Канун Рождества

      Накануне Рождества в типографии было шумно: допечатывался последний предрождественский заказ, который сразу же упаковывали, складывали в коробки и отправляли к уже приехавшей машине. Кроме привычного запаха чернил и нагретых элементов печатных аппаратов, чувствовались едва уловимые нотки кардамона и еловой хвои. Майк потянул воздух носом, наблюдая за уносящим скрепленные и обрезанные брошюры Фарланом. Женские духи, едва угадывающиеся сквозь запах пота и типографского быта. Празднует не один. Скорее всего, с девушкой. Майк усмехнулся самому себе, обращая внимание на снующего рядом Гергера — он вполне по понятным причинам этим вечером обратит внимание на вино или коньяк. И вчера обращал. Было забавно угадывать по оттенкам сохранившихся за долгий день запахов недавние занятия коллег и их планы на Рождество. Действительно занимательно.       — Печать завершена, — деловито сообщила подошедшая со спины Рене, и Майк, обернувшись, кивнул ей. Оставалось заполнить необходимые для сдачи заказа бумаги, поздравить свой — он все еще не может к этому привыкнуть — отдел с Рождеством и разойтись по домам, чтобы готовить индейку и радоваться празднику.       — Хорошо. Хеннинг строчит отчеты? — После того как девушка строго кивнула в ответ, Майк расслабился, усмехнувшись. — Славно. За час-полтора управитесь?       Рене снова кивнула, слегка улыбаясь начальнику и упархивая в соседнюю комнату, откуда происходил контроль печати. Майк проводил её взглядом, накинул куртку и вышел из здания. Душно и слишком жесткое смешение запахов: здесь и хвоя развешенных на дверях венков, и чай с пряностями, и горячие листы, и духи, и пыль… Глубоко вдохнув стылый уличный воздух, Майк чихает, в последнюю секунду успевая закрыть нос.       — Не хворай, — хмыкает проходящий мимо него Райвель, от которого пахнет издательством — опять эти венки — и Эрвином. Он останавливается на несколько секунд, чтобы, едва заметно поморщившись, пожать Майку руку, а потом заходит внутрь, сразу же направляясь в комнатку, где Фарлан — давний друг, видимо — паковал заказ того самого издательства.       Телефон в заднем кармане джинсов завибрировал, вырывая Майка из не слишком приятных воспоминаний о его армейском Рождестве — единственном, которое они отмечали всей компанией: Эрвин, Майк и Найл — за последние лет семь. «Майк, что-то случилось?» — снова Рене, строгая, но чуткая и беспокоящаяся. Закариас хмыкнул в трубку: «Сейчас буду», — задумчиво почесал бородку. Да, пора домой — чего людей держать.       Получить рождественский подарок от подчиненных оказалось действительно приятно — Майк, несмотря на то, что сам организовывал небольшие презенты для Рене, Гергера, Хеннинга и Нанабы, никогда не ждал ничего в ответ. Атмосфера праздника действительно начинала появляться уже сейчас, когда Нанаба, искренне и по-доброму посмеявшись над удивлением начальника, несмело обняла его: «С Рождеством, мистер Закариас». Майк усмехнулся в усы, аккуратно приобнимая девушку за плечи: «Спасибо. Сегодня всё. С Рождеством».       Они упорхнули быстро, смеясь и разговаривая, пока шли к выходу. Майк проводил их взглядом, приближаясь к той комнате, где сейчас сидел Райвель, рассказывая что-то про неизвестную Закариасу Изабель, которая вынуждена работать прямо в праздник. Чёрч почти расстроенно пожал плечами: «Жаль, конечно, что опять не соберемся, но я бы тоже не смог. Ида пригласила на семейный ужин, хочет познакомить с родителями». Райвель помрачнел, но ничего не сказал — только сделал пару глотков из принесенной с собой термокружки, спокойно поздравил и предложил помочь. Пока его не заметили — это точно не было предназначено для его глаз — Майк отошел, натягивая куртку и подхватывая небольшую сумку через плечо. Пора домой. Райвель вышел из комнатушки спустя несколько минут, держа под мышкой один экземпляр, как всегда оставленный для него.       — Проход загораживаешь, — сдвинул он Майка в сторону, покидая типографию и останавливаясь на крыльце. Достал пачку сигарет, закурил. Редкое явление — Майк видел его таким нечасто — гораздо реже, чем Райвель приходил, чтобы помочь Фарлану или просто поговорить. Он стоял, прислонившись к стене здания, и флегматично пускал дымные кольца, наблюдая за тем, как они рассеиваются на фоне вечернего неба. Хреново ему, подумал Майк, останавливаясь рядом и пытаясь не чихнуть снова — отвратительный запах. Невольно вспомнилось, как Райвель — тот еще засранец — специально пускал дым в лицо после одной из встреч, организованных Эрвином — почти дружеских посиделок. Майку не повезло уличить журналиста во лжи, да еще и сказать это так отвратительно фамильярно: «Ай-яй, Райвель, ложью пахнешь», — что теперь он курил, казалось, исключительно при Майке, принципиально пуская дым в его сторону. И все же под маской прожженной сволочи скрывался вполне адекватный человек не без добродетели — по его статьям было заметно.       — Эй, Райв, — он наконец прервал молчание, которое уже грозило стать неловким, взглянул на Райвеля сверху вниз и едва заметно усмехнулся, отгоняя от себя дым. — Есть планы на вечер?       Райвель спокойно поднял голову, взглянул в глаза и неопределенно пожал плечами, выдыхая дым в сторону и вниз. «Рождество», — хмыкнул он, вводя код на внешних воротах и выходя с территории здания типографии. Год приближался к концу, а Райвель все еще видел кучу несделанной работы. Иногда Майку казалось, что Аккерман себя зря загоняет, но говорить об этом было не в его привычках.       — Фарлан с семьей? — Райвель нахмурился, тряхнул головой, отрицая.       — Сироты, — поделился негромко, снова затянулся полуистлевшей сигаретой. — Девушку нашел. Молодец.       Майк кивнул, снова задумываясь. О Чёрче он знал мало, еще меньше, чем о том же Райвеле, хотя работали вроде бы вместе уже больше года.       — Захочешь — присоединяйся, — Райвель знал, где живет Майк: один район, смежные улицы, единственный продуктовый и схожий образ жизни. Майк знал, что Райвель в курсе, но все равно быстро написал на какой-то завалявшейся в кармане бумажке адрес, отдал её и неспешно направился к метро. Иногда Майк удивлялся сам себе — друзья Эрвина всегда оставались для него друзьями Эрвина, и сближаться без своеобразного согласия на то Смита он не спешил. С Райвелем оказывалось по-другому: он неосознанно привлекал к себе внимание и интересовал гораздо сильнее, чем препятствовало знакомству уважение к желанию Эрвина сохранить друзей в тайне друг от друга.       В метро было шумно. Час пик еще не успел кончиться, и Майк стоял в вагоне, наклонившись, чтобы не упираться теменем в полосу ламп на потолке. Метро пахло так же, как и всегда, — казалось, только сюда еще не просочились эти вечные корица и имбирь — только затхлый воздух и ветер в отросших волосах. Вокруг люди радовались наступающему празднику, поводу собраться всей огромной или не очень семьей за ужином, сказать что-то поистине доброе. Майк взглянул на троих подростков, что-то с жаром обсуждающих в другом конце вагона: один из них пытался что-то доказать, двое других слушали. Один — внимательно, второй — не очень, постоянно поглядывая на светловолосую девушку недалеко от поручней. «Будто Найла встретил», — усмехнулся самому себе Майк, представляя на месте девушки жену детектива полиции Доука, Мари Доук. А увлеченно вещающий пацан напомнил ему Смита, который тоже любил порассуждать когда-то. Теперь это прошло: они погрязли в рутине, кто в какой, и уже пару лет не встречались даже за чашкой кофе воскресным утром. Найл отбрехивался отсутствием выходных, Эрвин уезжал на аэродром — он так и не перестал мечтать о небе.       — Привет, мам, с Рождеством, — послышался откуда-то снизу голосок, когда поезд в очередной раз притормозил и остановился на станции. — Я не смогу приехать, прости, очень хотела. Только послезавтра вырвусь. Счастья тебе, здоровья.       Майк, взглянул на табло с бегущей строкой и начал понемногу продвигаться к выходу. Тоже, что ли, матери позвонить? Он набрал номер, уже выйдя на поверхность, приложил телефон к уху, но на том конце провода так ничего и не отозвалось. Никогда не отзывалось. Уже лет пять как.       А Райвель все-таки пришел. Вручил прямо на пороге пакет из того самого супермаркета вместо подарка и, разувшись и повесив пальто на вешалку, прошел в единственную комнату. В пакете обнаружилась смесь для глинтвейна — Райвель не выглядел любителем подобного — вино, набор сырных нарезок и фрукты для того же глинтвейна. Майк пихнул в микроволновку замороженную курицу — единственное, что оставалось в доме, где он появлялся редко, предпочитая затворничеству прогулки и поездки за город.       — Ну и грязища у тебя, — почти насмешливо донеслось из комнаты, куда Майк заглянул, разобрав пакет. — Убираться пробовал?       — Пробовал, — усмехнулся Майк в ответ, расчищая стол от стопок книг и документов и придвигая его к дивану.       — Хреново ты пробовал, — Райвель стер пальцем пыль с полки для книг. — Тряпку где взять?       Майк показал. На кухне пропищала микроволновка, оповещая о том, что курицу можно теперь намазать соусом и пихнуть уже в духовку. Нарезки аккуратно переместились на большую белую тарелку, фрукты и специи — в кастрюлю с подогретым вином. Райвель чем-то шумел в комнате, изредка чихал и ходил в ванную отмывать тряпку.       — Хозяюшка, — шутливо позвал его Майк, ставя на стол блюдо с нарезкой и высокие стаканы, — завязывай.       Райвель прищурился, цыкнул и действительно скоро закончил, перемещаясь на кухню и доставая из духовки уже готовую курицу.       — Знал бы, что у тебя даже мыши вешаются… — он, ловко подцепив двумя вилками птицу, перенес ее на тарелку, выливая сверху натекший сок.       — То?       Наблюдать за ним было интересно. Чистоплотный, аккуратный Райвель, имеющий отвратительный на первый взгляд характер, казался персоной практически комичной, занимательной, и Майк не отказывал себе, следя за действиями Аккермана из дверного проёма кухни.       — Оставил бы с мышами.       Разговоров больше не было: ел Райвель не спеша и молча, продолжая осматривать комнату и примечая что-то для себя. Майк видит, как останавливается его взгляд на толстой корке фотоальбома в книжном шкафу, как он внимательно изучает корешки книг в стопке, им же самим и расставленной. Райвель ничего не спрашивает, никоим образом не выдавая своей заинтересованности. Закончив с ужином, он рассматривает самого хозяина квартиры, кажется, делая выводы о его прошлом и настоящем. Майк ловит себя на мысли, что хотел бы услышать, что о нём можно сказать исходя из коротких разговоров и внешнего вида комнаты, смотрит на Райвеля в ответ слегка лукаво, но тот молчит.       Забирая тарелки на кухню, Майк прищуривается, наблюдая, как свободно прислоняется к спинке дивана гость, как укрывается выбитым на балконе пледом, даже не подумав оставить свободный угол, и уходит, чтобы вернуться с парой стаканов глинтвейна. Если наглость — второе счастье, то у Райвеля она занимала почетное первое место. Аккерман был каким угодно, но не зажатым, как его охарактеризовала Нанаба при первой встрече.       — Недурно, — довольно хмыкает Райвель, выпростав руку из-под пледа и вдохнув теплый запах пряностей и яблок. Он не спеша делает глоток, аккуратно ставит стакан на деревянный подлокотник и закрывает глаза. Майк усмехается в усы, тоже отпивая немного и прислоняясь теменем к стене. Уже почти за полночь, и становится необыкновенно хорошо и спокойно, как не было уже давно.       — Как ты со Смитом встретился? — спрашивает Райвель после долгого молчания, за которое он, наверное, успевает придумать много версий. Майк открывает глаза и улыбается самому себе, понимая, что вряд ли хотя бы одна из них близка к реальности.       — Забавная история. Я пацаном был еще. Эрвин со мной в параллели учился и баловался баскетболом. Классика жанра: ежегодный турнир, команды от классов. Эрвина я тогда сшиб, он обе руки сломал. Когда пришел в больницу извиниться, решил отдать ему конфету — я с собой карамель таскал постоянно. В руки отдать. — Майк рассмеялся, вспоминая озадаченную мину друга. — Как-то так.       — Я бы тебе гипсом по морде двинул, — усмехнулся Райвель, сползая ниже и упираясь пятками Майку в бедро, снова потянулся за стаканом и так затих, понемногу заканчивая с глинтвейном.       — А он и двинул. Потом. Без гипса.       Райвель ничего не ответил, и в комнате снова воцарилась тишина, прерываемая только гулом автомобилей с улицы и дыханием понемногу засыпающего в уюте Аккермана. Майк пощекотал любезно предоставленную пятку, посмеялся над подскочившим на месте Райвелем и предложил постелить. В общем-то, выбор у него был чисто формально — на самом деле его все равно выпихивают в сторону ванной, а хозяин квартиры раскладывает диван и стелется. Он чувствует себя уставшим, но уставшим приятно. Райвель шумит водой в душе, а потом возвращается в комнату, все так же нагло ныряя под одеяло и оставляя — надо отдать ему должное — место с краю для Майка. Закариас усмехается в усы и уходит в душ.       Когда он возвращается и захлопывает окно — холодно, черт возьми — Райвель уже спит, отвернувшись к стене, и Майк ложится рядом, стягивая для себя немного одеяла, в которое гость завернулся, как в кокон. Забавная привычка: открывать окно, а потом прятаться едва ли не с головой во что-то теплое. Вообще, странно, что Райвель прячется во сне — он занимает гораздо меньше места, чем отведенная ему половина дивана, на которую Майк не посягает. Аккерман смутно хмурится и прислоняется лбом к спине Закариаса — это вырывает из полудремы, но ненадолго. Майк не шевелится и вскоре засыпает тоже, успев отфиксировать время на противоположной стене. Половина второго.       Утро настает поздно: за окном шумит ветер, за стеной что-то приятно пахнет, и Майк заставляет себя встать, чтобы дойти до кухни, где уже сидит Райвель, поставив стопы на второй стул и держа в одной руке чашку с чаем. С плиты соблазнительно несет кофе.       — Доброе утро, — подает голос Аккерман, ставя свою чашку на стол и поднимаясь на ноги.       — Доброе, — Майк потягивается, почти доставая пальцами до потолка. Он окидывает кухню внимательным взглядом, видя едва заметные следы чужого завтрака: несколько крошек на рабочей поверхности — делал тосты, ножик в раковине, еще не вымытый, курицей пахнет. А еще этот кофе. — Нальешь мне?       — Не маленький, сам нальешь, — отмахивается от него Райвель, ставя на стол тарелку с парой бутербродов из вчерашней курицы. Он добавляет себе чая, а потом все-таки тянется наверх за второй чашкой — встает на носки, цепляя худыми цепкими пальцами дужку. Майк непроизвольно пялится на обтянутую джинсами задницу, а потом отводит взгляд — вовремя, потому что Аккерман ставит перед ним чашку с кофе. — Вали умываться, может, не успеет остыть.       Майк слушается, ерошит большой ладонью смоляные волосы Райвеля и уходит в ванную. По возвращении его ждет абсолютная тишина в квартире и записка рядом с чашкой кофе: «С Рождеством, верзила».