***
— Надень шапку. Саске хмуро прожигал дыру в моем лице, стискивая зубы и страшно щурясь. — Надень шапку, лапочка. Я не отставала в прищуре, при этом улыбаясь. — Нет, — уперто заявил он, уже исподлобья глядя на меня. — Причина? — закатила глаза я, опустив руки с вышеназванным предметом. — Это твои вещи. — Да какая разница?! Ты что такое отит не знаешь? — я набычилась и скривила губы в недовольстве. Ветровку он еще дал на себя одеть, а вот шапку с шарфом — катастрофически отказывался. Я покачала головой и уже хотела нахлобучить ее ему на голову силой, но моя рука была остановлена и с этой же силой сжата. Головной убор выпал из моей хилой хватки на пыльный пол. — Ты думаешь, имеешь право хотя бы касаться меня без разрешения? — прошипел он, резко утягивая меня на себя, уходя в сторону, — я падаю спиной на пол. — Встречный вопрос: думаешь, ты вправе так обращаться со мной? — я морщусь от боли, а потом икаю от страха, потому что он хватает меня за горло, вытаскивая из подсумка кунай. — Ты слабачка, при том очень тупая. Я могу убить тебя прямо сейчас, — и брезгливый взгляд с дегтем превосходства. Я молчу, пока мое тело сковывает с детства знакомым страхом, пока сердце пропускает удар за ударом. Лезвие опасно блестит в тусклом коридорном свете наполовину перегоревших лампочек. Я смотрю завороженно, пока слезы затуманивают картину и я перестаю видеть реальность. Пока вспоминаю, как отец точно так же однажды угрожал мне, хватая за горло и занося кулак, тень от которого падала в глаза. Истерика подбирается к горлу и вытесняет боль, обиду и даже страх. — Ну так давай, — я стараюсь изобразить улыбку, потому что если не давить из себя ее и смех, я буду просто жалко плакать. Сделай это, блять, папаня. Почему я должна страдать, потому что мама все надеется, что ты изменишься? Почему ты до сих пор не гниешь в тюрьме, а мама наконец не захочет за что-то тебя не_простить? Я должна была умереть еще тогда. — Ты точно тупая, — нахмурился он, поднимаясь на ноги. — Ненавижу его, — скулю. И плачу, схватившись руками за лицо, пытаясь остановить это хотя бы на физическом уровне. Мне все равно, что он говорит, я все равно не слышу слов за стуком крови в висках. Боже, я уже выросла, но все это так отпечаталось в подкорке, что даже время не зашлифовывает. Саске замирает, но его вопрос тонет в потоке слов: — И тебя ненавижу, потому что заставляешь переживать это вновь. Ненавижу-ненавижу-ненавижу, — всхлип. Резкое понимание, что все закончилось. Что сейчас надо встать и если не вдарить в ответ по пьяной роже, то идти дальше, игнорируя Учиху, потому что я уже путаю все это. Хотя бы. Никогда не прощу. Поднимаюсь, пошатываясь, отряхиваю незастегнутый пуховик и иду в ванную, чтобы смыть грязь с рук и слезы с опухшего лица. Всего пять минут. Я не беру запасную шапку, когда выхожу из квартиры и звеню ключами, хотя изначально все-таки предусматривала это, если он извернется от прицельного предметом гардероба в голову. Извернулся. Веду его по заснеженному направлению к метро, потому что у меня нет собственной машины и потому что он лишь только бесшумно следует за мной, а не идет рядом. Я не оборачиваюсь, я видеть его не желаю. Кажется, я снова вынужденно сосуществую с причиной моей боли. Кажется, я вновь не имею никаких видимых шансов убежать. Кажется, мне снова нужно становиться сильнее, чтобы просто выжить. В подземном переходе я все-таки удосуживаюсь посмотреть назад, чтобы понять, сколько поездок брать. Брюнет, запыхаясь, сбегает с лестницы секундой позже. Тут наконец тепло. Закрываю глаза, разворачиваясь, чтобы не ловить чужой взгляд.***
