***
…Как кружится голова… мне совсем нечем дышать… боже… боже! Она сидит в лодке, прямо передо мной, стоит только протянуть руку, и я коснусь ее… Мой ангел здесь… Задыхаясь от волнения, я греб, боясь отвести взгляд от прекрасной юной нимфы, сидящей подле меня. … Господи. Разве кто-то может сидеть также красиво, как она? Она все делает прекрасно - такая великолепно близкая… моя… моя!.. Отблески тысяч свечей играли в темных водах подземного озера. … Какой контраст: тьма глубин и свет огней, холод пещер и жар наших чувств, белый ангел и черный демон… Лодка качнулась. … Как странно. Как странно все! Мир словно вертится вокруг нас. Я будто бы пьян… … Нет, я не пьян. Я опьянен… … Только бы не упасть в воду… Девочка глядела на меня испуганно, и блестящие слезы застыли в ее невероятных синих очах. … Не бойтесь, не бойтесь меня, моя милая, я не причиню вам зла… … если вы будете послушны… Ее манящие уста раскрылись в безмолвной мольбе. …Она хочет снова кричать… … Не нужно, не нужно, прошу вас. Это так ранит меня. Не обижайте меня, любовь моя! Я так близок к краю! Одно неосторожное движение, и я сорвусь в пропасть! Нет, нет, не кричите, мой ангел… лучше спойте для меня! Спойте так же, как пели для всех тех людей наверху!.. … Я слышал, я слышал ее голос здесь, во тьме, и думал, сойду с ума от нетерпения! Я и сейчас ее слышу… Она поет для меня, она поет обо мне, и это так странно, невообразимо, волшебно, что я, кажется, тоже пою вместе с ней… … Нет, это все не по-настоящему. Пусть так: оставим пение на волю нашей фантазии… В мире иллюзий наш дуэт звучит идеально… Кристина судорожно вздохнула, едва сдерживая плач, и сжалась в маленький, дрожащий комочек. … Ох, что такое? Она замерзла? Она боится… Я этого не хотел! Нужно успокоить бедняжку, сообщить, что здесь со мной она вне опасности… … Вам не нужно переживать, моя дорогая мадемуазель Даае, я никому не позволю обидеть вас… Я должен был сказать это ей. Должен. Но стоило мне только раскрыть рот, и грубый утробный рык - отчаянный зов сдерживаемой страсти - сорвался с моих гнилых уст. Я испуганно сжал губы. … Нет, нет, все должно быть не так… Совладав с напавшим на нее ужасом, девочка наконец осмелилась спросить. - Кто вы? От ее тихого, наивного голоска, кровь вскипела у меня в жилах. …Я хочу открыться ей… Аха-ха, какое дикое желание! Мне нужно, чтобы она знала, кто я такой!.. … Но разве я сам могу ответить на этот вопрос? Кто же я? Ангел? Призрак? Голос? Что мне сказать? Я безнадежно запутался в собственной лжи… … Но я же знал, что она спросит меня! Я ведь так долго готовился к этому дню: написал себе чувственную речь с пламенными извинениями и объятиями и много раз репетировал эту сцену, даже открыл зеркало ради такого случая - но сейчас… Сейчас я не помню ни слова… как трудно говорить с ней вслух… Как тяжело отвечать ей теперь, когда она видит меня и знает, что я не дух и не видение, а вполне реальный человек со своими потребностями и желаниями… Ужасный человек… Разрываясь от внутреннего противоречия, я крепче вцепился в весло, стараясь скрыть свое смятение. … Мы вот-вот пристанем к берегу, и я буду вынужден объясниться с ней. Мне страшно… Сам же загнал себя в ловушку, глупец! О, если бы можно было никогда не сходить с этой лодки! Будь моя воля, я бы плавал так до скончания времен и молча глядел на моего ангела, замерев в немом восхищении… … О, Кристина, Кристина, моя Кристина! Я сочинил гимн в вашу честь! И ваша судьба отныне в моих руках! Никогда, никогда на свете вы больше не покинете меня! А это скромное жилище у мрачного подземного озера с тысячами фальшивых звезд, танцующих на зеркальной глади, станет впредь вашим домом… нашим общим домом… … навсегда…***
- Навсегда… - хрипел я, сминая простыню. - Эрик. - Навсегда-а-а-а… - Эрик, очнитесь, прошу вас. Бешено дыша, я с трудом оторвал голову от подушки и в полубредовом состоянии вцепился в стоящую у кровати мутную фигурку, припав губами к бледному лицу. - О, мой милый ангел, ты вернулась ко мне… - Да, Эрик, я уже пришел. - Не уходи больше никогда, дорогая… - Что с вами? Вы здоровы? Наваждение растаяло, как утренний туман растворяется в солнечных лучах, и я понял наконец, где нахожусь. Густав, с тревогой наблюдавший за мной, преодолел отвращение и протянул руку к моей голове. - Ох, Эрик, вы снова плачете? - зашептал ребенок, поглаживая мой поредевший затылок. - Вам приснился дурной сон? … Дурной? Разве он был дурным? Вовсе нет… - Просто мне очень больно, - я осмелился заглянуть прямо ему в глаза. - Понимаешь? Больно… Кажется, демоны разрывают меня на части! Былые воспоминания так ранят порой, а облаченные в пестрые плащи сновидений они наносят сердцу увечья, которые невозможно исцелить… - Ничего, - отвечал сын, убрав взмокшие пряди, обрамлявшие унылое подобие лица. - Успокойтесь… Задыхаясь от подступивших слез, я закивал. - Какой сейчас год? - спросил я, все еще боясь, что происходящее может быть нереальным. - Тысяча девятьсот пятый, - мальчик произнес это с мягкой уверенностью, словно мой вопрос был совершенно нормальным. - Впрочем, осталось не больше получаса. Все еще обиженный на сына то ли за прерванное видение, то ли за выдуманное предательство, я внезапно переменился в настроении и отстранился, притянув колени к груди и отвернувшись к стене. - Надеюсь, ты наелся до отвала. - Я ничего не ел, Эрик. - О, неужели деревенская стряпня не пришлась юному виконту по вкусу? - Нет, вовсе нет, - ребенок обреченно вздохнул. - Мне просто кусок в горло не лез. Я сидел за столом в теплой компании и думал: вы ведь остались здесь совсем один в темноте и, наверное, очень грустите. Потом миссис Стронг сходила проведать вас, а когда вернулась, сказала, что вы, вероятно, устали в дороге и уже легли спать. Но она была так бледна… Я понял, с вами что-то случилось, и заставил себя вернуться. Вы встречали хозяйку в таком растрепанном виде? - ладошка его легла ко мне на плечо. - Неудивительно, что она дрожала, как осиновый лист. Его наигранная забота вызывала у меня рвотные позывы. … Он пытается у меня что-то выцыганить. Этот ребенок не бывает добрым просто так… - Со мной все в порядке, - буркнул я, стряхнув маленькую ручку. - Можешь идти и дальше развлекаться со своими новыми друзьями. - Я так не могу. Мне хочется, чтобы вы пошли вместе со мной. - Почему я должен? - Потому что всем на свете нужны друзья, Эрик. - А мне не нужны. - Правда? А как же Алиса? - Я тогда выпил лишнего, это не в счет. - Мисс Фэйтер? - Эрик не нуждается в обществе Клэр, - рявкнул я. - Это ей Мастер нужен, как воздух. Только такая "дружба" меня устраивает, и никакая другая не требуется. Мальчик замолк на миг, очевидно, подбирая слова. - Что же насчет меня, Эрик? Моя дружба вам тоже совсем безразлична? - Ах, твоя дружба? - я резко сел на постели и бледные пальцы мои вцепились в плотную ткань детской жилетки. - Ровно неделю назад ты заявил, что желаешь моей смерти, дьяволёнок. - Потому что вы ведете себя как монстр из кошмарного сна! - возмутился сын. - Быть может, я и есть монстр, - зарычал я. - Нет! Вы и сами в это не верите, Эрик! Вы просто вредный, заносчивый старик, которому невозможно угодить! Я вскипел от негодования. - Никакой я не старик! - Так докажите мне это! Идите к Стронгам и покажите, что вы еще умеете получать от жизни удовольствие! Он восклицал это с таким жарким напором, и синие глаза его глядели так укоризненно, что я невольно втянул шею в плечи, оседая под невероятным давлением. - Я не могу, Густав, - одними губами произнес я. - Не могу… - Одна мудрая женщина сказала мне, что для печали всегда найдется повод, а для радости - нет. И это чистая правда, Эрик. Поэтому вы должны сейчас взять себя в руки и провести время с этими замечательными людьми, пока у вас есть такая возможность, - ребенок улыбнулся, смягчив интонации. - Честное слово, вам понравится. - А если я все испорчу? Я всегда все порчу, Густав. - Я буду рядом с вами, Эрик, и скажу, если вы перейдете черту. Хорошо? Мальчик протянул мне ладонь в знак закрепления нашего маленького договора. Поборов напавшую на меня нерешительность, я неловко ответил на рукопожатие. - Хорошо, мой ангел. Но мне нужно подготовиться, загримироваться в конце концов… - Ух, - сын закатил глаза. - На это нет времени. Просто наденьте маску. - Но… - В маске вы нравитесь мне намного больше, чем в гриме, - четко проговорил он, поправляя мой воротник. - Вид более… канонический. До полуночи оставалось не больше десяти минут, когда я в маске (и с пистолетом за поясом), переминаясь с ноги на ногу, остановился у добротной деревянной двери, отделяющей меня от столовой. - Ну же, Эрик, не трусьте! - мальчик подтолкнул меня вперед, однако я остался недвижим. - Я не боюсь, Густав, дело не в этом. Лишь пытаюсь понять, как следует вести себя в подобной ситуации. - Доверьтесь инстинктам. Я уверен, где-то глубоко внутри вы знаете, как общаться с людьми. Я покосился на сына. - Ох, мой дорогой, если я доверюсь инстинктам, то запугаю Стронгов до смерти и заставлю плясать вокруг меня на задних лапках. Уж лучше я буду сидеть и помалкивать. - Нет, неужели вы не понимаете, в чем смысл семейных посиделок? Вы не должны молчать. Постарайтесь расслабиться и быть искренним. - Я постараюсь, милый. Но, у меня тоже есть условие. Будь так добр, при Стронгах обращайся ко мне подобающим образом. - Вы имеете в виду..? - "Отец". Звучало бы вполне уместно. - Хорошо, "папа", - он крепко сжал мою руку. - Настало время ломать лед. Открыв дверь, я невольно зажмурился, ожидая что меня ослепит, однако свет подвешенной над столом керосиновой лампы оказался приглушен. Лица, освещенные неровным мерцанием пламени, повернулись ко мне. Я шумно вздохнул. Пол обратился вдруг зыбучим песком, и каждый шаг, приближающий меня к обыденной, семейной трапезе, давался с огромным трудом. Все кругом словно притихло, ноги одеревенели и, казалось, целая вечность прошла, прежде чем я сумел добраться до накрытого круглого стола. … Стронги все еще смотрят на меня. Молча пялятся, отложив вилки, словно я какой-нибудь редкий экспонат или последний представитель вымирающего вида, случайно обнаруженный ими в саду… …Аха-ха… Homo mutilum… Я нервно усмехнулся, со скрежетом устроившись на стуле. …Что у них с лицами? Губы так странно вытянуты, будто они… улыбаются… …Ну не могут же эти люди искренне улыбаться мне… - Не нервничайте, отец, - шепнул Густав и, взобравшись на стул, отпустил мою руку. …А я вовсе не нервничаю, спокоен как удав, и ничто на свете не выведет меня из состояния равновесия… Женщина открыла рот. …Дьявол, вот сейчас она завопит!.. - Попробуйте запечённый картофель, мистер Уай. - Что? - Картофель, - она указала на стоящую передо мной тарелку. - И курятину. Уж простите, ничего другого у нас нет, мы не ждали гостей. Но, обещаю, завтрашним вечером мы устроим вам настоящий пир. - Боюсь, - тихо отвечал я, смутившись от такого количества положительного внимания, - мы не задержимся здесь так долго. - Ох, - она вздохнула, словно разочарованная моими словами, - я надеялась, что вы погостите у нас хотя бы пару дней. - Я уверен, Эрик непременно остался бы, будь у него такая возможность, - авторитетно заявил Джеймс, - но такой занятой человек не может тратить время зря. Это ведь деловая поездка. Я кивнул, сжимая вилку. Мужчина был явно взволнован моей неосторожной фразой о внеплановой проверке и ждал разъяснений. … Что я могу ему сказать?.. Напряженная тишина, повисшая за столом, очень сильно давила. …Эти люди смотрят на меня выжидающе: они чего-то от меня желают… и знаю, чего… вон, хозяйский мальчишка весь стул изъездил от нетерпения… …Почему на вас маска, сэр? Зачем вы носите маску? Ох… - Это очень вкусно, миссис Стронг, - вежливо отметил Густав, спасая положение. - О, ты еще не видел, какого гуся мама готовила на Рождество, - Адам восторженно взмахнул руками, показывая размеры средней собаки. - Просто огромный, и сок из него так и тек… Уверен, ты таких больших гусей в жизни не видел! - Как знать… Где-то за моей спиной приятно зазвенели колокольчики: я невольно обернулся, вслушиваясь в звонкую песню стоящих на полке часов. …Полночь… - С Новым Годом, - одобрительно закивал Джеймс, а его супруга засуетилась, подавая мне напиток. - Да, с праздником, - вяло подытожил я, подозрительно посматривая на пахучую, золотистую жидкость. …Что это такое?.. - Вообще-то мы не отмечаем Новый Год, сэр, - неожиданно выдал хозяйский отпрыск, не обращая внимания на недобрые взгляды матери и попытки моего мальчика пнуть его под столом, - но Густав сказал, что вы пропустили Рождество из-за болезни, так что… Ай! Мой ребенок, стараясь не выдать внутреннего торжества, вскинул брови, на миг прижав указательный палец к губам, намекая болтливому товарищу, что хорошо бы ему уже замолчать. - Думаю, мальчикам давно пора уже пойти по комнатам, - хозяйка мягко улыбнулась. - Время позднее. Я судорожно вцепился в руку ангелочка, боясь остаться наедине со Стронгами без его поддержки. Дети посмотрели друг на друга, о чем-то безмолвно договорившись. - А Густав может заночевать сегодня у меня на чердаке, мама? - Это не от меня зависит, дорогой. Мистер Уай, вы позволите? Я растерянно взглянул на синеглазого птенчика и отвел его в сторону. - Ты обещал, что останешься со мной, - прошептал я. - Да, - обреченно кивнул он, и в глазах его я заметил такую мольбу, что сердце мое болезненно сжалось. …Я не хочу портить ему праздник. Тем более, что этот странный ужин он, кажется, затеял специально для меня. Мальчик пытается научить меня нормальной жизни. Как жаль, что это уже невозможно… - Ладно, - с трудом выговорил я, продолжая нашу неслышную беседу. - Иди. Только из дома ни шагу. Даже не думай лезть на крышу. - Разумеется, "отец", - едко отчеканил он, явно обиженный моим недоверием. - Вы тоже не скучайте. Выпейте, это поможет. Я нахмурился под маской. …Так, завтра утром нам предстоит серьезный разговор на эту тему… Но прежде чем уйти, Густав поманил меня пальчиком, словно собирался открыть мне страшную тайну. Я послушно склонился к сыну, гадая, в какой секрет он меня посвятит, но мальчик, приподнявшись на цыпочках, прильнул нежными губами к моей сухой омертвелой коже. Я вздрогнул. - Спасибо, папочка, - вдруг ласково шепнул он, утерев чудный ротик, и, игриво сверкнув глазами, упорхнул прочь вместе с ожидающим его Адамом. …О! Какая прекрасная ночь!.. Улыбаясь как умалишенный, я возвратился за стол, пальцами укрывая подбородок, горящий от сладкого прикосновения. …Удачное начало года… …Вот немного уродливой статистики: за последние три недели меня добровольно целовали аж целых четыре раза. Это больше, чем за всю мою прежнюю жизнь вместе взятую… - Прошу прощения еще раз, - хозяйка озабочено посмотрела на нетронутый мной ужин, - если наша еда не соответствует вашим справедливым требованиям. Даже не знаю, что вам предложить. - Ничего не нужно, благодарю. Я непременно попробую это, - размяв картофель вилкой, я наконец осмелился отведать местную кухню. … Ох… это неожиданно вкусно. Конечно, до моего повара в Нью-Йорке еще далеко, но все же в этой деревенской простоте есть свое очарование… Оно напоминает мне о далеком детстве… Женщина продолжала изучающе рассматривать меня, словно она впервые в жизни видела жующего человека. … Этот взгляд меня очень волнует. Я помню, мне уже адресовали подобные взоры многие годы назад, когда я видел людей сквозь прутья клетки. В толпе всегда находились такие любопытные зрители, которых хлебом не корми, дай только в меня палкой потыкать… - Вы должны и джин попробовать, Эрик, - с какой-то скрытой угрозой предупредил меня Стронг. - Джин? - уточнил я, пытаясь унять бьющееся набатом сердце. - Нет, это слишком крепко для меня. Я пью только вино. - Я сам делаю его. Сам настаиваю на можжевельнике и ирисах. У моего джина совершенно особый вкус, вы обязаны оценить. Его настойчивость действовала мне на нервы, и я решил, что лучше уж выпить злополучный напиток, только бы хозяин перестал меня раздражать. Быстрое движение руки, легкая судорога на губах, словно от нежного поцелуя - и приятный солодовый вкус разлился по телу. - Чудно, - я зажмурился от непривычной крепости. - Я же говорил, - лицо хозяина озарила широкая улыбка. - Еще? - Если только по одной…- железно решил я. …Конечно, по одной. Я свою меру знаю…***
