***
- Мсье де Шаньи? Я аккуратно притронулся к широкому плечу мужчины, пытаясь привести его в чувства. - Господин Рауль? Вы меня слышите? Через мгновение оцепенение спало: он растерянно заморгал, очевидно, приходя в себя. - Мы уже приехали? - сипло спросил он, оглядываясь во мраке товарного вагона. - Нет, - отозвался я. - Но уже скоро будем в Чикаго. - Отлично, - он кивнул, уставившись в стену. С тех самых пор, как мы покинули Ньюарк, мсье де Шаньи почти ничего не говорил, лишь изредка бормотал себе под нос: " мальчик… четыре фута и три дюйма… глаза синие". Он столько раз повторил эту фразу, что она, кажется, намертво засела у него в голове. Пока мы еще были в Нью-Джерси, виконт подходил к каждому прохожему, какой только попадался нам навстречу, так что у меня даже в ушах зазвенело от его бесконечно: "Прошу прощения, вы не видели здесь мальчика? На вид около восьми лет, большие синие глаза, длинные темно-каштановые волосы, - и мрачнея добавлял. - С ним мог быть очень высокий, худой человек в черном… со странным лицом". Горожане однако не спешили нам помогать, инстинктивно сторонясь взволнованного, бредящего от жара мужчины, перемотанного шарфом. Отчаявшись узнать хоть что-то о своем ребенке, он бессильно опустился на холодную каменную скамью у вокзала, скрючившись от боли. Разлука с мальчишкой убивала его быстрее болезни. Мне трудно было представить нынешние его чувства. Даже если Густав и не являлся его родным сыном - все равно, есть узы намного сильнее кровных. - С вами все в порядке? - спрашивал я, пытаясь помочь ему подняться на ноги. - Вам опять плохо, господин Рауль? - Все… хорошо, - шептал мужчина, опустив голову, - мне нужно отдохнуть… пять минут… Эти безрезультатные метания явно его утомили, а потому он почти перестал разговаривать. Меня сей факт немного успокоил: все же нам не следовало привлекать к себе лишнего внимания. Мы были все еще слишком близко к Нью-Йорку, где нас разыскивала полиция. Пока он отдыхал, я решил зайти внутрь здания. Мы приехали на нанятом в Нью-Йорке экипаже, а вот Уай пользовался железной дорогой. Возможно, здесь его запомнили. Касса, к несчастью, оказалась совсем пустой, кабинет начальника - заперт на амбарный замок. «Ох уж эти провинциальные станции, - подумалось мне». Я немного прошелся по платформе, разыскивая хоть одного служащего, как вдруг почувствовал необъяснимую тревогу - словно чей-то ледяной взор следил за мной неотрывно. Я заозирался по сторонам. «Здесь никого нет, - промелькнуло в моей голове. - Только я и отбывающий поезд». После этого жутковатого происшествия, я боязливо поежился и быстро вернулся обратно к господину Раулю: нам следовало продолжить наш поиск зацепок. Через некоторое время мы смогли наконец доползти до искомого храма. У нас не было возможности любоваться местной архитектурой: поддерживая хромающего мужчину, я спешно проследовал внутрь. Торопливо показав полицейский значок, который Сноу так и не успел у меня забрать, я задал священнику пару вопросов, прежде чем мсье де Шаньи, вновь завел свою шарманку: «Вы не видели мальчика вместе с…» Услышав о жутком, худом мужчине, пожилой епископ явно занервничал. - Да, я видел их в храме вчера. Они посетили мессу и вели себя не самым подобающим для честных христиан образом… И пока священник жаловался виконту на сорванную негодяем службу, я заметил появившегося в уголке мальчика, должно быть, из церковного хора, который отчего-то бросал на меня многозначительные взгляды. Что-то здесь было не так… Приблизившись к нему, я присел на скамью. - Здравствуй, малыш. Как твое имя? - Джереми Смит, сэр. - Что ж, приятно познакомиться, Джереми. Ты что-то хотел мне сказать? Прищурившись, мальчик взглянул на меня пристально. - Вы господин Рауль де Шаньи? - Я? О, нет. Это мой… друг, - я кивнул в сторону виконта. - Странно, - он нахмурился, подозрительно рассматривая зачахшего мужчину. - Густав говорил, что это будет красивый блондин. - Ты знаком с Густавом? - удивился я. - Он просил меня передать кое-что господину Раулю де Шаньи, - вместо ответа произнес хорист. Я заметил, что за спиной он прятал немного помятый лист бумаги. - Ты можешь отдать это мне, Джереми. Я полицейский. Видишь значок. - А он точно настоящий? - усомнился мальчик. - Конечно, настоящий, - я настойчиво протянул к нему свою еще шелушащуюся ладонь. - Ну все, хватит препираться, Джереми Смит. Давай письмо сюда. Он отрицатель замотал головой, отступая на шаг. - Нет, я должен вручить его лично в руки господину Раулю де Шаньи. - Джереми, не нужно препятствовать следствию! - Я не… - Что здесь происходит? Я обернулся, судорожно вздохнув. Прямо за моей спиной неожиданно вырос виконт. - Мистер Шаньи? - уточнил бдительный хорист. - Именно так, молодой человек. - Мое имя Джереми Уолтер Смит. И эта записка для вас. Он отдал наконец мужчине послание, написанное на разлинованной страничке, очевидно, вырванной из ежедневника, которое господин Рауль бегло прочел и сразу же спрятал за пазуху, так и не удостоив меня чести взглянуть на письмо. - Большое спасибо, Джереми, - он печально улыбнулся одними только серыми глазами (щеки и рот надежно закрыты шарфом), похлопал себя по карманам и, отыскав мелочь, сунул мальчишке пятьдесят центов. - С Рождеством. - Ого! Спасибо, сэр! «Действительно, ого! - поднялось во мне возмущение. - Кто бы мне полдоллара дал?» - Идемте, Кюри, - заявил мсье де Шаньи, которого весточка от сына немного привела в чувства. - Нам здесь делать нечего. После этого мы покинули церковь. На обратной дороге, я шустро заскочил в попавшуюся лавку и, поглубже надвинув козырек, чтобы скрыться от глаз недоверчивой продавщицы, купил мешочек сухарей. - Господин Рауль, - выйдя на улицу, я обратился к ожидающему меня за углом виконту, - куда движемся дальше? - В Чикаго, детектив. - Отлично. Быть может, все же дадите мне осмотреть записку? В конце концов, я здесь полицейский. Нехотя он достал заветный листочек и бережно протянул его мне. - Конечно. Это и правда был лист из блокнота с карандашным наброском какой-то цветущей веточки: ручная линовка немного истерлась, как и крохотные, витиеватые буковки, половина из которых была заштрихована, так что их едва можно было разобрать." Мой милый папочка! Возможно, 8-ого января зацветет миндальный куст. Надеюсь, он мне не Я жду тебя: 28 дек Чикаго, ИЛ; 30 дек Эринесс, НЕ. Скорее. Люблю тебя."
