***
Миссис Мо по своему обыкновению сидела у окна в гостиной, когда ее горничная Мисти, рыжая и некрасивая, но очень тихая и исполнительная девушка, вошла в комнату в сопровождении доктора. — Доброе утро, мой мальчик, — на морщинистом лице старушки отразилась искренняя радость. Кроме доктора, навещавшего ее раз или два в неделю из-за хронической болезни, мало кто заходил проведать тетушку Мо, и потому каждый визит Джейми был для нее не столько облегчением физическим, сколько духовным. — Хорошо, что ты пришел сегодня пораньше: я почти уверена, что после обеда разыграется нешуточная метель. Мисти сказала, бакалейщик поутру жаловался, что у него заныла старая рана — а это всегда верный признак. Молодой доктор, бывший уже без верхней одежды, передал шляпу гувернантке, прошел в комнату, улыбаясь — даже почти искренне — и, поддерживая разговор, занялся содержимым своего чемоданчика. Мисти на минуту задержалась в дверях, не желая так быстро уходить; взгляд ее заскользил по широкой ладной спине доктора, подходящей скорее дровосеку, всю жизнь занимавшемуся лишь физическим трудом, нежели человеку с высшим образованием. Миссис Мо, заметившая взгляд девушки, кашлянула, и та, спохватившись, тут же выпорхнула из помещения, словно вспугнутая куропатка, чем насмешила старушку. — Что такое? — доктор, устанавливавший в это время сфигмоманометр для определения кровяного давления своей пациентки, поднял голову. — Да, я знаю, аппарат выглядит странно, но мы с вами меряем давление уже не первый раз… Миссис Мо замахала на него свободной рукой: — Ох, мой дорогой, это не связано с этой страшной штуковиной, — она улыбнулась. — Разве что мне немного щекотно. Впрочем, тут уже ее мысли обрели иной ход, и она, подобравшись и неосознанно состроив особенное, этакое заговорщицкое выражение лица, какое бывает у старых любительниц посудачить о других людях, перевела разговор на другую, давно уже интересующую ее тему: — Джейми, мой мальчик, скажи: тебе не бывает одиноко? Ты живешь совсем один, на отшибе, на несколько миль вокруг нет ни единой живой души! Даже мне, старухе, на свое несчастье позабытой Господом на этой грешной земле, бывает порой тоскливо, — манометр сдавил ее худое, покрытое пергаментной кожей запястье. — Ну, а ты ведь молодой человек! В поселке хватает хороших, добропорядочных девушек, ты мог бы… Джейми сделал жест рукой, призывая пациентку помолчать, и внимательно уставился на показатели прибора. Только записав их, он позволил своему лицу и примолкшей старушке расслабиться. — Спасибо за заботу, миссис Мо, — он бледно улыбнулся, — но я к этому привык. После того, что случилось… не думаю, что я хочу видеть кого-то еще в своем доме и своей жизни. Уже в холле старого деревянного особняка Джейми, принимая из рук Мисти шляпу, обратился к девушке: — Тетушка Мо сказала, что ты слышала, как бакалейщик Сэм жаловался на больную ногу. Верно? — Да, сэр, — гувернантка потупила глаза в пол, усердно разглядывая коричневые башмаки доктора — довольно модные, хотя и уже поношенные. Она слышала, что врач-отшельник довольно неплохо зарабатывает и вполне мог бы содержать в достатке не только себя одного. — Значит, надо бы попроведать его. Ну, будь здорова! Еще некоторое время девушка через небольшую щель в дверях провожала взглядом спину бодро шагающего в центр поселка доктора, досадливо вздыхая. И почему он ведет себя так, словно почти не замечает живых людей вокруг себя? Да, она, конечно, слышала ту печальную историю с его бывшей женой, но ведь это было несколько лет назад! Одинокому красавчику пора бы уже забыть о прошлом. Она в очередной вздохнула и окинула взглядом пустынную улицу; с северных гор на городок медленно ползла тьма. Захлопнув плотно дверь, Мисти направилась вглубь дома проверить, закрыты ли все окна.***