ТУК-ТУК-ТУК! …Ах! Что это? Землетрясение? Или кто-то заколачивает гвозди в крышку моего гроба? О, это было бы прекрасно… Я открыл глаза, щурясь от солнечного света. …Где я?.. Голова, покоящаяся на мягкой подушке, словно налитая свинцом, не хотела подниматься. Взглядом я окинул маленькую комнатку. …Это, кажется, наша спальня. И я совсем не помню, как вернулся сюда… Я попытался встать. Стоило мне оторваться на миг от кровати, и весь мир закружился перед глазами. Я рухнул обратно на перину. …Чувствую себя совершенно разбитым. И мне с трудом удается воскресить в памяти события прошлой ночи. Стронг предложил мне выпить джина, а дальше все как в тумане… … Но как-то же я пришел в спальню! И разделся… и маску снял… … Страшно подумать, что кто-то мне в этом помог… С удивлением ощупав свою мерзкую, гудящую черепушку, я обнаружил вдруг, что на голове появилась новая шишка. …Господи, да что вчера приключилось?.. ТУК-ТУК-ТУК! - Уходите, прошу, - просипел я. Мне едва удалось успеть нырнуть с головой под простыню, когда дверь открылась и незваный гость вошел в комнату. - Я же просил вас уйти… - Да? - вздохнула хозяйка. - Мне показалось, вы сказали "войдите". Я слышал, как женщина приблизилась ко мне и - о, ужас! - опустилась на край кровати. - Я принесла вам завтрак или, вернее будет сказать, обед, - зазвенела поставленная на тумбу посуда. - Как вы себя чувствуете после вчерашнего? …Отвратительно… - Я вынужден просить у вас прощения, - хрипел я, плотнее кутаясь в простыню и отползая подальше от дамы. - Кажется, вчера я выпил лишнего и вел себя не самым подобающим образом… - Выпили? Ну что вы, мистер Уай, вы даже от второй рюмки отказались. - Но моя голова… - Болит? - в голосе ее зазвучало беспокойство, словно она действительно волновалась о моем здоровье. - Это из-за удара. Вы, вероятно, не помните… Вы лишились чувств за ужином. Встали из-за стола, чтобы взглянуть на наше пианино, и рухнули, разбив головой вазу. - О. Обморок, значит. - С вами такое часто бывает? Это может быть симптомом серьезной болезни. - Вы что, медсестра? - резко бросил я. - Бывшая, - тихо отвечала женщина. - Но это не значит, что у меня нет глаз и ушей. Вам стоит внимательнее относится к собственному здоровью. Густав сказал, что временами вы будто бы выпадаете из реальности. - Конечно, этот дьяволенок и не такого наговорит. Хозяйка отвела глаза. - Зря вы так. Мальчик сидел с вами несколько часов, пока вы были без сознания. Он о вас беспокоится… У меня задрожали губы. …Беспокоится? Ох… - Я отправила его немного поиграть с нашим Адамом. Ребенку такие переживания ни к чему. …Действительно, я не стою его волнений… - Поешьте, вам это на пользу пойдет. Вы очень истощены, - эту милую женщину явно задела моя грубость, а потому она встала и, шурша юбками, заторопилась к выходу. - О, миссис Стронг… - Да? - она замерла у двери. - Вам нужно что-нибудь еще? - Нет… то есть… я, - а ну прекрати заикаться, старый дурак, - я просто хотел сказать вам спасибо. - Не за что, мистер Уай. И, к слову, вам совершенно необязательно прятаться от меня. Ведь я осматривала вас после падения. А под простыней вы выглядите, как, - она, вероятно, улыбнулась, - …как привидение. - Потому что я и есть Призрак, - мрачно констатировал я, услышав, что дверь наконец захлопнулась. Освободившись от савана, я взглянул на оставленный мне обед, который состоял из тарелки ароматного бульона, тушеной и размятой в кашу птицы - верно, все той же куры - и мягкой кукурузной лепешки. …Надеюсь, это Густав посвятил хозяйку в особенности моей диеты. Мне очень не хочется думать, что бесстрашная женщина лазила в мой рот смотреть на зубы… Глядя на еду, я попробовал вспомнить, когда последний раз нормально питался. Не вышло. С обедом я расправился довольно скоро: жизнь научила меня кушать быстро вне дома, пока никто не отобрал у тебя пищу. После трапезы я, кажется, снова провалился в небытие, и лишь несколько часов спустя был готов к тому, чтобы покинуть спальню. В этот раз меня разбудила музыка. И музыка эта была прекрасна. …Кто-то играет на фортепиано… Ах, Густав, конечно же, это Густав. В этом доме никто не сможет сравниться с ним… Помню, как утопая сладком дурмане, я уплыл в столовую, где находилось пианино, желая снова увидеть, как мой ангел играет. Каково же было мое удивление, когда Густав, широко улыбнувшись, вырос прямо передо мной в коридоре. …Если он здесь, то кто же тогда..? - О, вы уже проснулись? Голова не кружится? - Нет, - я осторожно отстранил ребенка и открыл дверь. …Глазам своим не верю… За инструментом, странно выгнув спину, сидел Адам - этот добродушный, болтливый мальчишка Адам! Его длинные, мозолистые пальцы то, едва касаясь, порхали над клавишами, исполняя чудные пассажи, то обрушивались метеоритным дождем - и воздух взрывали оглушительные аккорды. Музыка была нестройная, резкая, в ней нельзя было отыскать лейтмотива, и юный пианист мчался вперед со скоростью гепарда, живо изгибая, ломая звуки, так что неопытному слушателю едва ли пришлась бы вкусу подобная какофония. - Он так играет, - начал было шептать мне сын, но я угрожающе зашипел, прижав палец к его опухшим губам. … Нельзя разрушать эту магию словами… Адам меж тем продолжал играть так эмоционально, что мое черное сердце дрогнуло, замаялось, заволновалось в груди и запело в унисон самой необычной на свете музыке. Страшась прервать его, я неслышно приблизился и опустился на стул, не отводя горящих глаз от мальчишки. …Это мой шанс, Господи! Я не могу его упустить… - Это прекрасно, - не сумев сдержать чувств, тихо восхитился я и, поддавшись влечению, придвинул свой стул к инструменту. Адам остановился вдруг, испуганно обернувшись, словно заблудившийся олененок, но тут же приобрел уже привычное мне улыбчивое выражение лица. - Это вы, сэр. Прошу прощения, я не услышал, как вы вошли. …Конечно, ведь я приложил к этому максимум усилий… - У тебя талант, мой дорогой, - я сладко улыбнулся, и мальчишка отчего-то поежился. - Из тебя выйдет первоклассный пианист… Позволь-ка мне взглянуть на твои руки. - Ну, я… Не дожидаясь согласия, я крепко схватил его запястья. - О, какие пальцы… Тебе нельзя чистить снег, ты знаешь, - я покачал головой, печалясь из-за подобного расточительства. - Кто учит тебя музыке, дитя? - Никто, сэр, - он стушевался, пряча ладони за спину. - Раньше со мной занималась мать, но она давно обучила меня всему, что знала. - Чудесно, мой мальчик. Ты настоящий виртуоз, - я сбавил напор, не желая смущать подростка. - Признаться честно, я впечатлен, а такое нечасто случается. Что это было за произведение? Я такого никогда не слышал. - Вам правда понравилось, господин? Я сочинил сам… - Ну надо же, - как-то едко вставил Густав. - Поразительно, - мне пришлось немного отстраниться, чтобы не пугать Адама своим чрезмерным восторгом и сверкающими под маской глазами. - А я могу на ноты взглянуть? - Ноты? - изумился он. - Нет никаких нот, сэр. Я придумывал музыку прямо сейчас. - Хочешь сказать, это была импровизация? - Наверное, да… Я вздохнул, осознав, что этому деревенскому мальчишке не известно слово "импровизация". - Мне тоже понравилось, - Густав произнес это с какой-то ледяной холодностью, словно Адам его глубоко оскорбил. - Но ты неправильно держишь руки. - Хватит, Густав. Твои замечания сейчас неуместны, - я властно взмахнул рукой, сжимая кулак. - Скажи мне, дорогой Адам, ты уже задумывался о своей будущей карьере? - Я хотел бы быть артистом и выступать на настоящей сцене, мистер Уай. - Если так, то тебе нельзя сидеть в этой глуши. Тебе нужен учитель, который по достоинству сможет оценить твои умения и поможет развить твой собственный стиль - навряд ли такой случайно заедет к вам в N. - Отец говорит, что я смогу уехать отсюда, когда мне исполнится хотя бы шестнадцать, - он мечтательно прикрыл веки, но тут же одернул себя, возвращаясь к реальности. - Но мне не хотелось бы бросать родителей здесь одних, на ферме много работы. В любом случае, у меня есть еще время, чтобы все решить: еще четыре года я останусь тут. Я смерил мальчишку внимательным взглядом. … Неужели ему всего двенадцать? Кажется, на фоне моего крошечного ангелочка, у которого от ревности так забавно дергается бровка, все дети выглядят переростками… - А вы, сэр, - неожиданно выдал подросток. - Да, мой мальчик? - Ведь вы разбираетесь… в этом… Папа рассказывал, что вы композитор, - тут даже я удивился. - Я подумал, что вы могли бы дать мне пару уроков, пока вы здесь… Я могу заплатить, - неуверенно добавил он. Я засмеялся. - Ты? Заплатить мне? О, Адам, мои уроки стоят очень дорого, и я сомневаюсь, что они придутся по карману ребенку, - мальчишка раскис и понурил кудрявую голову. - Но для тебя, думаю, можно сделать исключение. - Правда? - воодушевился юный пианист. - Спасибо, сэр, большое спасибо! Я вам по гроб жизни обязан буду! И когда мы приступим? Сегодня? Сейчас? - Не буду мешать, - буркнул Густав и пулей выскочил из столовой, громко хлопнув дверью. - Что это с ним? - удивился Адам. - Даже не знаю, мой юный друг, - лукавая улыбка скользнула по моим мертвым губам, - даже не знаю…***
…Что может быть проще, чем заинтриговать любопытную, невинную душу? Дети идут за тобой куда угодно, стоит только их поманить: и вот уже неокрепший разум находится во власти чарующей флейты. Я помню, как легко мне было увлечь за собой Густава в тот решающий день, когда я узнал правду о его рождении. Теперь наученный горьким опытом мальчик старательно сопротивляется моим чарам, пытаясь отгородиться или спрятаться, однако уйти от меня совсем он не в состоянии: я чувствую, как растет в его нежном сердечке страх одиночества. Я знаю, Густав уже привязался ко мне и даже немного перевыполнил мой преступный план: ребенок не просто боится меня потерять - он ревнует, он борется за мое внимание. Это стало приятным открытием для старого истосковавшегося по любви Эрика. Хотя, конечно, в душе моей живет подозрение, что дьяволенок пытается сбить меня с толку, запутать, обвести вокруг пальца - и чувства его ни что иное, как великолепно сыгранный спектакль, за которым он прячет ненависть, и желание поскорее вернуться к своему гадкому виконту… …Ах, но как он вспыхнул, когда я начал нахваливать Адама! Да, пожалуй, ему было бы трудно сыграть такое! В любом случае, хозяйский мальчишка может стать отличным инструментом для манипуляции… - Тебе не страшно, мой юный друг? - Нет, - мой проводник оглянулся. - А почему мне должно быть страшно? - Ну, - усмехнулся я, продолжая следовать за Адамом, - ты идешь в лес с почти незнакомым жутким мужчиной. Мало ли что может случиться? - Я знаю этот лес как свои пять пальцев, господин, и смогу от вас убежать, - руками подросток отодвинул преграждающие путь ветки, которые запружинили, сбрасывая снежные одежды. - Да и вы не такой уж жуткий. Скорее загадочный. Я не сумел сдержать улыбки. …Ох, этот парнишка мне нравится!.. - И маска тебя не смущает? - неожиданно для себя уточнил я, ступая, очевидно, на тонкий лед. - Неужели не мучает любопытство? - Если честно, то мне все равно, сэр. Это только ваше дело. Хотя… Он вдруг остановился, глядя на собственные следы. - …вчера Густав сказал, что у вас нет носа. Это правда? - Да, - сквозь зубы процедил я, обернувшись через плечо. Мне почудилось, что маленькая мохнатая фигурка нырнула за темный ствол. Приглядевшись, я убедился в ложности собственных ощущений. Никого. - Я никогда не видел людей без носа. - И не увидишь, мой дорогой, - в два шага я нагнал проводника. - Далеко еще? - Уже почти пришли, мистер Уай. Я уверен, это место вам понравится. - Даже не сомневаюсь. …Не знаю, как местный лес вообще может кому-то прийтись не по вкусу, выглядит он поистине сказочно: небесный свод, затянутый ватными тучами, едва проглядывается сквозь заиндевелые ветви величественных сосен, а от девственно чистого снега будто исходит волшебное сияние, он переливается всеми оттенками ледяной радуги - от белесо-черничного до кипельно-белого - это место действительно завораживает и пробуждает воображение. - Ты уже слышишь эту чудную музыку, Густав? - вздохнул я, запрокинув голову. - Будто сотни маленьких колокольчиков звенят на ветру… - Я Адам, - мальчишка прервал мечтательный полет моей мысли. - Что? - Меня Адам зовут. А Густав дома остался. - Да, да, точно, - я задумчиво почесал шелушащийся на морозе подбородок, - прошу прощения, мой юный ученик, Эрик порой забывается. Не обращай внимания. Я снова оглянулся назад, глазами выискивая моего ребенка среди снегов. …Навряд ли он пошел за нами. Я бы его заметил. Ведь мы бредем уже четверть часа… Неудивительно, что уговорить хозяйского отпрыска отправиться на прогулку не составило для меня труда. Все же Призрак всегда умел завлекать людей - именно этот талант кормил нас многие годы. Я всего лишь спросил, нет ли неподалеку тихого, безлюдного места, где можно было бы насладиться красотой здешней природы и научиться слушать ее неповторимую музыку. - В лесу есть озеро, сэр, - отвечал подросток еще сидя за инструментом. - Сейчас оно замерзло, но выглядит так же чудесно, как летом. Это самое красивое место на всей земле. - Ох, не терпится увидеть - сентиментальный старик питает к озерам особую слабость, - нарочито громко произнес я. - Надеюсь, ты все мне покажешь. - С удовольствием, мистер Уай. Только отпрошусь у мамы. - У мамы? А я думал, ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать такие решения самостоятельно, - он замялся. - Что ж, видимо, ты еще не дорос до моих уроков… - Я дорос. Честное слово, дорос. Я поведу вас, куда захотите, - он проговорил это полным отчаяния голосом, словно от парочки моих бесполезных советов зависела его жизнь. - Тогда поторопись, дитя. И не забудь вычистить свои ботинки. - Зачем? Разве мы не в лес собрались? - Мы идем заниматься музыкой, - серьезно пригрозил я. - И ты обязан выглядеть опрятно, если, конечно, уважаешь искусство. В противном случае, нам с тобой не о чем говорить. Юный пианист собрался на удивление быстро - куда быстрее медлительного Густава - и вскоре мы уже вышли в холл, где и застали моего ангелочка. Он смотрелся чертовски мило на ковре под елкой, прямо как рождественский сюрприз для бедного Эрика, за целую жизнь получившего только пять подарков - все от прислужницы-лилипутки. Мальчику не хватало лишь праздничной упаковки. Улыбнувшись, я остановился, заслонив идущий от окна свет. Затенённый ребенок, увлеченно игравший все это время своим деревянным конем, поднял глаза. - Вам что-то опять от меня нужно, "папочка"? - вздохнул он, обиженно хмурясь. - Мы с Адамом решили немного прогуляться, и мне показалось, что ты очень хотел бы составить нам компанию. - Я занят. - С каких пор бесполезные скачки игрушечных лошадей стали важным занятием? - С тех самых, - лаконично ответил сын. - Удачной прогулки. - Благодарю, - хмыкнул я, раздраженный поведением маленького грубияна. - Адам, идем. - Но… - ИДЕМ. Я вытащил хозяйского мальчишку на улицу. Уверенность в том, что Густав выскочит следом за нами, не покидала меня, но я оказался не прав: сын был слишком гордым, чтобы действовать открыто, но он все еще мог воспользоваться таким привычным и близким мне методом слежки. Вот почему мне приходилось постоянно оглядываться, высматривая его силуэт. …Бесполезно… - А почему Густав не пошел с нами? - поинтересовался Адам, углубляясь в чащу. - Потому что он не хочет заниматься со мной музыкой, - буркнул я. - Не хочет? Неужели он не понимает, какой шанс упускает? Я бы на его месте от вас ни на шаг не отходил. - Такими словами не стоит разбрасываться, молодой человек. - Да, вы, наверное, правы, сэр. Я только хотел сказать, что Густаву с вами очень повезло. Вы даже путешествуете вместе, а мой папа никогда не берет меня с собой. Мы живем, словно в клетке, в этом затхлом городишке, где все люди вокруг ненавидят нас. Никто не хочет общаться с нами. Вы даже представить себе не можете, как здесь одиноко и скучно. Так что ваш приезд - настоящий праздник. И если вы сможете научить меня, научить хоть чему-то, я этого никогда не забуду. От такой сладкой лести у меня закружилась голова. … Или я снова собираюсь упасть в обморок?.. Отодвинув ладонью