Daisy

      Он через силу открыл глаза, и непроглядная чернота рассеялась, уступая место ослепительно-белому свету. Рука, небывало лёгкая и вместе с тем неподъёмная, онемевшая, будто не его, неуверенно поднялась вверх, пытаясь хоть немного прикрыть его от слепящей пустоты, но тщетно: та была повсюду, просачиваясь между пальцами и врезаясь в лицо с утроенной яростью.       — Неужели я умер?       Собственный голос он услышал словно откуда-то извне, сим лишь подтверждая свою на первый взгляд ужасную догадку. Но страха не было — ни волнения, ни боли, не было ничего абсолютно. Создавалось впечатление, что шлейф из всех тех безумных чувств, что, терзая, не давали ему покоя при жизни в последнее время, прервался вместе с ней же.       Рядом кто-то тяжело судорожно вздохнул, а потом накрыл своей ладонью руку омеги, распространяя по всему телу обжигающее волнительное тепло. Из ледяного холода его резко бросило в жар, и дрожащий, будто вынырнувший на поверхность после бесконечно тянущегося заплыва Дейзи со всей силы вцепился в касающуюся его руку, будто та могла оказаться не более, чем плодом его больного воображения.       — Алан? Почему ты здесь?       У него даже не возникало сомнений, что это может быть кто-то другой — они чувствовали друг друга кожей. Омега склонил голову набок, и к виску, прячась в волосах, скользнула горячая змейка слёз. Сквозь мутную пелену он разглядел лицо альфы: осунувшееся, землистое, с неопрятной щетиной, что уже для него являлось дикостью. И глаза... в его глазах читалось столько беспредельной тоски, вины и вместе с тем облегчения, что от внезапно разгоревшейся в груди боли Дейзи забыл, как дышать. Алан протянул к нему руку и опустился рядом с ним на колени, прижимаясь губами к запястью парня, согревая кожу горячим дыханием.       — Прости, прости меня, — как в бреду повторял он, исступлённо покрывая поцелуями каждый миллиметр любимого тела. — Прости, что заставил пройти через всё это, что не был рядом так долго. Прости меня...       — Прекрати, — тихо прошептал Дейзи и попытался улыбнуться — тщетно. Собственные губы, сухие, тонкие, как пергамент, едва подчинились, причиняя жгучую боль. — Всё позади, теперь это не важно. Я вернулся к тебе и, клянусь, больше никогда не оставлю.       Алан порывисто выдохнул, утыкаясь носом в подставленную ему руку, и потянулся вверх, глубоко вдыхая аромат его кожи. От Дейзи пахло так тепло, привычно, по-домашнему уютно — совсем так же, как раньше, и изголодавшийся по этому запаху альфа сейчас был готов заплакать от счастья.       — Я так люблю тебя, — сипло отозвался он, целуя в шею и прижимаясь сильнее, натягивая больничную пижаму до треска. За истеричным биением сердца где-то у горла и охватившим его до кончиков пальцев восторгом Дейзи даже не чувствовал боли, хотя не помнящему себя Алану сейчас ничего не стоило задушить его в объятьях. — Так сильно, ты даже представить не можешь. Я схожу с ума от этого чувства. Ты снился мне каждую ночь, и порой я ловил себя на мысли, что не хочу просыпаться, если мы больше не сможем увидеться. Я люблю тебя так сильно, что готов был умереть, чтобы уберечь от всех несчастий этого мира, а в итоге не смог защитить от собственной глупости. Я виноват перед тобой и не знаю, сможешь ли ты простить меня, но я никак не могу вернуть то, что уже сделано...       Алан коснулся пальцами нежной, едва влажной из-за слёз кожи на скулах и, глядя на омегу как заворожённый, очертил большим пальцем контур нижней губы. Дейзи обрывисто выдохнул и прикрыл глаза, жадно притягивая к себе горячую ладонь альфы. Такие простые, совершенно обыденные движения, невинные прикосновения руки, которым раньше даже не придавали значения, но он ждал их так долго, что теперь они казались чем-то нереальным и по меньшей степени волшебным. Они стоили ему целых четыре месяца, десятки бессонных ночей, нескончаемое количество пролитых слёз и море сожалений, что отпустил так просто, не боролся за своё счастье. И теперь спустя долгое время омега наконец-то чувствовал себя счастливым — по-настоящему живым, дышащим полной грудью, имеющим то, ради чего стоит двигаться дальше.       Пальцы сменились губами. Алан целовал его осторожно, касаясь почти невесомо, неторопливо впитывая в себя пьянящий вкус и аромат губ напротив, наслаждаясь их мягкостью и податливостью. Дейзи улыбнулся, хотел было оплести руки вокруг шеи альфы, но торчащий из вены катетер не позволил ему этого сделать. Алан не смог сдержать смеха, видя, как обиженно надулся его возлюбленный, но тут же постарался сделать вид, что ничего не случилось. Омега зазывно потёрся кончиком носа и провёл языком по верхней губе, заставляя принять его глубже, и ему подчинились. Они целовались, ловя каждый стон и вздох, восполняя давно позабытые ощущения от близости друг с другом — словно рассказывали без слов, чего им стояла столь продолжительная разлука.       