К тому времени, как Джейми нужно было возвращаться домой, обратная дорога уже превратилась в белое, жалко хрустящее под ногой полотно: обманчивый грациозный полет снежинок, впрочем, не одурачил бы ни одного из жителей этих мест; погода во всем штате всегда была крайне непредсказуема. Именно поэтому редкие, но хлесткие порывы ветра одинокий путник расценивал именно так, как надо — как предвестников скорой метели. Сине-голубой пейзаж постепенно становился блекло-серым, и доктор старался не смотреть особо по сторонам, словно подсознательно понимая, что ему не стоит этого делать. Дом уже близко, а там уж хватит разных дел, чтобы занять себя до начала следующего дня. Ветер гулял в прериях, и шелест пучков иссохших блекло-рыжих трав словно скрадывал чьи-то далекие шаги, голоса не то людей, не то заблудившихся в белом тумане глупых птиц… Внезапно со стороны темнеющего вдали частокола низких криволапых деревьев ухнул выстрел. Один. Затем еще три. Мерещившиеся до этого доктору шаги обратились топот лошадиных копыт, странно легкий, но все равно ясно отражавшийся от мерзлой земли. Охваченный вдруг чем-то средним между страхом, любопытством и воодушевлением, одинокий путник с небольшим саквояжем, придерживая шляпу, рвущуюся умчаться вдаль вместе с участившимися порывами холодного ветра, сошел с дороги и, утопая по середину икр в снегу, пошел на звук. Что вело его прочь от дома, прочь от привычной дороги, от известного и выверенного пути в холод и неизвестность — доктор не знал, и не смог бы ответить никому, даже самому себе в тот странный момент. В усиливающемся снегопаде сквозь мягкую, но настойчиво застилающую глаза серо-белую пелену он едва разобрал перед собой два силуэта: искореженное жизнью на худосочных почвах американских прерий низкорослое полуголое дерево и — внезапно для себя — запыхавшуюся, фыркающую серую в яблоках лошадь с кровавыми потеками на боках. Темно-бордовые подмерзшие толстые нити крови ползли по подрагивающей рябой шкуре животного. Джейми поднял глаза выше и инстинктивно отпрянул назад. На спине лошади, безвольно распластавшись и ткнувшись лицом в ее шкуру, полулежал без сознания индеец в скудных национальных одеждах; спина его приподнималась еле заметно, и лишь это давало понять, что краснокожий все еще жив. Под неподкованными копытами кобылы снег расцветал яркими бутонами пиона… Времени для принятия решения у Джейми было невыразимо мало. …Последняя миля стала для доктора настоящим испытанием. Усилившийся, как и предполагалось, ветер бросал горсть за горстью снежных игл в его лицо и шею, тогда как занятые грубыми индейскими поводьями и медицинским саквояжем руки не могли держать ворот или же помочь ему использовать шляпу как защиту от ледяного кусачего ветра. Проклиная все на свете — свою профессию, свое безрассудно верное медицинским клятвам сердце, свой некогда сделанный роковой выбор — Джейми брел через ледяной ад, с трудом переставляя задеревеневшие ноги. Через несколько сотен шагов, сделанных как во сне, он наконец ввел в свой огороженный грубым частоколом двор обессилевшую лошадь и, едва ли не скрипя зубами от отчаяния — в голове его уже роились мысли, где будет лучше похоронить замерзшего и истекшего кровью чужака — потащил жилистое тело обморочного наездника со спины кобылы. Едва разбирая в пурге, где находится дверь, Джейми, перехватив все-таки еще живого раненого поудобнее, поволок его на своей спине в дом.***
Уютный потреск дров в грубовато сделанном, но без проблем исполняющем свою функцию камине наполнил маленький дом теплым светом и отблесками надежды. Быстро разоблачившись после того, как затопил печь, молодой доктор Вейдерс вернулся к своему случайному пациенту, которого он, ввалясь в дом двадцатью минутами ранее, уложил на старую заваленную шкурами кушетку. Наскоро нацепив свой старый студенческий белый халат и кое-как самостоятельно справившись с завязками на спине, Джейми метнулся к ящику с инструментами и быстро побросал их в алюминиевую кювету, не забыв прихватить и большую бутыль чистого спирта из толстого темно-коричневого стекла. Стараясь не думать о том, что, черт возьми, он творит, врач разложил свой скудный инструментарий на табурете и обратился к безвольно лежащему на шкурах телу. Его невольный пациент был по-прежнему глубоко без сознания; в ярком свете мощного пламени, которое специально развел хозяин дома, чтобы быстро протопить помещение, молодое, экзотически красивое лицо индейца казалось недвижимой маской какого-то божества с иссера-красной кожей, серьезного и задумчивого. Рвано вздохнув от волнения, доктор склонился над