***
- Эрик! - закричал на весь коридор ребенок, притопывая маленькой ножкой. - Вы не можете менять маршрут прямо сейчас! Мы должны выходить в Эринессе! - Не истери, - устало вздохнул я, закрывая глаза. … Люди вокруг оглядываются на нас. Их едкие взгляды проходят сквозь стены, обжигают кожу, словно кислота… … Мне плохо. Густав, кажется, этого не понимает… Это все проклятая бессонница… - Я хочу немного расслабиться, принять горячую ванну и хорошенько выспаться, не слушая раздражающий стук колес и твои ночные рыдания. Сомневаюсь, что в Эринессе будет хоть одна приличная гостиница, где нам с тобой никто не станет мешать отдыхать. Выйдем на пару станций раньше - в той же Омахе. Это ничего не поменяет. - Но..! Ух! - ребенок сморщился, бессильно взмахнув руками. …Что же такого важно в Эринессе? Мальчишка ведет себя подозрительно… Пока мы двигались по покачивающемуся вагону, меня не покидало ощущение тревоги. Мне казалась, что Густав явно что-то не договаривает. … Моя паранойя усиливается с каждым днем путешествия. Мне всюду мерещится мерзкий виконт - это наглый вор, который хочет отобрать то единственное, что приносит мне счастье. Но это лишь глупые страхи. Шаньи здесь нет. Он не покидал Нью-Йорк… …Клэр бы мне сообщила… Добравшись до ресторана, я занял крайний стол в самому углу вагона, освещенный приятным, романтичным светом ажурного бра в стиле ампир, однако гомон немногочисленных, но все же надоедливых попутчиков, разрушал чарующую, интимную атмосферу. Провести вечер в окружении представителей рода человеческого было очередной безумной идеей маленького дьяволенка. …Ненавижу людей. Они все глядят на меня, как стая голодных волков на загнанную добычу. Не понимаю, что я такого им сделал?.. Густав, устроившись рядом и надувшись, словно снегирь, потянул меня за палец. - Эринесс, Эрик. - Почему? - спросил я, нагнувшись к ребенку и замерев всего в дюйме от его милого личика. - Мне нравится название, - он зажмурился, очевидно, поняв, что оправдания его звучат крайне нелепо. - "Эринесс" переводится как "frisson", - объяснил я, чуть заметно улыбнувшись. - "Жуть". … Удивительно, ведь мне думалось, что только в моем больном воображении города могут носить названия вроде Фриссонвилля. Приятно осознавать, что в мире существовал кто-то столь же извращенный, как Эрик… - Омаха, Густав, Омаха, - откинувшись обратно на мягкую спинку сидения, пальцами я смял его теплую ладошку. - И не смей со мной препираться. Твой бедный отец сегодня не в настроении: у меня ужасно болит голова. - Вы никогда не бываете в настроении, - буркнул сын, обреченно вздыхая. - У меня есть на то причины… Через некоторое время к нам наконец подполз местный официант с тонкими темными усиками, который всеми силами пытался походить на француза. Его неуклюжие попытки и наигранный акцент возбудили во мне приступ мрачного веселья, и даже Густав - насупившийся, обиженный на весь свет Густав - не смог удержаться от короткого смешка. Пребывая в состоянии сильного нервного напряжения, я решил немного расслабиться и заказал себе для начала бокал сухого красного вина, уже ощущая его отвратительный вкус на кончике языка. …Ну откуда в поезде взяться приличному вину?.. Дождавшись десерта, мальчик уныло принялся расковыривать сухое ореховое тесто ложечкой и что-то бормотать себе под нос. Я зевнул: после второго бокала меня потянуло в сон - и лишь на миг прикрыв веки, я уже не смог их открыть. Пребывая в пограничном состоянии между сном и реальностью, я продолжал слышать какофонию звуков внешнего мира. Вот, гремя приборами мимо нас проковылял официант, там, за дальним столом, зазвенели бокалы, тихо засмеялась какая-то женщина, закашлял старик, Густав вздохнул мечтательно и совсем затих. …Интересно, что он такое увидел?.. Слабый, едва ощутимый, но такой знакомый цветочный аромат приятно защекотал мои впалые ноздри. …Быть не может… Кристина?.. Внезапно открыв глаза, я растерянно огляделся вокруг. …Нет, не Кристина, конечно… и зачем я проснулся? Жизнь - сплошное разочарование… Соседний от нас столик был теперь занят молчаливой, но довольно любопытной компанией. Спиной к нам сидела светловолосая дама - источник того самого сладкого аромата; я не видел ее лица, но воображение мое живо наделило ее нежными, немного усталыми чертами, присущими женщинам в возрасте около тридцати. Напротив нее находился мужчина в кругленьких очках, должно быть, моих лет, а может чуть младше: из под густой щетки его усов торчала дымящаяся трубка - сам же он с досадой перелистывал вчерашнюю газету, купленную, вероятно, еще в Чикаго. Но самым интересным представителем семейства оказалось милое существо, ерзающее на сиденье подле читающего мужчины. Это была очень красивая белокурая маленькая девочка, ровесница моего Густава, находившаяся на той стадии физического развития, когда женственность и взрослая грация пребывают еще в зачатке, однако их с успехом заменяет детская непосредственность и бесполая, ангельская прелесть. На столе перед ней на шахматной доске были расставлены фигуры. Со скучающими видом постукивая конем по полю, она оглядывалась по сторонам, очевидно, подыскивая партнера для игры - безнадежная затея для ребенка, окруженного унылыми, занятыми стариками. В какой-то момент взор ее миндальных, обрамленных густыми ресницами глаз остановился на нашем столе. Густав оживился. Мальчик явно скучал по обществу сверстников, и это чудное создание, разумеется, заинтересовало его. Однако по какой-то неведомой мне причине, он ответил на ее многозначительные взгляды ленивым, полным безразличия вздохом. …Хм, а это… весьма любопытно… Хитро улыбнувшись, я торопливо прикрыл правый глаз и, подперев голову руками, притворился спящим, продолжая наблюдать за этой забавной, невербальной игрой. …Дети всегда так общаются между собой? Или же дело в… половом различии? Я не большой специалист и точно не знаю в каком возрасте мальчики и девочки начинают друг другом интересоваться, но мне все равно кажется, что мой сын еще слишком юн… Сердце болезненно екнуло у меня в груди. … Они даже не знакомы, а я уже начинаю ревновать… Собрав фигуры и решив, что нельзя больше медлить, девочка уверенной, чуть косолапой походкой направилась к нашему столу. Я затаил дыхание. - Здравствуй, - с улыбкой произнесла она, прижимая доску к груди. - Меня зовут Алиса, а тебя? Голос ее звучал на удивление взросло: в нем не было этих маленьких колокольчиков, какие звенели в каждом возмущенном окрике Густава - только ласковый шепот ветра в пожухлой луговой траве. … Со временем у нее может сформироваться приятный, звучный контральто. При должном обучении, разумеется. Ах, как печально - пропадет такой материал… Фыркнув, мой ребенок наконец снизошел до новой подружки и, смерив ее оценивающим взглядом, утомленно произнес: - Филипп. Немного удивленная реакцией потенциального товарища, Алиса нахмурила бровки. - Хочешь со мной поиграть? - В поддавки не играю, - едко бросил мальчишка. Девочку явно задела последняя фраза маленького обманщика, однако она поспешила скрыть свое раздражение. - Давай устроим шахматное состязание, - совершенно серьезно говорила Алиса, - тебе понравится. Папа говорит, что я Говард Стаунтон* в юбке. - Что ж, если вы так хотите, мадемуазель, то я, пожалуй соглашусь, - холодно отозвался мой сын. - На что будем играть? - На интерес, конечно! На что же еще? - Нет, на интерес неинтересно… у меня есть идея лучше, - он пальчиком поманил юную шахматистку к себе и, усмехнувшись, что-то торопливо зашептал ей на ушко. Я обратился в слух, силясь разобрать тихое ехидное бормотание. Алисе