Голодные игры: Обогнавшие поезд

      Когда полностью высохнет одежда, мы всё же дожидаемся, я высоко завязываю хвост, смотрясь в воду, чтобы не было петухов, а Рик поправляет мне сзади воротник и отрывает от остатков футболки узкую полоску, повязывая себе на запястье, как раньше. Учитывая, что перед Ареной нас почти не малевали, выглядим мы примерно так же, как в первый день. Вот только куртка моего брата надета на голое тело, а через всю спину неумело наложены швы, наш единственный рюкзак полупустой, и из припасов там только начатый пакетик арахиса, мы не припустимся со скоростью двадцать километров в час, даже если очень того захотим, а ещё мы убивали людей. Оба. Сказать, что ничего в нас не изменилось, будет очень глупой ложью.       Несколько минут с Риком мы стоим друг напротив друга, чистые, даже ухоженные. И морально раздавленные до такой степени, что тронь нас, и случится маленький взрыв, после которого ни его, ни меня не останется. А потом кидаемся друг к другу, и Рик заводит руки мне за спину, а я обнимаю его за шею. Если б было можно выбирать смерть, я бы выбрала обезвоживание, лишь бы не сходить больше с этого места.       Но уходить надо, потому что когда на место событий нас погонят распорядители, выбора у нас не будет, а так есть хотя бы его иллюзия. Лучше довольствоваться меньшим, чем не получить ничего.       Поляну, где произошло побоище, мы находим не то что бы намеренно, просто она оказывается как раз на нашем пути километрах в десяти от берега. И следов побоища там почти нет. С ножом в груди на земле лежит только Техна, а рядом с ней — явно самодельная машинка с проводами наружу и разными кнопками. Похоже, помощь ей присылали по мере сил совершенно разные люди, и из того мусора, на который они наскребли, Техна собрала себе компьютер и подобрала код к Арене.       Делать такой вывод только по наличию весьма неоднозначной штуки рядом с девушкой, конечно, несколько преждевременно, но в двадцати метрах от неё Тимми, Кайл и Тэра компанией запутались в ядовитом плюще. Тимми, Кайл и Тэра, которые, несмотря на свой возраст, продержались на Арене достаточно долго и уж точно должны были разобраться, что может их здесь убить, а что — нет. Как-то не верится, что они, дружно взявшись за руки, шагнули в куст крайне смертоносной дряни и обмотались ею с ног до головы.       Слишком хорошо я подумала о Техне, когда на тренировке решила, что она присматривает за Кайлом. Чтобы выяснить, действительно ли она может моделировать Арену изнутри, она сунулась к детям, которые, даже если ничего не выйдет, особо сильного вреда ей не принесут.       Смерть Миры кажется ещё более фантастической: её придушило корнем дерева, полукольцом поднявшимся из земли. Фантазия у меня будь здоров, но даже я не могу представить, как такое могло получиться естественным путём. Видимо, помня о смерти своей двенадцатилетней сестры на Арене два года назад, Мира пыталась защитить младших здесь, но Техна успела нажать все нужные кнопки до того, как схлопотала от неё нож в сердце.       Перебить так всех, наверное, распорядители бы ей не дали, и если не Мира, то Арена убрала бы её до того, как она пересеклась бы с нами или с Талией: нельзя переигрывать Капитолий на их же поле. Но, что ни говори, а я уверена, Техну запомнят: девушку, пусть на несколько минут, но подмявшую под себя Голодные игры.       Пока я рассматриваю тело Миры, явно до последнего царапавшей корень, ставший ей удавкой, где-то сзади трескаются ветки, и мы с Риком синхронно оборачиваемся на звук.       И упираемся взглядами в Талию.       Я ведь не видела её с самых платформ, помнится, ещё предположила, что вряд ли она сунулась в лес, а осталась у воды. Она босая, без штанов и куртки, только в белье и майке, и с них течёт вода. Именно не пот, а вода, её волосы и кожа мокрые тоже, а вокруг запястья намотана гибкая полая трубка. Кендра не спускалась с деревьев, потому что она к ним привыкла и там бы её не тронули. Талия из Четвёртого на протяжении всех Игр, должно быть, не выходила из воды.       Мы пялимся друг на друга несколько секунд, и первой срывается Талия. Не к нам, а от нас, обратно к реке, где ей кажется безопаснее. Всю Арену она была здесь одна: Митч, за которым мама сказала ей приглядывать, умер в первый день. Защищать ей было некого, поэтому она пережидала, пока мы перебьём друг друга, и предпочитала в это не соваться. История уже знала победителей, которые никого не убивали, но так рисковать с Риком мы не могли. В принцип «ты или тебя» мы верили больше, чем в «сиди тихо, как мышка, и не высовывайся». Мы всю жизнь пробегали и никогда не умели сидеть тихо.       — Пошли за ней.       — Но твоя спина…       — Пошли, упустим её из виду — будет хуже.       Не знаю, чему я радуюсь больше. Тому, что моему брату наконец-то лучше, и он может принимать правильные решения. Тому, что мне в кои-то веки можно просто идти за кем-то и не думать самой. Или тому, что мы срываемся на бег, потому что, чёрт возьми, я люблю бег. Даже если бегу на Арене, даже если бегу медленнее, чем могла бы, даже если параллельно со мной напряжённо бежит мой брат, которого я несколько дней назад готова была хоронить. Что бы ни происходило вокруг, пока ты бежишь, ты забываешь обо всём остальном.       Неделю назад мы нагнали бы Талию через полминуты, а сейчас движемся с её скоростью, не сократив расстояние между нами и на полметра. Когда из леса мы вырываемся на берег, Талия зубами стаскивает с запястья трубку и, не тормозя, щучкой сигает в воду. Как она и обещала Цезарю, делает она это потрясающе. Мы же с Риком тормозим, потому что плавать толком не умеет ни он, ни я. И хоть я не рвусь на подвиги, Рик всё равно выставляет в сторону руку, касаясь пальцами моего живота, чтобы остановить.       Жест элементарный, справиться с которым можно в каком угодно состоянии, но меня накрывает тотальное умиротворение, что я больше не одна. Мой брат, не дающий мне лезть на рожон, отодвигающий в сложных ситуациях меня себе за спину, снова мой брат. Как бы он ни был покалечен, если силы стоять на ногах у него есть, он будет стоять, прикрывая меня собой.       На радостях я даже повисаю у Рика на плече, и он одной рукой обнимает меня, прижимая к себе. Вдвоём мы следим по ряби на воде, куда движется Талия: голову она не высовывает, и я уверена, что и не высунет.       Я ошибаюсь.       Метрах в двадцати от берега она выныривает и заходится воплем. Отчаянным воплем утопающих. Девушка из Четвёртого дистрикта профи. Сначала мне кажется, что всё это мне мерещится, и я медленно моргаю. Когда открываю глаза снова, гладь воды чистая, никто не кричит, и я почти верю, что меня закоротило, но Талия выныривает и визжит снова. Два раза не может показаться одно и то же.       — Все устали от этого сезона Игр, — непонятно почему, но сарказм выходит у меня сам собой, я даже не добавляю ничего в голос специально, меня на самом деле всё это забавляет. — Распорядители толкают её к нам на сушу, чтобы мы сцепились и закончили уже.       — Да нет, — потерянно тянет Рик, и я поднимаю на него голову. В его сосредоточенном взгляде ни тени ни на сарказм, ни на ухмылку. — Они её топят.       Я перевожу глаза обратно на Талию и понимаю, что мой брат чертовски прав. Человек, сопротивляющийся течению, выглядит вовсе не так, Талию тянут на дно, но ей ещё хватает сил вырываться на поверхность и захватывать достаточно воздуха. На её месте я не всплыла бы и в первый раз, Рик, будучи в добром здравии, может быть, осилил бы это дважды. Талия поднимается уже в восьмой и выталкивает себя так же высоко: до груди. Через несколько минут, правда, начинает выбираться уже только по шею, а потом и вовсе над поверхностью воды появляется одна горбинка её носа. Промежутки между этими всплытиями становятся всё длиннее, и я ловлю себя на мысли, что досчитала уже до трёхсот с момента, когда Талия ушла под воду в последний раз. И стоит мне прикинуть в уме, что это чёртовых пять минут, как гремит пушка, и я ей содрогаюсь, будто слышу в первый раз.       Хуже всего то, что прав не только Рик, но и я тоже. В Капитолии все устали. В дистриктах стоит производство, потому что Игры обязательны к просмотру. Распорядителям поручили сфорсировать финал, а в финале ещё с момента Жатвы хотели видеть нас двоих. Талия была здесь лишняя, и шанса побороться за победу ей не оставили.       Вернее, формально, конечно, оставили: на неё ведь не натравили дикого зверя и не подсунули ядовитых растений, очень похожих на съедобные. Её убили на её же территории — в воде. В стихии, где, как она сама говорила, ей и Митчу нет равных. Если бы правда не было, она бы справилась и с Ареной, распорядители оправдают себя этим. Но мы с Риком видели, что здесь произошло: всё это полнейшая чушь, будто шансы у всех равны, и наша судьба в руках нас самих. Будь это так, этот кровавый квест на выживание назвали бы соревнованиями или борьбой, но мы на Голодных играх. И играем мы по сценарию Капитолия.       