***
В колледж на следующий день он не идет вообще. Просыпается от будильника, выключает и лежит, глядя на дверь. Через несколько минут заходит отец — уже готовый к выходу на улицу, к прессе, ждущей его за каждым углом, даже к встрече с сыном. Леголас не поднимает на него глаза — просто бездумно смотрит на пряжку его ремня и, услышав тихий смешок, краснеет и закрывает глаза. — На учебу собираешься? — между тем интересуется Трандуил, привалившись к дверному косяку. Леголас ощущает на себе его тяжелый внимательный взгляд и отвечает — сердито, с обидой: — Нет. Трандуил приподнимает брови. — Даже так? У тебя есть уважительная причина? От его вопросов начинает сводить зубы — слишком они рассудительные, на них больно натыкаться, когда хочешь другого. — Да! — Леголас поднимает глаза и смотрит на отца исподлобья, тяжело дышит. Не дождавшись продолжения, Трандуил хмыкает. — Что ж, за любой поступок приходится отвечать. Подумай об этом. Он разворачивается и, прикрыв дверь, уходит. А Леголасу хочется кинуть что-нибудь ему вслед. Но есть идея получше. Через полчаса он уже на улице — идет быстро, кутаясь в куртку, в руке — привычная сумка. Банки при каждом шаге тихонько позвякивают. Леголас ведёт носом, вдыхая запах булочной неподалёку, и идёт дальше, вспоминая, где же то место, которое он приметил неделей ранее. Одна улица, другая, кругом знакомые здания, но небольшой дом никак не попадается на глаза. Минут через десять он его наконец находит. Ставит сумку и достаёт из неё банки. Перебирает их, прикидывая, какие цвета подойдут для нового рисунка, но выбирает лишь три — черный, белый и красный. Мимо проходят люди, кидая на него любопытные, а иногда и осуждающие взгляды. Леголас набрасывает капюшон и начинает рисовать. Силуэт черный, глаза — красные, руки в крови. Красные капли падают и растекаются у ног в изящных туфлях. Белые волосы развеваются по ветру. Он не успевает поставить тэгу, когда кто-то хлопает его по плечу. — Как ты вовремя, парень, — раздается низкий голос. — А мы-то думали, что за художник у нас объявился. Леголас оборачивается и вздыхает — не думал, что попадется так глупо. Хорошо сработали. От копов даже бежать не хочется. И еще интересно, как в этот раз отреагирует отец? Вряд ли обойдётся простым выговором. Он послушно даёт себя арестовать, протягивает руки, чтобы надели наручники, садится в машину, глядя, как собирают в сумку его вещи. Откидывается на спинку сиденья и чувствует себя удивительно удовлетворенным и расслабленным. — Придется ещё и тест на наркотики проводить, — цокает языком коп, кидая на него взгляд.***
Сидеть в камере неприятно. Для Леголаса это впервой, и он рад, что в камере он хотя бы один — бомжи и шлюхи попадаются ночью. Копы долго удивлялись, узнав, чей он сын. Потом позвонили и, дождавшись, когда секретарь свяжет их с отцом — интересно, у отца старая секретарша или уже новая? — долго подбирали слова и разговаривали весьма осторожно. Отец умеет внушать страх одной своей манерой общения. Трандуил приезжает через двадцать минут. Леголас не видит отца — его просто выпускают из камеры, отдают вещи и доводят до приёмной. Отец заканчивает разговор по телефону, поворачивается к сыну и смеряет его раздраженным взглядом. — Да, папочка, тебя тоже заебало, — бурчит себе под нос Леголас, идёт на улицу и залезает в отцовскую машину. Сидит, расстегнув куртку и вытащив телефон — проверяет соцсети, делая вид, что все в порядке. Трандуил садится через несколько минут. — Доволен? — спрашивает он, выезжая с парковки. — Крайне, — безразлично отзывается Леголас, скосив глаза. У отца красивые руки. Сын замечает это уже в который раз и снова не может оторвать взгляд от тонких сильных пальцев, сжимающих руль. Трандуил тянется к кондиционеру, переключая режимы. — Не холодно? — Нет. — Голоден? — Да. Трандуил останавливается у какого-то магазина, чтобы купить что-нибудь домой.***
Они едят молча. Леголас бездумно ковыряет вилкой кусок куриной грудки. Смотрит в тарелку, почему-то начиная злиться. Отец, кажется, тоже потихоньку теряет терпение. — Так и будешь продолжать себя жалеть? — вдруг спрашивает он, резким жестом отодвигая от себя тарелку. И это служит толчком. Бокал летит к чертям, а следом за ним рассудок и здравомыслие. Леголас вскакивает на ноги, сметая на пол посуду и глядя на отца — как он, медленно поднявшись, щурит глаза, хмуря брови, будто проверяет, насколько далеко может зайти сын. Хочется сорвать голос, перебить всю посуду в доме, громко высказать отцу все, что скопилось в груди, лишь бы разбить рамки, в которых он себя держит. — Успокоился? — спрашивает Трандуил, когда на столе ничего не остается. — Блядь, нет! — кричит Леголас, бросаясь на него. Он бьет Трандуила по груди, пока