мохнатую белую лапу, подросток замер, благоговея. - Вот оно… Небольшое заснеженное, сверкающее зимними кристаллами поле, окруженное мрачными хвойными легионами, дышало волшебством и загадочностью, и только вершины Черных Холмов, наблюдавших за этим озером неотрывно многие тысячелетия, вероятно, знали все местные тайны. …Люди и правда сюда не захаживают - это место, где царствует мертвая тишина, почти не осквернено человеческим духом… А значит, я без страха могу осуществить задуманное… Переборов внутреннее отвращение, я положил руку на плечо юному пианисту. … Ну не музыке же я его сюда притащил учиться, в самом деле!.. - Если честно, то я не совсем понимаю, зачем мы сюда пришли, сэр, - спохватился мальчишка. - Я думал, мы попрактикуемся за инструментом. - О, нет, дитя мое, - еще раз оглядевшись по сторонам, я склонился, заглядывая прямо в его черные глаза. - Ты создан созидать, а не просто повторять, так что намного важнее научиться слушать… Вся музыка идет от природы, от мира вокруг тебя… Вселенная посылает тебя миллионы импульсов, которые ты должен только пропустить сквозь себя… Понимаешь? - речь моя стала монотонной, тягучей, как патока. - Не пытайся осознать это. Чувствуй… Расслабься… Закрой глаза и слушай меня… слушай… Тебе нравится мой голос? - Да… - Прекрасно, мой дорогой… И раз уж мой голос так тебе нравится, то впредь ты будешь делать то, что я тебе говорю… тише… тише… Ты очень хороший, послушный мальчик… Такой не станет обманывать старших, верно? - Верно, - покачиваясь в неглубоком трансе, отвечал подросток. … Такие трюки проворачивать намного сложнее, чем кажется. Я не принадлежу к числу выдающихся гипнотизеров и применяю свои весьма скромные способности только в тех случая, когда абсолютно уверен в успехе. Жертва должна быть наивной, внушаемой, впечатлительной и полностью мне доверять - только такой человек позволит повелевать собой. Помню, когда Клэр только пришла, мне удавалось подчинять ее себе, но со временем я потерял эту власть. Все же эта связь крайне ненадежная, и ее нельзя установить против воли… - Хорошо, - похвалил я, - хорошо… Ты ведь уже успел подружиться с Густавом, не так ли? Вы с ним наверняка посекретничали… Расскажи мне все, что он тебе говорил… - Он сказал, что вы очень больны… Вы скоро уйдете в мир иной… Это ваше последнее путешествие… Я постарался скрыть свое негодование, которое могло все испортить. - Это он сказал вам всем за столом? - Да… … Что ж. Это многое объясняет… - Вы провели с ним вместе всю ночь, Адам. Наверняка он поделился чем-то еще. Что вы с ним обсуждали? - Девчонок, - подросток ухмыльнулся, угрожая соскочить с крючка. - Он хвастался, что целовался прошлой ночью… Врунишка… - Еще? - Много вопросов, очень много… Потом хвалил мою маму… Говорил, что она очень хорошая… и что он очень скучает по своей, - так, это уже ближе, - а еще он просил меня пере… Но внезапно промелькнувший снежный снаряд, траекторию которого я не смог отследить, прервал транс, попав Адаму прямо в лицо. …Что это было?.. Взметнувшись, я вгляделся в лесную опушку и невольно охнул, когда следующий снежок прилетел мне прямо в затылок, сбив с головы широкополую черную шляпу. …Густав!.. В этот раз чертенку не удалось скрыться от моего взора. Зря, зря, ребенок показался из-за сосны с виноватой, испуганной улыбочкой. Состояние оцепенения, возникшее из-за прерванного допроса, внезапно сменил лютый гнев, и, бросив отплевывающегося Адама одного, я черным коршуном метнулся в чащу следом за несносным котенком. Мальчишка лавировал среди деревьев, скакал по сугробам, словно полярный олененок, и за спиной его вился снежный вихрь. Звонкие детские вопли эхом разносились по лесу. …Кричи, кричи, мой сладкий! Кроме меня, да хозяйского отпрыска, которому я могу свернуть шею одной рукой, тебя здесь все равно никто не услышит!.. - Густав! Густав, черт возьми, остановись маленький негодяй! - на бегу набрав горсть снега, я метнул его в спину удаляющегося ребенка, но снаряд рассыпался, так и не достигнув цели. - Я, по-твоему, похож на смертельно больного человека, а?! Густав?! Мне надоела чертова беготня! Вернись, иначе заблудишься и замерзнешь насмерть! Это намного дольше и страшнее, чем быть просто задушенным! ГУСТАВ! Обернувшись на миг, он с улыбкой выкрикнул: - Не остановлюсь, старая черепаха! Это взбесило меня окончательно. - Я ТЕБЯ УБЬЮ, УПЫРЕНЫШ! - Ага! Сначала догоните! Он продолжал бежать, и я тоже не мог прекратить погоню, хотя легкие уже запылали от недостатка воздуха. …Еще немного… еще чуть-чуть, и я его догоню… Выскочив в показавшийся между деревьями просвет, я очутился на поляне, которую уже не сумел пересечь: противник просто забросал меня снежками. …Нет, в этой войне мне не победить… Закашлявшись и выбившись из сил, я запнулся и рухнул, воткнувшись головой в сугроб и чудом не потеряв в снегу мою маску. - Дьявол… Даже не пытаясь подняться, я перевернулся на спину, уставившись на клочок пасмурного неба. - Дья-я-явол… Густав, остановившийся на другом краю поляны, осмелился подойти ко мне. …О, вы только взгляните на его лицо! Да он же улыбается! Стоит и хихикает надо мной, мерзавец! Ну, ничего, я его еще проучу!.. - Устали? - с усмешкой спрашивал он. Я лишь зарычал в ответ. - Мы продолжим, когда вы отдохнете? - сын невинно захлопал глазками. - Я так давно в снежки не играл! Это было здорово! - и залился радостным смехом. Я смутился. - Это… была игра? - Конечно, игра! - но смех его внезапно оборвался. - Или вы действительно решили меня убить? …Ох… Мысли мои, смешавшиеся в огненном урагане, продолжали кружиться в голове, и я уже с трудом мог вспомнить, какие планы строил пару минут назад. - Нет, - прошептал я, - разумеется, нет. - Ну вот и все. Когда будете готовы, мы найдем Адама и начнем второй раунд. А пока победа за мной! - он высокомерно хмыкнул и совершил непростительную ошибку, повернувшись ко мне спиной. Молниеносным движением, я сбил дьяволенка с ног и навалился сверху, прижимая его худенькую фигурку к примятому снежному покрывалу. - Нет, за мной. Я не признаю поражений! - Так нечестно, - загнусавил мальчик, подозрительно щурясь. - Отпустите меня. Я отрицательно покачал головой. - Мне уже совсем не весело. Вы же меня раздавите. Это плохая игра, - он всхлипнул, - Ну, хорошо, вы меня одолели. Я сдаюсь, Эрик. … Вот так бы сразу… Где-то в глубине моего воспаленного сознания родилась отвратительная идея, которая легко вытеснила все прочие мысли, полностью завладев моим вниманием. …Как же он там говорил, а?.. - Проигравший целует победителя… Густав возмущенно фыркнул, безуспешно пытаясь уползти от меня. - Я уже целовал вас сегодня. - Ну и что? Мне не хватило… - Вы понимаете, что поступаете гадко? - Разве гадко желать получить немного любви? - дрожащей ладонью я убрал с его личика сбившиеся пряди. - Или, быть может, я о многом прошу? Просто прикоснись губами к моему лицу, и я тебя тут же освобожу… - Ладно уж, - он зажмурился, и нехотя чмокнул меня в подбородок. - Этого достаточно? - Вполне, - с досадой вздохнул я. На самом деле, мне было совсем недостаточно. Никогда прежде я не думал, что мне может не понравиться подобное, но это случилось. Эрик жаждал большего, мне очень хотелось, чтобы Густав повторил ночной поцелуй: нежный и сладкий. - Ну что, господин-победитель, - выскользнув из моих объятий, ребенок вскочил, отряхиваясь от снега, - вставайте, хватит вам на земле валяться. Я бежал от вас не разбирая дороги, так что, надеюсь, вы выведете нас. - Конечно, - сухо отвечал я, с большим трудом поднявшись на ноги. - Мы выйдем обратно по собственным следам.***
- Ваш чай, сэр, - грустно улыбнувшись, Адам отдал мне чашку, и торопливо покинул комнату. …Ему досталось от матери. Не знаю, способна ли эта милая женщина на физическое насилие, но парнишка выглядит так, будто его хорошенько отхлестали полотенцем… Я взглянул на мутную жидкость в кружке. Напиток был совсем не похож на чай. Сомневаюсь, что там вообще отыскались бы чайные листья - это был скорее травяной сбор. …Приятный вкус, к слову… Мне так хорошо… Густав, закутанный в пуховое одеяло, сидел на краешке кровати, опустив ноги в таз с горячей водой, и бросал на меня недобрые взгляды. - Что такое, мой сладкий? - спрашивал я, устало зевнув. - В следующий раз, когда соберетесь в лес, напомните мне, чтобы я не ходил за вами. - Почему? Я же вывел нас, как и обещал. - Три часа! Адам сказал, что нас не было целых три часа! На улице даже стемнело! - Мы хорошо прогулялись. - Мы заблудились! Наши следы занесло! Признайтесь, что вы не знали, куда идти, и если бы миссис Стронг не решила нас искать, то мы так и замерзли бы в чаще! - Ничего подобного, - умиротворённо отвечал я, сделав еще глоток успокаивающего напитка. - Я отлично ориентируюсь. Мне просто хотелось насладиться прекрасным видом… Признаться честно, я вообще не ожидал, что хозяйка отправится нас спасать, и был крайне удивлен, заметив ее в сумрачной чаще: такую взволнованную, растрепанную и немного испуганную, с неизменным фонарем в руках. - Мистер Уай, - воскликнула она, бросившись навстречу. - Слава Богу, вы нашлись! - в заботливом порыве женщина вдруг обняла меня, а потом и цепляющегося за мое пальто Густава. - Идемте, идемте скорее домой! Ее реакция была мне совсем непонятна: я привык что если люди ищут меня, то делают толпой, вооружившись вилами и факелами, или же, как это было в последние десять лет, с блокнотами и целым списком крайне неудобных вопросов. - Как же вы меня напугали, - по дороге домой дама не упустила возможности меня отчитать. - Вы же взрослый человек, сэр, голова у вас вроде на месте. Ну, зачем же вы пошли в лес? А если бы вам вновь стало плохо? Кто бы понес вас домой? Мне было нечего сказать. Я чувствовал себя неуютно, и лицо под маской обдало жаром смущения. Никогда в жизни меня еще не ругали так… нежно. - И ребенка всего заморозили, - сняв со взъерошенной головы платок, она укрыла Густаву плечи. - Он же продрог до самых косточек, бедняжка. Весь посинел. - Он всегда такой, - тихо пояснил я. - Это природный цвет нашей кожи. Хозяйка только вздохнула в ответ. Дом, к слову, оказался совсем не далеко, так что, фактически, изначально я выбрал верное направление движения. В теплом холле нам встретился Адам, который тут же поспешил исчезнуть. Из его пришибленного вида я сделал вывод, что ответственность за нашу с Густавом внеплановую отлучку взвалили на его плечи. - Давай, малыш, я тебе помогу, - миссис Стронг сняла с околевшего мальчишки шубу, вытряхивая засыпавшийся за шиворот снег. - Ты весь мокрый, нужно поскорее тебя раздеть и согреть. Адам! Адам, согрей Густаву воды! Подросток вскоре прошмыгнул мимо с полным ведром, и мать резко схватила его за плечо, так что я даже невольно вздрогнул, представив, в какую жестокость это может вылиться, но вопреки моим ожиданиям женщина, шепнув "негодник", мягко поцеловала его в кудрявую макушку и отпустила восвояси. А я так и стоял посреди этой канители в пальто и заснеженной шляпе, совершенно запутавшись в происходящем. - Вам тоже помочь раздеться? - уточнила хозяйка, на миг отвлекшись от ребенка. - Да..? - оклемавшись, я тряхнул головой. - То есть, нет, благодарю. Сам справлюсь. - Хорошо, - она улыбнулась, взяв моего сына под руку. - Я отведу Густава в спальню. Приходите, когда с пальто закончите. Я молча кивнул. …Куда же я денусь?.. Повесив пальто сушиться, я направился в спальню, где Густав, притворяясь тряпичной куколкой, позволил настойчивой даме себя раздеть чуть ли не донага. …И где ваш стыд, молодой человек? Почему он не сопротивляется ее заботе, как моей?.. - Ты, наверное, очень проголодался, солнышко? Хочешь, я принесу тебе что-нибудь вкусненькое? - Спасибо, миссис Стронг, - ребенок продолжал стучать зубами, уже явно давя на жалость, - но я вполне могу дождаться ужина. - Кстати, насчет ужина, - дама обратилась ко мне, превращая моего мальчика в личинку из одеяла. - Джеймс обещал вернуться только к девяти часам. Если для вас это слишком поздно, то я могу принести еду в комнату и больше вас не беспокоить. - Да, этот вариант, пожалуй… -…нам совсем не подойдет, - вклинился Густав. - Мы хотим поужинать вместе с вами. Женщина продолжала смотреть на меня, ожидая моего решения. - Все правильно. Делайте, как он говорит. - Тогда до встречи за ужином, - поцеловав Густава, она уплыла прочь. Сняв промокшую рубаху и сменив ее на выстиранную, накрахмаленную заботливыми руками хозяйки сорочку, я подсел к сыну. - Что это она тебя нацеловывает? - недовольно ворчал я, утерев белый лобик ладонью. - Просто я нравлюсь женщинам, Эрик, - с явной издевкой заметил он. - Это природный талант. Такое не всякому дано. Я не ответил. - Вы что, обиделись? …Нет… - Ох, ладно, можете и дальше дуться и ревновать. У меня, знаете ли, к вам тоже претензий не мало. Так мы и просидели молча до самого прихода Адама с чаем. …Прекрасный чай. Так здорово успокаивает нервы… - Никак в толк не возьму, какой "вид" может быть в лесу? - продолжал изумляться Густав. - Там одни только деревья. Они же все одинаковые! Город - совсем другое дело. - Вот как? Я то думал, что человек, споривший со мной о значимости Руссо, находит добродетель в "естественном состоянии". Неужели тебя ни капли не тянет к природе? - Тянет, если это ухоженный сад, с крытой террасой, чайной беседкой и прудиком с утками. - Пригородная идиллия, - вздохнул я, поставив опустевшую чашку и потрепав сына по голове. - Я скучаю по городу, Эрик. По нормальному городу, с мощенными улочками, кованными парапетами, каменными мостами и домами нормальной высоты. Я уже устал путешествовать. Мне нужен отдых, и я рад, что вы решили не ехать сразу и задержаться в этом доме подольше. - Когда это Эрик такое говорил? - изумился я. - Мы не можем оставаться тут, Густав, и уедем завтра же утром. Иначе не успеем добраться до Стокгольма в срок. - Эрик, - высвободив руку, он вытянулся, коснувшись моего плеча, - эти дни не будут считаться. Давайте останемся еще на пару деньков? Пожалуйста. - Не будут считаться? - его слова меня приятно удивили. - То есть у меня в запасе по-прежнему целая неделя? Он закивал, состроив милые глазки. - Да! Тем более, вы обещали Адаму, что позанимаетесь с ним музыкой… … Ох, я уже успел об этом забыть… все же что-то не так с моей головой… - Не думаю, что мои уроки хоть как-то помогут этому юноше, - я пересадил мальчишку к себе колени, вытирая его мокрые лапки полотенцем. - И, честно признаться, я лучше бы стал обучать тебя, чем кого-то другого. - А я уж подумал, что вы с Адамом спелись, - с бесовской ноткой в голосе, отозвался ребенок. - Он так здорово играл на фортепиано. Быть может, он тоже ваш внебрачный… "родственник"? Внезапно сын отшатнулся, почуяв исходящий от меня колючий морозец. - Ты в своем уме? - ледяным голосом осведомился я, сцепив руки в замок, чтобы в сердцах не влепить негодяю пощечину. - А что такого? Я просто пытался пошутить, - он опустил руки на переплетение моих костлявых пальцев, сравнивая грубые, синевато-серые мазки трупных кистей, с фарфоровой белизной собственных ладошек. - Очевидно же, что вы с ним не родня. Не обижайтесь… Я скривил рот. - Адаму нужен не учитель. Вернее, не только учитель… Мне хотелось произнести это отстраненно, но ребенок, вновь приникший к моей груди, смягчил меня, усмирил всколыхнувшегося во мне озлобленного змея ласковой улыбкой. - С таким талантом, ему просто необходимо бежать из этого захолустья в город, - шумно выдохнул я, удивляясь собственной отходчивости. - Вот только сам он никогда ничего не добьется, пока не отыщется покровитель, который станет его продвигать. В нашем уродливом мире реклама намного важнее умений. - Но как же? Разве человек, который упорно учится, не сможет снискать себе славы? - Все не так просто, Густав. Скажи мне, кто захочет учить Адама в надежде на то, что гений его не зачахнет с годами, как это часто случается с вундеркиндами? Если он кому-то и нужен, то только сейчас, пока он еще юн: талантливого ребенка можно продать намного дороже, чем обученного взрослого. Так что, даже если он найдет себе покровителя, навряд ли этот человек поможет Адаму завоевать настоящее признание и бросит мальчишку, как только спрос на него упадет. Я уже вижу такую картину: сначала аншлаги, софиты, толпы поклонниц - а через пару лет он уже никому не нужный, безработный, чернокожий юноша на самом дне социальной канавы, молодой гений среди отбросов общества. Так всегда бывает с диковинками, вроде него. - Вы снова сводите все к деньгам, Эрик. Будто в мире всех людей интересует одна только прибыль. - Нет, не только прибыль, - мрачно усмехнулся я. - Львиную долю человечества интересуют еще и полуобнаженные танцовщицы в перьях. О времена, о нравы! Кому в наше время есть дело до истинного искусства? Разве что парочке чокнутых меценатов… - …или вам… - Или мне, не стану возражать. Я мог бы помочь Адаму, мой милый. Со мной такое редко случается, но я и правда желаю оказать этому мальчику абсолютно безвозмездную поддержку. Я мог бы устроить его жизнь - с моими связями в Нью-Йорке это не составит никакого труда. Есть только одна загвоздка, малыш, - я прищурился, взглянув на ребенка упор. - Мне осталось жить всего неделю. Пухлые губы мальчика задрожали. …О! Прекрасный выстрел! Прямо в цель!.. - Хотите сказать, что если Адам ничего не добьется, то это будет моя вина? - Ну что ты… конечно, нет. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что каждое твое решение несет за собой ряд последствий. Даже если ты действуешь из благих побуждений, то нет никакой гарантии, что свершения твои не принесут кому-нибудь вреда, так что не стоит очертя голову бросаться в прорубь. Особенно, когда планируешь убийство родного отц… - Вы это все складно говорите, Эрик, - Густав нахмурился, перебив меня на полуслове. - Но если судить по тому, что я видел собственными глазами, то сами вы далеко не всегда осознаете свои деяния. - Быть может, от этого все мои беды. Я не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки, - отбросив обиды, я крепче обнял мальчика, уткнувшись в копну вьющихся волос, - мой маленький ангел… - Не надо, Эрик, - он съежился у меня на руках, отбиваясь от назойливых клешней. - Я слышу шаги. Адам зайдет прямо сейчас. - Ну и что? - А то, что мне будет очень неудобно. Я уже не ребенок, которого можно сажать на колени, а взрослый, серьезный человек. - К тому же еще и женатый, - добавил я, отпустив сына. - Завидуете? Я тяжко вздохнул, пряча раздражение в глубину своей черной души. Кто-то так же вздохнул за дверью, словно стесняясь постучаться. - Входи, Адам, - громогласно объявил я и, опомнившись, принялся наводить лоск. …Что-то я совсем распустился. Мало того, что перед Густавом хожу в расстегнутой сорочке, так еще и обитателей дома пугаю покрытым рытвинами и пятнами мертвым телом… - Я пришел таз забрать, - робко произнес подросток, просунув свою черную кудрявую голову в дверной проем. - Не стесняйся, проходи. - Угу, - он кивнул и, шаркая ногами, вполз в спальню. Сгорбленные плечи его и потухший взгляд вселяли в сердце мое совершенно чуждое мне чувство сострадания. … Кажется, я перед ним виноват. Обычно я иду на сделку с собственной совестью, но сейчас я ничего не могу с собой поделать… - Адам, мой дорогой, - я постарался добродушно улыбнуться, завязывая галстук. Подросток вздрогнул, чуть не расплескав уже остывшую воду. Полагаю, мои попытки выудить правду о ночных посиделках с Густавом все же не прошли бесследно для хозяйского сына, и он ощущал исходящую от меня угрозу. - Мне следует попросить у тебя прощения, - продолжил я. - Очевидно, миссис Стронг неправильно истолковала нашу с тобой прогулку. - Ничего, - тихо отвечал темнокожий мальчишка. - Вам не стоит обо мне беспокоиться, сэр. Я сам виноват. - Если хочешь, я поговорю с твоей матерью и все ей объясню. - Только если вы считаете это необходимым, мистер Уай… Я осторожно взял у Адама таз. - Я отнесу. И провожаемый приятно изумленным взглядом Густава, я выскользнул в коридор. …Ох, как он на меня смотрит! Ребенку явно нравится мое нынешнее поведение… Быть может, он даже поцелует меня еще раз… по-настоящему… От этой теплой фантазии у меня вспыхнуло лицо. …Право, какой сегодня странный день! Столько неприятностей со мной произошло, но яростный огонь, разгорающийся обычно в моей голове, обратился тлеющими углями. Я чувствую неестественное, немного тоскливое умиротворение… В темном холле я вынужден был остановиться, крепче вцепившись в ручки таза и затаив дыхание. Взгляд цепляла скользящая по стене тень: тонкий и прекрасный силуэт чуть заметно покачивал головой, руки его порхали над столом извлекая что-то из скляночек и коробочек, о содержимом которых мне оставалось только гадать. Я оглянулся. В другом конце комнаты, на отделенной деревянной стойкой, тесной кухоньке трудилась миссис Стронг. Она выглядела сосредоточенной, и керосиновая лампа - единственный источник света - освещала ее под необычным углом, делая милое лицо дамы похожим на череп. Женщина, очевидно, готовила что-то к ужину, так страстно увлекшись своим делом, что не обратила на меня никакого внимания и продолжила напевать себе под нос бархатным голоском смутно знакомую мне мелодию. Поборов свое внезапное любопытство, я решил, что стоит все же сначала опорожнить таз, а потом уж думать о разговоре с хозяйкой. Входная дверь скрипнула, и приглушенный, домашний свет вместе с водой выплеснулся наружу в морозные сумерки. …На улице так тихо. Кажется, будто весь мир вымер, и только здесь - в этой скромной обители - еще теплится жизнь… Прекрасно… Улыбнувшись своим мыслям, я возвратился в дом и неспешно отправился на кухню. Миссис Стронг все еще не видела меня, и я, не постеснявшись этим воспользоваться, некоторое время наблюдал за женщиной из тени, не переставая удивляться тому, как виртуозно она владеет руками. Кулинария - это тоже искусство, и теперь я понял откуда у Адама такие ловкие пальцы: он явно унаследовал их от матери. Ее тихая песня, и таинственное освещение, и странное мое состояние (я все же грешил на чай) сыграли со мной злую шутку. Воображение мое живо примерило на хозяйку совершенно иную маску, и новый облик ее почти наверняка заставил меня побледнеть сильнее обычного. Лишь миг - и вот передо мной уже сидела Кристина в белом домашнем платье, с собранными блестящим черным гребнем вьющимися волосами, живая и теплая Кристина, домашняя Кристина, замужняя Кристина, украденная у меня навек. … Что за вздорные фантазии? Я ведь даже не знаю, умела ли моя Кристина готовить… И все же образ ее взволновал меня невероятно, и когда белая ручка потянулась к солонке, я тоже протянул свою ладонь навстречу, загоревшись желанием сплести наши пальцы вместе, так же, как и одиннадцать лет назад, когда она впервые шагнула ко мне сквозь зеркало в моем Театре… …Какой же я идиот… Эта уродливая, гнилая кисть, внезапно возникшая из темноты, если не напугала до смерти, то уж точно ошеломила хозяйку. Женщина отшатнулась, да так резко, что чуть не навернулась с табурета - спасла ее только моя рука, в мгновение ока оказавшаяся на тонкой талии. Дама охнула, изумленно моргая. - Ох, мистер Уай? - она невольно прижала ладонь к груди. - Зачем вы так выпрыгиваете из темноты? Христа ради прошу, не делайте так больше, вы меня жутко напугали. - Прошу прощения, мадам, - сообразив, где сейчас находятся мои руки, я торопливо спрятал их за спину, чувствуя какую-то нехорошую слабость в ногах. - Господи, вам плохо? Вас качает, - хозяйка вовремя придвинула мне табурет. - Нет, нет, все в хорошо, - опустившись на деревянное сиденье, я утер лоб. - Может, воды? - Нет, не стоит. Я в полном порядке. Подняв свой табурет, женщина молча села напротив, тревожно глядя на меня. - Я не болен, - совершенно четко произнес я. - Во всяком случае, не умираю. Густав просто выдумал эту историю. У него очень богатое воображение, особенно когда дело доходит до смертей. Женщина улыбнулась. - Знаю. У вас очень необычный мальчик. - Да, этого не отнять. Хотя, конечно, его постоянные выходки очень выматывают меня. Слишком непредсказуемый ребенок. - Как я вас пониманию. С Адамом все также, постоянно приходится быть начеку: этот мальчишка в любой момент может выкинуть что-нибудь эдакое. - Именно о нем я и хотел с вами поговорить, миссис Стронг, - собственная речь казалась мне столь непривычной, будто слова эти произносили чужие уста. - Дело в том, что это я попросил его проводить меня к озеру, так что детской вины в этом нет. Он просто не мог мне отказать. Вам не следует злиться на сына. - О, я вовсе не злюсь на него, а лишь, как и всякая мать, беспокоюсь. Адам такой легкомысленный и доверчивый мальчик, а это очень опасно, учитывая, как к нам относятся в городишке. Да, в этот раз он попал в руки к хорошему человеку, но в следующий вполне может вот так уйти в лес с каким-нибудь негодяем или убийцей. - Да уж, можно сказать, тут ему повезло… Она отложила нож и посмотрела на меня, будто ища поддержки. - Вы ведь понимаете меня, мистер Уай. Как родитель. Разве вы не испугались, если бы Густав вдруг пропал куда-то, ни слова вам не сказав? Я вспомнил, какой нечеловеческий ужас испытал, когда мой ангел покинул меня в Эринессе, как бежал я босой по снегу, готовый стереть в порошок любого, кто попадется мне на пути. …Я виноват перед ней, но теперь мне еще труднее просить у нее прощения… Подобные слова говорить куда проще, когда они идут не от сердца… Быть может, есть иной способ исправить допущенную мной оплошность?.. - Мадам, - после недолгой паузы я осмелился вновь обратиться к женщине, - если я чем-то могу быть вам полезен, то только скажите мне. Я все сделаю. Разумеется, я ожидал, что просьба ее будет связана с скорее финансами или чем-то подобным, однако хозяйка, по моему несчастному виду, вероятно, смекнувшая, что помощь нужна скорее мне, нежели ей, предложила наиболее легкий путь искупления. - Хотите поработать на кухне? Слегка обескураженный внезапным предложением, я не сразу нашелся, что ответить. … Поработать на кухне? Я? Боже мой, она вовсе не думает, что я отравлю еду какой-нибудь жуткой инфекцией… - О, с большим удовольствием, - взволнованно отозвался я. - Только помою руки. К слову, нож она мне доверила далеко не сразу. И дело было вовсе не в безопасности: видимо, у женщины даже не возникало мысли о том, что злобный урод запросто может зарезать ее семью. Просто сначала хозяйка, наставлениям которой я с улыбкой торжественно поклялся следовать, дала мне совершенно пустяковое задание, очевидно, подумав, что готовка - это глупая прихоть богача. … Разумное допущение для дамы, считающей меня виконтом. Ведь это почти то же самое, что безрукий осел… Без труда справившись с первой проверкой, я ухмыльнулся, глядя на врученное мне блестящее лезвие. - У вас здорово получается, - заметила она не без удивления. - Вы уже готовили прежде? - Разумеется, миссис Стронг, и не раз. - Вы можете называть меня Мери. …Мери?… Я повертел чудесное имя на языке. …Мери… - Честно сказать, я не ожидала, что вам так понравится возиться со мной на кухне. У вас настоящий талант. - Спасибо. У вас тоже. - О, в моем случае, речь идет скорее об опыте, - дама лишь махнула рукой. - Я имел ввиду не только готовку… Мери. У вас приятный тембр голоса. И, поверьте, я говорю это как искушенный слушатель. Она тут же залилась краской. Джеймс явно не баловал супругу комплиментами. - Ох, я снова пела во время работы? Я и сама часто этого не замечаю. Боже, это, наверное, было ужасно. - Вовсе нет. Мне даже понравилось. Знаете, в Нью-Йорке люди с куда более слабыми вокальными данными добиваются успеха. - Вы говорите сейчас о тех безответственных девчонках в юбках, едва прикрывающих колени? Это же мерзость и грязь! - хозяйка фыркнула. - Уж лучше скромно жить в деревне. При этом слова ее сквозили такой непроглядной тоской, что я понял: она бы, конечно, не стала выступать в каком-нибудь сомнительном заведении, но и жизнь в этой убогой глуши ужасно тяготила несчастную, также, как и Адама. - Давайте не будем об этом. Скажите лучше, что вы напевали? Это было очень похоже, на "Muß es eine Trennung geben" Брамса. - Да, вы правы, - дама смущенно потупила взор, совсем раскрасневшись. - Но беда в том, что я совсем не знаю немецкого, и могу воспроизводить только мелодию. - Музыка интернациональна, Мери. Понимание ее намного важнее знания любого из языков. Так значит, вам нравится Брамс? - я улыбнулся, нарезая морковь. - Не стану лгать, его сочинения трогают и мое сердце, однако… О Яне Сибелиусе вы никогда не слышали? - Никогда, - покачала головой хозяйка. - Очень жаль, - вздохнул я. - Вот уж от чьей музыки действительно захватывает дух. Он не так широко известен, но мне кажется, что мы с ним близки по духу как композиторы. - Простите, - вздохнула Мери, очищая луковицу, - боюсь, я не очень сильна в этой теме. Музыка слишком сложна для меня. - Сложна? Ах, Мери, разве не вы выучили вашего сына играть фортепиано? Да и в мужья вы себе выбрали выдающегося скрипичного мастера. Она молчала, продолжая смущенно улыбаться. Любопытство пожирало меня изнутри. - Расскажите мне, как же так вышло? Вы и Джеймс… нужно обладать невероятной смелостью, чтобы решиться на такой брак в наши дни. Не всякий священник согласится венчать белую женщину с черным мужчиной. Как отнеслась к этому ваша семья? Ее светлая голова тут же поникла. Мой вопрос явно был неуместен. - У меня нет семьи кроме Джеймса и Адама, мистер Уай… - Простите, я не думал, что вы сирота. - Ах, сэр. Я стала сиротой лишь после того, как вышла замуж. Мой отец и братья отвернулись от меня. А сестра до сих пор думает, что меня увезли из дома силой. Никто из них не желает принять мой выбор… Да, очевидно, я была слишком молода и легкомысленна, когда встретила Джеймса, но будь мой отец более сговорчивым, возможно, мне не пришлось бы бежать из дома. - Получается, вы пожертвовали всем ради Джеймса… И вы не жалеете, что пошли за ним? - Жалею ли я? Ох, мистер Уай… Мы с Джеймсом вместе с тех пор, как мне минул двадцать первый год. У нас замечательный сын. Имею ли я право сожалеть об этом? Да, конечно, мой муж далеко не святой, временами ужасно вспыльчив, но пороки свойственны всякому гению. Мне все равно, что думают о нем другие люди. И я никогда не пожелала бы себе иного супруга и другого отца для моего ребенка. Она говорила с жаром, словно стараясь скрыть за громкими словами собственную неуверенность. …О, я чувствую ее сомнения… и мне хочется понять, в чем причина ее терзаний… - Вы говорите, Джеймс бывает вспыльчивым. Значит, временами, он проявляет жестокость и к вам? - Что? Нет, разумеется, нет. Он прекрасный человек, но наши соседи не желают этого понять. Порой они пытаются нам… навредить. Джеймс лишь защищает нашу семью. Всеми возможными способами. Я прищурился на свет. …А Мери его поведение явно не по душе… - Знаете, - продолжала хозяйка, - я не могу винить Джеймса ни в чем. Я мало знаю о прошлом моего мужа, но не думаю, что его прежняя жизнь была легкой, раз уж он не хочет о ней говорить. Мне известно, как трудно бывает Джеймсу. Каждый день ему приходится доказывать, что он ничуть не хуже остальных людей. Однако до сих пор встречаются подонки, которые смотрят на него, как на животное, которые думают, что лучше посадить его в клетку и потешаться! - дама неожиданно отложила нож, отвернула лицо, стараясь скрыть слезы, и тихо, почти не слышно добавила. - Но вам этого не понять, мистер Уай… Миром правят белые мужчины... Я не знал, что на это ответить. ...