Подвал

Матери и сыну Зиминой сообщить о случившемся все-таки пришлось, потому что на пятый день придумывать все новые объяснения, почему Ирина не звонит родным, становилось все сложнее и сложнее. К счастью, к тому времени полковница пришла в себя и начала дышать сама. Но тут, как сказал Максим Иванович, начались какие-то проблемы с легкими, и визит посетителей к ней все откладывали и откладывали. Впрочем, первыми гостями все равно стали следователи из СК. Потом пробились Карпов и Измайлова с Савицким. Едва зайдя в палату, Стас присвистнул и выругался. С двух сторон закатанная в гипс, с повязками на каждой кисти, вся в каких-то трубках и зажимчиках, Зимина полусидела, откинувшись на подушку, несколько раз сложенную под головой, настолько худая, бледная и вся какая-то прозрачная, что ее едва можно было отличить от больничного постельного белья. Даже рыжие волосы и те как-то поблекли, а веснушки исчезли вовсе. - Зиминух, ты прям как моль, что я вчера застукал на своем свитере. С зимы в шкафу валяется, все никак не постираю. Хреново, одним словом, выглядишь. - И я рада тебя видеть… всех рада… - Ирина улыбнулась и задержалась глазами на Карпове. Он прочитал в ее увлажненных темных зрачках все что она хотела бы сказать словами и без свидетелей, но они никогда не умели разговаривать на нормальном языке, не прибегая к помощи подколок и наигранного сарказма. Стас едва заметно кивнул и улыбнулся краешком губ. - Зиминух, апельсинчик почистить? - Нет, спасибо… - Ирина хотела приподняться, но тут же поморщилась. – Никак не привыкну, что руками не могу пошевелить… Лен, ты что плачешь? Да, прекрати ты… Измайлова разревелась неожиданно сама для себя. Все, что так долго держала в себе, вся усталость и все страхи вдруг выплеснулись наружу именно сейчас при виде Зиминой – живой, но так не похожей на себя обычную. - Ир, ты прости нас… Ир, я не хотела уходить...тогда… Ир…это все так… Мы тебя не бросили! - Лен, я не хочу это вспоминать. Все! Проехали. Лена! Измайлова! Иди сюда! Сядь рядом! Мужчины, переглянувшись, вышли из палаты. Зиминой стоило усилий повысить голос. Комната перед глазами поплыла, но она сделала несколько глубоких вздохов, заставляя себя успокоиться. - Все же уже позади. - Да, поза-а-а-ди, - Лена вспомнила свои ночные кошмары - кровь и смерть в подвале, заполненном едким черным дымом. - Зимина, какой позади?! Ты себя со стороны видела? Кощей в бинтах, ей-Богу… - Ну хватит вам! То моль, то Кощей… Мне вообще-то поддержка нужна, - улыбнулась Ирина. - Ир, ну ты, правда… такая вся, прям аж светишься… Поправляйся быстрее уже. Я уже замучилась в твоем кресле. Почему я, а не Зотов? - Привыкай, Лен. - В смысле «привыкай»? Зимина, ты уйти, что ли, хочешь? - Я думаю, мне не оставили выбора. - Ира, - потрясенно и даже как-то жалобно протянула Измайлова. - Ты же сказала, что все удалось уладить с СК… Они все-таки тебя…? - Да, нет, Лен. Все не совсем так. Приходил Грачев. Вчера. Да, не смотри на меня так, я сама удивилась. Представляешь, сам. Дело в том, что… Быстров был и у него занозой в заднице… Ну, там долгая история. Ну, если вкратце… Ну, как бы… Катя… Русакова, - лицо Ирины стало еще бледнее, чем было, хотя за секунду до этого, казалось, что это невозможно, - Русакова успела с Быстровым пообщаться незадолго до… ну ты поняла… И она ему рассказала и о нас, и также о том, кем был раньше Зотов… Видимо, Быстров и посоветовал Русаковой… Нам повезло, что… - Зимина запнулась, перевела дыхание. - В общем, Лен, Грачев сказал, что забирает Зотова… Его переводят в ФСКН. Но, пока он поработает, конечно, какое-то время. Нового начоперов пришлют сверху. Ну, а в мое кресло сядешь ты. - Я?!.. - Да, я думаю, ты прекрасно справишься. - Ир, я не хочу на твое место! А ты? – выдавила из себя ошеломленная Измайлова. - Мне еще раз предложили начальником округа. И думаю, что на