Я сначала нервно усмехаюсь: коротко и очень тихо. А потом это выходит почему-то громче, и я чувствую на себе недоумённый взгляд Рика. Из-под его руки я выворачиваюсь, всё же пересекаюсь с ним глазами и неодобрительно качаю головой. Кручусь на пятках, чтобы оказаться лицом к лесу, и молча ступаю в тень деревьев, будто верю, что камеры снимают нас только на берегу, и я очень вовремя и ловко смылась в слепую зону.       Когда две недели назад я села на поезд до Капитолия, я дала себе слово, что убью каждого, кто встанет на пути к победе у меня или у моего брата. Но слова о смерти и смерть — это не одно и то же. Я не жалела профи, и расправа над ними даже не показалась мне чем-то сложным. Потому что это было самое начало Игр, в адреналине в наших жилах с трудом нашли бы пару капель крови, мы выполняли наставление отца и ещё до конца не поняли, что дети, которых мы оставим здесь, не встанут и не разбегутся, когда мы отвернёмся. И потому что профи убил мой брат.       Я искренне желала смерти Итану и устала больше физически, чем морально, вспарывая глотку Расселу. Несколько секунд мне было больно за Эшера, но это была середина пути, Рика серьёзно ранили, и мой мозг был занят попытками придумать, как помочь живым. Жалеть мёртвых времени у меня не было.       Наверное, если с Арены вернусь я, кошмары о том, как я убила Кендру, а через несколько суток пушка оповестила о смерти Рейчел, будут мучить меня достаточно долго, но это дома. Здесь я не стала просить за Рейчел, разобравшись с Риком, и даже не закрыла Кендре глаза, потому что это было не первостепенно.       Я отмечала смерти Митча, Фила, Брук, Карла, Таниши, Миранды и всех остальных, кто умер без нашей помощи, чисто механически, чтобы знать, далеко ли ещё до конца.       Смерть Талии — ближе некуда. Технически мы с Риком ничего ей не сделали, а погибла она из-за нас. Не будь нас, она бы стала победителем, без сомнений. Но на Арене помимо неё остались близнецы, а Капитолию не хотелось, чтобы им мешали. А хуже всего то, что Талия бы нам и не мешала: она рванула от нас, а не к нам, собираясь переждать наши семейные разборки там, где мы её не достанем. Мы бы сцепились в угоду Капитолию, а потом кто-то из нас вышел бы один на один с Талией или заморил себя голодом от горя, и Щучка грациозно вышла бы из воды победителем, не замарав руки.       Но так далеко распорядители не заглядывали, предпочтя просто убрать с дороги тех, кто мешается.       Прости, Талия. Мы правда не хотели.       Куда я иду, у меня нет ни малейшего понятия. Я знаю, что Рик тащится за мной след в след, хоть заданный мной темп, возможно, ему и быстроват, я знаю, что никто не погонится за нами мстить за убитую подругу, я знаю, что не смоюсь отсюда, прошагав лес насквозь. А всё равно продолжаю продираться сквозь ветки с каменным лицом, будто всё в порядке. Будто я просто ищу место для ночлега, где нас не тронут остальные трибуты. Остальные трибуты, которых нет.       — Мы обсудим это?       Ожидаемый вопрос. Ожидаемый от Рика, потому что мы понимаем оба, что я его не задам. И не отвечу, разумеется, тоже.       — Нет. — Я на него не поворачиваюсь. В лесу нет даже ветра, мои слова не унесёт. А смотреть в его глаза, излучающие мудрость и самоотверженность, у меня нет никаких моральных сил.       — Рано или поздно нам придётся это обсудить.       — Голосую за поздно. У меня же есть право голоса?       — Эрика…       — Что? Что ты хочешь, чтобы я сказала? — я разворачиваюсь так резко, что Рик даже отшатывается назад, и я успеваю разглядеть на его лице замешательство с нотками шока. Братишка, не только за счёт твоей головы мы здесь выжили, я тоже умею складывать мозаику фактов и наблюдений. И мне надоело принимать решения. — Ты ведь понимаешь, почему Талия захлебнулась, и стало тихо? Потому что этот разговор интересен Панему куда больше, чем исход Игр. Потому что они ждут от нас, что мы всё обсудим. Неважно, как в итоге умрёт один из нас, но они хотят, чтобы мы проиграли в голове дочерта таких сценариев и выбрали тот, который нам больше нравится. Чтобы мы просмаковали эти чувства сейчас, потому что на самом деле смерть — это слишком быстро.       