***
— Светлана Олеговна, правда, что у Вас сегодня День рождения? — это был ухмыляющийся новенький сотрудник, который еще не понял, насколько бесполезно было привлекать мое внимание такими дурными способами. Я пробурчала что-то невнятное, перечитывая и исправляя отчет на подпись боссу. Все должно было быть идеально, но этот парень своими очевидными намерениями раздражал. — Может быть, поужинаем с Вами сегодня? Только вдвоем, — он заиграл бровями, а я подумала, что регулярно вижу столь наглых мужчин и, возможно, именно поэтому не хочу с ними отношений. — Нет, благодарю, — ответила, не отрываясь от бумаг. — А если подумать? — он наклонился, загораживая обзор. Я скрипнула зубами. — Нет. — Ну же, когда у тебя еще такой шанс будет? — сальным голосом заговорил он, начиная водить рукой по моей спине. Главное, не разжечь конфликт с участием физического насилия. С моей стороны приоритетнее, конечно же, но и обманываться не стоит. — Мне не нужны такие сомнительные шансы. А теперь заставьте себя отойти и дать мне нормально работать, — я перехватила его руку и отбросила, потому что чувство грязи стало охватывать чересчур активно. — А… — он засмеялся, — думаешь, сука, раз я подошел, то подойдет другой? — тут же набросился он на меня, благо я извернулась и лишь подняла бровь на его иррациональную агрессию. — Да ты, уродина, даже не накрашена! Ты должна быть благодарна мн… — Вам делать нечего, кроме как оскорблять мою сотрудницу? — суровый голос оборвал истерику. Парниша вздрогнул и аккуратно повернулся к своему начальнику. Я проводила его манипуляции ироничным взглядом. Так высокомерен и так труслив. Все такие? Пока начальник отчитывал его, я смогла стряхнуть с себя эту невидимую грязь, которая всегда остается даже от слов подобных типов, а также абстрагироваться и закончить-таки с бумагами. — Светлана, Вы в порядке? Не слушайте его, хорошо? — окликнули меня. Я мельком посмотрела на спокойного мужчину средних лет, чтобы потом вновь вернуться к бумагам. — Вот, я закончила, — я вздохнула больше от разочарования, что работы больше нет, чем от усталости, и протянула ему листы. — Не стоит волноваться. Моя самооценка не зависит от чужого мнения о моей внешности. Мужчина едва заметно нахмурился, будто был чем-то недоволен. Так часто делали люди, которые понимали, что теряют рычаг давления на кого-то через свои слова. Но он отмахнулся от своих мыслей и ответил: — Отлично. Сегодня пятница, у Вас короткий день. Заканчивайте и ступайте домой. — Что? Но… — Никаких но, — он покачал головой и безапелляционно… вышел. В его же кабинете уже ждал мой неудачливый ухажор, у которого, скорее всего, еще год не будет премии. Я даже ничего ответить не успела. Только лбом об стол от безысходности и приложилась. Несколько минут тишины. В офисе тепло и привычно, даже комфортно, но, если не уйду, вновь могут переложить работу на кого-то другого в качестве меры наказания. Для меня. Я ненавидела свой холодный дом и ненавидела бездельничать (точнее любила, но со временем начинала слишком сильно выпадать из реальности). Работа и удерживала меня в действительности, не позволяла забыться и заснуть навсегда. Точнее была более продуктивным способом забыться, забыть пустующее иное время. Неужто все-таки внеплановый выходной? И ведь на часах и шестнадцати нет. Вдох. Мама позвонит вечером. Быть может, это сделает день лучше. Выдох. Изредка я тоскую. Но чаще — вру.***
