Другой

«Спустя полтора или два года после событий, завершивших эту историю, когда в склеп Монфокона пришли за трупом повешенного два дня назад Оливье ле Дена, которому Карл VIII даровал милость быть погребенным в Сен-Лоране, в более достойном обществе, то среди отвратительных человеческих остовов нашли два скелета, из которых один, казалось, сжимал другой в своих объятиях. Один скелет был женский, сохранивший на себе еще кое-какие обрывки некогда белой одежды и ожерелье вокруг шеи из зерен лавра, с небольшой шелковой ладанкой, украшенной зелеными бусинками, открытой и пустой. Эти предметы представляли по-видимому такую незначительную ценность, что даже палач не польстился на них. Другой скелет, крепко обнимавший первый, был скелет мужчины. Заметили, что спинной хребет его был искривлен, голова глубоко сидела между лопаток, одна нога была короче другой. Но его шейные позвонки оказались целыми, из чего явствовало, что он не был повешен. Следовательно, человек этот пришел сюда сам и здесь умер. Когда его захотели отделить от скелета, который он обнимал, он рассыпался прахом…», — Разве это не волшебная история любви? Пьеро закончил читать вслух сценарий, присланный ему режиссером нового мюзикла. Они с Крисом пребывали в Канаде в те несколько дней «отдыха», который достался группе благодаря восходящей оперной звезде. Пьеро только вчера отыграл свой последний спектакль перед началом нового гастрольного тура и сейчас расслабленно лежал на диване, в то время, как Кристофер продолжал неустанно работать за столом. В Париже в очередной раз планировали ставить спектакль, основанный на бессмертном произведении Виктора Гюго и Пьеро предложили сыграть в нем роль прекрасного Феба. Будет ли сие действие экранизировано должны были решить будущие рейтинги. Кристофер скептически хмыкнул. — Величайшую трагедию ты называешь волшебной? В этом твоя проблема: чудесной может считаться лишь история со счастливым концом. Все остальное относится к жанру драмы и не стоит нашего внимания. — Ну почему ты такой чопорный?! Это ведь так красиво — умереть вместе с любимым человеком и даже после смерти сопровождать его! — возмутился Пьеро. — Ты такой мечтатель, друг мой! Жизнь гораздо сложнее. Разделить со своей любовью смерть легче, чем жить, противостоять всем напастям и выстоять, понимаешь? Жить в тысячу раз труднее и интереснее, поэтому не говори мне о том, как красивы все эти трагедии с печальными финалами, даже слушать не хочу, — тихо, но строго проговорил Крис, ни на секунду не отвлекаясь от бумаг. Пьеро откинулся на подушки и глубоко задумался. — То есть, по-твоему, — медленно протянул он после нескольких минут, — имеет значение только счастливая концовка? Добро побеждает зло, любовь перекрывает ненависть и так далее, а что насчет случая? Ведь не всегда так случается, что все заканчивается хорошо, бывают разные ситуации. — Но в итоге они все должны привести лишь к одному — человек должен быть счастлив, каждый по-своему, в разных обстоятельствах, но все же счастлив. Человек всегда успеет пострадать, а вот любить на протяжении жизни — не каждый сможет. — Ты давишь на меня своей мудростью, — проворчал Пьеро. Крис тихо засмеялся. — Я только хочу ею поделиться. Пойми, с годами придёт осознание того, насколько некоторые вещи были просты и понятны, тогда как мы уделяли им слишком много внимания. — Ты сейчас на что-то конкретное намекаешь? — Пьеро подозрительно прищурился. — Нет, а было похоже? — Кристофер улыбнулся. — Значит… ты предлагаешь мне отвергнуть это замечательное предложение? — Ни в коем случае! Я буду любоваться твоим Фебом. Только вот одно «но» имеется… — Да, придётся много времени проводить в Париже, где проживает сам знаешь кто. — Я вообще-то не об этом, — Крис закатил глаза, — видишь, ты сам все время возвращаешься к ним. Хочешь обсудить их воссоединение? — Нет, не хочу, — устало прошептал Пьеро. — Так что там за «но»? — Ах да… тебе бы французский выучить. Пьеро застонал, уткнувшись лицом в подушку. *** — Не люблю март, — ворчал Джан, повыше поднимая воротник лёгкого пальто. Алессандро, идущий рядом, громко рассмеялся. — Я же говорил, что будет прохладно. Это тебе не Сицилия. — Дело не в погоде, я просто не люблю март, — в глазах Джанлуки отражались события не столь далёкого прошлого. — Ты не прав! Ницца прекрасна весной! Ощущаешь дыхание весны? А пение птиц? Оглянись вокруг, посмотри на лица людей — весна оставляет свой отпечаток на сердцах людей, — говорил парень с энтузиазмом. Джанлука остановился и окинул взглядом набережную. — В Риме сейчас фонтаны шумят, — с улыбкой произнёс он. Алекс закатил глаза и подошёл к нему ближе. — Тогда поехали? — В Рим? Серьезно? — Я такими вещами не шучу. — Нет, март в Риме я совсем не переношу. — Тогда пойдём, хочу показать тебе кое-что. Алекс взял его за руку и потянул за собой. — Ты помнишь времена, когда я был бедным студентом, а ты заботился обо мне, оберегал. Помнишь? — К чему ты ведёшь? — они пришли на одну из самых оживлённых улиц города, где витрины магазинов пестрили многообразием элитной продукции. — Я здесь не для того, чтобы отдать тебе долг. Джанлука, которого я помню всегда носил на шее оберег, и неважно, что это было, или кто подарил