Навечно преданный

      — Нельзя просто так взять и предложить королю Джону Преданного в любовники, — вслух размышляет князь, поудобнее устраивая в глубоком кресле бледное полуприкрытое тело. — Вряд ли он согласится на такой подарок в честь Вселенского Собрания.       — Почему нет? — с блуждающей улыбкой поглядывая на своего молчаливого собрата, Джим наполняет бокал рубиновым вином и подаёт Хозяину с лёгким поклоном, в котором почтение соединяется с некоторой дурашливостью. — Помнится, Шерлок был одним из лучших в искусстве обольщения среди кадетов. Другим даже приводили его в пример. Пусть пойдёт в покои к Его Величеству и применит этот свой талант.       — И что в итоге? — кривится Лорд. — Одна ночь страсти, которую всегда можно оправдать вином и искупить глубоким раскаянием? — Он задумчиво качает головой: — Нет, необходимо, чтобы Джон Ватсон как можно крепче запутался в этой паутине, чтобы не мог вырваться из неё, а самое главное — даже и не хотел бы! Чтобы наш ангелочек стал для Шотландца не просто приятным развлечением, а тем, кому он будет доверять, к чьему мнению станет прислушиваться. Но как это устроить, не зная слабостей сего человека?..       — Если у человека нет слабостей, нужно использовать его сильные стороны, — голос молчавшего до этого Шерлока звучит чётко и бесцветно.       Брови Джима удивлённо ползут вверх, в прозрачных глазах Хозяина вспыхивает искра любопытства, и даже отстранённо наблюдающая за происходящим раскинувшаяся на подушках Ирэн изображает на красивом личике определённую заинтересованность.       — Говори, — произносит князь повелительно.       Измученный бездеятельностью разум Универсала, за всё время пребывания у Хозяина так ни разу и не востребованный, набрасывается на поставленную задачу, словно изголодавшийся пёс — на кость.       — Я слышал, что король Джон добр, справедлив, милосерден, способен на самопожертвование ради спасения других, — слова нанизываются на смысл сказанного, словно жемчужины на соединяющую их нить. — Можно воспользоваться именно этими его качествами. Человеческие существа больше всего ценят в других людях собственные усилия, вложенные в них. Если хотите привязать к себе кого-то, дайте ему возможность сделать для вас что-нибудь хорошее и важное.       — Пожалуй, в этом что-то есть, — удовлетворённо щурится Хозяин после короткого раздумья и поощрительно кивает, требуя продолжать.       — Позволим Его Величеству спасти нашего ангелочка? В беде не только дамы выглядят особо притягательно, — откровенно веселится Джим.       — В хранилищах Школы мне попались заметки, описывающие один запрещённый обряд… — повинуясь властному жесту Лорда, начинает излагать известную ему информацию Преданный.       Воспоминание, совсем недавно казавшееся почти нереальным, навсегда оставленным в прошлой беспросветной жизни, просочилось в короткий полусон-полубред спутанного бесконечными пытками сознания, выталкивая из милосердного забытья в пропитанный запахом крови, выделений и горелой плоти полумрак камеры. Шерлок неосознанно дёрнулся, и тело мгновенно пронзила острая боль, почти сорвав с запёкшихся уст мучительный стон. Он с силой прикусил нижнюю губу, чувствуя, как рот наполняется солоноватой жидкостью.       Преданный лежал на «распятии», крепко прижатый за растянутые руки и ноги тонкими, но очень прочными из-за добавленных в них шёлковых нитей верёвками, продетыми в просверленные на концах Х-образного приспособления парные отверстия. Нехитрая, на первый взгляд, конструкция позволяла легко регулировать натяжение пут, сдавливающих запястья и щиколотки жертвы до тех пор, пока кисти и стопы — посиневшие и распухшие — не теряли всякую чувствительность.       С усилием отвлекаясь от достаточно болезненных ощущений, вызванных расположенным под поясницей толстым деревянным валиком, сплошь усеянным тупыми железными шипами, Шерлок попробовал пошевелить пальцами, пытаясь хотя бы немного восстановить кровообращение — судя по онемевшим конечностям и, казалось, готовому вот-вот сломаться позвоночнику, в таком состоянии он пребывал уже достаточно долго. И пускай после всех садистских ухищрений Его Светлости чувство времени отказывало всё чаще, в любом случае: останься он в этом положении ещё несколько часов, и лишённые притока крови ткани могут начать отмирать. Однако, осторожная попытка сменить позу оказалась ещё более мучительной, чем изматывающая неподвижность. На истерзанной губе появился ещё один укус — князь наверняка находился где-то неподалёку, и человек в Преданном не желал доставлять этому палачу удовольствие своими стонами.       О, этот слабый человек, пробудившийся в заледеневшей душе Идеального Слуги по велению короля Джона! Рядом с Его Величеством он был уместен и даже необходим, являясь источником светлой, почти детской радости и неиссякаемого вдохновения, превращая воспитанника Школы в нечто значительно большее, чем просто совершенное орудие для служения. Но сейчас, в подвалах Эплдорского замка, без него, делающего тело более чувствительным к боли, а сердце — к оскорблениям, было бы намного легче. И всё же, полностью отдавая себе отчёт в собственной значительно возросшей уязвимости, Шерлок ни секунды не жалел о полученном от шотландского монарха подарке. Он готов был платить за право быть, наконец, самим собой любую, самую высокую цену. Как и за жизнь и безопасность Джона.        Мысль об оскорблениях некстати заставила вспомнить о металлическом кольце, перехватывающем основание члена вместе с мошонкой: короткие шипы с тупыми концами неприятно сдавливали плоть, что было скорее унизительно, чем мучительно — не для Преданного, а для мужчины. Шерлок чуть заметно поморщился. Похоже, князь Магнуссен безошибочно уловил все произошедшие в нём изменения, и теперь пользовался своим знанием, умело воздействуя не только на тело, но и на душу своего пленника.        