телом и принялся за дело. Несколько широких рваных полос от прошедших по касательной пуль он нашел на груди раненого; не заостряя на царапинах, которые быстро обработал, внимания, Джейми продолжил осмотр. Главная, самая большая и самая серьезная рана, из-за которой парень потерял много крови, обнаружилась на правом бедре. Побитая дробью, местами рваная, словно масляная от медленно, толчками вытекающей крови кожа на бедре бедняги пульсировала жаром. На лбу доктора, всегда недолюбливавшего хирургические операции, выступил пот. Необходимо удалить осколки дроби из раны, иначе о заживлении и восстановлении конечности можно забыть… если, конечно, индеец вообще выживет. Впрочем, магистральные сосуды, судя по току крови, не были повреждены, да и холод, как ни странно, сыграл на руку пострадавшему, не позволив ему потерять еще больше крови. Убрав в таз окровавленные лоскуты, бывшие когда-то кожаной штаниной, Джейми перетянул бедро жгутом и, грязно и нервно выругавшись себе под нос, плеснул, не жалея, на рану спирта. Индеец даже не дернулся. Врач, уже лучше видя, какой объем работы ему предстоит, взялся за скальпель и узкий пинцет. Почти сразу же под зубчики пинцета попал осколок свинцового шарика дроби — тут парень едва заметно дернулся, когда врач потянул прочь из раны инородный предмет; Джейми, отбросив осколок в кювету, утер чистой тряпкой лоб и постарался ускориться. Он потерял счет времени, обшаривая рваные лунки в мягких тканях, наполненные темной кровью, плескал спирт, пару раз едва не доставая пинцетом до кости и один раз случайно коснувшись мягкой, беззащитно пульсирующей стенки бедренной вены — дробь прошла совсем рядом от нее. Несчастный парень то начинал со временем стонать, почти вскрикивая от боли, то вновь погружался в обморочное забытье… наконец, окровавленный по локоть, молодой врач, уставший, как тягловой мул, в последний раз плеснул на кровавое поле спирта и взялся за иглу... Дрова в камине догорали, тусклый ровный свет, вальсирующий на бревенчатых стенах, намекал на то, что огню нужна новая порция пищи. Джейми, сгорбившись и свесив кисти рук с колен, сидел, тупо уставившись на спокойный бледный профиль совершенно незнакомого парня, которого самоотверженно спасал около получаса назад. Его перевязанная грудь мерно вздымалась и опускалась, и врач почти ощущал, как чужой молодой организм борется с ранами, и чувствовал, что индеец должен выжить. Надо сказать, сам Джейми в своей жизни очень мало сталкивался с представителями этой коренной народности; в основном это были старые бродяги либо торгаши, забредавшие на какую-нибудь более или менее крупную городскую ярмарку; о них он слышал много нелестных и даже жутких историй, однако, сам будучи приезжим, старался не сильно-то доверять слухам - консервативность и ксенофобия белых американцев была широко известна даже за пределами континента. И все-таки... кто же этот парень? Ни на бродягу, ни на торговца он не похож. Почему он оказался так далеко от резерваций? Кто и почему пытался его убить? Гудящая от переутомления голова мужчины упала ему на грудь, он слишком устал, чтобы думать. Едва найдя в себе силы подбросить еще дров в камин, он рухнул на свою кровать, расположенную за ширмой у противоположной стены, и тут же провалился в сон.***
Тяжелая беспокойная ночь, конечно же, не прошла незаметно: Джейми, обычно встававший едва ли не с первыми петухами, в этот раз проснулся почти что в полдень от голодных криков животных, стоявших в хлеву не кормленными еще со вчерашнего дня. Резко сев в кровати, он заозирался по сторонам — не было ли все произошедшее лишь дурным сновидением, бредом застуженного на морозе мозга? Увы, нет: кровавые тряпки все так же валялись в углу, инструменты и спирт в беспорядке раскиданы по столу, а на кушетке, устланой старыми шкурами — по-прежнему бессознательный, вернее сказать, теперь уже просто глубоко спящий незнакомец. Тихо поднявшись, хозяин дома вернул инструменты на свои места, отпнул тряпки подальше в угол, после чего вышел в прихожую, где умылся из ведра, и отпер дверь во двор — всю ночь он проспал не переодеваясь, так что теперь только накинул рабочую куртку, чтобы приняться за свои ежедневные