Саске думает, что он ожидал чего угодно, но не этого. Это должно было вызвать страх, крик, может, даже слепое обожание его «силы» (и такое бывало) или желание реванша, как у Наруто, но никак не такую глухую ненависть, граничащую с сумасшедшей истерикой. Ненависть, так похожую на его. Все люди этого мира такие нежные? И Саске жалел, что выбрал именно этот способ убедить ее не лезть к нему, вообще отвадить от себя. Потому что теперь он не сможет удовлетворить любопытство. Потому что он только сейчас осознал, насколько он, черт возьми, в шатком положении здесь: без денег и документов. Потому что раньше ее взгляд излучал усталую теплоту, а сейчас его даже не видно. Она не смотрит на него. Саске жалеет. Саске, да, наверное, страшно оказаться на месте брата. И прискорбно признавать, что шапка ему действительно не помешала бы.***
В вагоне я могу найти в себе силы воткнуть в уши наушники и задышать спокойно, облокотившись о ближайший поручень. Мальчик-призрак стоит напротив, закрыв глаза и напряженно бездействуя, стараясь не обращать внимание на взгляды зевак. Я представляю, как они перешептываются, порицая его за поступки, которые причиняют другим боль, но на деле, я понимаю, что их просто удивляет его легкая одежда. Вот же ж. На отца никогда так не смотрели. Он был «примерным семьянином», который умел пустить пыль в глаза всем прохожим. И это было несправедливо. Всего пара станций, даже без пересадок, и я отталкиваюсь от опоры, направляясь к выходу. Мы выходим на улицу, где завывает вьюга. Снег с ветром бьет в глаза, заставляя их слезиться, лицо мерзнет, и потому я кутаюсь в шарф, стараясь укрыться от колючего холода. Не люблю зиму, но она все равно приходит год за годом. — Сколько нам еще идти? — слышится тревожные нотки в его голосе, пока он наконец-то выравнивается со мной. Я сначала не хочу отвечать, просто кинув ему злорадствующий взгляд, но, увидев его в таком плачевном состоянии (кожа посинела, а его самого трясло), спустя секунды ответила: — Восемь минут. И, нет, я не стану жалеть его. Сам виноват. Температура за бортом была озвучена, и не мой просчет в том, что у него на плечах дурная голова, которая телу и окружающим покоя не дает. Глупый мальчик-призрак лишь сильнее закутался в промерзшую ветровку.***
— План: идешь в туалет и горячей водой прогреваешь все возможное, затем — горячая еда, — я запихиваю в рукав лишние предметы одежды, когда прохожу в здание через массивные двери, нагоняя мальчика, который на всех парах пустился в обещанное тепло указанного мною места назначения. Здесь было шумно и слабо пахло моющими средствами; мне, как и ему, приходилось перекрикивать. — Пф, — Учиха тайком грел дыханием окоченевшие руки, смотря на меня с презрением, достойным врага народа. — Я не собираюсь выполнять твои указания. — Я не собираюсь тебя лечить, если ты заболеешь, — в тон ему, ответила, складывая руки на груди и смотря точно в глаза. Если раньше я искренне желала, чтобы он был где-то рядом, то теперь хочется больше никогда не встречаться. Он такой же. И больно от осознания, что я до последнего готова была обманываться, прямо как мама. — И ладно, — прозвучало с вызовом, но не найдя в моем взгляде чего-то, что хотел, просто отвернулся: — Тц. — Ты, кажется, назвал меня тупой, но, при всем моем несуществующем уважении, все наоборот, — сухо прошептала я, однако достаточно громко, чтобы он расслышал в этом шуме. И когда он, шокированный, повернулся, я уже шагала по направлению к ближайшему туалету, рискуя потеряться в толпе. Кажется, я просто своеобразно взяла его на слабо.***
Учиха бесится, как никогда не бесился даже с Узумаки. Хватило же у него ума, уже признавая свою привязанность и зависимость от этой женщины, все равно поступить так необдуманно. Он все разрушил. Весь тот уют. Всю ту атмосферу потерянной заботы с ее стороны. И не было, по сути, важно, почему она отреагировала так бурно. Но было понятно, что если бы кто-нибудь уже просто напомнил Саске, какого это — видеть смерть своих родителей, он бы поубивал его к чертям. Но она слабачка без чакры, которая может только бежать от того, что причиняет боль. Вот только хуже будет, если она найдет другой способ бежать, нежели просто холод во взгляде и словах. Но он не может идти извиняться. И дело даже не в гордости. Просто тогда все, что он сделал, не имело никакого смысла вообще. Да, это было глупо. Но не бессмысленно. Разные