Виконт. Это ведь он и ему подобные во всем виноваты. Разве я могу нести за это ответственность? Эрик никогда не может быть ни в чем виноват!.. - Вы правы, дорогая, - мягко согласился я и склонил голову, зачем-то взяв ее за руку, - мне не понять страданий униженного человека, которого упорно не желают признавать, чье достоинство постоянно пытаются растоптать. Что я вообще могу знать о муках? Я, рожденный в богатой семье, с ранних лет окруженный роскошью и любовью, не знакомый с домашним насилием? Изнеженный ребенок, которому все всегда доставалось так легко, просто за красивые глазки?! - Мистер Уай, - встревоженная хозяйка попыталась освободить ладонь, но во мне словно что-то переклинило, и я еще крепче сжал ее руку, придвинувшись в плотную. - О, не отрицайте, мои глаза действительно красивы, особенно, если сравнивать со всем остальным! Вы ведь видели меня, не отпирайтесь! Возможно, вам покажется, что жизнь такого человека не может быть легкой! Но, как бы то ни было, я никогда не испытывал сложностей и тот единственный бой, что выпал на мою долю, с позором проиграл! Если бы мне не уступили тогда, то я бы давно сгнил на дне подземного озера! Должно быть, так и следовало поступить! Убить меня с самого начала! Однако вместо этого мне даровали счастливую жизнь рядом с самой прекрасной женщиной на Земле! Ох, видели бы вы мою супругу! Чистейшее существо, сотканное из лунного света и музыки - ни капли злобы и ненависти, одно только безграничное сострадание ко всему живому! Красива, как сама Венера! И как бездарно я своей жизнью распорядился, а?! Я все потерял! Я ее потерял! За это я себя ненавижу больше всего! - глухой стон сорвался с иссохших губ и отяжелевшая голова моя ударилась о столешницу. - Мерзкий тип… мерзкий… - Мистер Уай, - я почувствовал, как теплая рука легла на мою дрожащую спину. - В этом доме вас никто не осудит, но… Простите мою нескромность, но позвольте узнать… Как давно не стало вашей супруги? - Я не знаю… не знаю, - я захрипел. - Иногда мне кажется, что не прошло и пары минут, и эхо выстрела звенит у меня в ушах, и кровь ее до сих пор струится по моим рукам… Но порой я чувствую, будто ее нет со мной уже целые столетия, и тогда я с ужасом понимаю, что начинаю забывать редкие мгновения счастья, подаренные мне моим милым ангелом… - Я сожалею, - прошептала хозяйка. - Вы счастливы, Мери? - спросил я, внезапно подняв слезящиеся глаза. - Да, - отвечала она, утерев блестящие дорожки с собственных щек, и отчего-то вдруг улыбнулась. - Нужно скорее дорезать лук. Кажется, он плохо действует на нас обоих. - Да, - закивал я, чувствуя невероятное облегчение. - Все дело в луке… …Все дело в луке… Ураган эмоций со временем стих, и, закончив работу на кухне, хозяйка любезно пригласила меня в гостиную. Мери тяжко вздохнула, опустившись на диван. Мне достаточно было одного только взгляда, чтобы ее прочесть. - Волнуетесь, что позволили себе рассказать слишком много? Словно очнувшись от дремы, она встрепенулась. - Нет… - Не беспокойтесь, никто не узнает о нашем разговоре. Если я что-то и умею делать, так это хранить тайны. - Благодарю. Все же нынешний вечер слишком располагал к откровениям. Не следовало поддаваться этому искушению. - Ну, вы не были откровенны со мной до конца… - Как и вы… Наши взгляды встретились. …Ах, святая женщина… Я вдруг поймал себя на мысли, что испытываю к ней искреннюю симпатию. Я был немного растерян, странное чувство сбило меня с толку. Такого непонятного, сильного притяжения я не испытывал женщине, кажется, очень давно. Это не было похоже на тот безумный пожар, что разжигала в моей душе несравненная Кристина. Да, мне хотелось оставаться наедине с Мери как можно дольше, но… желал ли я оказаться на месте Джеймса? Сомневаюсь… Однако где-то в глубине моего нутра очнулся одинокий маленький мальчик, который отчаянно стремился хотя бы пару часов побыть Адамом. - Мери? - я смиренно склонил голову, надеясь услышать еще немного ласковых слов в свой адрес. - А что вы думаете о… Но закончить мне так и не удалось. Из-за двери донесся глухой удар: ностальгическая песня для ушей человека, который в молодости развлекался, скидывая противовесы с песком на сцену и пытаясь попасть кому-нибудь по голове. Мы вскочили: Мери была очень взволнована - жизнь в обществе людей, ее в какой-то степени ненавидящих, наверняка приучила даму всегда быть настороже; я же заскрежетал крошащимися зубами, чувствуя, как наполняет меня кипучая злоба. …Ненавижу, когда меня прерывают на самом интересном месте… Послышалась приглушенная ругань. - Это Джеймс! - воскликнула хозяйка и тут же метнулась к двери. Я тенью скользнул за ней. - Боже мой! - выскочив на улицу Мери всплеснула руками. - Милый, ты цел? Хозяин, растянувшийся у крыльца, захрипел и, с большим трудом поднявшись на ноги, заползл по ступеням наверх. - Цел, черт возьми, - рыкнул Джеймс потирая затылок. - Но я этого так не оставлю! - Конечно-конечно, не оставишь, - согласно закивала Мери. - Но сначала мы зайдем в дом, и я тебя осмотрю, хорошо? - Вот еще! Я живее всех живых, - в этот момент ноги его подкосились, и жена едва успела его поддержать. - Эти негодяи заморозили нам лестницу! Облили ступени водой, чтобы мы поразбивали головы! Ну ничего, я найду негодника, который такое придумал, и откручу ему голову. Зажав рот ладонью, я отвернул лицо и, вспомнив о выплеснутом тазе, попытался сдержать смех. …Что ж… такое иногда случается… - Ты разберешься с виновником, но не сейчас, - хрупкая женщина попыталась сопроводить упрямого супруга в дом. Одного ее умоляющего взора было достаточно, чтобы воскресить мою полумертвую совесть. ...Какой же я мерзкий человек. Пользуюсь безграничным гостеприимством этих людей и приношу им беды, пользуюсь ими, будто они куклы в моей коллекции... - Можете опереться на мое плечо, Джеймс, - предложил я и, согнувшись в три погибели, сам ухватил несговорчивого хозяина под ребра, чтобы просто втащить внутрь. Доведя хромающего мужчину до дивана, я помог ему сесть. - Нет, но какие мерзавцы, а?! - продолжал возмущаться Джеймс. - А если бы упал не я, а ты? Ух, они у меня еще попляшут! Хозяйка вздрогнула. - Чудо, что ты серьезно не покалечился… - Вот где настоящее чудо, - распахнув тулуп, мужчина извлек из-за пазухи темную бутылку. - Не разбилась. Не зря я ездил в соседний город по делам: раз уж Эрик не пьет джин, то я привез для него бутылочку первоклассного вина. Я принял бутылку из его рук. …Какая-то дешевая дрянь, гордость американских виноделов… ...Но он достал его для меня. А я... Я... ...Как же я ненавижу испытывать стыд!.. - Большое спасибо, - я сморщил тонкие губы, стараясь подавить приступ самобичевания. - Наверняка лучшее в округе. Что ж, - я вручил бутылку Мери, - думаю, теперь, когда все наконец в сборе, мы можем поужинать. Я приведу детей. Провожаемый двумя парами встревоженных очей, я покинул холл и вскоре уже, нырнув в спальню, замер в тени у двери. Двое дьяволят сидели на ковре на полу и играли… играли вовсе не деревянных лошадок. - У меня две девятки, - неуверенно говорил Адам, показав Густаву свои карты. - Это называется "пара". А у меня каре, - мальчик демонстративно вскрылся, - четыре дамы. - Ого… Это значит ты победил? - Ага, - с самодовольной улыбочкой отмечал ребенок. - Ничего, в следующий раз тебе обязательно повезет. Нужно просто простимулировать тебя. - Простимулировать? - Конечно. Какой толк от победы, если мы играем на орешки? - он зловеще ухмыльнулся, пытаясь понизить голос. - Я предлагаю сделать реальные ставки… …Так, это пора остановить… - Молодые люди, чем это вы тут занимаетесь? - строгим голосом осведомился я, нависая над парочкой. - Просто играем, - ангельским голоском пропел Густав, захлопав длинными ресничками и пряча колоду за спину. - Просто играете в… покер? - уточнил я. - Занятно. На что играете? Опустившись на пол рядом с детьми, я забрал у сопротивляющегося сына карты. - Ни на что, "отец". Просто так. - Да ну? А я вот только, что слышал, как кто-то собирался делать "реальные ставки". Я прав, Адам? Подросток замялся, пряча глаза. - Мы… простите, сэр, нам не следовало этого делать… - Разумеется не следовало, мальчик мой. Особенно тебе: эмоции выдают тебя с головой, - ободряюще улыбнувшись, я перетасовал колоду и протянул ее Адаму. - Тяни карту. Ну, ну, не бойся, выбирай, какая нравится, только мне не показывай, - он робко выполнил мое указание. - Запомнил? Теперь верни на место, - дети с восторгом наблюдали за ловкими движениями моих рук, и я плавился, как горящая свеча, наслаждаясь таким вниманием. - Дорогие мои, раз уж вы взялись играть в покер, то прежде чем думать о ставках и торгах, вам необходимо научиться правильно трактовать реакцию оппонента и отслеживать все его манипуляции. Кстати, кто из вас был сдающим? - Я, - произнес Густав, хмуря брови. - Но я не мухлевал, честное слово. - Ну конечно, кто бы сомневался! Я ведь помню, что дамы сами к тебе тянутся. Если позволите, я дам вам пару советов. Вообще, во всех карточных играх главное - это внимательность. Вы должны следить за каждым движением своего соперника, не позволять отвлекать себя разговорами, иначе в один прекрасный момент он совершенно неожиданно выкинет какой-нибудь фокус, - с торжествующим видом я протянул Адаму карту. - Шестерка треф. Я угадал, не так ли? Пару секунд он смотрел на карту, а потом очень неуверенно пробормотал: "Нет". - Как это "нет"? - изумился я, и принялся нервно перебирать колоду. - Значит, девятка пик? - Нет, сэр, не девятка… Дама пик. - Странно, - я растерянно покачал головой. - Очень странно. Ваш покорный слуга никогда прежде не ошибался. Наверное, все дело в моем зрении. Ослепшие очи почти не различают мастей и достоинств на картах, - я принялся ощупывать свои карманы. - Где мои очки, Густав? - Те, что мисс Клэр подарила? Разве вы не выбросили их в Нью-Йорке? - Нет, не выбросил, - буркнул я, - посмотри, может они в твоем кармане? - Нет, "отец", откуда бы им там взяться? - А ты проверь, - настойчиво повторил я. Мальчик, подозрительно на меня посматривая, запустил руку в карман брюк. - Нет очков. Я же говорил, что здесь… пусто, - с удивлением он извлек найденную им карту. - Это же Дама… Дама Пик… Гляди, Адам! - И правда Дама, - хозяйский отпрыск потер глаза, думая, что карта, возможно, исчезнет. - Это же самая настоящая магия, сэр! - Не магия, а иллюзия, мой юный друг. И скажу вам по секрету, создать видимость магии куда сложнее, чем попросту колдовать. Это настоящее искусство. - Как вы это сделали, "папа"? Я усмехнулся. - Все то вам расскажи, - встав с пола, я машинально отряхнулся. - Идемте за стол, птенчики. Нас там уже заждались. - А карты? - спросил Густав, потянувшись к колоде. - А карты я конфискую. Если хотите, чуть позже я научу вас парочке простых фокусов. Но никаких больше азартных игр. - Но почему? - продолжал припираться Густав. - Это же понарошку. Мы бы не стали играть на настоящие деньги! - Я не пойму, тебе в реальной жизни риска не хватает? - я грозно сверкнул глазами. - Это поправимо. Пойдем. Одним движением поставив сына на ноги, я крепко схватил его за руку и потащил в обеденную. - Что-то вы задержались, - заметила хозяйка, встречая нас за столом. - Все в порядке? - Разумеется, мадам. - Мама, - восторженно всплеснул руками Адам, - мистер Уай показывал нам такой замечательный фокус. Он настоящий волшебник! У меня свело зубы от приторной сладости его слов. …Этот мальчишка своей лестью доведет меня до сердечного приступа! Мне слишком приятно… - На месте Адама, я бы решил, что мы с вами в сговоре, - шепотом сообщил мне Густав, взгромоздившись на стул. - Мы и были в сговоре. Просто ты об этом не знал, - шепнул я в ответ. - Кстати, где ты вообще взял карты? - Это подарок. …Ясно. Значит снова стащил у кого-нибудь из кармана… В этот раз атмосфера за столом была куда оживленнее. Уже приспособившись к новым моим знакомым, я чувствовал себя менее скованно и позволил себе отпустить пару шуточек, над которыми, как бы ни были мои остроты ужасны, хозяева даже немного посмеялись. Со временем мне перестало казаться, что они собираются напасть на меня, хотя прежде это ощущение редко меня покидало в окружении такого большого числа людей. …До сего дня столь обыденная домашняя "рутина" была мне недоступна, но, очевидно, метаморфоза моя в нелюдимого, одинокого монстра вполне обратима. Я ведь еще могу вжиться в роль обычного человека, отца и друга? Настоящего друга, а не гадкого паразита, сосущего кровь из всякого приближенного? Разве не эту мечту я лелеял долгие годы? Побыть хоть немного нормальным, жить, наслаждаясь простым домашним уютом и теплотой семейного очага? Ах… …почему Кристины здесь нет?.. …Мне так ее не хватает… - Добавки? - на миг развеяв окутавший меня тоскливый туман, вклинилась в мои размышления Мери. - Ох, спасибо, - поблагодарил я, отодвигая тарелку, - но, боюсь, вторая порция будет лишней. - Зря вы так, - покачал головой Джеймс. - Суп отменный вышел. …Конечно, отменный. А кто его по-вашему варил?.. - Очень нежный вкус, Миссис Стронг, - в своей умилительно-щегольской манере согласился Густав, отчего-то считавший, что имеет право высказываться за столом наравне со взрослыми. - Это совсем не моя заслуга, дорогие. Вашей похвалы достоин мистер Уай. Я невольно опустил глаза. - Не стоит. Это было не сложно. - Значит, вы еще и кулинар? - как-то мрачно пробормотал Джеймс, недоверчиво покосившись на супругу. - Как много у вас талантов, о которых нам еще неизвестно? - Достаточно, - сдержанно отвечал я, вперив взор в белую скатерть. - Вы бы слышали, как "папа" поет, - недолго думая, выпалил Густав, словно специально стараясь поставить меня в максимально неловкое положение. …Ох, мальчик, разве ты сам хоть раз слышал, как звучит мой голос в полную силу?.. - Мы бы с удовольствием послушали, - Мери смотрела на меня с нежной улыбкой. - Просим. - Вынужден отказать вам, господа, - с напускным спокойствием отозвался я. - Вот уже много лет я не выступаю перед зрителем лично. …Это вам не какой-нибудь глупый карточный трюк. Такие вещи требуют длительной, фундаментальной подготовки… - Как жаль, - вздохнула хозяйка. - Как жаль, что нас не считают достойной публикой! Я тревожно оглядел сидящих, не понимая, кому принадлежало последнее восклицание (и звучало ли оно на самом деле), а костлявые пальцы мои от напряжения стиснули скатерть . - Только не думайте, - процедил я сквозь зубы, - будто я вами пренебрегаю. - Мы вовсе так не думаем, успокойтесь, - поспешила заверить хозяйка. - Вам совсем не обязательно делать то, чему противится ваше сердце. …Чему противится мое сердце? Дьявол, неужели так трудно понять, что дело действительно не в них? Не в них конкретно, а в самой задумке выступать перед людьми? Эрик не шут и не цирковая мартышка, Эрик свободный человек и имеет полное право самостоятельно выбирать что и когда ему делать! И если я не хочу сейчас петь, то не стану!.. …Вот только Стронги сочтут меня высокомерным. Мне должно быть все равно, как и всегда, но… я не знаю… что-то явно случилось со мной, сломалась какая-то давняя установка на безразличие к окружающим, и внезапно мне уже не плевать на то, что эти люди чувствуют. Я не хочу их разочаровывать… ...Мне так стыдно... - Пожалуй, можно попробовать, - неуверенно произнес я, заняв место за инструментом, - но не думаю, что после столь длительного перерыва и без репетиции выйдет хоть что-то толковое… …О, Сатана, у меня потеют ладони. И мое волнение имеет под собой вполне реальные основания: когда Эрик в последний раз пел перед публикой, все кончилось довольно печально. Надеюсь, этот дом не сгорит… Подняв лакированную крышку пианино, я скользнул взглядом по желтоватым клавишам и понял вдруг, что мне совершенно нечего исполнять. …Право, не оперной же музыкой их потчевать… - Я не знаю ничего подходящего. Простите. - Быть не может, чтобы вы не знали нужной песни, - Густав возник подле меня и, прижавшись к моему боку, продолжил шептать. - Долой стеснение. Не будьте таким замкнутым. Эти люди достойны вашего доверия, вы можете открыться им. - Но петь? - Разве вы не любите музыку больше всего на свете? На мгновение я прикрыл веки. …Он прав… … Кое-что у меня в репертуаре все-таки есть. Я выучил это произведение довольно давно, и могу путать слова, однако пальцы мои ничего не забывают… В очередной раз я оглянулся на Мери. - Иоганнес Брамс, - наконец негромко объявил я. - "Nicht mehr zu dir zu gehen"…***