обыденные дела. Как и следовало ожидать, за дверью было по колено снега; не особенно обрадованный тем, что теперь придется еще и браться за лопату, Джейми погреб по сугробам к хлеву. Голодные лошади — его рыжая Грета и серая в яблоках кобыла индейца — переругивались над пустой кормушкой, а в углу в своем загончике отчаянно блеяла коза. Не медля, мужчина взялся за работу, не забыв также о чистке лошади-гостьи от засохших кровавых разводов. Проводя щеткой по цветной шкуре, он размышлял о том, во что вляпался. Вдруг рассказы о дикости и жестокости индейцев - не просто старая страшная сказка? Как жить ему теперь в собственном доме, не опасаясь удара ножом в спину? Едва ли он подумал об этом вчера, беспечно проваливаясь в сон, будучи смертельно уставшим, но теперь этот вопрос настойчиво занимал его мысли. Допустим, сейчас индеец слишком слаб и не сможет без посторонней помощи даже выйти отлить, но потом… О том, что будет потом и как сложатся его дальнейшие отношения с горе-пациентом Джейми додумать не успел: его чуткий слух сельского жителя уловил шум быстрого приближения к его дому нескольких всадников. Прихватив с собой из сарая лопату, утопая едва ли не по колено в снегу, врач поспешил к калитке, нутром чуя, что что-то неладно; и едва он вышел из-за угла, как понял, что не ошибся — у ворот фыркали и топтались в нетерпении на месте три разгоряченные лошади, а их всадники явно меньше всего были похожи на тех, кого бы Джейми хотел видеть. Подойдя ближе, он разглядел первого — и, по видимому, самого главного. Неприятного вида мужчина лет сорока недружелюбно улыбнулся желтым оскалом в усы и начал спешиваться. Джейми его узнал. Это был Джон Кэш, достаточно известный в этих краях охотник за головами — известный как своей эффективностью, так и беспринципностью; не раз он и его парни ходили по грани закона и самоуправства, устраивая охоту на тех, кто им не нравится. Как легко можно догадаться, в эту категорию чаще всего попадали индейцы, негры и «всякие умники», пытавшиеся приструнить без пяти минут бандитов и заступиться за первых или вторых. Вальяжной походкой человека, которому принадлежит весь мир, Кэш подошел к забору — Джейми краем глаза заметил, что один из сподручных нежеланного визитера в это время внимательно осматривает снег… Впервые в жизни мужчина возблагодарил бога за снегопад и метель. Взгляд заплывших от не самого здорового образа жизни глазок Джона впился во врача. — Суровая нынче ночка выдалась, да, дружище? — отомкнув крючок калитки, охотник за головами бесцеремонно вошел во двор. Как бы ни хотелось Джейми прорычать «Я тебе не дружище, ублюдок», он решил сдержать себя. Если эти трое грохнут его прямо здесь, на свежем снегу, в его собственном дворе, то никто даже и не узнает, кто это сделал. Если его вообще найдут. — Не то слово, — процедил он сквозь зубы, пытаясь не сильно демонстрировать свою неприязнь. Кэш прошелся по двору, распинывая снег и разглядывая дом доктора. — Да-а… не спалось тебе в метель, видно? Так поздно взялся за работу… Или ты просто хозяин хреновый, а? И он разразился хриплым смехом, который тут же подхватили его сподручные; стиснув в широкой ладони черенок, Джейми с каменным лицом переждал этот странный приступ веселья. — Сначала нужно было покормить скотину. Да и торопиться мне некуда, — ровным голосом пояснил он. Внезапно бандит встрепенулся. — Скотину, говоришь? А что у тебя за скотина? — Да толком и нет ее, — немного замялся Джейми, понимая, что лучше бы заткнулся и просто отвечал на вопросы, а не пытался импровизировать в диалогах с хладнокровным убийцей. — Коза да это… лошадь. Но у нее травма ноги, и пока я ее не… не использую. — Хах, не использует. Слыхали, парни, — Джон обернулся к двум молодцам на конях, — он свою кобылу с болячкой не использует! — они снова разразились грубым хохотом. — Вот мой тебе совет, парень, — мужчина шагнул к молодому врачу, обдавая его гнилостным запахом изо рта, не знавшего зубной щетки, — если кобыла тебе не служит — лучше сразу пристрели ее. Немного пожевав свою отвислую нижнюю губу, он продолжил: — Кстати о кобылах: тебе случаем не попадалась вчера на глаза такая серая с пятнами лошадь? Возможно, с