этот раз отказаться не получится. - Ира-а-а… А как же Бекетов? - Я не знаю, но им вроде серьезно недовольны. Измайлова снова всхлипнула. - Ир, я даже не знаю, радоваться или грустить. - Лен, а я вот не пойму, ты с каких пор такая сентиментальная стала? Все, хватит лить воду. Позови Рому и Карпова. Еще немного поговорим, а то я чувствую, вас сейчас уже попросят. Медперсонал здесь такой строгий, что любой мент позавидует. Действительно, через десять минут в палате появилась строгая медсестра и попросила посетителей на выход. Ирина так и не решилась задать самый главный вопрос, и только в последний момент окликнула Лену, попросила у медички еще две минуты. Савицкий и Карпов, опять переглянувшись, остались в коридоре. - Лен, а… - Зимина не думала, что так трудно будет произнести его имя. Паша не приходил и ни разу не позвонил. Она лишь знала, что с ним все в порядке, но больше ничего. И не понимала, почему ее это так беспокоит, сама себе боялась признаться, хотя времени подумать и разобраться было полно. Ткачев постоянно мелькал в обрывочных, тяжелых, больных снах. И была уверена, что он был рядом с ней даже тогда, когда почти перешагнула на другую сторону, там, где не могла уже сама сделать и вздоха. Последнее, что помнила про подвал – это тоже его присутствие, его голос, его страх за нее… Измайлова все поняла. - Ир, он уволился. Подал рапорт об отставке. Его как-то очень быстро подписали. И куда-то уехал. Даже Роме ничего не сказал. Мы не знаем, где он. Зимина второй раз за встречу с друзьями сумела быстро взять себя в руки. Промелькнула мысль, что теперь точно выздоравливает. Ира усмехнулась, игнорируя острый укол боли где-то в области сердца. - Ну, может, это и к лучшему… Даже, скорее всего, к лучшему. На пригорок падали косые лучи заходящего солнца. Еще мокрая от прошедшего днем короткого ливня земля, зеленая листва, спускающаяся к воде дорожкой из полевых цветов омытая трава, сонная речная вода были настолько свежими, что кружилась голова. От этой шальной чистоты природы сладко ныло сердце. И казалось, что большой город – хоть он и был сейчас всего в нескольких километрах –с его проблемами, суматохой, жестокостью, очень и очень далеко. Быть может, даже не на этой планете. Сумерки падали быстро, сразу потянуло холодом и противно заныла над ухом мошкара. Паша не хотел возвращаться домой в темноте, и поэтому нехотя поднялся и тихонько пошел по тропинке в направлении огней, которые плясали между деревьями. Он все время вспоминал тот момент, когда на пару минут сумел прорваться к ней в реанимацию, как ему позволили взглянуть через окошко, как он ничего не увидел, кроме кусочка лица закрытого аппаратом искусственного дыхания, контуров хрупкого тела, накрытого медицинской простыней, убийственного белого цвета повязок. Он не знал, почему сделал это. Почему выйдя на воздух, в вязкую теплоту московского летнего вечера, вдруг взглянул с отчаяньем на небо и поклялся, что, если она очнется и все будет хорошо, он навсегда уйдет из полиции и начнет новую жизнь. Откуда пришла в голову эта клятва? Может хотел таким образом хоть как-то искупить свои и ее грехи, попытаться выкупить ее у смерти? Или понял, что ему нужны силы, чтобы убедить ее, чтобы вытянуть их двоих – таких не похожих и не простых. Ее признание тогда в кабинете, когда ударил наотмашь по отдающим приказы полным губам… Про то, что она не сможет жить без своей бронированной кожи… Паша, что ты хочешь от меня? Как мне жить настоящей? Если я… сниму всю эту кожу бронированную… там голое мясо и раны, понимаешь ты это?! Паш… это больно… Да, я умру на следующий же день! Сама себя пристрелю! Я знаю, что виновата. А что делать? Поэтому я тебе и говорю, забудь и живи дальше. Хочешь… Хочешь, уходи отсюда? Я дам тебе денег… много денег… уезжай куда хочешь… делай, что хочешь…Начни жизнь заново. Начни жизнь заново?