задумка Густава, в чем бы она не заключалась, явно не понравилась: девочка побелела, сжимая кулачки и раскрыв маленький ротик, а затем, справившись с возмущением, угрожающее шлепнула его по плечу. - Какой же ты гадкий мальчишка, - выдохнула она, щуря миленькие глазки. - Не буду я с тобой играть! - Ваше право, мадемуазель, - Густав торжествующе улыбнулся, - вы можете найти себе любого другого оппонента. - Вот и найду! Например… например, - в отчаянии она в очередной раз осмотрела вагон, но так и не сумев отыскать соперника, вновь вернулась к нам, - например, вы, сэр! Не хотите со мной сыграть? Она глядела в мою сторону, явно ожидая ответа. …Навряд ли девочка обращается к светильнику за моей спиной. Просто я был слишком увлечен наблюдением, и сам не заметил, как перестал притворяться спящим. Что ж, придется отвечать… Все еще изумленный внезапным предложением, я молча кивнул. - Отлично! Спасибо, сэр, я уверена, что вы отличный игрок, - одарив Густава снисходительной улыбочкой, она с ногами забралась на сидение напротив и разложила доску. - Предатель, - зашипел сын, ткнув меня острым локотком в бок. …Предатель? Я? Отчего же? Не мог же я отказать этому прелестному существу… - Мое имя Алиса, - снова представилась девочка, расставляя фигуры, - как в книжке у Кэрролла. - Та Алиса, что ходила сквозь зеркала? - Именно, сэр. А как зовут вас? - Можешь называть меня мистером Рутвеном, дитя, - рассеянно сказал я, усомнившись в реальности происходящего. …Может, я все же уснул?.. - Приятно познакомиться, мистер Рутвен, - доброжелательно закивала юная шахматистка. - Какими фигурами предпочитаете играть? - пробежавшись глазами по моему мрачному силуэту, она добавила. - Ах, простите, какой глупый вопрос! Очевидно, что черными. …Действительно, очевидно… Пытаясь уследить за поведением Густава и нашей новой знакомой, я не уделил партии должного внимания и позволил ребенку загнать себя в весьма затруднительное положение. Склонившись над доской, я серьезно задумался, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. - Мистер Рутвен, - Алиса деликатно дотронулась до моей ладони, покоившейся на столе, - у вас что-то прилипло к лицу. - Ох, это всего лишь нос, моя дорогая. Она тихонько хихикнула. - А вы веселый. Веселый и хороший. Не то что некоторые. "Филипп", которому был адресован скрытый упрек, закатил глаза. - Ой, отец идет, - приметила девочка, обернувшись через плечо. Я поднял взор. Мужчина, отложив газету, направился к нашему столу. - Ах, Алиса, снова ты пристаешь к незнакомым людям, - в речи его чувствовался чопорный, британский акцент, едва заметный в беззаботной болтовне его дочери. - И вовсе они не незнакомые, папа. Это мои новые друзья. … Я ее друг? Ох… - Добрый вечер, сэр, - усатый протянул руку, и назвал имя, которое даже на мгновение не задержалось в моей голове. - Надеюсь, мой милый чертенок не смутил вас. Иногда она становится действительно несносной. - О, вовсе нет, - с улыбкой произнес я. - Мы чудесно проводим время. - Вы на удивление доброжелательны, сэр, - сухо говорил мужчина. - Но в следующий раз не стесняйтесь ее прогонять - этому ребенку нужно научиться понимать простое слово "нет". Идемте, юная леди. Вам давно пора спать. - Конечно, отец, - угрюмо кивнув, девочка принялась собирать фигуры. - До свидания, сэр. Она произнесла это с такой печалью, что у меня защемило сердце. …Не хочу, чтобы она уходила так скоро… - Постойте, - воскликнул я, снявшись с места, - ведь мы еще не закончили партию! Алиса должна остаться! Люди вокруг затихли на миг. Отец девочки, явно удивленный моим импульсивным поведением, принялся напряженно натирать линзы носовым платком. - А вы, сэр, простите, кто такой? - Мистер Рутвен. - Из шотландских аристократов? … Из оперных вампиров… - Что ж, мистер Рутвен, - мужчина водрузил очки на горбатый нос и, в этот раз взглянув на меня с разумным подозрением, вдруг сморщился, брезгливо вытирая недавно пожатую мной ладонь, - час нынче поздний, и Алиса уже должна спать. Прощайте. Схватив дочь за руку, он спешно увел ее прочь. У самой двери они остановились, и до меня донеслись его тихие, невероятно обидные слова: - Никогда больше не подходи к этому человеку, Алиса. Ты видела его лицо? Он верно болен и, быть может, жутко заразен. - Но папа… - Никаких "но", дорогая. Иначе ты не выйдешь из купе до самого Эринесса. - Хорошо… Я сел. Густав, все это время разглядывающий ботинки, посмотрел на меня, явно недоумевая. - Эрик, вы что, совсем дурак? - Я? - Что за сцену вы тут устроили? "Алиса должна остаться"? Неужели вам так понравилась эта девчонка? Можно мне с ней поменяться местами? - Хочешь жить с усатым жлобом? - Сомневаюсь, что он душит своих детей. Я замолчал, пристыженно отводя взор. - Ну что вы, только не расстраивайтесь так, - поддавшись внезапному приступу сострадания, мальчик уткнулся в мой бок. - Она сказала, что Эрик ее новый друг, - расчувствовавшись, я не смог сдержать подступивших слез. - Это было так трогательно… - Ох, вы и мой друг тоже. - О… Правда? …Какая прекрасная ложь. Этой лестью он снова хочет подчинить меня своей власти… - Конечно. Вы мой большой, глупый, безумный друг, который вечно рушит все мои планы… Вам не следовало соглашаться на игру с Алисой. Я оставался единственным ее кандидатом и рано или поздно ей бы пришлось принять мои условия. - Твои условия? - спросил я, не скрывая любопытства. - И в чем же они заключались, позволь узнать? - Я хотел сыграть на поцелуй. Последняя фраза ввела старого, закостенелого Эрика в состояние ступора. - Что? Игра на поцелуй? - Ну, да, - спокойно отвечал Густав, словно для него это было обычным делом. - Проигравший целует победителя. Суть в том, что ты получаешь желаемое при любом раскладе. Это как волшебная монета у фокусника. - Понимаю, - я кивнул, с любопытством посматривая на маленького лиса. - Прости меня, мне не хотелось срывать твою хитрую махинацию. - Это не махинация, Эрик. Я не собирался ее обманывать. - Поэтому и назвался чужим именем? - Оно не чужое! Вы прекрасно знаете, что Филипп одно из моих имен. Это семейная традиция - всех первенцев называют так. Вот мой дядя, например, тоже Филипп, - ребенок сморщился. - Такой же старый и вредный, как вы. Когда мы последний раз встречались у бабушки в Ланьоне, он постоянно ворчал и обзывал меня "дитя мезальянса". Честно признаться, меня не особо интересовало грязное белье виконтской семейки, однако определенные полезные сведения отложились у меня в голове. … Значит, мать Шаньи живет в Ланьоне… Мало ли, пригодится… - Вы все еще передо мной виноваты, Эрик, - произнес мальчик. - Вы вели себя глупо, когда стали общаться с Алисой. Это понятно любому, кто хоть что-то знает о женщинах. - Ох, конечно, куда уж седому папаше до юного Дон Жуана, - немного повеселев, я погладил сына по голове, растрепав темно-каштановые волосы, которые сам же с величайшей заботой зачесывал назад. - Как ваш старый слуга может искупить свою вину? - Алиса выходит в Эринессе. Хочу выйти вместе с ней. Я задумчиво застучал пальцами по столу. - Какое удачное совпадение, неправда ли? Ребенок, отчего-то бледнея, вяло улыбнулся. - Фортуна сегодня на моей стороне. - Хорошо, - решился я, - мы выйдем в Эринессе, но я с тебя глаз не спущу. - Как же я тогда пойду на свидание, Эрик? …Свидание? Тем более под моим присмотром… - Время действительно позднее, Густав, - вместо ответа сказал я, - тебе давно пора на боковую. И мне, если получится. Сунув проходящему мимо официанту чаевые, я попытался встать, но быстро сообразил, что мир вокруг качается сильнее обычного. …Ох, кажется, не стоило пить вино на пустой желудок…***