- Мистер Уай, - встревоженный голос Мери доносился из-за двери, - что с вами случилось? - Ничего! - выкрикнул я, кутаясь в простыню. - Уходите! Вы не понимаете! - Папа, пожалуйста, впустите нас внутрь, - взывал ко мне Густав таким серьезным тоном, словно это он приехал сюда погостить вместе со шкодливым сыном. Ручка задергалась. Я забился глубже под кровать, надеясь, что стул, которым я заблокировал дверь, выдержит их натиск. - Нет, уходите! Оставьте меня! - Нам и правда лучше уйти, - тихо резюмировала Джеймс. - Пусть успокоится. - Да, - согласилась его супруга. - Ему так непросто сейчас, - а затем явно обратилась к Густаву. - Пойдем с нами, малыш. Послышались удаляющиеся шаги. Растянувшись на полу, головой я прижался к ножке кровати. …Это было отвратительно? Мое пение… …Знаю, все было ужасно. Потому что во время исполнения у меня вдруг пропал голос. Не понимаю, как это случилось, ведь все шло на удивление гладко, несмотря даже на спонтанность выступления, но в один момент я просто сорвался и захрипел, как хрипит задыхающийся висельник в последний миг своей жизни. Это поразило меня, ведь прежде в такие мгновения голос никогда меня не подводил, он был моим главным и самым надежным оружием, я всегда мог положиться на силу своего голоса и, в конце концов, звучание его было той единственной прекрасной деталью во всем моем отвратительном облике. Словно ошпаренный, я вскочил, безумно оглядываясь по сторонам, задыхаясь от приступа паники, и, боясь натворить глупостей, опозоренный умчался прочь. …Какое фиаско!.. Что-то скрипнуло за дверью. - Густав? - дрожащим голосом позвал я, выползая из-под кровати. - Густав, это ты? - Да. И я здесь один. …Один? Очаровательно. Я тоже… - Все было не так уж плохо, Эрик, - мягко убеждал меня сын, - вам не стоило убегать. - Ты говоришь так, только чтобы меня успокоить, - я застонал, стащив жаркий сюртук. - Это все ложь! Ложь! - Честное слово, я не вру. Все было очень… эмоционально. Жаль, что вы не видели, как глядела на вас миссис Стронг: не прошло и мгновения, как вы запели, а она уж достала платок утереть слезу. И даже ваш срыв стал частью этого действа… - Нет, нет, ты тоже не понимаешь, - бормотал я, - я чуть не… ох… если я не смогу петь, то что от меня останется? Только музыка всегда сближала меня с небесами, и я лучше умру, чем потеряю мой голос! Без него я ничто… - Вы не потеряете голос, Эрик. Сегодня вы просто слишком волновались. - Это ты заставил меня! Я не хотел! - Да, да, простите меня. Но я лишь пытался помочь вам сломать лед и вселить в вас уверенность. Я ведь уже успел узнать вас, Эрик… Для вас нет большего счастья, чем заслуженная похвала. Вы буквально светитесь изнутри, когда людям нравится ваш труд. И я готов поклясться, что в эти мгновения вы становитесь невероятно красивым… - Снова вранье! Ты специально все это затеял, чтобы унизить меня! Я пел мерзко! Уродливо! И это верно, что Господь оборвал меня! - Но начало было прекрасным! Вы пели, как Ангел! Я замолчал. Потом, поднявшись на колени, убрал стул и отворил дверь. - Что ты сказал? - Вы все прекрасно слышали, Эрик. Не заставляйте меня повторять. …Нет, я заставлю его повторить, глядя мне в глаза. Потому что его слова не могут быть искренними!.. - Ты сказал лишь то, что мне хотелось услышать, - шипел я, - на самом деле ты так не считаешь… - Хотите правду? Хорошо, - он нахмурился, скрестив на груди ручки. - Вы самый гадкий, невыносимый и вредный человек из всех, что мне доводилось встречать. Но я готов терпеть ваш злобный, бесчеловечный нрав, если вы хоть иногда будете петь так, как делали это сегодня. - А если я не смогу петь, Густав? Если у меня отнимутся пальцы, и я разучусь играть? Что, если музыка будет звучать только в моей голове? Мальчик вздохнул, перешагнув порог. - Значит мне придется научиться читать ваши мысли, и терпеть вас дальше… - О… Эмоции, переполнявшие меня, выплеснулись наружу - в тот же миг я бросился на него и, заключив в объятия, зарыдал, судорожно зарываясь лицом в шелковистые волосы. - О, Густав… - Тише, тише, ну что же вы… Неужели вы и правда так перепугались? Я закивал, сминая его жилетку. - Почему? Вы никогда раньше не простужались? Голос не пропадал? - Простужался, конечно, - сквозь слезы шептал я, - но не так… не так… В это раз мне почудилось, будто чья-то ледяная рука, прошла сквозь мое горло до самого сердца, и я чуть не захлебнулся сочащейся ледяной горечью… Словно нечто загробное и туманное забрало мой голос, и в какой-то момент я подумал, что навсегда… это было так страшно… глупо, но страшно… - Вам не нужно так сильно переживать, - чуть отстранившись сын ласково погладил меня по открытой щеке. - Сейчас все уже позади. Ваш голос никуда не исчез, он здесь - все тот же волнующий голос, глубокий как бездна небес… - Я вел себя как дурак, верно? - всхлипнул я. - Совсем нет. Вам просто не стоило принимать это маленькое поражение так близко к сердцу. Такое может случится с кем угодно. И вам еще повезло. - Ты так считаешь? - Да! - со странным воодушевлением восклицал он. - Вас подобная неприятность настигла в теплом, почти семейном кругу. А представьте, что такое могло случиться перед полным зрительным залом… …О, нет… - Мама рассказывала, что одна исполнительница… - Нет! - я крепко прижал указательный палец к детским губам. - Нет, нет, и слышать не желаю эту глупую историю! Это самое противное сравнение, которое вообще можно было придумать! Не хочу, чтобы меня ставили в один ряд с квакающими примадоннами! - Откуда вы знаете, что она квакала? - оттолкнув мою ладонь, сын воззрел на меня изумленно. - Вы там были? - Ну, конечно, был, - уже спокойнее говорил я. - На правах аудитора. Он подозрительно прищурился и выдохнул, чтобы мгновение спустя произвести ошеломляющее точный выстрел. - Значит, то была штрафная аудиторская санкция, не так ли? Я лишь отвел глаза, разглядывая деревянный пол. - Возможно… - Тогда понятно, чего вы так испугались. Думали, бумеранг прошлого, пущенный многие годы назад, ударил вас по голове? - Последнее время, он бьет меня с завидной регулярностью, - мрачно заметил я. - Бумеранг в этом виноват? Я задумался на мгновение. - Нет… - И теперь, после того, что вы пережили сами, вам хоть немного совестно перед той бедной женщиной? В памяти моей воскресли гадкие жабьи смешки. …Ну разве может мне быть стыдно перед такой мерзостью. Да пусть пройдет хоть целый век, а я все равно буду ее ненавидеть… Однако укоризненный детский взгляд тут же заставил меня усомниться в собственной непоколебимости. - Ну, ладно, мне совестно. Совсем чуть-чуть. Но это было так давно, что уже не имеет значения. - Как знать. А если бы вы встретили ее сейчас, то попросили бы прощения? Страх, овладевавший всем моим существом, тут же сменило раздражение. - Ах, ты меня учить вздумал, щенок? - рявкнул я. - Может мне еще перед мокрицами извиниться, которых я прибил башмаком? Ну, нет! И вообще, хватит разговоров! Тебе уже давным-давно пора спать! - я толкнул ребенка к кровати. - Но, Эрик! - Никаких "но", - пригрозил я. - Раздевайся и на боковую! Живо! Забравшись в постель, дьяволенок принялся послушно расстегивать пуговицы, обиженно бормоча. Поднявшись, я выглянул в коридор, проверяя, нет ли поблизости "заботливых" Стронгов, а следом вновь заблокировал дверь стулом. - Замков у них нет… Не дом, а черт знает что! Утомленный нынешним днем, полным взлетов и падений, я и сам спешно переоделся ко сну и вскоре нырнул под одеяло, потеснив хнычущего мальчишку. - Эй… Что с тобой? - Ничего, - буркнул он, отползая к стене. - Просто этот "щенок" относится к вам со всей душой, старается хоть как-то помочь, а вы… вы… чтоб я еще хоть раз пришел вас успокаивать… чтоб я еще хоть раз вас поцеловал… Его слова губительным ядом просочились в мои уши. - Но, Густав… Прости, прости меня, умоляю, я сказал это в сердцах! Эрику совсем не нравится, когда кто-то ворошит его прошлое. Оно слишком мрачное и горькое, я допустил тогда не мало ошибок, и если буду теперь жалеть о каждом задетом мной человечишке, то просто сойду с ума. Густав долго еще молчал, хотя слезливая судорога продолжала еще сотрясать его, но в какой-то миг он развернулся и крепко прижался к моей груди. …Он меня простил?.. - Холодно здесь, - словно отвечая на безмолвный вопрос, произнес мальчик и засопел. …Простил, значит… Черным змеем я обвился вокруг детского тела, устало улыбнувшись, и, расплывшись в бесконечной благодарности, тоже заснул… … однако безмятежность моя продлилась недолго. Не могу сказать сколько точно прошло времени: проснулся я глубокой ночью от тихого, но настойчивого стука в дверь. Полуночная жуть, отчего-то овладевающая мной в этой спальне, нагоняла страха, однако переселив себя, я осторожно поднялся с кровати, стараясь не потревожить Густава, и приблизился к двери. Стук повторился. - Кто там? - осведомился я шепотом. Тишина. - Миссис Стронг, это вы? Ответа не последовало. Поборов сковавшее меня оцепенение, я отпер дверь. В коридоре было пусто. - Адам? Это совсем не смешно, молодой человек… Минуту я простоял, вглядываясь во тьму: скользящие по стенам смутные тени ветвей завладели моим воображение и липкие лапы ночного кошмара, вцепились в трепещущее сердце. …Здесь никого нет… На ватных ногах я развернулся, желая как можно скорее возвратиться в постель и позабыть странную галлюцинацию, но тут же замер, как вкопанный: у самой кровати стояла скрюченная, худая фигура, уже не в лохмотьях, а в блестящем, обгоревшем снизу плаще из черного шелка. Ночной гость хрипло дышал, ткань его одеяния странно вздымалась и шевелилась, словно под плащом ползали трупные черви, а капюшон скрывал большую часть лица, и лишь сухие губы, искаженные торжествующей улыбкой, мне были видны. Не обращая на меня никакого внимания, бродяга опустился на простыню, склонившись к окутанному сладкой дремой, милому ангелу. Окаменев от ужаса, я не мог даже моргнуть, в бессильной отцовской ярости наблюдая, как уродливое существо, мертвой рукой сжало тонкую шею и прильнуло к устам задыхающегося ребенка. …Нет, нет, нет! Не трогай его!.. Насладившись детской агонией, он с томным стоном отстранился от обмякшего тела, утирая окровавленный рот рукавом, и самодовольно обернулся ко мне. Злоба моя наконец растопила ледяные оковы, и я бросился на чудовище, готовый в гневе прикончить его голыми руками - но стоило мне приблизиться, и черная тень растворилась во мгле, оставив после себя один лишь зловещий, звенящий у меня в ушах безумный хохот… …Стой!.. Я очнулся. В этот раз по-настоящему. …Это сон, это был всего лишь сон! Ничего страшного не произошло… И с Густавом все хорошо… Мальчик, устроившийся у меня под боком, заворочался, что-то бормоча на французском, и, заехав пяткой мне по колену, вновь провалился в глубокий сон. …Живой и теплый… Я провел рукой по его волосам. …Поразительно, как скоро это движение стало для меня таким привычным. Я уже не трепещу от легких прикосновений, не стесняюсь снимать при нем маску, и мне начинает казаться, что этот ребенок был со мной рядом целую жизнь… …И чем больше я привязываюсь к этому мальчику, тем сильнее становится моя боязнь его потерять. Что это был за кошмарный сон? И кем было то странное существо, что так взбудоражило меня? Был ли это я сам? Все порочное и темное, что есть во мне, все мои скрытые кровавые желания воплотились в одном жутком образе - очередной мой безумный страх, угрожающий нашему с сыном благополучию. О, как же это несправедливо! Только я получил надежду прожить нормальную жизнь, такую же как у Стронгов и у всех людей вокруг, и мой воспаленный разум тут же возвёл непреодолимые преграды, словно свыше было запрещен счастливый исход для бедного Эрика… … Но я ведь не наврежу Густаву. Никогда в здравом уме я не стану делать того, что позволял себе этот мерзкий монстр в моем видении… Я вздрогнул, ощутив легкий морозец. …Дело в том, что в здравом уме я нахожусь крайне редко, и нужно признать, что желание расправиться с ребенком не раз уже завладевало моим сознанием. Разве я могу себе доверять? Разве есть у меня гарантия, что я не разрушу то немногое, что успею построить?.. …Невозможно. Меня будто разрывает на части, я… я почти счастлив здесь, в этом доме, и благодаря Густаву осознал, что во мне куда больше человеческого, чем я прежде считал. Я могу испытывать стыд, и это хорошо. Но вместе с тем я понимаю, что уже много лет не был так уязвим. Эрик больше не беспринципный демон, которому нечего терять… мне действительно страшно, ведь каждый миг, проведенный рядом с моим ангелом может стать последним, и сына вырвут прямо из моих рук, как всегда отбирали то, что мне дорого. И если прежде после всех поражений я находил силы, чтобы подняться и продолжить борьбу, то от этой потери я уже никогда не оправлюсь. И, судя по всему, бояться мне стоит в первую очередь самого себя… Тревожные думы поглотили меня, и я пролежал без сна до самой зари и дальше, пока тонкая полоска света, ползущая по одеялу, не ударила по глазам. - С добрым утром, Эрик, - потягиваясь, зевнул мальчишка. - Как спалось? - А? Отлично, благодарю, - немного рассеянно отвечал я. - Прекрасное утро… Он долго смотрел на меня с абсолютным недоумением на лице. - У вас все хорошо? - осведомился сын. - Вы какой-то подозрительно… добрый. Я не смог скрыть охватившее меня беспокойство. - Ты меня боишься, Густав? - совершенно серьезно спрашивал я. - Нет..? - Ты говоришь это как-то неуверенно, - сморщив губы, я прижался поближе к сыну. - Снова пытаешься меня обмануть? - А вы сами как думаете? - вздохнул он. - Думаю, что я люблю тебя больше жизни и никогда по доброй воле не причиню тебе вред, ты знаешь, - я нежно поцеловал его в макушку. - Поднимайся. Нам пора собираться. - Собираться? Мы уже уезжаем? - расстроился мальчик. - Неужели мы не может остаться еще ненадолго? Здесь же так хорошо. - Слишком хорошо, Густав. Почти эйфорически хорошо, и я боюсь, что эта иллюзия счастья обломает нам крылья. - Что может случиться, Эрик? - улыбнувшись, он перевернулся на живот и, заглянув мне в глаза, вдруг засмеялся. - У вас так забавно дергаются ноздри… Я смутился, натягивая на голову простыню. - Ну же, скажите, что мы останемся здесь еще на день, Эрик, - подползая к изголовью, змееныш зашептал мне на ухо. - Вы ведь сами не хотите покидать это место. Его странная настойчивость вселила в меня подозрение, что череда его на первый взгляд несвязанных действий в последние сутки была частью хитроумного плана. Но я поспешил отогнать навязчивую идею, ведь ни одна догадка о том, что мальчик пытается саботировать наше путешествие, до сих пор не подтвердилась. Возможно, он просто хотел как можно дольше оставаться в доме, где чувствовал себя в относительной безопасности. - Не будем вставать прямо сейчас, - горячее дыхание его обжигало кожу сквозь тонкую ткань, - поваляемся еще немного вместе… Расскажете мне еще какую-нибудь историю… …Черт возьми, он знает, чем меня подкупить… - Ты сам это предложил, - предупредил я из-под простыни. - Так что потом не вини меня. - Я все еще надеюсь, что вы знаете и добрые сказки. Не может такого быть, чтобы все они были страшными. - Ты прав, разумеется. Я поведаю тебе одну историю, совсем не страшную, сыгравшую в моей жизни невероятно важную роль. Но она немного печальная… да и наверняка тебе рассказывали ее не раз… - Давайте рискнем, Эрик. - Хорошо, - я вздохнул, решив, что добрая сказка и мне самому поможет отвлечься от ночных страхов. - Тебе, конечно же, доводилось слышать об Ангеле Музыки? …Какой глупый вопрос… В этот раз Густав вел себя гораздо живее, чем во время моих прошлых рассказов, и, выбравшись из-под простыни, я стал ловить на себе его любопытный взгляд, а потому постарался вложить в простой сюжет всю свою душу, чтобы не разорвать возникшую эмоциональную связь. Когда же я закончил и застыл, ожидая его оценки, сын удовлетворенно кивнул. - Можете гордиться собой, вы отлично рассказываете не только страшилки. Спасибо, - и с легкой грустью в голосе он добавил. - Но у мамы все равно получалось лучше… - Даже не сомневаюсь, мой милый. На этой немного печальной ноте нам пришлось прерваться: в дверь постучали, на миг пробудив во мне ночной страх, но на сей раз все оказалось весьма прозаично - это лишь миссис Стронг пришла проверить все ли у нас в порядке и изволим ли мы спуститься к завтраку. - Завтрак, боже, еще и завтрак, - удивлялся я, уже одеваясь. - Эти люди так много едят! Непонятно, почему они до сих пор не превратились в разжиревших свиней? - Но вы ведь все равно согласились пойти, - ехидно подметил Густав, безуспешно сражаясь с длинным чулком. - Не хотите расстраивать миссис Стронг? - Что ты имеешь в виду? - Ну-у-у, - с улыбкой протянул он, - я же не слепой и вижу, как вы на нее смотрите. Она вам нравится, да? - Она добрый человек, Густав, и хорошая хозяйка. И я не хочу слышать от тебя подобных компрометирующих высказываний в адрес нашего общения, ясно? - Ясно… - Хватит ухмыляться. Она, между прочим, замужняя дама. - Такое серьезное препятствие… для