Бестолковая палитра

Алья была воплощением осени. Ранней осени с её пёстрыми красками, шуршащими листьями и какой-то пряной ароматной сыростью. Она, казалось, всё время искрилась и горела, но чем-то не летним. Нино казалось, что она должна пахнуть жареными каштанами и гвоздикой. Ему казалось, что она пахнет. Ему просто казалось. Потому что ничего нельзя почувствовать через экран, а вживую он её почти и не видел. Пусть даже она и сидела за его спиной. Он только глупо чесал затылок и цедил сам себе: — Чувак, ну ты даёшь… Ну что ты делаешь? Ответа не было. В наушниках отдавался бит, а он никак не попадал в ритм пальцами. Он не попадал. Но иногда попадал в объектив её камеры, и тогда осенняя девчонка пихала его локтем в бок: «Отойди — загораживаешь». Загораживаешь чужую интересную жизнь. Для неё интересную. А ты загораживаешь. Потому что не попадаешь в сферу её интересов. Нино ловил взглядом уползающие куда-то вдаль пузыри. Дутые мыльные сферы отправлялись навстречу неизбежной гибели, но при этом блестели так, как будто спешили на бесконечное торжество. Торжество, которое всегда схлопывается. Он никогда не считал себя романтиком, но это своё занятие мог бы назвать, наверно, даже философски-романтичным. Алья была воплощением осени. Ранней, за которой потом приходит промозглая сырость и неизбежный вакуум межсезонья. Когда снега ещё нет, а краски уже кончились. Он снова смотрел, как она улыбается не ему с экрана компьютера. И ему казалось, что монитор неестественно передаёт цвета. Она вообще не живая — эта синтетическая палитра. Он не удивился, что она стала именно Леди Вай-фай. Неуловимой в реальной жизни, живущей где-то в сети — в зазеркалье. Его персональная осенняя Алиса, и чудеса у неё тоже свои. Только однажды она ловила его камерой, да и то, скорее, за компанию, когда он сам стал одержимым. Просто и у лета бывают дождливые дни. Просто и у лета выгорают цвета. Тогда он выгорел дотла. И уверенности, что подобное не повторится, не было. Было веселье. Правда было. Пьянящее. Безумное. Как чаепитие у Шляпника. А вот стыд едва ли наметился. Просто потому, что даже ЛедиБаг не в состоянии вычистить всю тьму из сердца. Просто потому, что ЛедиБаг сама часть его тьмы. Тьмы его друга. Тьмы не его девушки. Она прыгает где-то там по крышам и сеет добро и справедливость, а они тут смотрят на неё, как на какое-нибудь чудо. И не видят его, стоящего рядом. Абсолютно простого. Улыбчивого. Всегда подставляющего дружеское плечо. Да, тьма за ней тянется. В том числе и в виде кошачьего хвоста.

***

Нино безотчётно отбивал ритм. Чёрт бы побрал эти дожди и это межсезонье. Не его это время. Не его. Не его девушка сейчас под зонтом пытается поймать супергероев в кадр. В который он не попадает. Алья вбегает мокрая и счастливая. И брызжет на его линялое лето осенними красками и дождём. Нино делает вид, что не видит. Нино делает вид, что не слышит. Нино делает вид. Пока у него не отбирают наушники. Не сдёргивают кепку. И не заглядывают в глаза поверх очков: — Дурень, я такое наснимала, пока ты тут сидел! — Увижу потом… — конечно, увидит, и даже не один раз. Сначала у друга, под патетические вздохи, потом будет вздыхать сам. «Что же ты делаешь, чувак? Что?» — Так я ж предлагаю из первых рук! Этого ещё никто не смотрел! «Просто сейчас рядом нет Маринетт. Вот и всё.» — Ладно, что там у тебя? — Эй, руками не трогать! Это ценные кадры! И он не трогает руками. Телефон. Алья пахнет ванильным шампунем и почему-то весной.