Каждого человека хоть раз в жизни посещает ощущение дежавю. То самое странное чувство, когда вам кажется, будто действительные события происходили с вами однажды в прошлом. Вы уже видели этого человека, слышали этот голос, вдыхали аромат… Ах… Скажу по своему опыту: чаще всего это лишь иллюзия, игра возбужденного воображения, не имеющая под собой никаких реальных оснований. Разум бывает на удивление коварен. Однако в нынешнем случае все обстоит несколько иначе. Я и правда переживал нечто подобное прежде. Сейчас, как и одиннадцать лет назад, растекаясь по крыше, словно черная тень, я лежу, притаившись, и в ночной тишине наблюдаю за милующимися под звездным небом детишками. Разница лишь в том, что укрытием мне служит теперь вовсе не Аполлон, а прокоптевшая насквозь печная труба, да и в груди у меня не бушует ураган ненависти: я взволнован, возможно, слегка раздражен - однако жгучее желание убивать не разрушает меня изнутри… … В этот раз я обойдусь без объявления войны… Мы приехали в Эринесс поздним вечером тридцатого декабря: поезд, натужно вздыхая, остановился, подле полузаброшенного, деревянного вокзальчика, выпуская немногочисленных пассажиров на волю. Вот, гремя тяжелыми чемоданами, показалось и наше семейство: усатый отец, с неизменной дымящейся трубкой, затем мать, худощавая дама, вопреки моим ожиданиям оказавшаяся довольно уродливой, и, конечно же, маленькая, цветущая среди снегов Алиса в бежевом, отделанном белым кроличьим мехом пальто. При взгляде на девочку, меня, все еще изнуренного бессонницей, но уже абсолютно трезвого, больше не мучила мысль о том, что мне нужен второй ребенок. …Это было кратковременное помешательство. Я с одним то едва справляюсь… Спрыгнув на платформу и удобно перехватив сумки, я помог спуститься сыну и потащил его к единственному дежурящему у вокзала конному экипажу. Мороз острыми иглами впивался в кожу под маской, и Густав, одетый в теплую шубку, специально купленную мной в Чикаго, и походивший теперь на разъевшегося котенка, недовольно оглядывал себя. - Это что, костюм бобра, Эрик? Или мы с вами едем на Северный полюс? Я не желаю ходить в этом. - Мы с тобой уже все обсудили, милый. Здесь холодно, а я не хочу, чтобы ты простыл. - Можно я хотя бы варежки сниму? Они колючие! …Ох, черт!.. Конечно, мне было ясно: мальчик капризничал оттого, что был измотан долгой дорогой, периодическими голодовками, регулярными ночными истериками, которые он никак не мог контролировать, да и моим нездоровым обществом - однако я не сумел сдержать вспыхнувшее в душе негодование. - К твоему сведению, юноша, в твои годы Эрик бы душу продал за такие варежки! Но у меня их не было! Я встречал заморозки в одной только длинной рубахе, и чудом перенес пневмонию, лежа на оледенелом полу клетки! Зимой! Почти без еды, черт возьми! Ребенок, испугавшийся очередной моей вспышки гнева, притих, натягивая обратно рукавицы. … Ох, не надолго… С помощью извозчика, прикрепив саквояж, к уже устроенному позади массивному чемодану, я нетерпеливо распахнул дверцу экипажа и, склонив голову, заглянул внутрь. - Прошу прощения, господа, но вам, очевидно, придется потесниться. Мы с сыном тоже едем. - О, - только и сумел выдать усатый пижон. - Филипп, - нагло прищурившись, девочка прижалась поближе к матери. … А со мной даже не поздоровалась. Нынче и не вспомнит, что еще вчера называла меня своим другом. Ах, la donna è mobile*… Забравшись в кабину, я хотел было взять карабкающегося следом Густава на руки, но столкнулся с неожиданным сопротивлением. - Эрик, не сейчас, - сквозь зубы прошипел мальчишка. … Ну, конечно. Здесь же дама!.. Послышалась тихая ругань извозчика, и экипаж наконец тронулся: снег мерзко заскрипел под полозом саней. Глядя на усатого таракашку, я испытал острую потребность в конфронтации: меня прямо распирало от раздражения - нужно было поставить это негодяя на место, чтобы он больше не смел говорить обо мне гадости. …То, что вблизи мой грим выглядит не самым естественным образом, еще не дает ему права считать меня прокаженным! Вот отрежу мерзавцу нос и посмотрю, как он будет выкручиваться!.. Однако я сумел сдержать свои темные порывы ради сидящего подле меня Густава. До места мы добирались в напряженной тишине. Мое общество явно тяготило мужчину, будто он чувствовал исходящую от меня угрозу. Что ж, это было вполне разумно, учитывая, какие странные мысли крутились в моей голове. … Это все бессонница! Да… И зависть… Нельзя быть такими счастливыми у меня на глазах! Это нечестно! Разве я не заслуживаю нормальной жизни? Живой жены? Ребенка, который не мечтает о моей смерти? Почему у этой усатой щетки есть все, о чем я мечтал?!.. …Черт, да он еще хуже виконта… этой ночью я его задушу… Преступные желания тяжелым камнем тянули меня вниз, на самое дно бездны, по стенам которой я так упорно карабкался, в кровь раздирая ладони. …Хватит, Эрик. Успокойся. В насилии нет никакой нужды… Когда же экипаж наконец остановился, я поспешил вырваться наружу: после тесной кабины, наполненной ледяным, но спертым воздухом, ночная морозная свежесть подействовала на меня благотворно. Я взглянул на представшее нам унылое деревянное строение, казавшееся во тьме совсем нежилым. … Местная гостиница. Да уж. Надеюсь, здесь хотя бы моются не в корыте… Внутри здание оказалось не более привлекательным: такое обшарпанное и запыленное, будто его не убирали с самого дня открытия. … Здесь разве что паутина по стенам не висит… Ах, вру! В дальнем углу, очевидно, паучье гнездо… Ожидая, пока горничная - племянница хозяев, как я уже успел узнать из болтовни встречающей нас пышной дамы в переднике - подготовит нашу комнату, я выяснил, не по своей воле правда, что отец Алисы - местная знаменитость. …Оказывается, этот таракашка - здешний бумагомаратель, который регулярно приезжает в Эринесс в поисках вдохновения… - Что же он пишет? - недоумевал я, отказавшись от принесенного хозяйкой бренди. - Ну, тексты всякие, - махнула рукой женщина, поглядывая на меня недоверчиво, - для театру… - Он либреттист, - хрипло отозвался пожилой хозяин, который, сидя за дубовым столом, точил топор. …Либреттист? Боже. Паршивый, очевидно, иначе его фамилия не стерлась из моей памяти безвозвратно… - Нагрейте воды, - устало попросил я, облокотившись на стену. … К дьяволу либреттиста. К дьяволу все. Хочу помыться