Алан сместился ниже, переходя на подбородок, проводя языком дорожку по изгибу шеи, и Дей сдавленно выдохнул, прикрывая глаза и откидывая назад голову, подставляясь под адресованные ему ласки. Широкие горячие ладони скользнули под больничную рубашку и огладили бока... Пробежавшая по спине волна мурашек стихла: Дейзи словно с ног до головы обдали ледяной водой, после чего всё тело прошибло током.       — Мой... наш ребёнок... что с ним? — прохрипел омега, смотря сквозь полуприподнятые ресницы. От него не укрылось то, как заметно напрягся Алан и на мгновение отвёл взгляд. Тлеющий глубоко внутри уголёк тревоги начал разгораться всё сильнее, норовя прожечь грудь.       — С ним всё в порядке, не беспокойся. Давай я сначала позову доктора, ладно? Ему стоит знать, что ты пришёл в себя, — и заметив беспокойство на лице возлюбленного, продолжил: — Ты не приходил в себя трое суток, ему следует обследовать тебя, чтобы ни о чём не волноваться. На этот раз я действительно всё расскажу, но немного позже. Договорились?       Дейзи коротко кивнул, и Алан, поцеловав его в висок, покинул палату. Оставшись наедине с собственными мыслями, омега уткнулся взглядом в сбившееся одеяло на собственном животе. Тот был абсолютно таким же, как он помнил, ни больше, ни меньше, и это отчего-то невольно вселяло определённую долю спокойствия. Но что же такого могло произойти с ним, чтобы он выпал из реальности на столь продолжительный срок?..       Тихо скрипнула дверь, и на пороге показалась строгая на вид женщина средних лет в накрахмаленном белом халате — судя по всему, доктор. Молча кивнула в знак приветствия и направилась к кровати больного, на ходу снимая с шеи фонендоскоп.       — Головокружение есть? Тошнота? Онемение или дрожь в конечностях? — задавала она один вопрос за другим, не дожидаясь на них ответа. Ловким движением доктор достала катетер из вены парня, прикладывая к месту ввода иглы ватный тампон и заставляя того согнуть руку в локте. — Вот, подержи так немного.       — Только совсем немного кружится голова и какая-то вялая слабость, — замявшись, ответил омега; на самом деле он испытывал всё из перечисленного доктором, но сейчас, после встречи с Аланом, никак бы при всём желании не смог разделить, с чем именно было связано его состояние. — Скажите, пожалуйста... всё действительно так плохо?       Женщина глянула на него поверх стёкол очков и нахмурилась.       — Я понимаю, к чему вы ведёте, и могу вас уверить, что ваш ребёнок абсолютно здоров. Проблема заключается скорее в вас.       — А вот я в-вас не совсем. Можете объяснить? — уже не справляясь с охватывающим его всё сильнее волнением, омега подался вперёд, как будто это могло приблизить его к так долго скрытой истине. Комкая дрожащими ладонями край одеяла, он до боли в кончиках пальцев впивался в жёсткую ткань, но даже она не могла хотя бы немного вытеснить разъедающие его сейчас мысли.       — Вы когда-нибудь слышали о резус-конфликте?       — Да, но у меня положительный резус крови.       — Зато у вашего супруга, который как альфа обладает куда более сильным геномом, — отрицательный. В абсолютном большинстве случаев это не несёт в себе никакой угрозы, но не при вашем заболевании. Можно сказать, что ваша иммунная система не может принять плод и пытается избавиться от него, а наоборот.       — Каком ещё заболевании? Я абсолютно здоров, — одними губами прошептал Дейзи, уже и сам не веря собственным словам. Всё то, что с ним происходило на протяжении последних четырёх месяцев да и задолго до этого, едва ли можно было считать нормальным. Он знал, он чувствовал, что что-то не так во всей этой истории, но до сих пор не мог прийти к верному ответу.       — В нормальной жизни — да, но людям с подобными генетическими отклонениями обычно приходится забыть о рождении ребёнка, уж слишком это опасно. Признаться честно, если бы не ваш муж, мы бы даже не подумали, что проблема заключается в этом, уж слишком редки случаи.       — Хотите сказать... он был в курсе? — холодея от внезапно пришедшей догадки, поинтересовался омега, хотя ответ был ему уже не нужен: Дейзи и так знал. Все взгляды Алана, его действия в прошлом, оброненные в пылу эмоций обидные слова, которые особенно болезненно отпечатались в памяти, теперь складывались воедино, как частички паззла. — М-можете... вы можете позвать его сюда? Я хочу его увидеть сейчас.       Женщина поднялась с места, невольно разглаживая рукой полы смявшегося халата.       — Конечно, если вам так хочется и вы уже чувствуете себя лучше.       — Я чувствую себя как никогда ужасно, — не найдя в себе сил лгать, выдавил омега. — Но сейчас он единственный, кто может это исправить.       Доктор понимающе кивнула и молча покинула палату, с тихим щелчком прикрыв за собой дверь. Отсутствующим взглядом Дейзи обвёл безжизненные пустые стены и посмотрел в окно. В стекло косыми мазками бился дождь, барабаня по металлическому карнизу; в водосточных трубах заунывно гудел свирепеющий ветер. Интересно, как давно?..       В стороне от него скрипнул пол, и только по этому парень определил, что в комнате находится кто-то ещё. Опьяняющий мускусный аромат Алана окутывал с головой, но впервые за долгие годы кроме умиротворения приносил ещё и невыносимую тяжесть.       — Как давно ты знал?       — С самого начала, я узнал от вашего директора. Именно из-за этой... проблемы ты и очутился в детском доме. Это заболевание передаётся по наследству по линии омег, оно было и у твоего отца тоже. Именно из-за него тебя так никто и не усыновил за все эти годы.       — Правильно, кому нужен омега, который даже не может явить на свет потомство?! Это было единственным, на что я считал себя способным всем эти годы, — на повышенных тонах начал было Дейзи, но от собственных слов будто потух. Что-то невыносимо скребло в груди и царапало горло, просясь наружу, и с какой-то холодной обречённостью омега отметил про себя, что плачет. Крупные жгучие слёзы скатывались по его щекам и беззвучно срывались с подбородка, и вместе с каждой из них разбивалась, погибала и какая-то частичка его души. Он помнил их, пусть и смутно, всех тех людей, которые приходили к нему в детдоме, но почему-то исчезали один за другим, и теперь он понимал, почему. А что случилось с его родителями, они так же просто отказались от него? Одна мысль о том, что могло случиться что-то куда страшнее, наводила панический ужас. Больная горячая голова по ощущениям весила как минимум тонну, и он не мог — боялся — поднять на Алана взгляд, чтобы посмотреть ему в лицо. — А я ни на что не способный, бесполезный, пустой.       — Это не так, — мягко возразил Алан где-то совсем рядом, и омега почувствовал прикосновение к своей руке. Нежное, трепетное, родное тепло моментально разлилось по телу, вытесняя из сердца поселившиеся там тревогу и страх. — Ты не пустой, ведь у нас есть малыш и теперь мы должны сделать всё возможное, чтобы он появился на свет. Да, будет непросто, но мы просто обязаны справиться, ради него, ради нас.       — Ради нас, — зачем-то повторил омега, словно пытаясь распробовать на вкус новое слово. — Когда ты собирался рассказать мне, Алан? Ты бы не смог скрывать от меня это всю жизнь.       — Если бы я только мог сделать так, чтобы ты никогда не узнал, — альфа коротко поцеловал его в запястье, и Дейзи наконец осмелился перевести на него взгляд. Как ничто другое сейчас он боялся взглянуть в лицо возлюбленному; увидь он там хотя бы тень жалости, упрёка или страха, это окончательно бы сломало его. Но взор Алана был ясен и твёрд, и это невольно рождало уверенность, что вместе, вдвоём им действительно всё под силу. — Понимаешь, я просто не мог сказать тебе. О чём угодно, только не об этом, ты ведь так хотел завести детей. И я... — он судорожно выдохнул и прикрыл глаза, — я тоже хотел, но не такой ценой. По сравнению с твоей жизнью всё это становилось таким незначительным, что я не раздумывал и мгновения, делая выбор. Такой дурак, теперь я понимаю, что поступал неправильно, но тогда этот чёртов страх застилал мне глаза, я не мог дышать от одной мысли о том, что с тобой может что-то случиться. Ты ведь простишь меня?       — Я никогда не держал на тебя зла. На кого угодно, только не на тебя, — задыхаясь от собственных слов, выпалил Дейзи. Сердце в груди колотилось гулко, но неожиданно легко, даже нависшая над их головами неопределённость уже не так пугала. Теперь как никогда раньше омега действительно верил, что вместе им по силам абсолютно всё.       — Нет, ну правда! Узнай ты правду раньше, уверен, даже тогда бы всё сделал по-своему. Ты упрямее всех, кого я знаю, Дей, разве нет?       Мужчина рассмеялся, и его приглушённый грудной смех заставил улыбнуться и Дейзи. Совсем ещё робко, неумело, как будто он делал это впервые в жизни, но впервые за долгое время от души, искренне. Так обычно расправляют свои лепестки полевые цветы после затяжной бури. Истерзанные стихией, втоптанные в землю, они, пусть и такие невзрачные, каждый раз вновь поднимаются к небу, и именно в этой стойкости и заключается их главная сила. Ведь ни одно ненастье не может продолжаться вечно?..       Увлечённые друг другом, эти двое совсем не заметили, как дождь за окном прекратился и в комнату прокрались лучи яркого, совсем нехарактерного для данного времени года солнца.