Подвал

Проволока была слишком мягкой и гнулась, выскальзывая из отверстия для ключа. Савицкий, разорвав рубашку на четыре лоскута, смочил импровизированные маски водой и нацепил на каждого, начиная с Зиминой. Когда завязывал дрожащими пальцами тряпку на рыжих волосах, глаза Рома и Ирины встретились, и майор прочитал немую просьбу. Просьбу не вешать на ее душу перед смертью еще больше тяжести и греха. Лена кричала, визжала и упиралась, как разъяренная кошка, но Савицкому удалось вытолкнуть жену наружу. Около выхода, в полосе огня, на женщине загорелся край кителя. Фомин сбил пламя, прижал к себе бьющуюся в истерике Лену, и понимающе кивнул Роме. Савицкий и Исаев тут же бросились обратно в здание. Ткачев, в исступлении пытался разбить крепление наручников осколком кирпича. В наползающем коричнево-сером тумане, который выедал глаза, сквозь завесу слез, опер ничего не видел, и не понимал, что попадает не только по железке, но и по рукам Ирины. Боль снова и снова возвращала ее в реальность, которая должна была закончится очень скоро, но все длилась, как адская вечность. Паша не слышал сзади шагов, не почувствовал удара в область затылка, происходящее для него просто выключилось. Прежде чем подхватить друга за плечи, Рома дотронулся до Ирины, попытался прошептать: «Прости нас», но губы не слушались, да и Зимина его бы вряд ли услышала. Как только Савицкий и Исаев выволокли Ткачева на улицу, из-за поворота возник ухмыляющийся Быстров. - Я знал, что вы сделаете правильный выбор.