Грезящий

Освещенная ранними лучами полянка пестрила и переливалась сотнями красок. Ветерок - умудренный и много повидавший на своем веку старец - нашептывал тысячу и одну услышанную в путешествии сказку под свой туманный крученый ус. Вернувшись на родину с теплого Востока, он привез гостинцы, с ароматом сухофруктов и пряностей, и теперь разносил их по своим бескрайним владениям. Да все оглядывал, неспешно переходя от деревца к деревцу и, будто заигрывая с доброй-старой знакомой, приветственно касался каждой былинки, смахивая в горсть утреннюю росу. Желтые листья, будто дети, резвились под теплым взором любимого дядюшки, хвастаясь и ожидая услышать его похвальбу, но, видно, умаялись - кружа и играясь, да прижимая подарки, без сил попадали на траву. Один лишь только маленький мальчик выбивался из общего состояния умиротворения и никак не давал себе отдохнуть. То вытягиваясь на цыпочках, то подпрыгивая, он упрямо тянул ручку вверх к насмешливо приподнятой тонкой ветви рябины, чтобы добраться до грозди сочных бардовых ягод, больше походящих на искусно ограненные рубины, так и манящие и притягивающие к себе взгляд. Казалось бы... Ну вот же она, гроздочка, вот! Ему совсем немногое нужно! Еще совсем немножко, еще совсем чуть-чуть... Выше подпрыгнуть, за что-то подтянуться, а еще лучше - скорее вырасти или... взлететь. Тихой поступью кто-то подошел к нему сзади, и, заключив в свои объятья, ловко поднял и усадил с ногами себе за шею, так, что ему сначала показалось, что он, как птичка, раскрыл невидимые крылья навстречу ветру и вспорхнул. И от этого полета в сердце загорелась радость, ведь это даже лучше так лететь, зная, что у тебя есть надежная опора из подставленного плеча и крепко обнимающих за ноги рук. Была сорвана заветная гроздь наливной медоносной рябины, такая тяжелая, свежая, самая яркая и красивая, и наверняка - самая сладкая и вкусная, и надежно запрятана за пазуху, чтобы потом ее пополам разделить, за полет одарив половиной. Ручки проворно потянулись к другим гроздям, и уже было коснулись самой пухлой и пышной, но были отдернуты. Негоже жадничать, ведь исполнилось желание: он просил всего лишь одну, и она у него уже есть. Некто внизу удовлетворенно хмыкнул, и, развернувшись к поляне, взметнув пряди свои вороные, понес его к ее середине. Там, под тенью нависшего дуба, на бесконечном и вечном шелковистом осенним ковре, привалившись к стволу, лежали и обнимались двое. Парень, больше похожий на крупного фырчащего ежика, с туманными гематитами глаз и иссиня-черными иглами-волосами, время от времени подносил к губам ручку рыжей разрумянившейся улыбчивой девчушки, и, целуя каждый пальчик, что-то шептал в ее покрасневшее ушко. С другой стороны поляны к ним приближалась еще одна парочка людей, лицами очень похожих на девчушку-лисичку: женщина, пропахшая сдобой и сотовым медом, в чьи каштановые волосы и желто-карие глаза не первый год были безнадежно влюблены лучики рыжего утреннего Солнца, и мужчина, с невозможной хитрой зеленью глаз, в прядях волос которого поселился огонь. Они держались за руки, переплетая свои пальцы, и несли по лукошку, заполненному дарами осеннего леса. Уже приблизившись к своим спутникам, мальчик увидел, как из высокой травы, да будто из-под подмышки мужчины, выскочил крупный черный пес, и, отряхиваясь, окатил всех росою, под добродушный смех собравшихся на полянке. Пес радостно гавкнул, завилял своим ершистым хвостом, и, как-то особенно подпрыгнув, обратился в кучерявого синеглазого парня, тут же угодившего в дружеские объятия подскочивших к нему "лисички" и "ежика". Мама и крестный... а с ними - папа? И должно быть, дедушка с бабушкой со стороны мамы... Мальчик нетерпеливо завозился на плече, будто готовый спрыгнуть и к