вещи. Саске смотрит на бледные руки, которые горят от теплой воды. Достаточно просто разогнать чакру по каналам, и тело начинает согреваться без посторонней помощи. Другое дело, что в среде с низкой температурой это опасно: разность давлений может повредить кровеносную систему. Саске не хочет разбираться со всем этим. И хочет отмотать время назад. Это огромное здание стоит исследовать: нельзя позволить завести себя в какую-нибудь ловушку. Осторожность даже в мире без чакры не может помешать, он уверен. И оттого Учиха складывает пальцы крестом в специальной печати, заходя в кабинку туалета. Благо, людей много, и их гул заглушит хлопок техники: — Каге буншин но дзюцу. Двойник выглядит точно так же, с таким же уполовиненным резервом, которого еле хватит на огненный шар. Точно таким же недовольным и потрепанным. Но, в самом деле, клонов наследник не любил вовсе не поэтому. — Ты мудак, — короткая фраза копии была слишком предсказуема. Но Учихе было достаточно ненависти к брату и в дополнительной, к самому себе, он не нуждался. — Хенге, исследование торгового центра, — стараясь не скрипеть зубами от злости, выдал в ответ. Выругавшись, клон наложил на себя иллюзию и, не оборачиваясь, вышел выполнять миссию, петляя в людях. Кого они обманывают, являясь одним человеком?***
Верил ли Учиха в счастливые совпадения? — Саске-ку-у-ун! Ну, может быть. — Саске-тэмэ-э-э! — Наруто орет на весь торговый зал, складывая руки для скорейшего распространения голоса — в мегафон. Сакура с силой бьет его и призывает заткнуться. Сама не знает, чего хочет. Но слово «счастливое» здесь не подходило. Саске отчетливо ощущал, как засвербело в горле и захотелось поскорей сбежать от этой «команды». Тем более, что Какаши и в помине не наблюдалось. Черт. — Я чувствую его чакру, он где-то поблизости! — розоволосая выглядела как-то особенно фанатично и потому не замечала еще одного человека, подходящего к ним. А Наруто заметил: — Че тебе надо? — недоверчиво склонился он к клону под хенге, интуитивно чувствуя подставу. Саске внимательно проследил за сокомандниками, усмехнулся, и у тех мурашки пробежали по телу. И даже фанатичная Сакура напряглась, готовясь к бою. — Это странно. Средние дистанции на раз-два, а ближние… Тренируйся, Сакура, — ухмыльнулся он, и напряжение, подлетев к потолку, растаяло. — Саске-кун! — облегченно слетело с губ куноичи. — Мы искали тебя по всему городу, ублюдок! — радостно взвился Узумаки, радуясь то ли встрече, то ли возможному бою. Одеты оба были теплее его, — мрачно заметил Учиха. — Прекрати называть так Саске-куна! — Но Сакура-чан! — возражение угасло под силой удара. — Где Какаши-сенсей? — безэмоционально спросил нашедший их. Они остановились, переглянулись, — Саске невольно подумал, что они могли сработаться сильнее за это время, — и заговорили почти одновременно, но громкость блондина победила: — И это все, что тебя волнует?! — Эм, Саске-кун, сенсей разослал клонов по всем этажам, чтобы найти тебя. Сам он должен быть прямо… здесь… — она повернулась, начиная озираться, а потом вздрогнула, как и Саске, за чьей спиной оказался искомый. — Именно. Йо, ученики, — он улыбнулся своим глазом-улыбкой. Саске смог разглядеть его через плечо: маска шиноби сменилась медицинской, а хитай-атэ — повязкой на глаз. — Рад, что все в сборе.***
Я стою в очереди, но он все равно находит меня неведомым образом. Неохотно преодолеваю себя и спрашиваю, что он будет кроме горячего кофе. — Платишь ты, — полувопросительно утверждает. — Я с самого начала твоего здесь пребывания твой спонсор, спасибо, что не замечал. — Я не собираюсь ни за что извиняться или благодарить. — Твои извинения я бы все равно не приняла. А на благодарность уже плевать, — и пусть насчет последнего я нагло лгала. Я хотела бы услышать то самое «спасибо», потому что создавалось ощущение, что мной нагло пользуются. Но я сама делаю это, и иного выбора у меня уже нет.***