Будто прочтя мысли жертвы, главный палач возник на пороге, нарушив тишину камеры скрежетом открываемой двери. Сделав жест подручным, до этого потихоньку перекидывающимся в карты за низким столом в углу пыточной, оставаться на месте, правитель Эплдора неторопливо приблизился к Шерлоку.       Окинув медленным взором распятое тело, Его Светлость удовлетворённо кивнул и присел на стоящий рядом стул, не отводя от молодого мужчины полных вожделения глаз.       Не довольствуясь лишь зрительным извращенным наслаждением, через минуту к липкому взгляду присоединились и влажные прикосновения княжеской руки: кончики пальцев опустились на внутреннюю часть локтя, переместились к запястью, почти нежно поглаживая глубоко врезавшиеся в кожу путы. Затем властная ладонь легла на исчерченную следами от плети грудь, скользнула на живот и с силой надавила, заставляя металлические шипы ощутимее впиваться в истерзанную спину узника. Разбавленный любопытством похотливый взгляд вперился в лицо Преданного, отыскивая в нём реакцию на провокационные действия.       — Ну, как ты себя чувствуешь? — Его Светлость, казалось, был готов источать миро и елей. — Можешь не отвечать — я и сам вижу, что не очень. Сказывается отсутствие исцеляющего воздействия Идеального Хозяина? — в голосе князя проступили издевательские нотки. — Источник силы Преданного в его Господине — разве ты забыл об этом законе? Или был настолько глуп, что рассчитывал на нашу с тобой Связь? — тонкие губы тронула язвительная усмешка.       — Нашей Связи нет, — в глазах Шерлока сверкнула угрюмая непокорность. — Всё, что от неё осталось — это невозможность для меня избежать ваших прямых приказов.       — А разве это не лучшая часть? И заметь: при этом — ни малейшей поддержки, ничего, что могло бы помочь тебе сопротивляться, — усмешка властителя Эплдора сделалась шире, обнажая мелкие острые зубы. — Ты ведь сам так упорно доказывал, что больше не являешься моим Преданным. Теперь сможешь в полной мере прочувствовать, что значит — быть просто рабом.       Натешившись отчаянным упрямством в мерцающей бирюзой глубине, герр Магнуссен переключил своё внимание на пыточное устройство, каждая последующая минута пребывания на котором становилась для несчастной жертвы всё более невыносимой.       — Даже удивительно, насколько изобретательным становится человеческий разум, когда дело касается пыток, не правда ли? — откинувшись на высокую спинку принялся рассуждать он. — Любой, самый заурядный, казалось бы, предмет может стать причиной неописуемых страданий. Взять хотя бы это «распятие». Очень творческий способ свести человека с ума, согласись? Хотя, ты ведь не совсем человек, тебя свести с ума не так просто, — князь склонил голову набок, вновь обращая задумчивый взгляд на Преданного. — Но, как оказалось, у тебя есть сердце, а оно — самый надёжный, самый неистощимый источник мучений. Поверь, я смогу заставить его свести тебя с ума. От одиночества. От безысходности. От отчаяния. Это будет долгая смерть, очень долгая, мой ангел.       Прозрачные глаза подёрнулись мечтательной пеленой, а голос стал омерзительно-приторным:       — Когда я наиграюсь с тобой, Шерлок, когда натешусь вдоволь, то, пожалуй, отдам тебя на съедение крысам. Нет, это не будет банальное выедание внутренностей — мерзко и болезненно, но не слишком изобретательно, не так ли? Сначала я пущу этих тварей к твоим ногам. Они будут грызть кожу и плоть, дерясь друг с другом за лакомые кусочки: сперва ступни, затем щиколотки, а потом всё выше и выше, и так — до самых колен. Останутся только белые обглоданные кости со следами зубов — незабываемое зрелище! А потом я позволю им полакомиться твоими прекрасными руками: музыкальные пальцы превратятся в объеденные костяшки — такими уже не сыграешь на скрипке, верно? Изящные запястья, мраморные предплечья — всё буден сожрано. До локтей. И, разумеется, Джим позаботится, чтобы ты остался жив после этого, чтобы не сбежал от меня на хароновой лодке посредством потери крови или заражения. Думаю, его знаний и твоей живучести будет для этого вполне достаточно.       Отвратительная речь Его Светлости звучала всё вдохновеннее:       — А после я прикажу срезать твои шелковистые волосы — вместе с кожей, конечно. В Новом Свете это называется — снять скальп. На месте кудрей останутся гадкие пугающие шрамы. А вот тут, — холодные пальцы коснулись чистого лба пленника, — я выжгу какое-нибудь мерзкое слово, я всё твоё тело покрою самыми грязными ругательствами и богохульными проклятиями. Ты станешь выглядеть, как сбежавший из ада грешник. Но и этого будет недостаточно: я прикажу вырезать твои голосовые связки и язык, чтобы лишить тебя чарующего голоса. И вот тогда-то я верну тебя твоему новому Хозяину. Он, конечно, примет мой щедрый подарок и начнет заботиться о тебе, беспомощном и изуродованном — Его Шотландское Величество ведь так кичится своими милосердием и благородством! А ты будешь даже не калекой, а самым жутким уродом, которого когда-либо видели звёзды, отвратительным монстром, чудовищем. И королю Джону будет до отвращения омерзительно не то что прикасаться — даже смотреть на тебя. Он спрячет остатки твоего жалкого тела в самой дальней комнате, и станет принуждать себя изредка приходить к тебе, говорить что-то жалостливо-ободряющее и сострадательное, справляться о твоём самочувствии у приставленного к тебе человека, проклинающего тебя за свою безрадостную работу. А потом королевские визиты сделаются всё более редкими, пока совсем не прекратятся. И ты подохнешь от тоски и безысходности, не имея возможности даже возроптать на свою никчёмную судьбу.       Князь остановился и вздохнул, словно выходя из транса, в который его погрузили собственные ужасающие фантазии. Бледные щёки окрасились нездоровым румянцем.       — Как тебе мой план, Шерлок? Не правда ли — довольно остроумный? Но пока я с тобой ещё не наигрался, и ты мне нужен целиком, — в блуждающем по распятому пленнику взгляде читалось нескрываемое восхищение. — Что и говорить, Господь постарался, создавая это тело. Такое прекрасное, такое совершенное. Бесподобное каждой своей частью. И как жаль, что это совершенство досталось ничтожному рабу.       Правитель Эплдора склонился к самому лицу Преданного, и его острый язык плотоядно скользнул по сухим устам парня, а затем настойчиво толкнулся в рот, попутно облизывая свежие ранки на прокушенной нижней губе. Отстранившись, князь понимающе ухмыльнулся:       — Вижу, тебе действительно больно? Надеюсь, ты не собираешься сдаваться так быстро? Было бы жаль — мне нравится наше развлечение. Забавно играть с достойным противником. Пора дать тебе небольшую передышку. — Его Светлость повернулся к притихшим в углу подручным изуверам, обращаясь к старшему из них: — Моран! Отвяжите его.       Слуга — не Преданный, но сильный и выносливый детина с повадками истинного ассасина, с загорелым лицом и ладным крепким телом, первый помощник князя и Джима в пытках — ослабил верёвки, снимая растянутые петли с потемневших запястий и щиколоток молчаливой жертвы.       Онемевшее, словно пронизываемое миллионами раскалённых игл тело почти не слушалось, но когда услужливый Моран, повинуясь нетерпению господина, попытался помочь Шерлоку встать с адского ложа, тот одарил княжеского приспешника таким ледяным взором, что даже видавший виды головорез поостерёгся касаться не утратившего гордости и достоинства пленника. Однако, силы воли Преданного оказалось недостаточно, чтобы справиться с предательски подогнувшимися после многочасовой обездвиженности коленями, и слуге Его Светлости всё же пришлось подхватить оседающего на пол парня. Придерживая Шерлока под заведённые за спину локти, Моран подтолкнул его к покинувшему стул Хозяину.       В привычной ленивой манере князь Магнуссен подался вперёд, едва не коснувшись носом шеи Преданного, и шумно втянул воздух тонкими ноздрями:       — Даже сейчас ты пахнешь восхитительно, но мускус перебивает свежесть жасмина и кедра. Помойте его! — Бросив короткий приказ склонившим головы холуям, правитель Эплдора мимолётно коснулся щеки узника: — И побрейте. Не хочу, чтобы у меня в паху началось раздражение.       Небольшой отряд мчался по дорогам Англии настолько быстро, насколько это вообще было под силу прытким ногам арабских скакунов. Стараясь не привлекать к себе внимания, выбирая для этого малолюдные окольные пути, всадники восполняли потерянное время непродолжительностью привалов и воспитанной в постоянных войнах арабов-бедуинов выносливостью своих резвых на галопе лошадей.       Лишь на исходе вторых суток капитан Лестрейд, прекрасно понимающий и вполне разделяющий тревожное нетерпение государя, осмелился настоять на более длительном отдыхе.       — Вы всё ещё не оправились от болезни, сир, чтобы совершать такие долгие и стремительные марши без передышки. Если уж я не смог отговорить Вас от рискованной затеи встретиться с князем Магнуссеном, то позвольте мне, по крайней мере, позаботиться о том, чтобы Вы прибыли в Эплдор живым и более-менее здоровым.       — Грег, ты же и сам знаешь, что является причиной моего недуга, — возразил король, кое-как справляясь с накатывающей волнами усталостью. — И чем быстрее мы доберёмся до княжеского замка, тем скорее у нас появится возможность устранить сию причину. Поверь: если всё обстоит так, как я думаю, испытываемые мною неудобства — лишь слабый отголосок того, что приходится выносить Шерлоку. О каком отдыхе может идти речь?       — И всё же, государь, — упрямо продолжал уговаривать Лестрейд. — Что толку доводить себя чуть ли не до обморока? Вряд ли Шерлоку станет лучше, если к его собственным страданиям прибавится ещё и Ваша слабость. Ведь Связь — явление двустороннее?       — Не знаю, — покачал головой Джон. — Мне всё время кажется, что он каким-то образом пытается отгородиться от меня. Будь это не так, вряд ли мои видения ограничивались бы лишь сумбурными снами, о которых непонятно, что и думать. Судя по нынешним физическим ощущениям и тому, как всё происходило между нами раньше, я должен бы сходить с ума гораздо… основательнее и нагляднее. Да и по оставленной записке теперь вполне понятно: Шерлок не хотел, чтобы я догадался об его истинных жертвенных намерениях, и сделал для этого всё, что мог. Попытка симулировать отсутствие Связи вписывается в подобный план достаточно логично, — Джон помолчал и вновь вздохнул. — Что и говорить: ему почти удалось сбить меня с толку, и единственное, чего Шерлок точно не предусмотрел, так это того, что сия ложь во спасение не заставит меня закрыться полностью, отказаться от него, вырвать с корнем из собственного сердца, рассердившись на мнимое предательство. Глупый мой гений! Он так и не сумел признать, что человеческая преданность ничуть не уступает верности Идеальных Слуг…       — Хотите сказать, что Ваше недомогание и сны, и еще эти жуткие отметины на теле… Всё должно было быть еще серьёзнее? Куда ж ещё-то? — недоумение легло на чело командира королевской охраны глубокой вертикальной морщиной.       — Я потерял часть души, Грег. На её месте не просто пустота — адская бездна, заполненная болью и горечью. Разве этого недостаточно, чтобы и тело стало настолько же ущербным? — горько усмехнулся Шотландец. — Знаешь, я всё время об этом думаю… А что, если?.. О, это просто предположение, и, поверь, я буду несказанно счастлив, окажись оно только плодом моей мнительности и воображения! Но что, если Шерлок действительно старается разорвать нашу Связь, и моё… лишь ЧАСТИЧНО неудовлетворительное состояние — вот такое, как оно есть сейчас — вызвано тем, что сил Преданного противостоять князю Магнуссену и одновременно держать установленный между нами барьер попросту не хватает? Ведь если это так, то с Шерлоком происходят очень… очень страшные вещи… — король яростно зажмурился. — Ну почему?.. Почему он уехал, не поговорив со мной? И зачем я только так настойчиво толкал его к свободе выбора и самостоятельности принимаемых решений?! А ты говоришь — отдых…       — Ваше Величество, — от услышанного капитану стало явно не по себе, но оправданная настойчивость не только верного слуги, но и старого друга была непоколебима, — я говорю об отдыхе только потому, что абсолютно уверен в его необходимости. Какую помощь Вы сможете оказать Шерлоку, если сами окажетесь беспомощны от утомления и бессонницы? Леди Хупер дала мне с собой хорошее снадобье, оно поможет Вам расслабиться и уснуть. Сделайте это не ради себя, а ради того, кто Вам дорог.       