Он смотрел на меня недоуменно. Недоверчиво рассматривал, потому что я тоже безрассудно уперла в мальчика взгляд. Не доводилось раньше смотреть на него при свете, пусть и искусственном. Я встречала его преимущественно притаившимся во тьме комнаты или спящим. Порой он держал оружие (нож?), словно боялся меня (так и было). Позже игнорировал, как и я. А я не боялась. Чудно? О да. Это был мелкий брюнет в странной одежде, которая выглядела очень просто, словно у дизайнера хоть на какой-то рисунок фантазии не хватило. Синяя футболка с широким воротом выглядела откровенно неуместно в этом времени, а вот белые шорты — еще ничего. Только оружия еще не было бы. Обычный ребенок. Жутко, правда, что так страстно хочет защитить себя. Думать о том, что колющее-режущее может использоваться не только для этих целей, не хотелось. — Присаживайся, мальчик-призрак, — по-доброму растянула я губы в слабой и усталой улыбке. Усталость вообще въелась в меня, как табачный дым въедается в зависимого курильщика. Я не обращала на его холод внимания, потому что самой было тяжело что-то изображать — я сама была такой, но отчего-то это было необходимо — улыбаться. Почти завидно. Хотя по своему подростковому возрасту я не скучаю. — «Мальчик-призрак»? — приподнял он бровь, не двигаясь, хоть и с интересом поглядывая на заказанную мною пиццу. Я мимолетно улыбнулась, когда взгляд его странных черных глаз вновь съехал на еду. Я знаю, что он что-то тут частенько готовил себе. Но я пришла после обеда и до ужина. Вот и причина, по которой он здесь. — Ну, а кто ты? — я отвернулась к окну, почему-то надеясь не узнать ответ. Не был он мне нужен. Этот мальчишка был под боком уже пару месяцев и от этого было теплее. Не хотелось рушить тонкую и такую зыбкую грань иллюзий одиночества-которое-им-не-является. Я так ценила свою свободу, что даже боль от молчания, когда хочется говорить, не была такой страшной. — Кто ты, как не какой-нибудь мстительный дух, что почему-то застрял в моей квартире? — и все равно я задавала эти смешные вопросы, умышленно доводя до абсурда. В это было даже проще поверить. За окном было сыро и темно. Был конец ноября, и холод задувал куда только мог. Только вот болезненными вдохами я ощущала, что он и не уходил. Ветер трепал голые ветки, но моя душа лишилась жалости к природе — никогда не хотелось думать, как обуздать стихию и возможно ли это. На улице голые деревья и мокрый асфальт, которые не любят меня, а я, в свою очередь, находясь в бетонной клетке, и не нуждаюсь. — Я Учиха Саске. И я мститель, но не дух, — упрямо заявил он, все-таки сев на край стула. Я задалась вопросом, почему он так напряжен, но оставила это на затворках сознания. — То есть больше не мальчик-призрак, а мститель? — протянула я, разнесенная бутылки вина, которую Учиха (так ведь?) заметил только сейчас в моих руках. Ну, что поделать, обнимаю алкоголь, раз людей нет. Грех? Нет. — Саске, — повторил он. Саске. Соска. Соскин. — Странное имя. Сашка круче, — вывод запила из бокала: бутылка была тяжелой, потому я предпочитала не пить из нее напрямую, потому что была опасность выронить ее ослабшими руками. А вино-то неплохое. — Хн! Я засмеялась, смотря в потолок. Его угрожающий взгляд был действительно страшным, пугающим меня, и смеялась я из-за этого над собой. Мелкая сеточка трещинок покрывала мое маленькое серое небо над головой, которое никогда истинно не спасает меня. Я думала, что у меня есть время пойти перечитать некоторые новопринятые законы, чтобы не ударить в грязь лицом. Я трудоголик, но не идеальна по умолчанию. Жаль. Серьезно, я совсем не пьяна. Брюнет жует кусок пиццы (даже не первый), когда я наконец опускаюсь с небес на сраную землю. Когда-нибудь он, увы, уйдет. Его вернут родители, или самому наскучит сидеть здесь. В конце концов, у него наверняка есть друзья там, дома, откуда он сбежал. Уж не знаю, но раз он смог забраться сюда (может, в окно залез через дерево, может, я закрыть дверь забыла), то сможет и выбраться. — С каких пор в этом мире странные шиноби, которые вторгаются в чужие дома, — норма? — задал он вопрос, облизав пальцы от крошек. Мой взгляд его бесил, но отчего-то он ничего не