До будущего

После слов врача в кабинете воцаряется гнетущая тишина, давящая на плечи, а потом Робин сцепляет руки в замок и спрашивает, чувствуя, как внутри всё трясётся: - Сколько… сколько мне осталось? Бета в белом халате похлопывает по папке с анализами и, поджав губы, качает головой, что-то подсчитывая. Робин не торопит, он обводит взглядом толстые томики на стеллаже и чуть запылённый фикус в кадке, на мгновение задерживается на часах, висящих на стене, чтобы снова посмотреть на лицо врача, который должен будет отмерить ему оставшийся срок. Слова Саймона Бридли, профессора с мировым именем, ударяют куда-то в солнечное сплетение и оседают слезами на ресницах. - Чуть больше трёх месяцев. Если завтра ты ляжешь в клинику и ежедневно будешь проходить малоприятные процедуры, съедать горсть таблеток и проводить по паре часов под капельницей, то сможешь протянуть полгода при самом благополучном исходе. Омега снова обводит взглядом небольшой кабинет и спрашивает, отчаянно желая узнать правду: - Почему так получилось? Бета встаёт из-за стола и подходит к огромному окну, отодвигая пластинки жалюзи: - Ты с первой течки сел на подавители. И с семнадцати лет убивал желания своего тела. - Я делал перерыв на два года, когда учился в университете и встречался с альфой, - в голосе омеги отчаяние, которое невозможно скрыть. - Робин, что ты знаешь об устройстве организма омеги? Скорее всего лишь то, что вам преподавали в школе на уроках анатомии и полового воспитания. Ещё в прошлом столетии первая течка начиналась у омеги в восемнадцать-двадцать лет. Сейчас же уже и в четырнадцать не редкость. Вы садитесь на подавители, чтобы окончить школу, университет, найти достойную работу, создать материальную базу, хотя для вас созданы отели любви, а контрацепция шагнула далеко вперед и составляет почти сто процентов при правильном использовании. Ты с семнадцати лет сопротивлялся природе, задавливая свою омежью сущность, и сейчас твой организм сдался. Омега кивает, всё ещё не до конца осознавая, что выхода нет: - Если бы я перестал пить подавители… - Теперь уже поздно думать о том, что было бы, если бы. Если не хочешь ложиться в клинику, то просто проживи оставшееся время так, как всегда мечтал. Сделай то, что всегда хотел сделать, займись тем, на что не хватало времени. Робин смотрит на криво завязанный поясок белого халата и крепче сцепляет пальцы: - Как я пойму, что… уже совсем скоро? - Головные боли станут чаще, ты будешь постоянно чувствовать усталость, а бессонница сменится сонливостью. А потом, однажды, ты просто не проснёшься. - Мне будет больно? – Робин прикасается к горлу, пытаясь проглотить застрявший комок из слёз и жалкого хныканья. - Скорее всего, нет. Я выпишу тебе рецепт на болеутоляющее, но если головные боли станут нестерпимыми, тебе лучше приехать к нам. Омега кивает, пытаясь осознать то, что у него есть чуть больше трёх месяцев перед тем, как он умрёт. Робину Трейси всего двадцать семь, и ещё вчера он был уверен, что впереди у него вся жизнь. - Чем бы вы занялись, если бы у вас осталось примерно сто дней до конца? Бета снимает очки и устало смотрит на пациента, стоящего у двери: - Забрал бы семью и уехал в деревню. Рыбачил бы с сыном, пил красное домашнее вино и рассказывал сказки внукам. Омега кивает и тихо прикрывает дверь, держа в руках листочек с рецептом. Сжатая внутри пружина из внутренностей постепенно закручивается всё туже, и омега сжимает зубы, надевая плащ и беря свой зонтик. Реальность обрушивается на Робина в тот момент, когда он выходит на улицу, и моросящий дождь бьет по лицу мелкими противными каплями. Что-то лопается в груди, когда пружина раскручивается, ударяет по сердцу и нервам наотмашь, заставляя признать, что у него нет будущего. Есть лишь примерно сто дней до конца. Трейси стоит под дождём, позволяя каплям стекать по лицу, и смотрит на небо, где серые тучи неторопливо ползут куда-то вдаль, затягивая город сыростью и туманом. Тяжелая деревянная дверь хлопает за спиной, пропуская очередного пациента в клинику, а омега переводит взгляд на стоянку, где его ждет автомобиль. Маленькая клеточка, которая увезет его в клеточку побольше, называемую квартирой. Сейчас омега жалеет о том, что последний год не обращал внимания на головные боли, бессонницу и потерю аппетита, списывая все это на последствия работы. Головная боль глушилась таблетками, бессонница купировалась снотворным, а на еду не тратилось лишнее время. Робин смотрит на свои мокрые кисти рук, судорожно сжимающие в руках зонт, и осторожно разжимает пальцы, чтобы достать ключи от машины из кармана. Ему хочется забиться в нору как больному зверю, чтобы никто не видел его слез и не слышал его воя. Воя тоскливой обречённости, в которой не виноват никто, кроме него самого. В семнадцать он хотел поступить в университет и стать великим сценаристом. Сегодня ему двадцать семь, у него есть награда Киноакадемии за лучший сценарий к сериалу и сто дней до конца жизни, потому что организм решил сказать «стоп». Дома Робин скидывает ботинки и, не снимая плаща, садится за свой ноутбук, забивая в поисковик название своего недуга. От надежды трудно избавиться даже после того, как слова профессора находят своё подтверждение в интернете, среди многочисленных статей и работ учёных со всего мира. Омега скользит глазами по строчкам форума, где общаются между собой люди с таким же диагнозом, и выцепляет какие-то отрывки из мешанины фраз и смайликов: «Всегда мечтал полетать на дельтаплане», «Я хочу успеть достроить дом», «Записать песню на свои стихи и выпустить альбом». Он стягивает сырой тяжелый плащ, а потом ложится на середину бежевого паласа, щекой чувствуя жесткость ворсинок. Позавчера он сдал последний сценарий своему агенту и отправился в клинику, желая узнать, чем вызваны постоянно нарастающие головные боли. Омега надеялся, что ему просто выпишут очки и витамины, но действительность оказалась куда страшнее и больнее. - Робин Трейси, что ты хочешь успеть сделать за сто дней? Голос странно звучит в тишине огромной квартиры, и омега вытирает слезу, катящуюся куда-то в ухо. Робин не хочет ничего, он готов лежать на своем паласе в пугающей тишине и ждать конца.