и залечь в спячку до обеда… - Конечно, мистер Рутвен, - произнес старик, отложив инструмент, - сейчас, только натаскаю снега. …Снега? Отлично, черт возьми… Прошло, должно быть, более часа, прежде чем мою просьбу наконец выполнили. Хозяин, поставив последнее ведро с кипятком подле ванны, вытащил из кармана кусок темного, странно пахнущего мыла, и, обтерев его о штанину, протянул мне. - Только не засиживайтесь долго… - Отчего же? Неужто, господин либреттист сочиняет по ночам в ванной? Старик лишь вздохнул и вышел прочь. - Странный он, - донесся из коридора взволнованный голос его жены. - Такой бледный, и рожа набекрень… Меня затрясло. …О! Вот как?!.. - Ты еще громче об этом скажи, старая дура: у самой морда ничуть не лучше, - зашипел хозяин. - Мистер Рутвен сразу оплатил проживание, в отличие от остальных прощелыг, которых мы пускаем на ночлег. Стоит уважать его хотя бы за это. Послышался топот тяжелых сапог. …Ушли… наконец-то… - Почему от них так… воняет? - спросил Густав, строя из пальцев пред керосиновой лампой фигуру то ли орла, то ли летучей мыши. - Это чеснок, милый. Старики, должно быть, боятся заболеть. …Или же я не единственный кровопийца в округе… Хе-хе… - Давай раздевайся, - строго приказал я, стянув пиджак и закатав рукава, - и полезай в воду . - Вы опять собрались меня мыть? - изумился мальчишка. - Я могу делать это и сам. - Не спорь, иначе будешь купаться вместе со мной. Ты этого хочешь? Сын замотал головой, быстро расстегивая пуговицы. …Отлично. Действенная угроза… Хорошенько выполоскав ребенка, который тихонько выл при каждом моем прикосновении, я брезгливо взглянул на оставленное хозяином протертое полотенце и завернул сверкающую чистотой куколку в собственный сюртук. - Вы меня не вымыли, а выстирали, - ныл Густав, пока я добавлял в уже поостывшую воду кипятка, - выжали как половую тряпочку. У меня каждая косточка болит. Можно я уже пойду? - Нет, - ответил я, потушив свет. - Ты останешься здесь. Я не шутил, говоря, что глаз с тебя не спущу. Прошу тебя, отвернись. Аккуратно сложив на столике детали моего лица, я разделся и опустился в ванну, вдыхая клубящийся над водой пар. Ангел, оглянувшись через плечо, смотрел на меня скучающим, остекленелым взглядом, и в зашторенном мраке комнаты глаза его сверкали синими, неживыми огнями, а фарфор его нежной кожи, казалось, отливал небесной голубизной. Он был прекрасен в тот миг: каждая частичка его лучилась неземной красотой мертвого тела. Поманив его ближе, рукой я провел по впалой щечке, оставив на ней влажный след. - Мой незабудковый мальчик… Как хорошо, что ты есть… - Лучше бы вы оставили лампу гореть, Эрик, - шептал дрожащий птенец, склонив голову. - Чтобы ты видел меня? - Я и сейчас вас вижу… но лучше бы это было при свете… Я вздохнул. - Ведь ты говорил, что мое лицо не пугает тебя больше. Ох… каким же надо быть дураком, чтобы в это поверить? Я не хочу мучить тебя. Принеси мне лампу, милый. И спички. - А где они? - На столе, рядом с носом, дитя. - Хорошо... Не без труда сумев мокрыми руками зажечь светильник, я отдал его обратно сыну. - Поставь на место. …Вода, туман, танцующий свет огня… Как же мне это знакомо… Водрузив лампу на стол, ребенок замер на миг, взирая на пламя. - Эрик? - Да, мой мальчик? - Вы так и не ответили мне… - …почему же вас называют Призраком? - в унисон сыну проговорил я. - Ох, я бы, конечно, рассказал тебе, но, боюсь, у меня нет на это времени. Мне осталось жить всего девять дней… Печально, не находишь? - Я добавлю вам необходимые для объяснения часы. - Правда? Это очень мило с твоей стороны, солнце мое, - я мрачно усмехнулся, обнажив сгнившие зубы. - Такой благородный жест дать умирающему возможность рассказать историю своей жизни: в последний раз позволить ощутить на губах горечь былых разочарований и сладость редких наслаждений. Что ж, я удовлетворю твое любопытство, - и, видя, как нетерпеливый ребенок прикусывает губу, добавил, - но не сейчас. Это будет последнее, что Эрик сделает перед смертью. Я буду лежать, держать тебя за руку и слабеющим голосом нашептывать тебе о моем оперном прошлом. Густав вздрогнул, очевидно, представив себе картину своего будущего. - Мне обязательно присутствовать при вашей смерти? - с дрожью в голосе уточнил он. - Конечно. Как иначе ты убедишься, что я не мухлюю? В противном случае, каждую ночь ты будешь сомневаться в том, умер ли я в действительности или лишь притворился. Разве этого ты желаешь? Мне известно, мой ангел, ты хочешь стопроцентных гарантий, которых я, к сожалению, не могу дать тебе… разве что… - Что, Эрик? - …разве что, ты убьешь меня сам. Тишина. Долгая, свинцовая пауза, повисшая во мраке, поблескивала острыми гранями, угрожая вот-вот разрубить меня на куски. …Этот дамоклов меч я сам занес над собой. Остается надеяться лишь на верность расчета: под моим натиском Густав должен отступить… - Не хотите объяснять - не надо, - неожиданно бросил мальчишка, словно пропустив мою последнюю фразу мимо ушей. … Это правильная реакция. Хорошо, все идет по плану… - Давай я расскажу тебе что-нибудь другое? - будто бы невзначай предложил я, погружаясь в горячую воду по самый подбородок. - Может сказку? Родители ведь рассказывают своим детям сказки на ночь, не так ли? Мне хотелось бы наверстать упущенное… - Делайте, что хотите, - всхлипнул Густав, утирая рукавом пиджака слезы. … Отлично. Это муки совести. Я уверен, в ближайшие дни он предложит мне отменить нашу сделку… - Что ж, мой юный друг, - замурлыкал я, обмякнув в кипятке, - приготовься услышать сейчас мою самую любимую сказку о Песочном Человеке. И я приступил. Возможно, мрачная новелла Гофмана была не из тех историй, что стоит рассказывать детям, тем более перед сном, однако я так увлекся повествованием, что начал воображать себе, как бы выглядел тот или иной момент на сцене: каких бы актеров я подобрал, какую музыку бы сочинил. …И почему я до сих пор не использовал этот чудесный сюжет? Эрик можеь написать еще одну оперу. Вторую. Быть может, ее даже будут где-нибудь ставить, в отличие от незаслуженно забытого "Дон Жуана"… О, мой "Дон Жуан", я все еще скорблю о тебе… Помнится, я рассказывал Густаву о том, как влюбленный Натаниэль восторгался пением своей прекрасной Олимпии, еще не подозревая, что девушка - лишь безжизненная кукла, идеальный автоматон, собранный умелыми руками профессора Спаланцани - однако в какой-то момент Эрик потерял нить повествования и задремал. Все же бессонные не прошли бесследно: видение мое было крайне беспокойным, граничащим с галюцинозным бредом. В нем был и Натаниэль, с кровоточащими глазницами, пытающийся отыскать свои очи, и Олимпия с расколотой головой, удивительно похожая на мою Кристину, и Дон Жуан - усатый черт - торгующий на огромном базаре ароматными дынями (лишь маскировка, чтобы скрыться от отца обиженной им юной девы). И все это под безумные звуки шарманки, которую таскала за мной противная обезьянка в феске, и всюду, как на зло были развешаны зеркала, чтобы