предпринимал. — «Шиноби»? «Этот мир»? — я почти оживилась, даже приподнялась, до этого растекаясь на стуле. — Хм. Не важно. — Не важно, так не важно. Но тем не менее, когда твои родители тебя найдут, не подставляй меня — скажи, что я вообще тебя в глаза не видела. Я своим бездействием тебя, по сути, укрываю. Я не смотрю на него до тех пор, пока продолжительность молчания с его стороны не становится критичной. Он медленно моргает, затем наконец говорит: — Можешь не переживать. Меня никто не найдет. — О, значит розыск уже федеральный? — построила я предположение. Другой мир — другой город, нет? Или это некорректная метафора? А может, сразу уголовный?.. Он долго посмотрел на меня, поджал бледные, обескровленные губы и легко поднялся, выпрямляя спину и закладывая руки в карманы шорт. Ушел, не сказав ни слова. А я лишь развивала теорию. Чувство инерции снова вернется, когда я пойму, что в моем доме опять пусто. Раньше была мама, потом была учеба и работа, работа и учеба. Мальчик-призрак сам себе хозяин, а я успела подумать, что так сможет продолжаться.This is Gospel for the fallen ones, Это Евангелие для падших, Locked away in permanent slumber, Охваченных вечной дремотой, Assembling their philosophies Собирающих свою философию From pieces of broken memories. Из обрывков разбитых воспоминаний.
Я слушала, слепо шаря рукой по столу. Знаете ли, мне двадцать семь, а я хочу плакать. — Привет, мам. Да… как всегда. Все хорошо.***
Саске ищет пути обхода. Он хочет вернуться в свой мир. Учиха знает, что где-то здесь ходят Какаши, Наруто… о, он даже Сакуру был бы рад видеть (если бы она привела его к остальным, конечно). Но этот пышущий газами машин город был огромен. И страна эта была огромна, судя по тому, что он видел по телевидению этого мира. Весь день он проводил на улице под хенге, собирая хоть какую-то информацию, наблюдая за людьми и удивляясь, насколько здесь все мирно. Серьезно, никакой чакры. Драки на улицах выглядели просто смешно. Чтобы тренироваться, не потерять форму, приходилось уходить очень далеко в лес, дабы не обращать на себя внимание тем же огненным шаром. Однако под вечер погода становилась невыносимо холодной — ему приходилось возвращаться туда, куда его выбросило, потому что альтернативой выступали разве что нерадужные наркопритоны. Эта квартира была темной и страшной своей неизвестностью. И апатичной хозяйкой, которая приходила только ночью. Первую неделю он сбегал по ночам, опасаясь ее прихода и какой-то реакции, но однажды просто не успел смыться и закосить под предмет интерьера. Она внимательно оглядела его, пока Учиха уверенно сжимал кунай в руке, а затем махнула рукой и удалилась, закрыв за собой напоследок дверь. С тех пор он все смелее прекращал прятаться от нее. А потом просто заснул и неожиданно проснулся совершенно целым. Значит, новая соседка не желала зла. Пока что. Саске хмуро не хотел пытать судьбу, все напористей выискивая выход. Но все больше казалось, что его попросту нет.***
Я прекратила смотреть на него, как на глупого ребенка. Что-то было в нем, что делало его гораздо взрослее, возможно, даже меня самой. Однако опыта и мудрости ему никак не хватало, да — жизненных ситуаций, на которые предстояло найти управу, но никак не мудрость. Рано взрослеющие дети приносят во взрослый мир свои детские проблемы. И я такая, увы. Как с детства пообещала не прощать никого, кто мне сделает больно, так и по сей день так живу. Это порой даже больнее предательства: как бы я ни хотела раскрыть свои объятья для человека, сказать, что все будет хорошо, мои руки лишь сильнее сжимаются в кулаки. Я больше не умею. И в Саске такое отчасти, наверно, было (а может, я просто хочу видеть частичку себя в других людях?). Но, по крайней мере, человека, чье имя он порой кричал по ночам, он никогда не простит. У мальчика-призрака была своя призрачная жизнь и свои призрачные дела. И именно поэтому я никогда, просыпаясь, не шла к нему. Хотела бы я, чтобы в мои жизненные проблемы назойливо лезли? Неа. Я думала так, засыпая. И еле-еле замечая, как невидимый призрак стоит в моей комнате. Шепчет: — Я даже имени твоего не знаю.***