И хотя имя не было произнесено, последний аргумент подействовал на короля безотказно. Выпив предложенное Лестрейдом питьё, Джон улёгся-таки на предусмотрительно расстеленную у костра попону и накрыл гудящую голову полой дорожного плаща. Напряжённые мышцы действительно довольно скоро объяла успокаивающая истома, но перед тем, как провалиться в благословенный освежающий сон, Его Величество почувствовал, как из закрытых глаз выкатились злые обжигающие слёзы, и прошептал деревенеющими губами: «Только дождись меня, слышишь? Умоляю, Шерлок — будь живым!»       Серая стена чуть поблёскивала перед глазами каплями стекающей по шероховатой каменной поверхности воды, холодила упирающиеся в неё ладони, давая надёжную опору предательски подрагивающему телу.       Шерлоку пришлось неохотно признать, что эта передышка ему действительно необходима. Нет, силы сопротивляться у него ещё были, да и он скорее бы умер, чем стал умолять своих палачей о пощаде. Но постоянное напряжение, вызванное попытками стереть все воспоминания о короле Джоне, запретами на любую, даже самую мимолётную мысль о нём, стараниями если не уничтожить ставшую опасной для Господина и возлюбленного Связь, то, по крайней мере, создать иллюзию её разрыва, требовало колоссальных усилий, намного больших, чем заурядное противление пыткам. Тем более, что князь, несмотря на свои обещания, до сих пор не применил к вернувшемуся рабу ничего бесповоротно калечащего, словно стараясь распробовать возможности Идеального Слуги с неспешностью истинного гурмана.       И всё же, невзирая на все надрывные потуги, ни единого воспоминания о Джоне стереть не получалось — разве что, задвинуть поглубже, в самый дальний угол Чертогов. А тщательно выстроенная система внутренних запретов под воздействием варварских истязаний, помноженных на тоску и отчаяние обрекающего себя на одиночество Преданного, временами будто истончалась, позволяя чувствам и ощущениям прорываться наружу, словно росткам, пробивающим камень в поисках солнца. И тогда, до хруста стиснув зубы и закрыв глаза, надеясь лишь на расстояние и на гнев обманутого короля, Шерлок с остервенением непривычно молился каким-то высшим силам, чтобы волны этой опасной и разрушительной правды не докатились до его Джона.       Потому-то подобные антракты в осуществлении извращённых фантазий эплдорского князя были незаменимы для того, чтобы, собрав в кулак всю приобретённую за время пребывания рядом с шотландским королём свободную волю, снова укреплять иллюзорный барьер спасительного для Его Величества обмана, само наличие которого действовало на душу Преданного так же мучительно, как все садистские ухищрения прежнего Господина — на истерзанное тело.       Прохладная вода, стекая ручейками по спине и бокам, пощипывая, слегка остужала воспалённые язвы незатянувшихся ран, собираясь у ног мутной лужей. Двое слуг попеременно обливали его из вёдер, смывая пот и кровь с израненной кожи насаженными на длинные рукояти губками, — очередная прихоть Его Светлости, должная подчеркнуть, что в глазах князя Шерлок является не более, чем красивым животным, но никак не заслуживающим хоть какого-то уважения сыном божьим. Впрочем, направляясь в Эплдор, Преданный на что-то иное особо и не рассчитывал, поэтому подобные унижающие человеческое достоинство демонстрации оставили его почти равнодушным, как и излюбленные старым Хозяином аксессуары — ошейник из толстой кожи и такие же браслеты на щиколотки и запястья с вделанными серебряными кольцами, при желании используемые в качестве мягких кандалов — которыми обязательный Моран собственноручно украсил обнажённое тело пленника после того, как купание завершилось.       Круглолицый пухленький цирюльник ловко сбрил слегка отросшую щетину, старательно отводя испуганный взгляд от следов княжеской «любви» на всё ещё не утратившей упругость и атласную гладкость коже. Когда с сомнительным туалетом было покончено, суровый конвоир, не обременяя себя лишними словами, вновь вернул узника в пыточную.       В заполненной душным сумраком камере никого не было, а на массивном дубовом столе Преданного поджидали миска с какой-то неприхотливой снедью и чаша с водой — голод и жажда могли существенно сократить так понравившуюся Его Сиятельству забаву, а потому пока не входили в перечень применяемых к Шерлоку «пристрастий».       Не горя желанием продлевать князю полюбившуюся потеху, но имея для этого собственные весомые резоны, Преданный попытался впихнуть в себя предложенную пищу. Есть не хотелось, к тому же, один вид потемневших от времени дубовых досок вызывал приступы подступающей к горлу тошноты. Его многократно насиловали на этом столе: и неторопливо-размеренный герр Магнуссен, и неистово безумствующий Джим, а порой, когда Хозяин не мог, а его фаворит был занят чем-то более важным, и бесстрастный, как каменное изваяние, Моран, использовавший для этого иногда собственный внушительный детородный орган, а иногда, если таковым был каприз Его Светлости, неизменно наблюдающего за происходящим, омерзительное приспособление с вполне безобидным названием «груша», лепестки которого во время жестокого действа всё же оставались закрытыми — похоже, князь Чарльз не торопился калечить свою добровольную жертву, растягивая удовольствие.       