я мог как следует разглядеть свое недоумевающее, изуродованное лицо, на котором правда теперь был нос, удивительно смахивающий на виконтский. …Не думал, что с настоящим носом будет так сложно дышать… почти невозможно… вот черт… Очнулся я оттого, что чуть не утонул в ванне. Откашливаясь и сплевывая остывшую, мыльную воду, я огляделся и с удивлением обнаружил себя в абсолютном одиночестве. - Густав? …Ушел, негодяй. А я ведь мог захлебнуться… Недовольно вытершись лысым полотенцем, я оделся, собрал вещи и спешно покинул комнату, желая незаметно прошмыгнуть в спальню, чтобы никто, упаси господь, не увидел меня без грима. - Густав, я же простил тебя остаться, - раздраженно заявил я, нырнув в номер, но тут же осекся. …Густава здесь нет… Редкие волосы мои встали дыбом. …Спокойно. Нужно рассуждать логически. Он мог просто выйти в коридор. Или отправиться в гости к своей новой подружке. Или… Оказалось, висевшая на стуле верхняя одежда пропала. … Вот дьявол. Он взял шубу. И свою чертову крысу… В гневе я смел с комода опустевшую клетку. …СБЕЖАЛ! СБЕЖАЛ ОТ МЕНЯ! БРОСИЛ БЕДНОГО ЭРИКА! МАЛЕНЬКИЙ БРУТ!.. С диким воплем я выскочил из номера и уже через миг ворвался в хозяйскую спальню, должно быть, до смерти перепугав спящих стариков. - ГДЕ ОН?! ГДЕ МОЙ РЕБЕНОК?! ТЫ, МЕРЗКАЯ ГАДЮКА, ЗНАЕШЬ ГДЕ ОН?! ХВАТИТ ВЕРЕЩАТЬ, ОТВЕЧАЙ МНЕ! Схватив кричащую от страха женщину за воротник ночной рубахи, я хорошенько тряхнул ее, но ярость моя, очевидно, не принесла никаких плодов. - Что за черт, - забубнил хозяин, оторвав седую голову от подушки, но уставившись на меня, остолбенел, сумев только судорожно перекреститься непослушной рукой. - Матерь Божья… Не ешь меня, демон, возьми лучше старуху… Выругавшись и бессильно взвыв, я метнулся обратно в коридор. …Бесполезно! Старым идиотам ничего неизвестно! О, Густав! Как же ты мог уйти от меня?! Такой маленький и беззащитный, в эту безлюдную, ледяную мглу, с еще недосохшими волосами?! Разве ты сможешь выжить один?!.. - Не один, - скрипучим голосом произнес мелькнувший за моей спиной бродяга. … Не один? Не один!.. …Ну, конечно, это Шаньи. Моя паранойя не была беспочвенной! Не знаю как, но он точно ехал за нами, этот гадкий виконт, и, дождавшись, когда разум мой ослабеет, выкрал мою крошку! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!.. Обезумевшей птицей я вырвался на улицу: снег, горящий в лунном свете, обжигал босые ступни, словно Эрик бежал по раскаленным углям, и трескучий мороз опалял кожу сквозь тонкую ткань рубашки - но это мало меня волновало теперь. Набрав полную в грудь колючего, мерзлого воздуха, я хотел было закричать, бессмысленно взывая к моему сладкому ангелочку, потерянному, казалось, навек, однако почти неслышный звон колокольчика заставил меня остановиться. …Смех. Детский… Медленно я повернулся на звук, шедший откуда-то сверху, будто бы самых небес. Я пошатнулся, с глупой ухмылкой хватаясь за сердце. Уютно расположившись на крыше двухэтажной гостиницы, сидели две маленькие фигурки. …Наглые бесята… Это они надо мной хохочут? Над выскочившим на холод совсем босым Эриком, пока они, эти создания Сатаны, наблюдали, за его остервенелыми отцовскими метаниями? Ну, конечно, это же так весело - издеваться над больным человеком… Сдержав приступ истерического смеха и молча вернувшись в дом, я проследовал вновь в наш номер, придумывая подходящее наказание для Густава и оправдание себя. Должен же я был как-то объяснить хозяевам свой внешний вид. …Я участвую в новой пьесе и просто решил испробовать грим? Что за чушь, Эрик… Оставь эти глупости… Приведя себя в относительный порядок, одевшись подобающим образом и замотав нижнюю часть лица шарфом, через люк в другом конце коридора я выбрался наконец на крышу. Дети весело щебетали о чем-то, задрав головы к сверкающей бездне небес. Какой-то потаенный инстинкт не позволил мне разрушить их уединение моментально, и, вслушиваясь вы их беззаботную болтовню, я с удивлением обнаружил, что моя персона никак не фигурирует в их беседе. … Смеялись вовсе не надо мной. Очевидно, они даже не видели, что я в сумасшедшем порыве бросился на улицу… Притаившись за трубой и проклиная собственную поспешность в суждениях, я с любопытством наблюдал за странной игрой, которую затеяли маленькие дьяволята. …Как же у них все просто. Еще вчера эти двое, кажется, друг друга не переваривали, а теперь они друзья не разлей вода… Разумеется, здесь замешана крыса. Алиса, к большой удаче Густава, обладала душевным устройством такого рода, что подобные существа вызывали у девочки приступы умиления, а вовсе не панический визг… Дети просто сидели на взятой из чей-то спальни огромной подушке, самым невинным образом прижавшись друг дружке для тепла и разглядывая сверкающие звезды. - Ты очень бледный, Филипп, - заявила юная шахматистка, укачивая Фауста на ладони, будто бы он был куклой. - Наверное, ты тоже чем-то болеешь, как и твой отец. - Это не болезнь, глупая, - мрачно отвечал мальчишка, уронив голову на ее покатое плечико. - Просто мы вампиры. Мне пришлось зажать рот ладонью, чтобы не засмеяться. Эта умильная нелепость и очаровательный французский акцент, с которыми он выдал последнюю фразу, привели меня в восторг. …Как забавно наблюдать за ним со стороны… После долгой задумчивой паузы, Алиса недоверчиво произнесла: - Врешь. Ты точно не вампир. … А Эрик?.. - Вампир, еще какой, - бойко отозвался Густав. - Докажи. - Однажды я съел всего один зубчик чеснока и чуть не умер! - Ну… ну и что? - к моему огромному изумлению, девочка начала вдруг сомневаться в своей правоте. - Я тоже чеснок не люблю, вот! - Значит у тебя предрасположенность, - дьяволенок улыбнулся лукаво. - Тогда, - вскочив на ноги, Алиса притопнула каблучком, - укуси меня! - И укушу, - вставший следом Густав, взирал на нее снизу вверх. - Давай шею. Светловолосое создание, уже успевшее пожалеть о своей просьбе, колебалось мгновение, но затем, чуть наклонившись, сдвинуло меховой воротник, обнажив нежную кожу. Густав, не желавший отступать, приподнялся на цыпочках, примеряясь зубами. - Давно ты ее мыла? - Вчера. Кусай уже! Зажмурившись, он как можно шире распахнул свои челюсти. …Еще миг и… - Нет. Не могу. У меня зуб шатается. - Так я и знала, - самодовольно восклицала Алиса. - Никакой ты не вампир, а просто маленький обманщик. - Я не вру! Просто не хочу пить твою кровь! Если ты желаешь обратиться, то укус совершенно не обязателен. - Разве? - Да! Достаточно одного поцелуя. Рукой я вернул на место отвисшую челюсть. …Погодите! Ему ведь всего десять! Еще слишком рано этому маленькому ангелочку водиться с… женщинами! Черт, так и до внуков не далеко! Нет! Я к такому еще не готов! Это все развязанное виконтское воспитание!.. - Опять ты за свое? - к моему огромному облегчению возмутилась шахматистка. - Не будем мы с тобой целоваться! - Почему? Ты мне очень нравишься. А я тебе нет? - Нравишься, - девочка нахмурилась, поправляя воротник. - Но няня говорит, что нельзя целовать