ним побежать, и тут же был снят, и крепко, уютно прижат к широкой груди. Голова неопознанного пока мужчины, что, судя по росту, был здесь как и мама, с папой и крестным - подростком, подбородком легла на его вихрастую макушку, задев губами висок, а тонкопалые руки, подхватив одну из его ладошек, сомкнулись на груди. Легко и приятно, стоять так - правильно, будто было так всегда. Должно быть, этот человек именно для него какой-то особенный... "Ты нужен..." - шепчет старик-ветер. "Ты нужен!" - шуршат листья, какофонией хрустальных голосов. "Ты - нужен", - подтверждает мужчина, и именно его словам - верится. И мальчик вспоминает, что хотел подарить ему половинку своей грозди рябины. А может и целую, всю? Ему, пожалуй, и всей для него не жалко. Но дотянувшись свободной рукой за пазуху, он обнаруживает не одну, а две, ягодка к ягодке, идентичных кисточки рябины, и со спокойной душой вкладывает одну-неделимую в ладонь мужчины. И вздрагивает, ощутив на своем лбу ободряющий поцелуй. - Малыш... вам... пока еще к нам рано, - тихой светлой грустью на сердце ложится голос мамы... - Да и этому твоему дурню-крестному то же! - поддакивает отец, хлопая синеглазого под лопатки и к ним направляя. - Надеюсь, мы долго не увидимся... но будем приходить к тебе во снах. - Идите вслед за рассветом... *** Маленький мальчик лениво потянулся к уползшей за ночь подушке, не спеша избавляться от приятного состояния полудремы. Чувство дома, появившееся в этом странном, полузабытом сне, не ушло и с открытием век... Как и накануне, призрачные взрослые не спешили его будить, а о времени суток сам он мог лишь догадываться, полагаясь только на свои внутренние часы, - окна, как и все в этом доме, были прикрыты глухими ставнями и плотно зашторены, не пропускали свет и не давали через себя что-либо увидеть. И он в который раз решил поваляться еще пять минуточек. Чтобы помечтать и подумать. Только представить: ему не нужно вскакивать с первыми лучами солнца, нестись готовить еду и спешно прибираться на кухне до прихода всем недовольной тети Петуньи, которой не объяснишь, не докажешь, что крошки на столе и грязная посуда в раковине появились только во время готовки им завтрака... Чтобы потом ни с чем забиться в свой пыльный темный чулан, который не спасала никакая уборка, и наблюдать за размеренной жизнью "нормальной" семьи через небольшую щелку-зазор между дверью и слишком низким порогом... А теперь у него в распоряжении аж целая комната! Такая, что и любимчику-Дадли не снилась. Большая, как две гостиные Дурслей, да еще и с довеском из огороженной резной ширмой полукруглой читальной зоны, снаружи являвшейся этажом пристроенной к дому башенки, с двумя креслами, овальным столиком и книжными шкафами, да выдвигающейся из-под потолка лестницей, по которой можно было забраться на верхний мансардный этаж, являвшийся мастерской по интересам, в которой от прошлых хозяев остались небольшой столик со стулом и одинокий мольберт. Из комнаты вели три двери, как и стены задрапированные шелковым жакардом, пройдя через две из которых, можно было попасть в собственные гардеробную и ванную, сообщающиеся между собой лепной аркой. Впервые попав сюда прошлым вечером, приняв в свое бессрочное распоряжение эту территорию в качестве не то подарка, не то извинения от хозяина дома, мальчик около получаса провел только у стен, разглядывая декоративные вставки, лепнину и замысловатый рисунок на обоях, прослеживая его кончиками пальцев... А какая здесь была мебель! Тумбочки, столики, пара комодов... и все добротное, деревянное, покрытое теплым темным лаком. Напротив широкой кровати, в перинах которой можно было легко утонуть, урча сосновыми щепками и поленьями, потрескивал миниатюрный камин... Кто-то развел в нем