— Я клон, — заметил брюнет, который под хенге стал менее привлекательным, Сакура была показателем, но не перестал, по громко высказанному мнению Наруто, быть занозой в заднице. Восклицание потонуло в фразе, которую высказал учитель: — Это очень плохо. Ты можешь прямо сейчас связаться с оригиналом? — Нет, я должен развеяться, чтобы передать информацию, — хотя вопрос сенсея казался глупым, это означало, что такой способ был. И что это можно вытрясти. Саске сделал себе пометку. — А чакры на еще одного у тебя вряд ли хватит, ма-а, — почесал затылок Хатагэ. Кивком ученик подтвердил правдивость слов. — Ну так давайте подберем оригинал! В чем проблема, даттебайо! — высказался Узумаки. Сакура уже хотела на автомате ударить, но вовремя не нашла причин: — И в правду, почему бы и нет? — Потому что у меня есть несколько незавершенных дел, — Учиха поджал губы, глядя куда-то, не на них. Он ведь действительно звучит, словно ему подходит это его странное прозвище. — Что ж, тогда встретимся в центре города, на Большом Каменном мосту. Через четыре дня, во вторник. Свиток почти готов, — Какаши внимательно посмотрел на своего ученика, пытаясь найти зерно сомнений. Но Саске лишь сжал кулаки и кивнул: — Встретимся через четыре дня. Наруто не успевает остановить его, когда он бегом заруливает за поворот. А уже за ним его ожидает лишь белый дым, насыщенный чужой чакрой.***
Походив по огромному пространству, усеянному столами, Учиха первым нашел свободное место, и уже я шла за ним. Первое время мы молчали, пока поедали фастфуд, но потом сидящий напротив прервал молчание: — Ты правда была готова умереть? — безэмоционально он наблюдал за движениями моих рук, пока я подносила картошку к губам. — Я не собираюсь отвечать на такие вопросы, — тело сковало, я сжала челюсти. Слишком глубоко это лежит. Я не буду рассказывать все ему, будто это нормально и будто мне ничего не стоит. — Почему? — даже интонация толком выражена не была. — Потому что, — отрезала, резко поставив стакан на стол и почти зло покосившись на подростка, но тот не изменился в лице. Потому что он совсем меня не боится, в отличие от меня. — Я тоже ненавижу одного человека, — хмуро сказал он, а я почувствовала, что это было тем самым, что он таил в себе за замками и ширмами, называя себя мстителем. — Хм, — задумчиво протянула, продолжая слушать и критически анализировать, периодически потягивая газировку. — Потому что он отобрал у меня все, что я любил, — дополнил он, сжав кулаки. Он мог рассказать это, если бы это стало ступенькой к прежнему отношению. Кажется, он боялся этого — видеть холод. Потому что это и так уже было везде. Потому что одиночество там, где ты хотя бы знаешь, чего ожидать от окружающего мира, разительно отличается от одиночества, которое веет страшной неизвестностью. Что было бы, если бы его перенесло в другую квартиру? А если бы на холодную улицу? Что, если бы у него не было никакой психологической опоры? — Хочешь, чтобы я тебя пожалела? — жестоко предположила я, чтобы дальше объяснить это: — Это одна из тактик манипуляторов: давление на жалость и чувство вины. — Нет! — почти что шокировано повысил голос он. — Просто… Ты сказала, что ненавидишь кого-то, и меня, потому что я заставил пережить то же, что заставил пережить он. Он давил на меня моими же цитатами и искренностью. Я могла бы плюнуть ему в душу, но его монструозная сила останавливала меня. Потому я лишь огрызнулась: — Почему это важно? Тебя не касается. — Потому что это неправильно. Я… Сжимая стакан, не двигаюсь, ожидания продолжения, лишь смотря на красный поднос. Продолжай оправдываться. Он замолчал, потому что-то, что он готовился сказать, было за гранью, тем, что он не хочет и не может признать сам. Даже для всей этой ситуации. Он не хочет быть ненавидим точно так же, как его брат. — Эгоистично, — подметила я, даже несмотря на то, что он ничего не сказал. — Что?.. — А то. Ты хочешь выбрать в пользу своего комфорта, как мне относиться к этому, и к тебе в частности, — обронила я, закатывая глаза и понимая, что этот разговор может быть совершенно бесполезным. Потому