мальчишек до свадьбы. - Тогда давай поженимся. Где здесь ближайшая церковь? - Через две улицы. Видишь ту крышу? - Ага, - не задумываясь, бесенок махнул рукой. - Идем. Еще не оправившись от шока, я вжался в кирпичную кладку и оцепенел, глядя на ныряющих в люк детей. … Я… я не понимаю… Что происходит? Сначала он ослушался меня и ушел без разрешения, теперь собирается ночью бродить по этому странному городу в компании нашей прыткой козочки… не-е-ет… эта любовь до добра не доведет… уж я то знаю… На самом деле, Густаву никто не нужен кроме меня… Продрогнув до костей, я сообразил вдруг, что хорошо бы пойти за детьми. Перегнувшись через край крыши, я присмотрелся к появившемуся у входа, пританцовывающему силуэту. Алиса. А где Густав? Где Густав?! - Долго же ты, - недовольно буркнула девочка, дождавшись наконец, моего мехового котенка. - Мне нужно было кое-что взять. Это важно. …Что? Что он взял?.. По привычке съехав по стене, я ловко приземлился в ближайший сугроб и крадучись последовал за сыном. - Разве вампиры могут ходить в церковь, Филипп? - Конечно. Вампиры могут делать все, что захотят. Они распространяют сказки о своей уязвимости, чтобы заманивать глупых людишек в ловушки. Девочка замерла на миг, по колено утопая в снегу. - Боюсь, мои родители будут ругаться, если я выйду замуж без их благословения. - А ты им не рассказывай. Пусть это будет тайное венчание. - Ты своему отцу тоже не скажешь? - Может и скажу. Хотя, думаю, он и так уже обо всем знает, - загадочно отозвался "жених", запустив в новую подружку снежком. Я замешкался. …Так меня заметили или нет? Не понимаю… - А он не будет против нашей свадьбы? - Эрик? Ты что! - мальчик взвизгнул, получив ответный удар и, недолго думая, пихнул свою "невесту" в сугроб, состроив при этом невинные ангельские глазки. - Между прочим, мой отец в восторге от тебя. - Да ну? - удивилась шахматистка, беспомощно болтая тоненькими конечностями. - Взрослые не бывают от меня в восторге. Все говорят, что я в каждой бочке затычка и вечно лезу, куда не следует. - Поверь мне, - с улыбкой шепнул Густав, освободив Алису из снежного плена, - он абсолютно такой же… … Значит, я…?! Ух! Отлично!.. …Сколько нового я о себе узнаю!.. - Мой папа говорит, что у твоего отца сифилис, - заявила девочка, на ходу отряхивая пальто. - Нет. Он просто сильно обгорел на солнце. Дорога, тем временем, подходила к концу (как, впрочем, и мое терпение) - и вот наконец нам предстало здание местной церквушки. - Лютеранская? - уточнил Густав, взлетев по ступеням. - Я думал, католическая… Дверь оказалась открыта. …В этой "деревне" в защиту чеснока верят больше, чем в замки… Боже, куда я попал?.. - А ты, значит, католик? Вампир-католик? - изумилась Алиса, входя следом за мальчиком в церковь. Чудом я сумел нырнуть за ними незамеченным. - Я не верю во всякую чепуху, - нарочито отвечал ребенок, оглядывая узкую, отделанную древесными панелями залу. … И как виконт, по моему убеждению являющийся католиком, воспитал такого безбожника?.. …Ах, да, он был слишком занят, вечера коротая в обнимку с бутылкой. Интересно, кто же тогда привил бесенку подобные взгляды?.. Скрывшись за дальней скамьей, я продолжил наблюдать за этим абсурдным представлением. - А ты лютеранка, Алиса? - Нет, папа говорит, что мы квакеры. Только не смейся, Филипп, это название никак не связано с лягушками. Наша семья переехала в Небраску всего три года назад, прежде мы жили в Пенсильвании, а еще раньше Лестершире. Это очень далеко отсюда. …Странно. Что-то не вяжется у меня в голове поведение этой напыщенной усатой щетки с образом смиренного квакера… - Мой Париж еще дальше, - вздохнул Густав, печально поглядев на подружку. - Но ладно, хватит сантиментов, давай венчаться. На мгновение я потерял мальчишку из виду: кажется, он юркнул куда-то вниз, скрывшись за скромным алтарем, но вскоре вернулся обратно. - Ты знаешь, как это правильно делать, Филипп? - спрашивала Алиса, взяв его за руку. - Я видел свадьбы только в театре, - признался он. - И сейчас я понимаю, что мы упустили одну важную деталь. Нам нужен священник. - Можно и без священника обойтись, - спокойно говорила девочка. - Я поклянусь Богу, что буду верна тебе до конца дней, - она закрыла глаза, запрокинув свою чудную головку, и молча сжала снежно-белые кисти Густава. …О, невинное дитя! Как же незатейливы ее порывы! Помнит ли она сейчас, что явилась сюда ради того, чтобы стать нежитью?.. - Теперь твоя очередь, Филипп. Вот только я не знаю, кому будешь давать клятву ты. - Своей совести, - совершенно серьезно произнес мой сын. - Клянусь. А дальше, нужно обменяться кольцами, уж это то мне известно, - он запустил руку за пазуху. - Что это? - недоумевала новобрачная, разглядывая протянутую ей ладонь. - Где ты это взял? Испуганно я нащупал висящее на шее кольцо. … Слава богу, мое на месте. Этот енот ограбил кого-то другого… - Одолжил у хозяев. Не думаю, что они будут горевать: старик все равно грозился зарубить жену топором. - Так нельзя! - Мы положим кольца на место, как только вернемся. - Нет, ты воришка, не буду я с тобой… бракосочетаться! - Поздно, - проворные пальчики пианиста, ухватили девичью ручку и ловко окольцевали, - ты уже поклялась своему Богу. - Ты тоже поклялся своей совести, - в отместку бросила Алиса, надевая кольцо Густаву. - Да будет тебе известно, у вампиров нет совести. Что ж, теперь, когда все формальности соблюдены, можно приступить к самому важному, - мальчик снова привстал на цыпочки и вытянул шею (на которой еще желтели пятна от моих рук). - Давайте вашу щеку, мадам. - Раз мы теперь женаты, то можно и не в щеку. Сердце мое вздрогнуло уже где-то в районе гортани, когда дети, сложив губки бантиком, всего на мгновение соприкоснулись устами. Звездный свет, льющийся через крохотное окошко под потолком, искрящимся нимбом заблестел в их волосах. …НЕТ! НЕЛЬЗЯ! НЕЛЬЗЯ! НЕЛЬЗЯ!.. …Неужели все может быть настолько легко?.. Огромным усилием воли я сумел удержать себя на месте: очень хотелось вскочить и растащить этих голубков по разным углам, выбить из их неокрепших еще глупых головок романтическую дурь… - И что дальше? - сквозь зубы спрашивала Алиса, крепко зажмурившись. - Нужно ждать, - на мягких губах ребенка - моих губах - заиграла довольная улыбка сытой кошки. - Превращение происходит не сразу. - А теперь? - уточнила девочка полминуты спустя. - Я ничего не чувствую… - Не-е-ет, - тихонько хохоча, мальчик направился к выходу. - Все изменится позже. Через недельку или даже через две. - Так долго? - возмутилась она уже на улице. - А быстрее никак? - Это очень сложный процесс, глупая! Может вообще ничего не выйдет. - Если ничего не выйдет, то я откручу твою вампирскую голову, Филипп! - Не получится. Уже завтра меня здесь не будет. - Завтра? Как же так, - юная шахматистка была явно расстроена. - Ведь мы только поженились… - Я вернусь за тобой. Через… хм, через одиннадцать лет. - Через одиннадцать? Но я буду двадцатилетней старухой! - Я обратил