огонь, отгоняя утреннюю прохладу. Роскошь. За что, ему простому, она такая? И чем жизни за нее ему придется заплатить? Но вот что действительно смутило его.... Провожая его сюда и придерживая за худое плечо, Найт, не успев даже толком открыть дверь, как-то странно толи подавился, толи икнул, но быстро взял себя в руки и пояснять свою реакцию отказался. Интересно, почему? Что он такого в этом во всем увидел? Мальчик отчего-то был уверен, что он скоро получит ответ и на этот вопрос. А сейчас предстояло привести себя в порядок и спуститься до пока невиданной им столовой или до любимой гостиной, чтобы "отзавтракать в положенном месте, как до́лжно воспитанному молодому человеку "... И о спуске по лестнице он думал, как о чем-то страшном, вспоминая, как вчера у него кружилась голова и как он порывался бросить все и просто остаться на ближайшем коврике. Постельный режим, как-никак, еще никто не отменял, но Гранд уперся рогом... Спасибо, хоть док как мог поддержал и проводил. Выберясь из ванной и обсушив посвежевшие тело и волосы огромным махровым полотенцем, мальчик столкнулся с тем, что пропал единственный его предмет одежды - серый шелковый халат, при надевании подгонявшийся из нечто бесформенного по его размеру. На всякий случай заглянув в гардеробную, в которой со вчерашнего вечера так ничего и не изменилось - она так же осталась пуста, мальчик, завернувшись в полотенце на манер римской тоги и неведомо кого смущаясь, выглянул в комнату. И чуть не вывалился из дверного проема. Постель была аккуратно прибрана, на прикроватной тумбе появилась широкая ваза с ароматными, неизвестными ему цветами, а со столика за ширмой своими аппетитными бочками на него поглядывали фрукты. При ближайшем осмотре, обнаружились среди них и мандарины, на которые у Дадли была ужасная аллергия, и которые он, лет с трех, так мечтал попробовать... - Эмм... спасибо? - произнес мальчик в пустоту, не знамо кого благодаря, но уже нетерпеливо впиваясь подрагивающими пальцами в сочно брызнувшую кожицу и отправляя первую кисловатую дольку себе в рот. В ответ раздалось только какое-то невнятное шуршание, чем то похожее на скрип петель не смазанной двери. Мальчик оглянулся - все двери были прикрыты, не сдвинулись со своих мест... Пламя приглушенно горевших свеч, что ненавязчиво освещали и его комнату, горело ровным фитильком и не думало колебаться. Чертовщина... А на столик, внезапно появившись, вплыли вазочка с хрустальной крышкой, полная орехами и овсяным печением и дымящийся чайник с чашкой. Ко всему этому была присоединена небольшая коробочка с пузырьками, между которых был воткнут листок бумаги, скошено свернутый пополам. По ощущениям, что-то переменилось и за его спиной, и бросив взгляд в сторону постели, мальчик увидел стопку белья и поспешил одеться, вновь скрывшись в ванной. Нечто, остававшееся невидимым, не внушало ему ни доверия, ни опасения, оставаясь нейтральным, но светить перед ним нежными частями тела, как-то не очень хотелось. Сделав все нужное, и повертевшись перед широким зеркалом напротив ванны, разглядывая себя и свою новую оливкового цвета пижаму, состоявшую из плюшевой курточки и более плотных брючек на пояске-шнурке, украшенных бурыми ворчащими медвежатами, мальчик вернулся в комнату. И чуть не запнулся об подставивший ему подножку тапок. Проигнорированный, а от того и мстительный предмет обуви тут же схлопотал пинок от своего собрата и уже вместе они запрыгнули на по лягушачьи холодные ноги, удовлетворенно дохнув теплом и сменив свою раскраску под косолапых на пижаме. Мальчик робко улыбнулся и ласково нагнулся их погладить, от чего его ногам стало совсем комфортно и тепло. Присев у столика за ширмой, Чудо утянул из вазочки еще один мандарин и потянулся к