его, главное, что он охранял тебя от всех невзгод и помогал жить дальше. Ты часто дотрагивался до него, когда думал, что тебя никто не видит. Но сейчас… ты грустишь, и даже я не могу вылечить того, что гнетёт тебя. Поэтому… Он повёл его прочь от людей, от шума широких улиц, туда, где в старинной лавке продавались вещи, давно вышедшие из моды, ставшие частью истории. — Хочешь, чтобы я выбрал себе что-то новое, при этом уже очень старое? — Джанлука усмехнулся, разглядывая прилавок. — Мы все черпаем силы из прошлого, глядя далеко в будущее. Джан кивнул и прошёл вглубь магазина. Алекс шёл следом за ним. — Я даже не знаю… — задумчиво произнёс Джан, пристально разглядывая различные старинные кулоны, — может у тебя есть идеи? — Да, — Алекс улыбнулся и обратился к продавцу по-французски: — Покажите нам ту вещь. В маленькой коробочке, которую мужчина достал из-под прилавка лежал скрипичный ключ, вся поверхность его была испещрена непонятными рунами. — Этой вещице несколько сотен лет, ее нашли в доме старого писателя, в Лионе, его вещи были распроданы на аукционе. Из Лиона, через товарный рынок в Бордо и Пуатье, она попала в один из музеев Парижа, откуда ее купили и привезли сюда. Не зная ее истинной ценности, владелец продал ее в этот маленький музей. Этот ключ хромированный, а надпись выбита на древнегреческом и переводится, как «обреченный служить музыке», — переводил Алекс рассказ продавца. Джанлука с интересом изучал надпись на кулоне. — Обречённый служить музыке… мне нравится, — он широко улыбнулся и с нежностью посмотрел на Алекса. — Спасибо за чудесный подарок. Когда той же ночью Алессандро вошёл в спальню, Джанлука с задумчивым видом сидел у окна и вертел в пальцах тонкую цепочку, которую они приобрели по дороге. — О чем думаешь? — Алекс подошёл сзади и положил ладони ему на плечи. — Я кажется счастлив, — Джанлука накрыл его пальцы своими. — И это плохо? — с улыбкой спросил Алекс. — Нет… просто это такое непривычное для меня состояние, что я растерян и не знаю, что делать. Он говорил тихо и выглядел потерянным. Сердце Алекса сжалось. Он медленно опустился и сел перед ним, взяв его руки в свои. — Может быть стоит принять это и жить счастливо? Сколько человеку под силу страдать? Джанлука заглянул в его глаза и увидел в них то чувство, которое долгие годы тщетно искал в других. Он наклонился и соединил их губы в долгом поцелуе. — Тогда сделай меня счастливым, — хрипло выдохнул он, поднимая Алекса на ноги и увлекая его на постель. Там, беря и отдавая, они стали одним целым, там, они разделили счастье, предназначенное для двоих, там они наконец отпустили прошлое. *** Le cœur humain peut contenir seulement une certaine mesure de la frustration. Lorsque l'éponge est saturé, même si la mer est calme, il roule ses vagues — il n’absorbe pas plus de gouttes, — голос Пьеро доносился из номера, и Джанлука улыбнулся, подходя ближе. — Черт! И сколько ошибок я сделал? Так, где перевод этой фразы, — Джан тихо открыл дверь и зашёл внутрь. Пьеро лежал на диване, скрестив ноги, и листал толстый сценарий. — Перевод, перевод… — Человеческое сердце может вместить лишь определенную меру отчаяния. Когда губка насыщена, пусть море спокойно катит над ней свои волны — она не впитывает больше ни капли, — Джанлука осторожно заглянул за его плечо. От неожиданности сицилиец подскочил. — Джан! Так убить можно, ты что! — он резко сел. Джанлука рассмеялся и сел рядом. — Да ладно тебе. Французский решил выучить? Что это у тебя? — Да я бы сам ни за что, — проворчал Пьеро. — А ты уже так хорошо знаешь этот язык? — Все благодаря Алексу. И у меня, в отличие от тебя, имеется талант. — Хей! — Пьеро пихнул его локтем в бок. — Если такой умный, тогда будешь помогать мне между концертами. — Зачем тебе это? — слегка нахмурился Джан. — Роль учить буду. Смотри, я участвую в новом мюзикле, — он протянул ему сценарий. Джанлука пробежался глазами по названию, и его брови поползли вверх. — Собор Парижской Богоматери?! Да ты шутишь! Не может быть! — Я совершенно серьезно, — Пьеро вздохнул. — А я полный ноль в языках. Поэтому давай, помогай мне. — Обалдеть! Ещё и наглый такой. А попросить вежливо? Мне надо подумать, — Джанлука листал страницы. — И кого ты играешь? Подожди, я угадаю. Ммм… озабоченного священника? — он рассмеялся. — Кстати, озабоченного священника должен играть баритон. Нет. Я — Феб, — плохо скрывая гордость, сообщил Пьеро. Джанлука присвистнул. — Ооо! Ходок и эгоист, прямо вылитый ты. Они не могли найти кандидатуру лучше, — Джан увернулся от очередного удара. — Ещё одно слово, и я убью тебя! — Хорошо, хорошо! — Джанлука быстро отскочил от дивана. — Лови, — он кинул сценарий обратно. — Это тебе Кристофер так помогает? — Да, конечно он, — Пьеро улыбнулся. — Хочет сделать из меня человека и заставляет учить язык, чтобы никто не мог отличить меня от француза. — Сложновато будет, — Джанлука покачал головой. — Но я, так и быть, помогу, мой прекрасный Феб, — он сел рядом, положил руку ему на плечо и рассмеялся. Пьеро фыркнул. — Он ходок и эгоист, не забывай. — Никогда! — Джан хлопнул его по спине и пошёл распаковывать чемодан. — А между прочим… ты бы не хотел сыграть Клода? — Пьеро поднял глаза на Джана.