тебя! Забыла? Некоторое время они молча шли, утопая в скрипучем снегу. - И все равно, одиннадцать лет - это очень много, - вздыхала Алиса, - я ведь умру от скуки. - Не умрешь, - ребенок вытащил из-под шубы мирно дремлющего Фауста. - Держи, это мой свадебный подарок. … Но… но… это ведь я принес Густаву крысу… как может он отдавать ее кому-то другому?.. - О, спасибо Филипп… вот только мне совсем нечего подарить в ответ. - Еще один поцелуй? - Нет! - свободной рукой она толкнула мальчишку в плечо. - Какой же ты все-таки гадкий! - Наследственное… …Без комментариев… я уже устал возмущаться… Добравшись до дома, они замерли на крыльце. - Сладких снов, Алиса. - Снов? - засмеялась девчонка. - Да уже почти утро! - Самое время, чтобы спать, для таких как мы. - И правда… Слушай, а я ведь только сейчас поняла, - прищурившись, Алиса наклонилась и зашептала Густаву на ухо. - Мне теперь придется пить человеческую кровь, да? - Вовсе не обязательно, ты можешь есть, что захочешь… Главное, не злоупотребляй чесноком. Тихонько смеясь, они растворились в тенях коридора. Цепляясь за грубые доски, я вскарабкался сначала на крышу ветхой пристройки, а затем уже забрался в окно нашей комнаты, которое, к счастью, легко отпиралось снаружи. Торопливо раздевшись я нырнул по одеяло. …Ну вот и все… Что эта ночь принесла мне? Нечто большее, чем седину или нервный тик?.. …Да. Теперь я абсолютно точно понял, что ровным счетом не знаю о сыне совсем ничего… то есть… ох, ведь он как-то жил до моего появления, чем-то занимался, что-то ел, кого-то любил. Мне очень не просто свыкнуться с мыслью, что мальчик существовал еще до нашей встречи… Но еще тяжелее убедить себя в том, что круг его интересов не будет ограничиваться мной: если Густав - все, что нужно мне, то это еще не значит, что он будет удовлетворен только моим обществом. Даже если мне удастся убедить его отменить сделку, рано или поздно птенец все равно упорхнет из гнезда: ради себя, ради карьеры, ради… женщины. Он бросит меня. Это лишь вопрос времени… Душа моя пребывала в состоянии абсолютного смятения. Накрутив себя чуть ли не до нервного срыва, я вздрогнул, когда дверь отворилась и, сняв промокшие ботинки, на носочках в спальню прокрался мой сын. - Далеко ходил? Он вскрикнул, испуганно отшатнувшись. - Ох, Эрик, - выдохнул мальчишка с напускным облегчением, - вы уж выползли из ванной? Я думал, вы там будете всю ночь… - Где был ты? - пробасил я, грубо притянув ребенка к себе. - Я? Ходил попить всего лишь, - лепетал он. - И в шубе? - Там не топят… - Неужели? - я театрально изумился, вытряхивая у него из-за шиворота комочки снега, и взгляд мой скользнул по его пылающим щекам. - Весь перемазался, давай платок, я вытру. - Платок? - Где тот платок, что я дарил тебе, мой милый? - Эрик, - ребенок замотал своей лохматой головкой, прикидываясь дурачком и ломая теперь уж мою игру, - вы мне никаких платков не дарили. - Я так шучу, - стянув с Густава шубу, я усадил лягающегося ребенка на руки лицом к себе, так что тощие коленочки его острыми шипами пронзили мне бока. - Где Фауст, сладкий? Куда ты дел нашего питомца? - Питомца? Что с вами? Я думал, вы обрадуетесь, когда узнаете, что он сбежал! - Сбежал? Как интересно! - я восторжено хлопнул ладонями прямо у его носика, так что он невольно зажмурился. - А ты просто ходил попить! Прекрасно! Значит, завтра мне не предстоит серьезный разговор с разгневанным отцом моей новой невестки? - Ох, - возмущенно выдохнул мальчишка, отбиваясь от моих настойчивых щупалец. - Так вы за мной следили?! - Я волновался! Ты исчез куда-то среди ночи - что мне оставалось?! - сняв с сына мокрую одежду и оставив его в одном исподнем, я вцепился костлявыми пальцами в кукольный подбородок. - Запомни, мой мальчик, ты не можешь уходить без моего на то позволения, особенно в столь поздний час! - и содроганием в груди сквозь зубы зашипел. -Тем более со всякими белобрысыми вертихвостками… - О, так вот в чем дело, - ощетинился наглец. - И что ж, задушите меня, ревнивый мавр*? - Задушу? - лишь тень вопроса мелькнула в этой фразе. Заломив его чудные лапки за спину, я уволок эту замерзшую, непокорную букашечку в теплый мрак, с головой накрыв нас плотным пуховым одеялом. … У нас еще есть немного времени до отъезда. И мой истощенный организм требует продолжения сна… Теперь, лежа в мягкий постели, пряча непослушного птенца, стремящегося раньше времени научиться летать, под черным крылом, я сомневался в реальности событий последнего часа. … Быть может, это был лишь бред сумасшедшего? В горячке безумья я вообразил себе это небольшое детское приключение, лирический герой которого ловким обманом завоевал сердце прекрасной дамы, а затем оставил ее полную надежд на счастливое будущее, еще не понявшую сути предательства? Ну не Дон Жуан ли? Ха… - Ваше сердце бьется так странно, - прошептал Густав, развеяв мое наваждение. - Оно сначала стучит так быстро, а потом замирает, будто бы насовсем. Вы больны еще чем-то? - Вовсе нет, - отвечал я, зарываясь лицом в его мягкие волосы. - Просто у меня внутри, в клетке из ребер, живет стайка черных демонов и один соловей. Обычно демоны бесятся и ударяются о прутья с неистовой силой, и затихают лишь когда соловей начинает петь. Их то ты и слышишь. А сердце мое давно уж не бьется: осколки его поросли мхом и затянулись паутиной - оно молчит с тех самых пор, как твоя мать оставила меня с измятой фатой в руках и ощущением абсолютной пустоты в душе… Упоминание Кристины заставило нас обоих тяжко вздохнуть: неожиданная синхронность этого действия поразила меня… приятно поразила… - Фата? Это значит, что вы..? - …венчались? Да, это так. Какое-то время мы были помолвлены, по крайней мере она носила подаренное мной кольцо - ты уже видел его - но, когда пришло время свадьбы, вскрылась вся фальш наших чувств… Ах, свадьба… Теперь, когда вспоминаю о ней, мне кажется, будто она была настолько же кукольной, как твоя… Не понимаю, что я сделал не так? - Вы не забыли спросить, хочет ли мама стать вашей супругой? Зная вашу рассеянность, могу предположить, что вы упустили столь важный аспект. - Нет, не забыл, - огрызнулся я. - В то время Эрик не принимал никаких лекарств и был более собранным. Конечно, ей было предоставлено право выбора: она вполне могла сказать "нет". …Сказать "нет" и убить виконта… - То есть она согласилась? - в детском голосе зазвучало искренне изумление, граничащее с тошнотой. - Но вы же не… - Нет, мы не обвенчались. Я позволил ей уйти. Он хотел спросить еще что-то, но я, ловко нащупав под одеялом его маленький ротик, зажал его ладонью. Эти беседы действовали на меня угнетающе. Кажется, я уже засыпал, а потому ослабил хватку - в этот момент Густав перевернулся на бок, и с горячим огнем на невинных губах зашептал мне на ухо: - Я все еще думаю об Алисе, Эрик… Вы считаете, один поцелуй стоил таких усилий? Иссохшие губы тронула печальная улыбка. - О, милый… порой один поцелуй может стоить дороже жизни! Поверь мне, я знаю… …я знаю…