вас. - Густав, - опустившись рядом с ним на колено, я крепко схватил его за плечи, - разве я похож на человека, способного влюбится вот так запросто? Это обесценило бы мою жизнь, дорогой, и все те жертвы, что я принес во имя истинной любви, оказались бы напрасными! Я полюбил женщину лишь однажды и пронесу это чувство в моем мертвом сердце до конца дней! Ты понимаешь? - Да, я все понял, - закивал сын, - ни слова не скажу больше на эту тему… Уж не знаю, то ли он еще не совсем отошел от сказки, то ли мои нынешние слова нашли отклик в его душе, но на глаза мальчика навернулись слезы. - О, мой сладкий, неужели ты принимаешь мои чувства? - с надеждой спрашивал я. - Эрик… - Да, мой хороший? - Отпустите пожалуйста, - робко всхлипнул ребенок. - Мне очень больно. По-моему, вы сломали ключицу… - Боже, прости! После этого неприятного инцидента я помог мальчишке одеться и наконец отвел в столовую. К моему огромному облегчению, завтракали мы вдвоем: Джеймс с самого рассвета ушел по делам в город, а Адам выполнял какую-то работу на ферме, что действительно расстроило Густава - он, даже позабыв о "травме", порывался пойти помочь новому другу и очень обиделся, когда я запретил ему уходить. - Это тебе не клетки за крысами чистить. Если там есть лошадь, то это может быть опасно. - Я умею обращаться с лошадьми, Эрик. Я в седле с четырех лет. Кони совершенно безобидные существа, если знать к ним подход. - Ты пробовал заставить коня ходить по ступеням подземной лестницы? - Нет… - Значит, ты еще не знаешь подхода. Мери, отложив дела, присоединилась к нам вскоре и, несмотря на мои опасения, предпочла сделать вид, что прошлым вечером ничего не произошло - я тоже последовал ее примеру. Ребенок незамедлительно пожаловался на больное плечо, однако я так и не позволил ей осмотреть сына: она могла неправильно истолковать все его синяки. Во время отвлеченной беседы с хозяйкой я выяснил, что до возвращения ее супруга нам все равно не удастся уехать, и мы вынуждены остаться до обеда. Часы эти пролетели на удивление быстро: Густав стребовал с меня карты - ему хотелось непременно выучить какой-нибудь трюк, чтобы продемонстрировать свои умения доверчивому Адаму. Показав ему, как правильно тасовать, я вручил ребенку колоду и оставил разминать пальцы, а сам отправился еще немного побеседовать с Мери, оставив обиженного мальчишку в холле. Женщину я обнаружил на кухне - устроившись у окна, она штопала наволочку. - Не помешаю? - осмелился спросить я, сев на табурет рядом. - Ну что вы, - она даже заулыбалась. Разговор начался легко и непринужденно: я с большим любопытством стал слушать истории женщины о деревенской жизни, выходках Адама и забавных случаях с Джеймсом, когда он ломал соседям конечности, и лишь изредка отвлекался на ругающегося Густава, собирающего по комнате разлетевшиеся карты. - С вами так легко общаться, - неожиданно заявила Мери. - Я будто на исповедь сходила. - О, вы не первая, кто мне это говорит, - усмехнулся я. - Думаю, я просто умею слушать и задавать правильные вопросы. Ничего сверхъестественного. Всем нам порой нужен человек, который просто выслушает. - Всем, - подтвердила дама, и взор светлых глаз ее остановился на моей маске. Я отвел взгляд. Столь приятная беседа, увы, направилась не в то русло. - Полагаю, нам все же придется обсудить вчерашнее происшествие, - угрюмо пробормотал я, сделав невольный акцент на последнем слове. - Только если вам это нужно, - мягко отозвалась Мери. - Никто вас не осуждает, мистер Уай… - Эрик. - Конечно, Эрик, - тут же исправилась хозяйка. - Я хочу сказать, что, кажется, понимаю, отчего ваша реакция оказалось столь бурной. Это… это связано с вашей супругой? - Нет, - я резко вскочил с табурета. Строго-настрого я запретил себе заикаться сейчас о Кристине. Мне было слишком горько, слишком больно, и зачатки чести, которые я с удивлением в себе обнаружил, не позволили спекулировать на ее имени, чтобы надавить на жалость. Мери виновато прищурилась. - Простите, я… - Нет, - качая головой, я снова сел, прикрыв глаза костлявой ладонью, и продолжил сдержанно. - Нет, не извиняйтесь. Мое вчерашнее поведение всех напугало, так что вы имеете право знать. Ваша догадка почти верна. Почти. Мне хотелось закричать. Разрушив безмятежность, завопить от внезапно нахлынувших воспоминаний. Однако вслух я промолвил: - Голос - это все, что моя милая Кристина могла во мне полюбить. Я очень боюсь потерять его. Он единственная ниточка, что связывает меня с ней… - Не единственная, - ответила Мери, кивнув в сторону комнаты. Там, надув кукольные губки, гусенок пытался выудить из-под дивана улетевшую карту. - Не единственная… Закончив работу, к нам возвратился и Адам. Густав, к этому времени разочаровавшийся в своих способностях иллюзиониста, с недовольным видом возвратил мне карты и вместе с товарищем отправился в обеденную, предложив уставшему мальчишке сыграть в четыре руки. - Он учится на дому? - поинтересовалась Мери, вслушиваясь в незатейливый регтайм. - Ах… Да. Я сам занимаюсь его обучением. Мне снова сделалось жутко неловко. Эрик чувствовал себя лжецом - нам было странно и стыдно. - Признаться честно, мне стало известно о существовании сына не так давно, - пробормотал я сдавленно. - И все сражения за право вкладывать в его голову знания, к несчастью, окончились моим поражением. Хотя раньше я считал себя неплохим учителем. Две мои прежние ученицы достигли больших успехов - каждая в своей области - однако с Густавом все совсем не так. Он вовсе не хочет слушать. И я понятия не имею, что с ним делать. Мне вспомнился вдруг наш с сыном разговор в поезде, который состоялся еще по дороге в Эринесс, но до встречи с малюткой Алисой. Я тогда, морщась под гримом, наблюдал, как лениво ползет за окном зимний пейзаж, и раздраженно барабанил по столу узловатыми пальцами. - С какой скоростью мы тащимся, а? Должно быть, не больше пяти миль в час! Густав, измученный моим постоянным недовольством, устало скривился. - Мили… снова эти дурацкие мили… не понимаю… - Тысяча шестьсот девять метров тридцать четыре сантиметра и четыре миллиметра в одной миле, - проговорил я с нажимом. - Не нравятся мили - переводи. Мальчишка нахмурил бровки, и принялся грифелем выводить цифры в своей записной книжечке. Прошла минута, другая, и он резко захлопнул дневник. - Какая глупость, - фыркнул дьяволенок. Меня, не спавшего нестолько суток, в тот миг любая мелочь могла привести в бешенство. - Ну уж нет, - прорычал я и, схватив детский блокнот, стал листать. - Раз уж ты начал меня донимать, то мы доведем дело до конца! - я все же отыскал страницу с примером и скрипнул зубами. - Не понимаю, что здесь могло вызвать затруднения? - Ничего, - буркнул Густав, отворачиваясь. - Ты мог бы посчитать приблизительно, - добавил я чуть смягчившись. - Нужно только умножить пять на полтора… - Я не хочу умножать, - капризным тоном перебил Густав. - Не хочу делить, складывать и вычитать тоже. Ни-ког-да, - и отрывисто добавил. - Не люблю математику. Былое раздражение отхлынуло: осталась лишь недоумение. - А математика тебе чем неугодила? - изумленно спрашивал я. - Тоже семейное проклятие? - Почти угадали. - Но… постой, математика нужна каждому человеку. - Не каждому. Зачем она вам? Вы музыкант! - И архитектор, - напомнил я. - Но речь сейчас не об Эрике. Речь о будущем президенте Франции. Управлять государством очень трудно, если ты не можешь умножить пять на полтора. - Я найму счетовода, - говорил ребенок противным голоском. - И он тебя обворует. Не лучше ли научиться хорошо считать самому? - Вы, - Густав весь сморщился, глядя на меня со странной злобой и судорожно вздыхая, - вы… - Я..? - Говорите, прямо как мой папа! - зашипел он. Я оторопел. Мне не было известно, правда ли виконтишка так настаивал на занятиях математикой или Густав сказал так, только чтобы меня смутить, однако… первый вариант показался мне вполне вероятным. Скривив иссохшие губы, я смерил дьяволенка холодным взглядом и тихо промолвил: - Он. Прав. - Что? - Виконт. Прав. Густав посмотрел меня ошарашенно, но ничего не ответил. Математикой мы заниматься не стали. В тот день мы вообще не разговаривали до самого ужина. Так закончилась очередная моя попытка заняться его обучением. - Мистер Уай..? То есть… Эрик? Мери осторожно тронула меня за плечо. Я тряхнул головой. - Ох. П-прошу прощения. Кажется, я задумался и заплутал в чаще сознания. Хорошо, что вы меня вывели, - со змеиных уст сорвался неуместный нервный смешок. - О чем шла речь? - Я спросила, получает ли Густав домашнее образование… - Ах, да. Как я уже сказал, мы с сыном совсем недавно живем вместе. Однако мне кажется, что в прошлом доме он занимался дома. Сомневаюсь, что Густав посещал школу. - Я хотела отправить Адама в местную школу, но ничего не вышло, - сказала хозяйка. - Теперь мне думается, это даже хорошо, что он туда не попал, ведь здешние дети… такие злые. Их выходки давно уже вышли за пределы простых шалостей. Вчера они заморозили нам лестницу, а завтра запросто подожгут наш дом. И самое ужасное, что родители поддерживают их. Мы погибаем здесь, в этом городе, - она тяжко вздохнула, отложив заштопанную наволочку. - Особенно Адам… - Да, с его талантом и трудолюбием он может добиться головокружительного успеха. Нужно только немного удачи. - Ох, если бы только она нам улыбнулась… - Возможно, так и случиться, Мери, - я встал, тепло улыбнувшись и, повинуясь странному желанию, подмигнул ей. - Возможно, так и случится. С этими словами я ушел в спальню собирать вещи. Стронг появился ближе к обеду. Из окна я наблюдал, как он, отчего-то разгоряченный, отряхнулся от снега и вошел в дом, а уже через несколько минут в мою дверь постучали. - Заходите, Джеймс. - Эрик, - говорил он, заглянув внутрь, - как вы? Уже покидаете наш дом? - Да. Не хочу больше стеснять вас. Я не лучший гость. Сколько мы должны вам за проживание? - Ну что вы, я не могу взять с вас денег. И мне очень жаль, что вы так и не заглянули в мою мастерскую. - Добровольно соглашаетесь на ревизию? - удивился я. - Счел бы за честь вам все показать. - Что ж, - поразмыслив недолго, я решил, что это, возможно, станет самой увлекательной частью нашей поездки, - не вижу причин вам отказать. - Тогда пройдемте со мной. Со вздохом я покинул номер и последовал за Джеймсом, остановившись только у двери в столовую, чтобы заглянуть внутрь. - Густав, мой дорогой, тебе лучше уже начать прощаться с Адамом. Внезапно сын прекратил игру и оглянулся. - О, мы все же уезжаем? - Да, как только мы с мистером Стронгом закончим дела, - глядя на опечаленное детское личико, я чуть было вновь не угодил в его сети, но вовремя успел взять себя в руки. - Это не обсуждается. - А куда вы пойдете? - заламывая ручки, полюбопытствовал он. - В мастерскую. Не желаешь к нам присоединиться? - Нет, - пискнул Густав, дрожа и бледнея, - в Мастерскую я не хочу. …Что это с ним, а?.. Тем временем Адам встал из-за инструмента. - Можно мы лучше пойдем немного погулять, отец? - Если ты уже закончил всю работу в хлеву и в доме, и матери больше не требуется твоя помощь, то, разумеется, можешь пойти. - Папа? - мой сын уставились на меня, ожидая какого-то решения. - Ладно, - нехотя кивнул я. - Только не убегайте далеко от дома. Я буду очень за тебя волноваться, Густав. - Спасибо, сэр, - радостно закивал Адам и, схватив Густава за руку, потащил его одеваться. - Мы недолго! - Будьте осторожны, - выкрикнул я им вслед, взмахнув черными крыльями. - Прошу прощения, Эрик, если я лезу не в свое дело, - начал Джеймс, уже входя в мастерскую, - но меня мучает любопытство. Комната эта оказалась куда меньше и скучнее, чем я ожидал. Ничего лишнего - только рабочие инструменты и деревянные заготовки. Было видно, что мастер не проводит здесь дни и ночи напролет. Он выполняет свою работу методично и без фанатизма, но это вовсе не мешало ему создавать струнные инструменты превосходного качества. Это был как раз тот показательный случай, когда холодный рассудок и умелые руки обыгрывают страстное желание творить. - Хотите что-то спросить? - отозвался я, заметив небольшой снимок, вставленный в щель между панелями прямо над рабочим столом. - Не стесняйтесь. …Черт, даже у Стронгов есть семейная фотокарточка… Хозяин нахмурился. - Сколько лет вашему сыну? Помнится, семь лет назад, когда я приезжал в Нью-Йорк, у вас не было ни детей, ни… супруги… …Что ж, вопрос вполне резонный. Я рад бы сказать, что его это не касается, но сломанный механизм внутри меня не позволяет этого сделать… - Вы правы, не было, - я бережно взял в руки снимок, внимательно вглядываясь в счастливые лица. - Все очень непросто с моей семьей. Шестнадцать дней назад жизнь моя сделала очередной крутой вираж: женщина, которую я любил, вернулась ко мне… чтобы уйти навсегда. - Соболезную, - его слова острым лезвием пронзили мою грудь, в очередной раз заставляя принять факт смерти Кристины. …Я не знаю, что следует отвечать… Принято ли говорить "спасибо"? Даже если и принято, я все равно не скажу: у меня не хватит душевных сил, чтобы благодарить кого-то за подобное упоминание… - Не знаю, что бы я делал, если бы что-то случилось с моей Мери или с Адамом, - вздохнул Джеймс. - Семья очень важна для людей, вроде нас с вами. - Вроде нас с вами? - изумился я. - Вы можете вешать аристократическую лапшу на уши моему сыну или даже моей супруге, но меня вам не провести. Ваши повадки выдают в вас человека, который добивался своего положения потом и кровью. Вы выходец из низов, это видно сразу. За годы сотрудничества, даже без личного контакта, я понял, что мы с вами не так уж сильно отличаемся. - Возможно, вы правы, - вернув фотографию на прежнее место, я вновь огляделся по сторонам. - А теперь, будьте добры, проведите мне обещанную экскурсию. - Разумеется. С большим интересом я выслушал его рассказ о трудовом процессе. Несмотря на скудную его лексику, отчет получился весьма красочным: в первую очередь оттого, что мастер отлично понимал, о чем он говорит. Джеймс даже вручил мне один из готовых инструментов, как он выразился, "на пробу". - Интересное звучание, - я задумался, щипнув струну. - Хотя немного странное. - Да, я просто решил попробовать новые материалы. Если идеальную форму корпуса я уже давно отыскал, то со струнами мне еще предстоит повозиться, - привычным движением он облокотился на верстак. - Столько работы, Эрик, столько работы. Нужно будет еще найти себе подмастерье… Вы, наверное, думаете: "зачем ему искать подмастерье, когда у него есть сын, которому он может передать свой опыт?" На самом деле, я пытался и не раз, но видите ли, этот мальчишка устроен совсем по-иному. Долгое время я не желал этого понимать, заставлял его трудиться в мастерской, однажды даже силой, да простит господь мне мои прегрешения, однако только теперь я осознаю, что ему предначертана судьба другая… - Он может стать первоклассным пианистом, Джеймс, настоящим новатором. Весь мир музыки сейчас находится в поисках нового звука, и Адам может дать этот звук. У вашего сына неповторимый взгляд на вещи, в нем смешались две крайности, и я чувствую в нем задатки музыкального революционера. Мужчина долго молчал, рассматривая пуговицы на моем пиджаке и нервно постукивая пальцами по столешнице. - Я не стану с вами спорить. Вы композитор, а я всего лишь плотник, который с горем пополам выучился играть на скрипке. Если вы действительно чувствуете в Адаме искру, то мне нечего вам возразить. Он, кстати, уверен, что вы приняли его в свои ученики. Это действительно так, или же Адам неверно истолковал ваши слова? Меня передернуло. …В ученики? Да, я, кажется, говорил нечто подобное вчера, но только лишь для того, чтобы втереться в доверие к хозяйскому отпрыску, а потом чтобы надавить на жалость Густаву. Я не планировал ничего долгосрочного… - Эрик, - басовитый голос хозяина вдруг задрожал. - Мы сотрудничаем с вами уже много лет, и, как мне кажется, достигли определенного уровня доверия. Вы понимаете, что я уже не молод и не стану срываться с насиженного места, да и Мери без меня никуда не поедет, а Адаму просто необходимо ехать учиться в большой город. Но я не могу отправить сына в неизвестность. Поэтому я вынужден просить вас, - он запнулся, подбирая слова. - Продолжайте, - потребовал я, уже догадываясь о содержании его просьбы. - Я был достаточно гостеприимным хозяином, верно? - Безусловно. - Хорошо, потому что я очень надеюсь, что теперь ваш дом в Нью-Йорке тоже раскроет свои двери для Адама. Прошу вас, - он опустил голову, словно в чем-то провинился. - Вы наш единственный шанс. Я не хочу, чтобы моего ребенка считали безмозглым животным, сспособным только выполнять приказы господ. Адам должен выбиться в люди. Он станет первым в моей семье! Я все для этого сделаю! Все, что вашей душе угодно! Я готов работать бесплатно, если только захотите! Меня затрясло. Этот огромный мужчина, который при желании смог бы переломить меня, как тростинку, который всем сердцем ненавидел подчиняться, теперь пресмыкался передо мной. В прежние времена эта власть бы меня опьянила, но теперь я чувствовал только жгучий стыд. …Я эксплуатировал эту семью слишком долго. И это не вина людей, вроде виконта, а моя собственная. Порой Эрик ведет себя ужасно лицемерно… - Джеймс… Что вы такое говорите, Джеймс? Вы не должны унижаться передо мной. Это я должен валяться у вас в ногах и умолять позволить обучать Адама. Знаете, я так и сделаю. Джеймс Стронг, я официально прошу у вас разрешения взять вашего сына в Нью-Йорк, где я стану его ментором. Если моя кандидатура вас устраивает, разумеется... Если вы сочтете меня достаточно... достаточно квалифицированным и... Меня еще продолжало лихорадить, и, казалось, я не совсем понимал смысл собственных слов. …Что за вздор?! Да разве кто-то доверит мне - безумному, старому убийце - своего ребенка?!