Саске подмывало неведомой силой подойти к ней и прикоснуться. Ну или сесть рядом. Хотя бы. Это хотелось назвать влюбленностью, но какая влюбленность, когда она с ним лишь раз заговорила. Это было неправильно, потому что он как-то успел привязаться к ней. И Саске только напоминал себе о поведении Сакуры, молясь не выглядеть также. И после кошмаров хотелось пойти в ее затемненную и этим уютную комнату, — хотя там всегда было холоднее, чем во всем доме, — где она спит, чтобы больше не казалось, что он тот беззащитный ребенок, которого сильный старший брат в любую секунду может убить, что ему есть к кому обратиться… Но правда в том, что она слабачка без чакры, а он не должен нуждаться ни в защите, ни в ком-либо вообще. Он боролся с этим чувством с самого детства, но так и не выиграл (может, еще не достаточно силен). Гремучая смесь из всего этого его злила, потому что контролировать свое тело он научился, а вот чувства — нет. Он уверял себя, что эта женщина ничем от других не отличается. Да так и было! Она просто была усталой и ближе всех. А еще ей повезло оказаться хозяйкой этой квартиры. И на этом все, черт возьми. И он не собирался узнавать ее имя.***
Но пошел снег. Неуверенно и нежданно. Я даже встала с рабочего места и негрузящего базу компьютера, чтобы подойти к окну и понять, что пора надевать мамины свитера. Прошла неделя с той пятницы, а я продолжала возвращаться к полуночи. К сожалению, зимой это делать особенно опасно: темнеет рано, двигаться из-за пуховика тяжело, отбиваться резко не получается. Так я и свалила из офиса рано по собственной воле впервые за… все время, кажется. Ну, с прошлой зимы. И это не имело скрытой подоплеки. Я не хотела больше видеться с сожителем или что-то подобное: кто знает, быть может, он не такой уж и хороший человек, как мне того хотелось. И пусть я не хочу обманываться, я все еще не умею прощать. И это все еще иррационально приносит мне боль.***
— Не ждал тебя. Резко захотелось огрызнуться. — Э? — я вздрогнула и обернулась на голос. Если бы он был женским, правда, я бы посчитала, что вернулась в те времена, когда мама отчитывала меня за опоздания. Только в тоне Саске не было сарказма. — А. Зимой я возвращаюсь раньше, — я стянула куртку, которая делала меня похожей на пухлую овечку, и повесила на крючок. Саске еще долго держал взгляд на предмете гардероба. Я, снимая сапоги, не особо думала, что говорю: — Нужна теплая одежда? Брюнет с подозрением рассматривает мои эмоции на лице, слабо кивает. — Я куплю, — тихо обещаю я. Он стоит в тени коридора, куда не попадает свет, и мне впервые как-то не по себе, пока он все-таки не проходит на кухню, зажигая по пути все лампы, ослепляя меня. Раздевшись и взглянув мимоходом в зеркало на свое раскрасневшееся с улицы лицо, я следую за ним в свою же кухню, шурша пакетом с продуктами. — Я собираюсь готовить, — передергивает он плечами, уловив мое присутствие, но не оборачиваясь. Достает ковш и наливает воду из фильтра. Освоился, надо же. — Я помогу, — пожала плечами, чувствуя уже фоновый, привычный голод. Все просто: он бы не хотел быть отравленным мной, а я — им. Так что мы просто будем смотреть друг за другом. Брюнет цыкнул, тихо; но я уловила, разгребая пакеты. Овощи убирать я не спешила, а вот сырки и всякую вкусноту запихала в уже не такой пустой, как обычно, холодильник. Разве призракам не бывает одиноко? Я быстро настрогала салат, все-таки отвоевав ненадолго место у раковины, чтобы