записке. Озаглавленная словами "Как встанешь", она ожидаемо была от Найта. Док предлагал подкрепиться чем-то из фруктов и сгрызть пару печений, но особо не увлекаться, так как такую тяжелую еду ему еще вообще-то нельзя, но Найт же - не изверг, и все понимает... А фрукты, орехи и печенье очень полезны для растущего детского организма и его настроения. С другими же их последствиями для пищеварения, справится одно из предложенных в коробке зелий, которые он, после еды, должен будет выпить в определенном порядке, после чего может отдохнуть. Светло-зеленое, серебристое, с радужным мерцанием, голубое с дымчатой пенкой, маслянистое цвета застывшего янтаря... Долькой мандарина хитро заедая каждое горькое зелье, любуясь цветом и читая острозавитковые бирки с краткой аннотацией и названиями, но так и не найдя среди них того, которое бы было призвано бороться со скукой, брюнет выполнил все рекомендации, кроме последней, решив все же рискнуть и увидеться с призраками. Преодолев небольшой коридор, оформленный деревянными панелями, Чудо ступил на лестницу, все еще вызывавшую у него некоторые опасения. Однако спуск оказался довольно легким, и уже более уверенно мальчик двинулся налево. Пройдя несколько помещений, подсвечивающихся вспыхивающими свечами по мере его продвижения, он, наконец, обнаружил знакомую дверь, а за ней - обоих искомых. И конечно же первым, кто привлек его внимание, оказался Найт. Хотя Гранд и был ближе к дверному проему, но он всего лишь склонился над столиком с распахнутой книгой, время от времени поглядывая на примостившееся с пергаментом рядом само-по-себе пишущее что-то перо. О, да... Всего лишь... С доком же творилось что-то немыслимое и странное. Зависнув рядом с кадкой с засохшим деревом, он мерцал всеми цветами радуги и вспыхивал, как факел в мраке подземелий. Да что-то шептал, временами хватаясь за голову, пропуская через пальцы пряди и спутывая и без того не блещущую аккуратностью, будто наэлектризованную прическу. - Лорд Гарденсон... Доброго... э-мм... утра? - Обозначил свое присутствие Чудо, чем заставил вздрогнуть погрузившегося в свои думы призрака. Тот, обернувшись посмотреть кто нарушил его покой, словно бы покраснел и, под стук упавшего пера, поспешил захлопнуть свое чтение, будто скрывая от глаз что-то постыдное. В остальном Гарденсон вел себя как обычно, ну, не считая того, что для пущей надежности присел на многострадальную книгу сверху. Мальчик решил не заострять на этом свое внимание, присев в бочком к столу стоявшее кресло, и обратился к более насущному. - А что это с Найтом? - Доброго, юноша, доброго. Впервые его за этим видишь? - Да...С ним все в порядке? - О, право, в полном. Можешь не волноваться, привычное для него состояние. Хотя, думаю, если ему о волнениях своих скажешь, как и мне сейчас, ему будет приятно. - Но что это за вспышки? И почему он похож на... дикобраза? - Чуду настойчиво вспомнилась глянцевая картинка из книжки, рассказывающей детям о многообразии животного мира, которую как-то выпотрошил Дадли, обидевшись на то, что не получилось ее разрисовать, и которая стала одним из первых его маленьких припрятанных под половицу сокровищ... - А это, друг мой, стихийная магия, как она есть. Наичистейшего виду! - мечтательно улыбнулся призрак, с восхищенным блеском первооткрывателя в глазах. - Но разве она не проявляет себя только у детей? - удивился мальчик. - Вы же говорили, что... - Поразительное явление, в его-то возрасте, пожалуй, да. Но боюсь, наш друг и здесь отличился, да и не таким грешит. В данном случае, думаю, не ошибусь, если предположу, что это что-то из области воплощения его эмоций... Реализации не нашедшего применения потенциала. Он поставил перед собой задачу, которая выводит его из себя и с