Ткачев заглушил мотор, удобно припарковавшись возле особняка. Светло-серые стены, темная крыша и такие же ворота – выбором Паша остался доволен. Сейчас он наблюдал за произведенным эффектом – Ирина заметно напряглась. – Будет не больно, обещаю. За три года «жизни» без хозяев, дом не стал хуже, все было ухоженно, немного запустело, но в целом, очень прилично. Они вышли из машины и Паша повел «свою» гостью в открытые ворота, попутно отключая телефон. Ирина внешне спокойно стояла у дверей, пока он возился с ключами. Затем все-таки спросила: - Для чего мы здесь? - Я же сказал – поговорить. Заходите. Он с трудом удержался от того, чтобы не подтолкнуть ее в спину. Но потом все-таки схватился пальцами за плечо, направляя ее в сторону лестницы, вниз, к подвалу. - Давайте вот здесь еще посмотрим. – Он намеренно повторил ее фразу, и она сама, конечно, тоже ее помнила. - Ну, ладно, Ткачев, это уже не смешно! Паша с удовлетворением отметил, как Ирина шарахнулась от лестницы, как побледнела и, видимо, приготовилась сопротивляться. Внутри одновременно кольнула жалость и зажглось желание додавить ее. - По-вашему, до этого что-то было смешным? - Не цепляйся к словам… Ткачев перегородил собой дорогу к выходу, блокируя женщину и даже заставив ее отступить на два шага. - Ирина Сергеевна, вот если вы действительно поймете, что я хочу вас убить, что я непременно сделаю это - найду способ и сделаю- что вы предпримите? Постараетесь меня опередить? Или все-таки еще раз попытаетесь откупиться? Климова то больше нет, так что вам, как и с Катей, опять самой придется… Кстати, а от нее вы пытались откупиться? Почему не попробовали? Они так и остались на лестнице – добротная, деревянная, с широкими перилами, она вела вниз, туда, где был подвал, и куда-то наверх. Комнаты из коридора были закрыты. Зимина присела на ступеньку. - Ты пытаешься превратить мою жизнь в ад. Не старайся особо. Она уже давно в нее превратилась. Смерти я не боюсь, ты у меня уже спрашивал. Но боролась и буду бороться за свою жизнь, потому что у меня есть сын. Кроме меня, у него только бабушка. Как то так, Паша… Что-нибудь еще и зачем для этого нужно было ехать в такую даль? Ткачев почувствовал, как жалость и симпатия начали одерживать вверх, поэтому поспешно добавил: - У Катиной мамы кроме нее тоже никого не было… - Да, отстань ты от меня со своей Катей уже! Хочешь знать, как часто я о ней думаю? Каждый день! И твои добрые напоминания мне не нужны! Но она не была маленькой беззащитной девочкой. Она была взрослой женщиной, офицером полиции и сделала свой выбор. Я ее ненавижу за это, потому что она умерла, а я тут…сижу и слушаю тебя… Паш, да ты и сам все понимаешь. Понимаешь, что сидел бы сейчас в колонии где-нибудь в Мордовии, вышел бы оттуда лет под 40, устроился охранником на склад, хлестал дешевую водку и думал бы о том, как сложилась жизнь твоей единственной и неповторимой любви. Сколько детей у Катеньки, стала ли она уже майором или даже подполковником? - Ну, хватит! Хватит уже! - Что, ударишь меня опять? Запрешь в подвале и будешь морить холодом и голодом? Еще раз хочешь навести на меня ствол и прочувствовать прикольность момента? Понравилось? А может ты принес с собой фотографии Кати, Олега, Вадима? Давай, посидим, вспомним. Что тебе нужно, я не понимаю?! Денег? Я же уже предлагала… Подожди… Может ты хочешь поторговаться? Так, я не буду торговаться, Паша. Просто назови сумму. Если в моих силах, это все твое. Наличными или на карточке, как хочешь. Предположение Ирины, которое для нее показалось самым вероятным, самым логичным объяснением его действий, обожгло самое сердце. Но собственный стыд Павел привычно направил против Ирины. - Какая же ты… дура! Зимина вскинула бровь и усмехнулась. Она не понимала, как позволила Ткачеву так с собой обращаться – обзывать, попеременно переходить на «ты», надсмехаться, применять физическую силу… А еще лезть с поцелуем, обнимать, утирать ее слезы и даже раздевать… Но, ладно, это все обстоятельства, тогда они были сами не свои. Но, что же сейчас? Что ему нужно? И почему она на брошенное в лицо ругательство сидит, действительно, как дура, и еще чему-то усмехается? Может из-за того, что сейчас, в этом непонятном доме, при непонятных обстоятельствах ей намного лучше, чем в собственной квартире, одной в своей комнате, наедине с дурацкими книжками и въедливыми мыслями? - Согласна. Да, дура. Я пойду, хорошо? Ирина привстала, потянулась за сумкой, но Паша бесцеремонно вырвал ее из рук женщины. - Никуда ты не пойдешь. - Господи… Зимина безропотно позволила отобрать сумку, снова опустилась на лестницу и закрыла лицо руками. Ткачев присел на несколько ступенек ниже. - Если я скажу, что хочу? Если я скажу, что хочу тебя? Что ничего и никого так сильно не хотел? Что хочу зацеловать тебя и …хочу тебя… хочу по-всякому… Что я не дам тебе уйти из этого дома, пока не получу того, что хочу? Что, если так? Ткачев благодарил Бога, что ее глаза были в этот момент закрыты и понимал, что больше не сможет заглянуть в них. Теперь дороги назад не было. Паша развел руки женщины в стороны, освобождая путь к губам, впился в них с яростной силой, и только после невнятного протеста вспомнил, что на них синяк. - Прости… Паша жадно притянул Ирину к себе и одновременно все сильнее впечатал в перила, руки сами скользнули под китель, поближе к горячей коже. Ввинтил колено между ног, заставляя их раздвинуться и оголить бедра. Одной рукой нашел ее маленькую ладонь, переплел пальцы, чуть сжимая и зная, что из-за колец ей это больно. Она снова была под властью его губ и тихо стонала – то ли от боли, то ли от возбуждения. Паша уже не мог остановиться, чтобы разобраться.