… …Как оказалось, доверят. И дело вовсе не в незнании моей истинной природы - Джеймс, повидавший в жизни немало мерзавцев, легко способен меня прочесть - просто он, как и Мери, как и Адам, как и мой ненаглядный Густав, видит мою лучшую сторону, те крупицы света в непроницаемой мгле. И благодаря им я сам тоже понемногу начинаю верить в то, что в душе моей осталось что-то хорошее… - О, это прекрасная новость, Эрик, - казалось, хозяин издал вздох облегчения. - Думаю, все детали мы обсудим при следующей нашей встрече. Я собираюсь в Нью-Йорк по делам в конце этого августа и привезу с собой Адама. К этому времени… Но я уже не мог слушать. Сладкая пелена слез затуманила мой взор. … Неужели Густав был прав, а я нет? Неужели на этой земле действительно остались еще хорошие люди? Удивительно, что за каких-то два дня многие аксиомы моей жизни подверглись сомнению. Стронги не ненавидят меня, не боятся, не пытаются обмануть: они открыты и искренне мне доверяют - а доверие способно растопить мое оледенелое сердце… …Мир никогда не был добр ко мне, а потому я был вынужден платить представителям рода человеческого той же жестокой монетой. Однако эта семья помогает мне возвратиться на путь истинный, доказывая, что Эрик совсем не злодей и вполне может быть положительным героем, не хуже всяких юнцов-храбрецов… Господи… Только бы мне снова не сбиться с дороги и не заплутать в тумане безумия… Сославшись на жуткую жажду, я пулей вылетел из мастерской, стараясь скрыть от Джеймса стекающие из-под маски слезы. Мысли путались у меня в голове, порождая ураган неудержимых фантазий. …Подумать только, пару недель назад у меня не было ничего кроме гноящегося от ран одиночества, а теперь у меня есть сын, и ученик, и двое самых настоящих друзей, которым не нужно платить… Разве мог я предположить, что такое счастье возможно? Возможно без Кристины?.. Чтобы справиться с раздирающим меня диссонансом, я попытался сконцентрироваться на положительных перспективах моей жизни. …Когда Густав узнает о наших с Джеймсом намерениях, то тут же отменит сделку. Фактически, он отменил ее еще прошлым вечером, просто не решился сказать об этом вслух. Адам тоже несомненно будет рад: мальчики уже подружились и, надеюсь, юному пианисту удастся убедить моего сына продолжить обучение… В эйфорическом дурмане я выплыл в холл и, пропустив мимо ушей какой-то вопрос, заданный изумленной Мери (кажется, она спрашивала, положить ли нам в дорогу сладкого пирога), одевшись, покинул дом. Трескучий мороз защипал истерзанную, мертвую кожу, и соленая влага тут же застыла у меня на щеках и на подбородке, но я не обратил на это никакого внимания, желая только как можно скорее найти детей и сообщить им радостную весть. Я слегка растерялся, не обнаружив их около дома, но ту же решил отыскать непосед по следам, ведущим в сторону леса. Предположение мое о том, что мальчишки направились к озеру, отпало почти сразу: дойдя до опушки, дети решили сменить маршрут - следы их петляли и путались, наверное, потому, что ребята играли в догонялки. Меж тем, радостное волнение в моей душе никак не унималось. …Ах, как это чудесно! В моем доме вскоре будет сразу два ангела! И я буду учить их музыке! Это ощущение пустоты и ненужности наконец исчезнет, ведь как учитель я реализую себя сполна… Послышался детский визг, в котором я тут же распознал Густава. …Уж не знаю, откуда в нем это, но он явно большой любитель бегать и верещать. Ну ничего, пусть порезвится на воле… Я с улыбкой продолжал идти по следу, но в следующее мгновение земля чуть не ушла у меня из-под ног; в очередном детском крике, я явственно услышал: "На помощь!" …Черт возьми… Меня словно ледяной водой окатили: я тут же вспомнил, что свыше мне запрещено быть довольным жизнью, и одна только мысль о возможном счастливом итоге, может нести угрозу всем моим близким… моему Густаву… Ночное предчувствие трагедии пробудилось во мне. Не помня себя от страха, я помчался вперед, перескакивая через сугробы, и вскоре уже оказался у крутого берега местной реки. Где-то вдалеке маячила маленькая фигурка, и я метнулся к ней с такой быстротой, что не успел даже остановиться, по инерции повалив сына на снег. - Густав, Густав, - лихорадочно ощупывая его и целуя в щеки, бормотал я. - Ты цел? - Да, - сквозь слезы отвечал он. - Но Адам… Адам! Теперь я заметил, что мальчик указывает пальчиком на реку, где, к слову, никакого Адама в помине не было… …зато чернела огромная полынья. Я хорошо запомнил это кошмарное ощущение собственного бессилия, словно у тебя переломился хребет, и ты уже не владеешь собственным телом. Это я чувствовал на набережной, когда по рукам моим сочилась горячая кровь, это я чувствовал и теперь. На мгновение из темной воды показалась маленькая голова, давая робкий лучик надежды на спасение, который тут же затухал и вновь загорался, вводя меня в совершенный ступор. - Дьявол, - только и сумел проговорить я. - Эрик, сделайте что-нибудь! - умолял меня перепуганный Густав. - Помогите ему! …Что я могу?.. - Почему вы медлите?! - истерично завопил сын. - Почему вы ОПЯТЬ медлите?! "Опять" - какое страшное слово. Именно оно заставило меня подняться с колен, поборов внутренний ужас, слететь вниз по склону к реке и ступить на лед, что затрещал под моими ботинками уже через пару шагов. Повинуясь инстинктам, я сбросил с себя тяжелое пальто, черным змеем распластался на мерзлой поверхности реки и пополз вперед. …Что я делаю? А если я утону? Я не привык спасать чьи-то жизни, я привык их отнимать, и теперь, в эту самую минуту, нахожусь перед выбором: вернуться ли мне обратно на безопасный берег или же попытаться вытащить ребенка из-подо льда, подвергнув себя невероятному риску? На первый взгляд, выбор весьма очевиден… Но страшное, детское "опять" не позволяет мне повернуть назад. Теперь уж нет смысла трусить. Моя жизнь куда напряженнее всяких глупых азартных игр, и сегодня я играю ва-банк, ставлю все - и собственную жизнь в том числе. Только бы ставка сыграла… - Адам, - нервно взывал я, очутившись в пределах слышимости. - Адам? Невнятное бульканье и на миг появившееся из воды искаженное ужасом личико немного меня обнадежили. …Он жив… Я попытался подползти ближе к краю, но треск льда заставил меня вернуться на прежнее место. … В голове лишь один вопрос: что дальше?.. - Адам, - снова позвал я, стараясь не поддаваться панике. - Я тебе помогу. Только успокойся. В голове я перебирал миллионы возможных вариантов, просчитывал вероятности, стараясь найти хоть какой-то выход. … Я чувствую себя таким слабым и беззащитным. Черную воду нельзя обмануть, черную воду нельзя запугать. У меня нет никаких козырей в рукаве… никаких обманных маневров… никаких иллюзий… Только я, ребенок и смертоносная стихия… - Слушай меня, Адам, - сделав глубокий вздох, произнес я. - Ты должен сейчас успокоиться. Вчера ты говорил, что тебе нравится мой голос и обещал выполнять все, что он тебе приказывает. Сейчас самое время вспомнить об этом. Слушайся меня, и я тебя вытащу. Спокойней. Дыши ровнее, не делай слишком глубоких вздохов. Тише, мой дорогой. Ты ведь умеешь плавать, я уверен. Не паникуй и просто держись на воде. Мне стоило огромных усилий проговорить это невозмутимым голосом, наблюдая за барахтаньями несчастного ребенка, однако уговоры мои не принесли никаких результатов: Адам будто не слышал меня и продолжал лихорадочно бороться с течением, ломая края полыньи. - Р-р-руку-у, - задыхаясь, он издал жалобную смесь визга и хрипа, пытаясь подплыть ближе ко мне. - П-п-прошу… Я отполз немного дальше от края. - Я не могу дать тебе руку, Адам. Я слишком тяжелый, и если приближусь, то лед не выдержит. Но не волнуйся. Ты сможешь выбраться сам, главное слушай, что я говорю. Не наваливайся на лед, постарайся равномерно распределить свой вес. Давай. Я продолжал подбадривать мальчика, безуспешно повторяя свои наставления, а он все также тянул ко мне свои руки. Детские силы были уже на исходе, порывы его становились все отчаяннее, и бесконечно долго тянулись мгновения, когда он исчезал из виду, погружаясь под воду. В какой-то момент я перепугался, что течение просто унесет ребенка под лед, и наконец решился приблизиться к краю. - Адам! Я дам тебе руку, Адам! Как же абсурдно смотрелась моя несущая смерть рука, протянутая несчастному мальчику - словно ядовитая змея, стремящаяся спасти брошенного птенца. - Я держу тебя, - пальцы мои вцепились в скользкий воротник. - Не бойся. Моя поддержка, казалось, его немного обнадежила, и на краткий миг я заметил облегчение на детском лице. И в следующую секунду черная мгла сомкнулась над моей головой. Я не услышал треска: все случилось слишком быстро. Мне даже почудилось, будто я выпал из нашего мира в густую пустошь небытия. Дыхание перехватило, тело свело судорогой, и я уже не смог удержать Адама - ребенок выскользнул из моих рук и просто растворился сумрачной воде. Вокруг меня не осталось ничего - ничего кроме непроницаемой тьмы.***
…Свет. Яркий свет. Быть может, я уже умер?.. Что нежное и теплое уткнулось в мой бок, крепко вцепившись в меня маленькими ручками. …Это определенно ангел. Я каким-то чудом умудрился попасть в рай… Когда глаза мои немного привыкли к свету, я понял, что нахожусь в спальне, плотно закутанный в одеяло, и Густав, дрожащий отчего-то, прижимается ко мне, зажмурив слезящиеся глаза. …О, значит я все еще жив… До сих пор… Мне было очень трудно дышать: я, очевидно, наглотался воды, и теперь весьма смутно припоминал события последних часов, за исключением единственной ужасающей детали - Адам… погиб. Я не сумел удержать его, и сам чуть не утонул в проклятой реке. Кажется, в последний момент чьи-то сильные руки вытащили меня из воды, и, оказавшись на берегу, я потерял сознание. …Меня спас Джеймс. Больше некому. А потом меня принесли в дом, сняли мокрую одежду, уложили в постель - Стронги сделали это все для меня. А я не помог их ребенку… не помог… Мне было невыносимо просто лежать теперь, я чувствовал жгучее пламя вины, разгоревшееся в груди, и сам себя люто ненавидел. Со стоном я поднялся и сел на кровати: Густав продолжал крепко держать меня, тихо всхлипывая. - Звезда моя, пусти, я хочу одеться, - попросил я. Мальчик отрицательно покачал головой. - Густав, я никуда не исчезну, - ласково прошептал я, - честное слово. - Я боялся, что вы не выплывете, - сказал ребенок так тихо, что я с трудом различил его слова. - Думал, что я остался совсем один. Когда мистер Стронг достал вас, вы были совсем как мертвый. И даже не дышали. Он сказал, что вы чудом выжили. - А что сказала Мери? - Ничего. Она вообще ничего не говорит. После того, как… Мой сын опять залился слезами, приникнув к моей груди. - Тише, тише. Он поднял на меня свои печальные очи. - Мистер Стронг сказал, что дальше по течению начинаются пороги, где нет льда, и Адам мог выплыть, зацепившись за камни… Думаете это возможно? Ангельская наивность, что лилась из самой глубины его светлой души, заставила меня невольно вздрогнуть. …Он свято верит в то, что Адам мог выжить. И у меня язык не повернется сказать ему, что Джеймс имел в виду совсем иное. Мужчина поехал искать не сына. Мужчина поехал искать хладный труп… Я ничего не ответил, продолжая смотреть на ребенка, и демоны в груди моей жалобно завыли, словно псы, просящиеся наружу. Не выдержав напряжения, я застонал, уткнувшись перекошенным лицом в его волосы. Так мы просидели целую вечность, почти до полуночи, пока я не собрался с силами и не решил наконец одеться и выйти из спальни. Уже застегивая манжеты, я заслышал шум и, сдвинув шторку, выглянул из окна. На улице у входа было не мало людей. Я не видел их лиц, не видел одежды - только лишь горящие фонари в руках. …Я не знаю, зачем они пришли сюда. Может, позлорадствовать. Может, пособолезновать. В конечном счете, это теперь не имеет никакого значения. Какая разница, что думают люди. Мальчика уже никто не вернет… Я заметил, как от толпы отделилась знакомая мне громоздкая фигура мастера: на руках он нес… тело. - Он без сознания? - робко спросил Густав, до последнего не желая верить в случившееся. - Не знаю, - пробормотал я, направившись к выходу. - Будь тут. Его синие глаза, полные боли и непонимания, продолжали смотреть на меня сквозь дверь, и, казалось, даже сама крепкая каменная стена на свете, не сможете сберечь меня от этого жуткого взгляда. Скрючившись, как старик, я выполз в холл. Мери, с совершенно потерянным видом, наблюдала за тем, как муж ее опустил на диван их ребенка, который в теплом свете керосиновой лампы так походил на спящего. Она не проронила ни слова, лишь молча приблизилась, и, опустившись на колени, безмолвно зарыдала. Джеймс не плакал. Он стоял чуть поодаль, словно боясь подойти, и смотрел так, будто этого его не касалось. Будто этой чей-то другой сын утонул сегодня в реке. Я не мог оторвать глаз от этой мучительной скорбной сцены, от таких разных даже в своей печали супругов, и от капель воды, срывающихся с черных безжизненных пальчиков юного пианиста. Я не мог соболезновать их горю: всякие соболезнования были бы сейчас ничтожны и лицемерны. Я мог только смотреть, и я смотрел, пока в какой-то момент не осознал, что вышел в холл без маски, однако это сейчас никого не волновало. Потому что неведомая сила, забравшая невинную детскую душу, намного страшнее даже самого ужасного на свете урода. Я чувствовал себя лишним в этой комнате. Я чувствовал себя лишним в этой жизни и бесконечно проклинал собственную глупость. …Как я мог подумать, что эти люди сделают меня счастливым? Как я мог позволить себе расслабиться? Я вел себя как последний дурак, решил, что могу жить как простой человек, и вот к чему это привело. Пора бы мне уж смириться с собственной природой. Я не человек. Я мрачный дух, и всякий раз, когда я лезу в людские дела, происходят ужасные несчастья… Мне нет места в мире людей… - Адам, - тихий призыв нарушил повисшую в комнате гробовую тишину. Нервно обернувшись, я увидел стоящего в дверях Густава. …Дьявол, я ведь просил его оставаться в комнате… Мальчик сделал сначала один шаг, качая головой, а потом в слезах бросился к дивану. Я вовремя успел перехватить сына и крепко прижал к себе, закрывая ему глаза ладонью. Рыдания его были единственным звуком в комнате. Единственным звуком во всей вселенной. - Нам лучше уехать сейчас, - произнес я, пытаясь проглотить застывший в горле ком. - Сейчас глубокая ночь, мистер Уай, - холодным, трескучим голосом отвечал Джеймс, глядя куда-то сквозь меня. - Никто вас не повезет. Вам придется дождаться утра. - Ясно, - и подхватив моего милого Ангела на руки, я ушел в спальню, оставив убитую горем семью наедине с их бесконечной трагедией.