которой, не смотря на всю свою неуемную фантазию, он справиться пока не в силах... Видишь ли... Сейчас он занят очень насущной и неотложной, краеугольной для него проблемой. И он не успокоится, пока... не придумает тебе имя. - Придумает? Имя? - уже готовясь услышать что-то... - глобальное? - к такому повороту Чудо был совершенно не готов. И поначалу решил, что Гарденсон так просто над ним шутит, и вот сейчас рассмеется, но тот оставался серьезным, проникновенно вглядываясь в его глаза. - Да-да, ты не ослышался. Имя, - и, видимо, не принимая его недоверия, решил уточнить. - У него, знаешь, пунктик. Много лет назад, когда я и не предполагал, что не то что ежедневно буду созерцать эту бестию, но и даже в посмертии меня она не оставит, был у меня один друг, немец. Иоганн Мебиус. Жив ли он еще? Наиинтереснейший был человек, нумизмат, вот уж я думал, кто никогда не упокоится, а продолжит собирать свою монетную коллекцию и через пласт будущих столетий... Так вот, он говорил, что когда они подобрали его, значит, вместе с моим учителем, да на свои то головы, Найт тоже не знал своего имени. Да, собственно, он и не Найт ведь вовсе. Задуматься только, а ведь как он тебя - Чудом, мы тоже его поначалу звали первым попавшимся словом! Нахт. Ночь, стало быть, по-немецки. А потом, вместе с тем как он окончательно прилип к учителю и запел у нас соловьем по-английски, имя и перетекло-то в Найта, так нам, англичанам, привычнее. Да так и приросло, не оторвешь, хотя по сути - всего лишь прозвище, кличка. Вот с этих самых пор он не терпит неопределенностей, временности и безымянности... Хотя и разносит в пух и прах семантику, критикуя ярлыки. Так что, малец, хочешь ты или нет - будет тебе имя. Только это должен был быть сюрприз, но я же молчу? Я ведь ничего тебе не говорил? Ты понял? - Ага... - О чем шепчитесь? - Оба заговорщика в сердцах перекрестились. Мальчик - потому что так делали суеверные католики дядя и тетя, Гарденсон - пытаясь вспомнить старый фамильный ритуал по изгнанию нечистых. Найт сложил губы в свою рисованную улыбку. - Да вот, юноша интересуется твоим настоящим именем... - решил не отступать от основной идеи Гранд. Искусство лжи в его исполнении не было выразительным или изящным, поэтому если он хотел что-то скрыть, предпочитал недоговаривать, не отходя далеко от правды. - Если это, конечно, не секрет, - сделав невинные глаза и не заметив еще более помрачневшей черт, подхватил эстафету мальчик. - Не секрет. У меня нет настоящего имени, - конструкция из губ рвано перетекала в оскал, не предвещавший Гарденсону ничего хорошего. - Как нет? - удивился мальчик. - Разве такое возможно? - Видишь ли... мои родители, насколько мне известно, как-то позабыли меня назвать. А потом мне как-то не у кого было спросить, да и совершенно другие цели стояли в жизни. Кличка соседской псины или собственная выдумка же не считаются именем? Гранд, осознав свой прокол, еле сдержал себя чтобы не стукнуться лбом обо что-то твердое, и видимо в конец решил себя добить, продолжая топтаться на обоими "любимой мозоли": - Я имел ввиду полное имя. Максимус говорил мне, что Магия ответила на его зов и признала.... - Ах, это... Для меня - слишком поздно, хоть я ему и благодарен. Чудо, не стоит забивать себе голову всякими глупостями, особенно - насчет меня. Не стоит искать здесь трагедию. Имена, фамилии, всякие титулы... Все это имеет значение только для вас, живых, но уже никак не для меня. Я - это я, и прозвище Найт, без всяких условностей, меня вполне характеризует и устраивает. Главное, чтобы подобное не стало нормой для тебя. Хочешь, я подарю тебе что-нибудь из своих... "регалий"? Мне - как корове седло, а тебе может еще пригодится... - Ненавижу твое пренебрежение своим положением! - среагировав