По глазам Рика понятно, что он понимает. И что он, чёрт возьми, специально разводит меня на этот разговор, потому что пока мы говорим, вернее, пока я истерично воплю, балансируя на тонкой грани между паникой и полнейшим безумием, где-то распорядитель держит ладонь поднятой вверх, чтобы никто не рыпался и не подкидывал нам ловушки. Пока мы обсуждаем исход Игр, точнее, наше нежелание их обсуждать, Капитолий не будет прерывать нас.       Кажется, я не плакала нормально лет с десяти. При отце нельзя, для него я счастлива, при Рике нельзя, для него я сильная, и уж если по правде, я действительно была счастливая и сильная. По крайней мере, пока была дома, была. Пройдя почти всю Арену, я тоже не плакала. Разве что скулила, хныкала и жмурилась, упираясь запястьями в лоб, но не плакала. А сейчас, сама не понимаю, как так вышло, но слёзы полились в три ручья, и сквозь муть в глазах я едва различаю, как ко мне кидается брат.       — Пожалуйста, — надрывно вою я, запрокинув вверх голову. Рик крепко берёт меня за плечи, и не знаю уж, по чьей инициативе, но в следующую секунду мы уже сидим на коленях на земле. — Дайте нам ночь. Всего одну ночь. Позвольте нам проститься нормально.       Рик мягко кладёт мою голову себе на грудь и гладит по волосам. По ещё чистым волосам, а от его куртки больше не пахнет кровью и гноем, мыло с ноткой розы всё перебивает. Если глянуть на нас без контекста, вполне можно подумать, что близнецы заистерили в первый же день, но это далеко не первый день.       Полуночный гимн Капитолия застаёт нас как раз в тот момент, когда я в последний раз всхлипываю и чуть отстраняюсь от Рика. Не знаю уж, само так вышло, или распорядителям захотелось красивую картинку, и они дождались, пока я закончу. Фотографию Талии показывают не по порядку за Кайлом и Техной, а за Мирой, самой последней, с тонкой полоской бронзовой рамки. Почётное третье место для девушки, которая портила угнетающую атмосферу.       Я поднимаю на брата голову, но тот только растерянно поводит плечами, на его груди осталось размытое пятно, и я зачем-то растираю его основанием ладони, но это ничем не помогает: просто мне становится зябко.       Собирать ветки ради укрытия на один раз мне кажется глупым, на Арене не настолько холодно, чтобы насмерть замёрзнуть за одну ночь, так что я просто стягиваю с плеч рюкзак, кидаю его к дереву, молнию куртки застёгиваю по самое горло, а брюки поплотнее заталкиваю в ботинки. Рик глядит на меня, не отрываясь, и на его лице играет тень улыбки. Вымученной, больной. Но отчего-то всё равно светлой. Я скрещиваю на груди руки и упираюсь спиной в широкий ствол, ёрзая попой, чтобы освободить место рядом со мной, но Рик не двигается.       — Спи, я первый подежурю.       Я чувствую, как перекашивается моё лицо. Кажется, я выплакала всю воду, которой располагала, и телу неоткуда взять мне новых спасительных слёз, а вот мышцы садистски спазмируют, превращая меня в грёбанную скорбящую мать. Скорбящую сестру.       — Не надо. Не надо больше никого охранять. Больше некого. Вдвоём мы отсюда всё равно не выберемся. Так что давай просто доверимся им и поймём наконец, что это наш последний шанс лечь спать вместе. Пожалуйста.       Рик меня услышал. Ещё бы, как будто за семнадцать лет он хоть раз меня не услышал и не поддержал. Вот только ко мне он всё равно не двигается: только повторяет все мои действия с курткой и ботинками и набок ложится на землю, вытянув в мою сторону одну руку. Правильно, кто в последнюю ночь спит сидя, готовый в любую секунду к старту. Доверять так доверять.       Я переползаю к брату на корячках, пододвигаясь так близко, что щекой чувствую его дыхание. Он моё наверняка тоже чувствует. Я закидываю руку ему на бок, он обнимает меня за плечо очень мягко, тепло его пальцев ощущается даже через одежду. Вместе мы не ложились спать с детства, поэтому сейчас всё это кажется таким зыбким, почти нереальным.       — Это были классные семнадцать лет, — надрывно шепчу я, и откуда-то мои глаза всё же выжимают ещё пару капель солёной воды. — Спасибо тебе за них.       Рик, придерживая мне голову за затылок, осторожно касается губами моего лба.       — Спи, сестрёнка.       Измотанная и сломленная, я уснула тогда быстро.       И видит Бог, насколько сильно я не хотела просыпаться.