что, да, он ничего не изменит. — Ты заблуждаешься. Я… я обещаю, что этого больше не повторится, — гордо заявил он, прямо смотря на меня черными глазами. Почему ему так важно мое мнение? Ну, да, я обеспечиваю его. Все, в принципе, очевидно. Экономическая зависимость во всей красе. Мой вздох: — Я хотела бы верить, но я знаю, что подобные обещания нарушаются раз за разом. Через несколько таких ты меня действительно убьешь, — сначала просто и словно обыденно, затем сорвалось на шепот. Торговый центр шумел: в выходной было много людей. Взглядом я отмечала, в какой из представленных магазинов надо пойти в первую очередь. Нужно было купить ему верхнюю одежду, что-то на смену его футболке и шортам, обувь, а мне — блузку и туфли поудобнее. Это надолго. Я ведь не умею прощать. Но отчего же это распространяется на всех и на все? Это спасло мне жизнь. И если спасет еще раз, я не собираюсь учиться. Мне просто страшно. — Тогда я не буду ничего обещать. Я докажу тебе это своими действиями, — возразил Саске. — Ты никак не сможешь меня спровоцировать. — А ты не собака, чтобы провоцировать тебя, — внезапно едко выплюнула я, подавляя то, что затронул его ответ. Отец часто говорил, что мы сами провоцировали его. И не имело значения, как: взглядом, словом. Он все равно бил одинаково сильно. — Люди тем и отличаются от животных, что должны бы сдерживать свою агрессию. — Это было делом принципа. Ты не имеешь власти надо мной, не можешь даже сказать, что носить. Это так глупо. — Принцип, который не сломает даже простой факт о том, что нужно утеплиться как можно сильнее, потому что на улице минус пятнадцать? Ты удивителен, — ухмыльнулась я, устало откидываясь на спинку пластикового стула. — Может, ты и в правду из другого мира, ниндзя? — Что, если это так? — кисло взглянули на меня. — Мне пора поверить в бога и в любовь, — отозвалась я равнодушно, доедая картошку из стаканчика. — Ты странная, — он же ничего не ел, грея руки об остывающий кофе. — Уже не тупая? Тишину глушил посторонний гул. Он опустил взгляд, задумчиво рассматривая рекламу на стаканах, замерев от чего-то, затем встряхнув головой. — Я просто хотел отвадить тебя от себя, — оправдание, но звучит правдиво. Почти странно. Но я не люблю оправдания. Все равно же не верю им. — Это всегда можно было сделать словами, — заметила я ему. — Я уйду очень скоро, — резкое тихое обещание, словно он уже сдался говорить со мной об этом. Я думаю, что это должно принять за подростковый бунт, ультиматум, но я не слышу ни единой похожей интонации, оно так не звучит. И в результате я все равно чувствую грусть: мне не хотелось бы расставаться так. Просто желания часто идут вразрез с возможностями. — Хорошо. Давай… начнем все с начала. Он встрепенулся, с готовностью смотря на меня. — Саске Учиха, — протянул он мне руку через стол. — Не настолько сначала! — я улыбнулась, понимая, что он решил разрядить атмосферу. Но все-таки подала свою руку в ответ. — Согрелся? — Пф, — воротит нос от моей ненавязчивой заботы. Я знаю, что я вру. Я обманываю даже не его — саму себя, чтобы преодолеть эту ситуацию с минимальным эмоциональным ущербом. Это — механизм приспособления. Я не смогу расслабиться, но смогу сделать вид, будто расслаблена. Это просто. Наверное. Его ладонь жесткая и мозолистая, и, когда он убирает ее, я продолжаю смотреть на свою руку, вспоминая это ощущение. Странная одежда. Под ней бинты… — Так ты правда из другого мира? — Разве я уже фактически не подтвердил это? — он почти удивленно посмотрел мне в глаза, отвечая вопросом на вопрос. — Так кто ж тебя знает, — я даже на мгновение почувствовала себя неловко, качая головой. — И… какой он? Другой мир? — это был вопрос, которым я задаюсь каждый раз, когда вижу его. Но только сейчас смогла осознать, что действительно могу получить на него ответ. — Тебе бы не понравился, — с какой-то грустью вывел он, тяжело вздыхая. Я поджала губы, неудовлетворенная ответом. — Мы пойдем наконец? — А… Конечно. У Саске осталось четыре дня.