тот, изумленный, не сжимает его в кольце рук, блокируя любые движения. — Успокойся. — Трандуил крепче прижимает его к груди, пока Леголас сухо всхлипывает, уткнувшись ему в шею. Трандуил приподнимает его лицо и осторожно целует в лоб. — Леголас... Скажи, что я делаю не так? — тихо говорит он, и этот голос — внезапно мягкий и любящий, хочется слушать безостановочно. Леголас обвивает отца руками, бессознательно толкая назад, пока Трандуил не упирается в стол. И, как и в первый раз, лихорадочно расстегивает пуговицы на его груди, целуя шею и упорно не желая поднимать взгляд. Трандуил тихо смеется, отстраняя его от себя. — И..? Будь взрослым человеком. — Хочу, чтобы ты любил меня, — отвечает Леголас, снова утыкаясь ему в грудь. — Любил именно так? — И так тоже… Трандуил хмыкает и слегка отстраняет от себя сына, чтобы наклониться и прошептать дразняще в ухо: — Ты же помнишь, что я — твой отец, да? Леголас хмурится, готовый снова распсиховаться, и несильно бьет его кулаками в грудь. Трандуил смеется, берет его за руку и увлекает в свою комнату. Леголас чувствует себя подростком — хотя он и есть подросток, — и накидывается на отца, как только они доходят до кровати. Он ощущает себя голодным — до слов, до ласк, хочется всего и сразу. И руки так обидно дрожат — ведь сегодня разум не замутнен алкоголем, и смелости, естественно, недостает. Вернее, страх сделать что-нибудь не то существенно превалирует над решимостью. А отец пахнет одуряющее, и он такой сильный, и Леголасу это нравится. Всем нравится — отец относится к тому типу мужчин, которым хочется подчиняться, не говоря уж о том, что он просто до скрежета зубов красив. И в то же время, просто до одури хочется подчинить его себе. Поэтому, когда Трандуил переворачивает его на спину, Леголас возмущенно вскрикивает. Трандуил поднимает бровь, шепча чуть хрипло и с некоторой долей иронии: — Что такое, сын, хочешь как-то по-особенному? Леголасу хочется кричать «Да» и, в то же время, так стыдно. Трандуил видит смену мыслей на его лице и, усмехаясь, начинает мучительную, но безумно горячую игру. Ведет языком по скуле, обводит раковину уха и прихватывает зубами мочку — совсем чуть-чуть, но и этого достаточно, чтобы по всему телу Леголаса разбежались мурашки. Губы отца спускаются вниз — он целует его за ухом, прикусывает нежную кожу, и Леголас теперь уже в голос стонет, дрожа и прижимая Трандуила к себе. Тот целует дальше, скользя рукой вниз: цепляет ногтем сосок — чуть поиграв с ним, — и ныряет меж ног. Леголас перебирает ногами, помогая отцу стащить с себя джинсы, и тут же подается бедрами вверх, когда тонкие пальцы неспешно гладят и слегка сжимают мошонку. Он понимает, что снова готов кончить раньше времени, когда видит отца между своих разведенных ног. Трандуилу и делать ничего особо не надо — просто обвить член своими длинными пальцами, на одном из которых благородно поблескивает серебро массивного фамильного перстня, поднять к сыну взгляд своих глаз, и Леголас уже чувствует, насколько необратимо его ближайшее поражение. Поэтому он резко подается вперед, садясь на колени, и теперь уже смотрит на отца сверху вниз. Трандуил удивленно смеется: — Нравится быть сверху? И еще больше удивляется, когда Леголас тянет его вверх, заставляя сесть также. Сегодня хочется по-другому. По-настоящему. Это, конечно, ужасно по-детски, и только законченные романтики могут в такое верить, но Леголасу просто до ужаса хочется чего-то большего, чем классного секса. Хочется… любви. А еще - кончить вместе. Он подается вперед и сам целует, целует и целует — проникая руками под пояс брюк Трандуила, расстегивает ширинку. Сам делает глубокий вздох, когда обхватывает рукой налившийся член, проведя от основания до головки. Глаза отца темнеют. Они ласкают друг друга руками. Губами. Трандуил нетороплив и смеется над пылкостью сына, ласкающего и кусающего его спешно, лихорадочно, будто боится упустить возможность. А Леголас снова сходит с ума от вседозволенности. Ему немного больно и неудобно, и в то же время до безумия хорошо, и он хочет дать больше. А еще совершенно по-детски хочется заявить: «Мой», и сделать все, чтобы отец никогда больше не был ни с кем другим.***
Дыхание отца за его спиной тихое, размеренное. Они лежат на боку, крепко прижатые друг к другу, рука Трандуила — поверх руки Леголаса. Он смотрит на эту руку, потом на телефон, валяющийся совсем близко, и мысли скачут от одного к другому. Стоит ему протянуть руку, включить камеру — и репутация сенатора испорчена навсегда. Леголас вздыхает, представив эту картину, даже позволяет себе мимолетную мстительную улыбку. А потом просто переворачивается на другой бок, потревожив уже успевшего задремать отца, и утыкается носом ему в шею.