Именно эти, не такие уж и травмирующие для плоти издевательства оказались для Шерлока самой мучительной пыткой — не только в сравнении с уже перенесёнными, но, как он подозревал, и ещё предстоящими. Это было довольно странно и даже необъяснимо, ведь удовлетворение Господина любым способом входило в перечень самых обычных для всякого Преданного заданий, но человеком, который был теперь неотъемлемой частью возрождённой личности бывшего воспитанника Школы, подобное насилие воспринималось как нечто ужасающее и невыносимое, заставляющее умирать снова и снова самой отвратительной из смертей каждый раз, когда плоть разрывала чья-то жадная похоть. В такие моменты Шерлоку казалось, что истязатели насилуют не только его, но и того, кому его тело, разум, сердце и душа принадлежали не только по праву установленной Связи, но и по древнему, как сам мир, закону истинной любви.       Пища, предложенная пленнику, была как обычно безвкусной, а вода попахивала тухлой рыбой, что никак не добавляло аппетита, но необходимость как-то поддерживать силы, и без того тающие, словно снег под весенним солнцем, заставила Преданного доесть всё без остатка. Если это даст ещё несколько дней, стоит ли капризничать? Лишь бы только Джон додумался правильно использовать выигранное для него время и, готовясь к очередному удару князя, укрепил собственную безопасность, а возможно — Шерлок очень на это надеялся — даже обратился за помощью к сиру Майкрофту. Ведь не даром же Император проявляет к Его Величеству самое искреннее дружеское участие? Вместе они смогут противостоять Магнуссену и защитить Джона от новых поползновений, когда Преданный больше не сможет выполнять свой обусловленный инстинктами и усиленный собственным заветным желанием долг.       Джон сидел на поваленном дереве, прислонившись спиной к толстой ветке и закрыв глаза. Ему было трудно дышать, грудь снова и снова пронизывала острая боль — то ли Связь приносила отголоски переносимых Преданным пыток, то ли тоска и тревога впивались в сердце своими ядовитыми клыками.       Возле разложенного посреди небольшой поляны костра негромко переговаривались стражники, расправляясь с нехитрым обедом.       Подошедший капитан, поднёс королю кружку с ароматным варевом:       — Вам необходимо подкрепиться, государь. Впереди ещё половина пути, а Вы едва держитесь в седле. Для переговоров с князем понадобятся силы.       Его Величество без особого желания взял предложенную посудину, злясь на непрекращающуюся дрожь в руках, и нехотя поковырялся в похлёбке. Куски мяса, вполне аппетитные на вид, вызвали у Джона реальное отвращение, а густой бульон, несмотря на достаточно приятный запах, почему-то напомнил свежепролитую кровь. Борясь с тошнотой, король отставил явство.       — Я не могу это есть, Грег.       — Но ведь… — попытался было возразить командир стражи, уже давно смирившийся с обязанностями не только телохранителя, но и заботливой сиделки, но Джон остановил его, упреждая все порядком надоевшие уговоры:       — Принеси мне пару сухарей и воды — большего мне в себя сейчас всё равно не впихнуть.       — Ребята заварили чай, — осторожно предложил Лестрейд и, получив согласный кивок, облегчённо вздохнул: ну, хоть что-то!       Наскоро проглотив хлеб и кое-как осилив половину не успевшего толком остыть чая, Его Величество поднялся, отряхивая крошки и торопя гвардейцев:       — Заканчивайте с пищей — вечером нам нужно быть в Дувре и найти судно, которое переправит нас через пролив.       Узкие коридоры подвалов Эплдора сжимались, будто ложась на плечи стылым гранитом низких потолков. Но после крошечного сырого карцера, в котором ему пришлось просидеть всю ночь, не имея возможности ни встать, ни вытянуть ноги, даже эти скромные помещения казались просторными.       — Сейчас тебя разомнут, — мрачно пошутил конвоир и, распахнув дверь камеры, бесцеремонно толкнул Шерлока в спину, метя тупым концом плети в пересечение нескольких глубоких, едва подсохших рубцов.       Пыточная заметно преобразилась, обзаведясь несколькими новыми предметами кошмарного интерьера. Среди всего этого «великолепия» князь Магнуссен, развалившись в любимом кресле и поглаживая бедро примостившегося на подлокотнике Джима, потягивал бренди, разогревая кровь перед предстоящим зрелищем. Кареглазый Преданный плотоядно улыбнулся, а Чарльз, отдав ему недопитый стакан и брезгливо вытирая руки платком, процедил с ленивым равнодушием:       — Как провёл ночь, Шерлок? Не замёрз? Думаю, пришло время попробовать что-нибудь… согревающее. Надеюсь, ты оценишь.       По знаку Хозяина, четверо слуг с трудом вынесли на середину комнаты металлическое кресло, сидение, подлокотники и высокая спинка которого были сплошь утыканы острыми шипами.       Двое подручных тут же усадили жертву на этот ужасающий трон и затянули ремни, прижимая торс, руки и ноги пленника к тонким железным жалам, безжалостно впивающимся в и без того исполосованную кожу. Когда острия шипов вонзились в раны, регулярно освежаемые плетью чрезвычайно искушённого в подобных делах Джима, в глазах Шерлока на мгновение потемнело от боли, а дыхание невольно сбилось. Князь удовлетворённо хмыкнул, наслаждаясь произведённым эффектом, а его любимец тут же покинул насиженное местечко, материализуясь рядом с пытающимся вернуть себе контроль над телом собратом. Заглядывая в исказившееся болезненной гримасой побледневшее лицо Шерлока, Джим зашептал ему на ухо преувеличенно громко, привычно растягивая слова:       — Нраавится? Непередавааемые ощущения, правда? А ведь под этим милым креслицем ещё не развели огоонь…       Когда Джон разлепил воспалённые от усталости и недосыпа веки, рассвет едва забрезжил. Рядом пофыркивали лошади, безжалостно напоминая ту ночь, в которую они с Шерлоком любили друг друга на конюшне трижды благословенного, хотя и не слишком процветающего постоялого двора.       