промыть овощи, пока он варил рис, дабы сделать какое-то непривычное блюдо, название которого я не знала. Он готовил очень умело, словно всю жизнь вел хозяйство (и не страдал «подай-принеси», которое было так свойственно, к примеру, моему отцу). Молча и в четыре руки мы управились достаточно быстро, чтобы уже через полчаса сесть есть. Я никогда не была достаточно разговорчивой, предпочитая больше слушать. Только вот этот парень говорить словно и не умел, а меня спасало только знание обратного. Может, и в правду, уголовный? Так много холодного оружия… Очень странного оружия. — Что? — грубо одернули меня, и взгляд наконец оторвался с сумки с, предположительно, очень опасным содержимым. — Да вот, думаю, как называется та заточка, — я сморгнула, но все не могла сконцентрироваться на его лице, поэтому пришлось отвернуться к еде. — А еще… где все помидоры в салате? — я подняла брови, подозрительно косясь на подростка. — «Заточка»? — он поморщился от этого слова, будто оно давало по мозгам не хуже похмелья с утра, предпочитая игнорировать мой вопрос о еде. — Нож, нож, — конкретизировала я, предпочитая есть рисовые котлеты наравне с обычными — вилкой и ножом. Учиха их ел руками, морщась от моего вида едва ли меньше, чем от некоторых моих слов. — Это кунай, — буркнул он мне это с видом, будто это был один из самых тупых вопросов на свете. — Зачем ты наточил сельскохозяйственный инструмент? Кунаи же выполняли функцию чего-то между лопатой и молотком? — я дожевывала ужин, смотря, как черные глаза округляются. Да ну? — А это что, по-твоему? — нахмурился он и вытащил из своего все вмещающего кармана четырехконечную звезду. — О! Дай посмотреть! — я, бросив столовый нож, двумя пальцами взяла из его привычной хватки вещицу и покрутила, чтобы видеть отблески на полированном металле. На нем было множество царапин и даже отпечатков пальцев, что значило, что он не был одноразовым. — Эм. Я слово забыла, — стыдливо прислонила я руку к лицу, чтобы не видеть реакции Саске. И ведь знала! — Сюрикен. — Да, точно. Он с силой забрал у меня оружие и спрятал обратно, подавляя вздох. Я недолго еще смотрела на свои руки, стремясь вспомнить характеристики метательного предмета. — Ну скажи еще, что ты какой-нибудь ниндзя, — с нескрываемой иронией сложила я руки на груди, откидываясь на спинку стула. Ужин был потрясающе сытным — обычно у меня его вовсе не было. Но, натыкаясь на серьезность и враждебный взгляд, я таки выдала неверие: — Врешь! Может, это какой-нибудь «синдром восьмиклассника»? Он вроде был популярен в интернете в прошлом году. — Это неважно, — отрезал он, а я выпала в осадок. Что заставило его сейчас ответить именно это, а не покрутить пальцем у виска? Да ну. — Это очень странно, — оспорила я. — Хм. Ну, приплыли. Я ладонью протираю лицо. За окном во всю уже валит снег, и я думаю, что завтра должна отвести этого странного подростка в торговый центр, чтобы прикупить вещей и ему, и себе заодно. Все равно денег некуда особо тратить. Сильный порыв ветра резко ударяет веткой по дому. И если я вздрагиваю, то мальчишка уже успевает встать и напряженно ожидать нападения. А, впрочем… верю. Зима близка. Уже наступила. И теперь еще несколько месяцев здесь будут царить аномальные холода. — Что ж, ниндзя-мститель, меня зовут Света, — я все еще неверующе киваю своим словам и говорю это просто потому, что его имя знаю, а он мое нет. И, да, потому что я слышала его в ту ночь. — Учиха Саске, — поправил он меня, странно замерев и уставившись в тарелку. — Да, да… — я с безысходностью пялюсь в стену, и только тогда, когда он уходит, сгрузив посуду в раковину, я хмыкаю этому. Мой милый мир, который кружится вокруг работы, довольно быстро сходит с ума, а мне до этого момента было натурально все равно. И кто из нас еще ненормальный?