довеском. М? Запах стал уж вовсе невыносимым, и Джейми отшатнулся прочь, втягивая носом чистый воздух и пытаясь унять ускорившееся сердцебиение. Так вот что понадобилось головорезам в его дворе! Индеец! — Что вы имеете в виду? — стараясь сохранять внешнее спокойствие и показать некоторую долю удивления, проворчал мужчина. — Лошадь, серая в яблоках, и краснокожая падаль на ней — что непонятного? — вклинился в разговор самый молодой из троицы, неопрятный тип с заросшим щетиной вытянутым лицом. — Заткнись, Уэсли, когда я разговариваю! — в ответ рявкнул Джон, на что его сподручный только зло и смачно сплюнул. — Н-нет, не встречал. — Точно, дружище? Подумай хорошенько, — зыркнул на врача Кэш и, сунув большие пальцы рук в петли затертых джинсов, побрел по снегу в сторону двери дома. Сердце Джейми ушло в пятки. — Эй, послушайте, чего вам нужно? Я не видел никаких индейцев и никаких лошадей, я пришел из города и заперся в доме, вам ясно?! И мне больше нечего вам сказать, так что, — едва сдерживая дрожь рук, он перегородил дорогу к двери Кэшу лопатой и решительно взглянул в обрюзгшее лицо, — т-так что уходите. Проваливайте, черт вас дери! На пару секунд охотник за головами замер, опешив от решительности врача, но очень быстро гримаса удивления сменилась на опасное предупреждающее выражение морды матерого хищника. — Дружище, отойди на пару шагов вон туда, — он кивнул головой на угол дома, — и постой там тихо со своей сраной лопатой, пока я одним глазком взгляну, как ты обставил гостиную. Можешь даже пока ее перезарядить, я не возражаю, — издевательски хмыкнул Кэш, указывая взглядом на инструмент, который Джейми по-прежнему в отчаянии стискивал в руках. Дерьмо, вот же дерьмо! Мысли бешено роились в голове врача, стучась изнутри о черепную коробку и не находя ни малейшего решения этой чудовищно безвыходной ситуации. Сейчас матерый бандит вломится в его дом, обнаружит индейца — и лежать двум трупам тут до лета, пока кто-нибудь из города не соизволит дойти до лачуги доктора-отшельника. А ну как за ложь эти ублюдки еще и как-нибудь поиздеваются над ним перед смертью? Что же делать? Рвануть в хлев и попытаться удрать на здоровой кобыле? Рискованно, ведь двое оставшихся молодцов начнут палить, да и индеец тогда точно труп — да, даже сейчас Джейми думал о своем пациенте — к тому же, бежать ему некуда… Тяжелые сапоги Джона Кэша загромыхали по дощатому полу веранды; ватные ноги сами занесли хозяина дома вслед за ним. Охотник за головами сунул башку в комнату, огляделся, потянул носом воздух. Из-за его плеча Джейми в ужасе вылупился на лежанку со шкурами, ожидая увидеть там своего беспомощного пациента, но увидел… ничего. В первые секунды информация от зрительного анализатора о том, что индеец куда-то исчез, просто не могла пробиться в оцепеневший от паники мозг, и потому врач какое-то время просто тупо таращился в пространство — благо, Джон этого не заметил. Кэш протопал на маленькую кухню и принялся шумными глотками пить из носика чайника. Джейми же, с его дрожащими от пережитого стресса ногами, едва не сел прямо там, на пороге его импровизированной гостиной: кушетка была абсолютно, совершенно пуста — так, словно вчерашний раненый краснокожий привиделся доктору в пьяном бреду. Постепенно отходя и начиная понимать, что раненый успел куда-то спрятаться, хозяин дома постарался придать своему лицу уверенное и спокойное выражение, словно все так, как и должно быть, и расслабленно облокотился на косяк. — Ну и как гостиная? Головорез отлепился от чайника, долго, словно бы раздосадованно зыркнул на него и, выругавшись себе под нос, пошел прочь. Уже на улице, забираясь на лошадь, Кэш проворчал: — Э, любитель дохлых лошадей! Если все же увидишь того краснокожего или его клячу — скажешь об этом в городе бармену Сэму, он мне передаст. И смотри не вздумай помогать этому ублюдку! Пристрелю, — крякнув, он устроился в седле и, пришпорив лошадь и гаркнув на нее, поскакал прочь; его подельники, ударив по бокам своих лошадей, последовали за ним. Еще несколько минут Джейми провожал их удаляющиеся фигуры полным отвращения и ненависти взглядом, после чего закрыл калитку и, воткнув у входа лопату в снег, вошел в свой дом.