Кажется, он снова видел сон. Что-то отвратительное и пугающее, побуждающее сразу вскочить и мчаться вперёд, больше не останавливаясь ни на какие отдыхи и привалы, только бы успеть, только бы спасти! Промедление действительно ощущалось подобным смерти, и король подхватился, поддаваясь этому настойчивому порыву, но тут же снова осел на согретую во время сна попону, скручиваясь от резкой боли. Его Величеству не впервой довелось спать на земле, но сейчас спина, да и вся задняя часть тела, включая ноги, просто горела, словно ему пришлось лежать на раскалённой решётке.       — Шерлок!.. — обожгла предсказуемая догадка, и он снова поднялся, почти не обращая внимания на продолжающую немилосердно саднить кожу. Чертыхаясь сквозь зубы, король принялся собственноручно седлать жеребца, приобретённого в одном из городков уже по эту строну Ла-Манша — к сожалению, собственных лошадей, быстрых и выносливых, пришлось оставить в Дувре, на попечении добродушного хозяина припортовой гостиницы.       Рядом тут же завозились стражники, без всяких приказов наскоро собирая нехитрые пожитки.       — Ваше Величество, выпейте хотя бы чаю, — без особой надежды забубнил за спиной Лестрейд.       — К чёрту чай! — сердито бросил Джон, с ненавистью уставившись на свои руки, дрожащие так, что никак не удавалось затянуть подпругу. — Шерлок… Он… — король сглотнул, не имея сил произнести больше ни единого слова.       Понимающе кивнув, Грег повернулся к остальным:       — Седлайте лошадей. У нас совсем мало времени.       Князь Эплдора, взвесив на ладони изящный кинжал, не замахиваясь, лёгким движением воткнул лезвие у самых коленей распростёртого перед ним, расчерченного кровавыми полосами и испещрённого отметинами свежих ожогов тела.       — А теперь ты возьмёшь нож и собственноручно вырежешь у себя на груди то, кем ты на самом деле являешься.       Преданный, подняв на своего палача затуманенные болью глаза, покорно произнёс:       — Какие слова я должен написать, господин?       — Где же твоя хваленая дедукция, Шерлок? Или мои ребята сегодня перестарались? — Магнуссен поцокал языком. — Ты напишешь «Я — Раб». Ты понял меня, ничтожество?       — Да, господин.       Неизменный Джим показно ухмыльнулся, с жадным интересом наблюдая, как Шерлок взялся за резную рукоять и, вытянув впившееся в расщелину между плитами пола оружие, медленно и хладнокровно повёл первую вертикальную линию, рассекая кожу там, где она была повреждена меньше всего.       Но багровые ручейки, тонкими дорожками сбегающие с первых порезов на живот и бёдра безропотной жертвы, казалось, лишь раззадорили аппетиты безжалостных зрителей. Во всяком случае, кареглазый фаворит Его Светлости уже через секунду изобразил на физиономии вселенскую скуку и даже громко зевнул, привлекая внимание Господина.       Тот с некоторым удивлением воззрился на дерзкого юношу, ожидая продолжения начатой пантомимы.       — Мне кажется, что этот урок каллиграфии становится скучноватым, — сдерживая очередной демонстративный зевок, капризно выпятил губы княжеский Преданный.       — И у тебя, разумеется, есть предложение, как его разнообразить, — поощрительно прищурился сквозь стёкла очков герр Магнуссен.       — Естественно, мой Лорд, — кокетливо пожал плечом Джим. Покинув излюбленное место на подлокотнике хозяйского кресла, он плавно перетёк поближе к Шерлоку и, подняв того с колен за свободную руку, помахал ею в воздухе, словно желая продемонстрировать:       — Почему бы нам чем-нибудь не занять и другую конечность нашего героя? Посмотрим, сможет ли он не отвлечься от своего задания и не наделать помарок? Себастиан, дорогуша! Будь так любезен, — обратился Преданный к безучастно наблюдающему за происходящим Морану, крепко прижимая левую руку Шерлока к дубовой столешнице ладонью вверх и красноречиво тыча пальцем в разложенные тут же, на столе, инструменты. Бронзоволикий слуга, не выразив ни малейшего намёка на какие бы то ни было эмоции, безошибочно угадал среди разнообразного инвентаря нужное и, выудив увесистый молоток и длинный четырёхгранный гвоздь, тут же приставил остриё к центру напрягшейся ладони прямо посредине линии судьбы, скосив на Хозяина вопрошающий взгляд.       Помедлив лишь мгновение, князь кивнул, и тяжёлая головка молота с размаху опустилась на шляпку гвоздя, всаживая его в плоть почти наполовину и намертво припечатывая судорожно дёрнувшуюся кисть к твёрдому морёному дереву.       Если первый удар заставил Шерлока упереться в край стола всё ещё сжимающим рукоять окровавленного кинжала кулаком, то второй, вогнавший гвоздь по самую шляпку, вырвал-таки из плотно сомкнутых до этого уст парня негромкий вскрик.       Джим опустил ресницы и, отстранившись, удовлетворённо хмыкнул, а князь, не усидев на месте, одним неуловимым движением оказался возле пленника, заглядывая тому в глаза с выражением придумавшего новую забаву эпикурейца.       — А хочешь, мы всё это прекратим? — тоном библейского искусителя прошипел он, завораживающе покачиваясь рядом с Шерлоком не хуже древнего змея. — Больше не будет ни боли, ни насилия. Я даже дам тебе всё, что может предоставить Преданному хороший Хозяин. Ты в полной мере сможешь использовать то, что у тебя здесь, — чуть изогнутый палец Его Светлости легко коснулся омрачённого испытываемой мукой лба молодого мужчины. — Хочешь — я прикажу оборудовать для тебя самую современную лабораторию, где ты получишь возможность заниматься разнообразными научными изысканиями? А хочешь — куплю тебе дюжину самых дорогих и сладкоголосых скрипок. Ты будешь делать всё, чего пожелает твоя душа — ведь ты теперь можешь желать, правда? И делать выбор? Вот и сделай. Я тебя больше пальцем не трону! Но сперва… ты выполнишь для меня одно особое задание. — Акульи глаза за очками хищно блеснули: — Нет, я не стану больше приказывать убить Шотландца. Нет, нет, нет… Ты проберёшься во дворец своего дорогого короля и прикончишь всех, кто ему дорог. Начнёшь с брюхатой королевы — двоих одним махом, а потом… Оставлю это на твоё усмотрение — тебе, конечно, лучше знать, кем милый Джонни дорожит больше всего. А когда закончишь — сразу возвратишься в Эплдор, к новой, совершенно прекрасной для себя жизни. ЕМУ даже не нужно будет говорить, кто это сделал, он сам всё поймёт. Со временем. Ну? Что скажешь? Твоё райское существование — в противовес кучке идиотов! — князь ждал ответа с явным интересом. — Его Величество на суде так распинался, что ты человек, так почему тебе не доказать его правоту, сделав самый что ни на есть человеческий выбор: свою жизнь в обмен на жизни нескольких никчёмных глупых людишек?       