как гончая на запах дичи, не дал договорить ему внезапно вспыхнувший Гранд, выплескивая накипевшее недовольство. - Как к какой-то вещи! А ведь сам-то - Лорд и Регент Рода! Должен знать, что это не просто слова! Да ты.... - Ага, не просто слова, а очень много слов и еще больше букв, - в схватке пара и льда, непрошибаемым оставался лед. - А по сути: Пыль. Прах. Фарс. - Да как ты можешь быть таким циничным! За тобой же - сила Рода! Родовая магия! Ведь она держит тебя и сейчас! Подпитывает! Дает способность колдовать! - Ты так в этом уверен? Да что бы ты знал обо мне! - не выдержал Найт, переходя на шипение. Повеяло холодком, и с полки у камина с протяжным звоном грохнулась ваза, щедро осыпав керамическим крошевом пол. Это то и отрезвило всех присутствующих. Мальчик уткнулся в коленки, и некоторое время просто наблюдал через маленькую щелку за разошедшимися по разным углам взрослыми. Он не понимал, что произошло с Гарденсоном, почему он ни с того, ни с сего вдруг так взвился на Найта? Ведь, минутами раньше, он был совершенно другим: тихим, дружелюбным, спокойным. И что бы он об Найте не говорил, какими словами не клял за время их знакомства, чувствовалось, что он ему по-своему дорог. К тому же, Гранд был рад, что здесь есть тот, кто разделяет с ним не-жизнь, делая ее не такой бессмысленной и одинокой. Найт конечно тоже далеко не подарок, да еще и странный... Но вот так наступать на его, очевидно, больное... Больное... Боль... Эти двое будто устроили какое-то не озвученное ему соревнование по причинению друг другу боли, в котором попеременно лидируют. Неужели им просто так нравится скандалить, и не нужен даже повод? А может он что-то не понял? А может он все это - надумал? Опять, все беды окружающих из-за него? Может, он больше не нужен? На мгновение, ему показалось, что кричат на него... "Прекратите сейчас же! Я... не хочу..." - в сердцах вскрикнул мальчик, чувствуя, как увлажняются его щеки и запершило в носу. Ну вот, теперь точно все, его признают плаксой и выкинут из дома. А ведь он только поверил... только начал привыкать... Заметив его состояние, так и не пришедший к спокойствию, посверкивающий небольшими молниями Найт опустился перед его креслом на колени и обнял. Как ни странно, молнии током не бились... Он не чувствовал никакого дискомфорта, а к легкому холодку от призрачных прикосновений - привык. Иррационально, но ему даже нравилось, ведь под кожей они сливались в тепло. - Эй, Чудо, ты чего? - Ничего... Я... просто хотел узнать о тебе больше. - Для тебя это так важно? - слегка отклонив голову вбок и открыв свой шрам, поинтересовался док. - Да... Я ведь вас обоих совсем не знаю... - мальчик не удержался и, под тихий фырк, провел по рубцу ладошкой, с удивлением отмечая шероховатость. - Скажи, зачем я вам? Зачем вы кормите, одеваете и лечите? Зачем вы приютили, дали комнату, да и вообще - оставили меня здесь? Почему все другие меня гонят, сторонятся? Почему не вы? Почему... - Просто я так хочу, - состроил капризную гримасу док, но не выдержал, и усмехнулся. - Как всегда очень скромно, да, Найт? - не мог не поддеть его вновь закопавшийся в книгу Гарденсон. - Ой, как будто ты, дорогой мой Гранд, не привязался к мальчику. - Вы опять за свое?! - но прислушавшись к своим ощущениям, ребенок понял, что не чувствует больше того тяжелого, сквозящего напряжения. - Боюсь, оно уже и твое. - Видимо, Мать Магия да услышала мои молитвы к ней обращенные. И послала тебя мне... - За грехи... - ... для обуздания этой стервозы. Мальчик не выдержал и рассмеялся. - Чудо. Ну вот скажи. Кто, как не ты, еще сможет разнять нас, идиотов? - Впервые за долгое время почувствовавших себя живыми идиотов, я бы сказал. - Так что ты от нас не отделаешься. Ты - нужен.