Предложение, пусть даже и вызывающее сомнение в своей серьёзности, показалось Шерлоку настолько возмутительным, что на несколько секунд он напрочь позабыл и о недописанном на груди унизительном имени, и о прибитой к столу окровавленной ладони. Ему даже не пришлось озвучивать свой ответ — князь и так прочёл всё в потемневшем взоре добровольного раба. Впрочем, судя по всему, молчаливый выбор Преданного лишь утвердил правителя Эплдора в сделанных им ранее выводах. Глядя на истекающего кровью пленника, он ухмыльнулся, надменно и язвительно:       — Похоже, я действительно недооценил короля Джона. Вызвать такие искренние чувства в бесстрастной душе — для этого нужно быть действительно незаурядным человеком. Как жаль, что ты недостоин такого чудесного Хозяина, Шерлок, как жаль, что ты так его подвёл.       Наслаждаясь недоумением, сменившим на лице Преданного недавнее возмущение, хозяин Эплдора продолжил:       — Джим был абсолютно прав — ты не так умён, как думаешь о себе, Шерлок. Неужели тебе не хватило твоих хвалёных способностей, чтобы сообразить: явившись ко мне, ты не спас Шотландца от гибели, а лишь вернул нашей задумке её первоначальный смысл. Ты должен был стать для доброго бравого монарха не только незаменимым помощником, советчиком, другом и возлюбленным, но и болевой точкой. И с этим заданием ты справился великолепно, тут надо отдать тебе должное: король готов ради тебя на многое, Шерлок, очень на многое. Я, конечно, предполагал, что тебе удастся растопить сердце нашего оловянного солдатика, но чтобы настолько!.. — Князь поцокал языком: — Разумеется, я был разочарован, когда ты чуть не провалил миссию, поддавшись невесть откуда взявшимся чувствам. Но после — приятно удивил меня, явившись сюда вместо того, чтобы прикончить короля Джона. Почему, Шерлок? Нет, я, конечно, не жалуюсь, но всё же — почему? Если так боялся выполнить приказ и не желал навредить, нужно было просто перерезать себе горло… Но ты вернулся ко мне, да ещё и с предложениями! Хотел выиграть для Джона время, да? — Магнуссен протянул холеный палец и приподнял опустившуюся голову Шерлока за подбородок, заставляя глядеть себе в глаза. — О, понимаю, я не посвятил тебя во все детали своего плана. Ты ведь искренне полагал, что будешь исполнять роль некоего доверенного лица, через которого я смогу осуществлять влияние на Шотландца, а не лишённого права голоса рычага воздействия, так? Прости, что не поставил тебя в известность. Ничего личного, простая предосторожность: никогда не доверяй предателю, даже если сам его создал.       — Видели бы Вы его глаза, Милорд, когда я передал ему Ваш приказ, — не удержался от тягучей и почти безэмоциональной реплики всё это время молчавший Джим. — Такое неподдельное беспокойство, такой предсказуемый страх. И такие глупые ошибки. Воистину, чувства способны затуманить сияние самого чистого разума, — кареглазый Преданный присел на краешек стола, брезгливо отодвинувшись от расползающейся багровой лужи. — Представляю, как всполошился твой господин, не найдя своего гениального любовничка в его тёпленькой постельке. И на что он только не будет способен, примчавшись сюда, чтобы спасти своего кудрявого зайчика!       Шерлок зажмурился, пытаясь справиться с подступающей дурнотой — как он мог упустить столь очевидный вариант? Не советник, не серый кардинал, действующий по воле Его Светлости, а заурядная болевая точка — вот та участь, которая отводилась ему с самого начала. Но даже и тогда он сделал всё правильно, стараясь защитить Джона, ведь так?       — Он не примчится, — глухо произнёс Преданный, черпая надежду хотя бы в этой, еще оставшейся с ним убеждённости. — Я оставил Его Величеству записку, в которой признался в обмане и сообщил, что возвращаюсь к своему настоящему господину — уязвлённая гордость не позволит королю Джону искать меня и, уж тем более, рисковать ради лжеца и предателя.       — Вижу, ты так и не научился разбираться в человеческой природе, самонадеянный мальчишка, — князь снова вернулся в своё кресло и удобно расположился в нём, закинув ногу на ногу. — Или просто недооцениваешь своё значение для шотландского короля. Ну к чему эта скромность? Стоит лишь намекнуть Джону, на какие жертвы ты ради него идёшь — и он прилетит сюда быстрее ветра! И будет готов на всё, я тебя уверяю. Видишь, насколько ты сам облегчил мне задачу? И своим возвращением, и предложенной игрой…       — Но ведь мы договорились! — с беспощадной ясностью всё больше осознавая всю трагичность совершённой им ошибки, однако продолжая отчаянно цепляться за пусть незначительную, но вероятность своей правоты, Шерлок воззвал к чести вероломного эплдорского правителя. — Вы пообещали мне…       — О чём договорились? Что я обещал тебе, раб? — глаза князя сузились. — Что не буду трогать Шотландца, пока ты терпишь? Так я и не трогаю. О том, чтобы не ставить его в известность об истинном положении вещей, не было и речи. И если Его Величество, получив неутешительные известия, сам явится ко мне — разве я смогу отказать ему в аудиенции?       — Скажу тебе больше, мой ангел, — наклонившись поближе к собрату-Преданному, Джим продолжил слова Лорда доверительным эхом. — Король уже мчится спасать тебя и будет здесь с минуты на минуту. Ты просчитался Шерлок, смирись с этим.       Сердце замерло в истерзанной груди, словно пронзённая стрелой птица. Все испытанные ранее мучения не шли ни в какое сравнение с тем убийственным отчаянием, которое обрушилось на Шерлока в тот момент, когда допущенная ошибка встала перед ним во всей своей ужасающей непоправимости.       К эплдорскому замку шотландский отряд подъехал ближе к вечеру, благоразумно оставив город в стороне и подобравшись к цели своей экспедиции через примыкающий к парку лес. Спешившись, король и капитан Лестрейд устроили небольшой совет, решая, как лучше действовать дальше, если понятие «лучше» вообще можно было применить к создавшейся ситуации.       — Если бы знать, кто прислал то письмо, можно было бы попытаться связаться с этим человеком, — высказал предположение командир охраны. — Возможно, он — раз уж имеет такие сведения и явно вхож в апартаменты князя — согласился бы провести нас во дворец незаметно.       — Незаметно? — усмехнулся король. — Кто из нас болен, Грег — ты или я? Да князю наверняка доложили о нашем визите, как только мы пересекли границу. Я не удивлюсь, если то письмо прислал сам герр Магнуссен — прекрасный способ заманить меня к себе, прозрачно намекнув на то, что ему от меня необходимо.       — И Вы точно знаете, что ему необходимо?       — Думаю, да, — усмешка Джона сделалась совсем печальной. — И это мой единственный козырь в заведомо проигрышной игре. Хотя нет, остаётся ещё кое-что, — Его Величество воззрился на верного капитана взглядом, одновременно суровым и умоляющим. — Я пойду в замок без тебя, взяв с собой половину отряда. А ты, — с нажимом продолжил он, не давая Грегу возразить, — ты останешься здесь и будешь ждать. Если через три часа я… мы не появимся и никак не дадим о себе знать, ты незамедлительно отправишься в Лондон к Королю-Императору.       — Но государь!.. — осмелился прервать сюзерена капитан.       — Ты поедешь, Грег! — Джон был непоколебим. — Это не только приказ короля, это просьба друга. Прошу тебя, мой старый товарищ, выполни её в точности. Возможно, это окажется последним шансом и для меня, и для Шерлока, если не на спасение, то хотя бы на справедливое отмщение.       — Ваше Величество… — отчаянно прошептал капитан, сжимая кулаки, но Джон обнял его за плечи и снова повторил:       — Поклянись, что сделаешь так, как я прошу. Ты единственный, кому я доверяю, и кто сможет рассказать сиру Майкрофту всю правду. Поклянись же мне!       Не разжимая кулаков, раздувая ноздри в прерывистом дыхании, Грег обречённо мотнул головой:       — Клянусь!       Удовлетворённо кивнув, Его Величество отдал последние распоряжения и, вскочив в седло вместе с половиной дюжинного отряда, направился к воротам роскошного, утопающего в первой нежной зелени дворца.       — А вот и наш Джонни, лёгок на помине, не так ли? — Чарльз дёрнул уголком сжавшихся в узкую полоску губ и вопросительно поднял бровь.       Вошедший слуга чуть запнулся при виде пригвождённой к столу ладони узника, но, привычно отведя взгляд от того, что его не касалось, учтиво доложил о прибывшем во дворец князя короле Шотландии Джоне Хэмише Ватсоне, требующем незамедлительной аудиенции.       С удовольствием отметив исказившую черты Шерлока мучительную гримасу, Его Светлость пренебрежительно хмыкнул:       — Требует? Наш дорогой Шотландец всё ещё пытается сохранить лицо или набивает себе цену? Надо же — он явился даже раньше, чем я предполагал. Влюблённые способны на многое. Посмотрим, на что ещё готов этот рыцарь ради спасения своей «принцессы»? Отведите Его Величество в мой кабинет, пусть подождёт там, — отдал он распоряжение мгновенно испарившемуся лакею и повернулся к ожидающим приказов подручным. — Моран, подготовь Шерлока к встрече: у короля должны быть весомые причины выполнить любые мои желания. А ты, — это уже относилось к соскользнувшему со стола Джиму, — позаботься о людях Ватсона, особенно об этом, его верном капитане. Если что-то пойдёт не так, свидетелей не должно остаться.       Дверь за Господином закрылась, но кареглазый Преданный не торопился выполнять отданный приказ, справедливо прикинув, что обстоятельства позволяют ему задержаться ещё на несколько минут.       Склонив голову набок, он некоторое время разглядывал торчащую из ладони пленника залитую кровью шляпку гвоздя, потом сокрушённо взмахнул рукой и с преувеличенной почтительностью отобрал всё ещё остающийся у Шерлока кинжал:       — Ты позволишь, дорогой?       Пальцы по-прежнему пребывающего в отчаянном окаменении парня безвольно разжались, а потухший взгляд невольно прикипел к склонившемуся над столом княжескому любимцу. Тот, действуя почти нежно, с каким-то особым удовольствием поддел гвоздь прочным лезвием и стал медленно вытаскивать, сопровождая мучительное действо иронично-ласковыми уговорами:       — Потерпи, мой сладкий… Потерпи… Ещё немножко… Вот… Вот и всё.        Ободряюще улыбнувшись, «спаситель» аккуратно взял освобожденную израненную кисть в свои ладони и, бережно подув на оставленную ребристым остриём сочащуюся кровью метку, снова заворковал:       — У собачки заболи, у кошечки заболи, у Шерлока заживи… — Карие глазищи насмешливо уставились на терпеливо сносившего язвительное сюсюканье пленника: — Не бойся, Шерлок. Скоро всё заживёт, всё закончится, ты только не сопротивляйся, сколько уже можно, дорогой? Разве Шотландец стоит подобного? Ты же вон какой умный, красивый… Даже сейчас — красивый до невозможности… — Джим вздохнул, впервые за всё последнее время на одну секунду неожиданно став совершенно серьезным. — А король этот — что? Мужлан, несмотря на кровь свою голубую, простой, как дерево. Плюнь на него, а? Сдавайся, Шерли, без тебя в этом мире будет слииишком скучно!..