Кай не умел читать газеты

      Кап-кап.       Кай просто смотрит прямо перед собой.       Кап-кап.       Нетронутая еда в миске.       Кап-кап.       Лапы затекли от неподвижного лежания на протяжении двух дней. Прошел всего-то месяц, а пес, кажется, за эти тридцать минул только четыре стадии принятия неизбежного.       Отрицание.       Кай бросается на забор, делает подкоп в вольере, сдирает подушечки лап до крови.       «Хозяин не мог! Не мог!» — пульсирует в висках мысль.       Мужчина поджимает губы, в очередной раз, наблюдая за тем, как его новый питомец прогрызает сетку и пытается убежать. Деревянные доски вольера запятнаны кровью, уже высохшей и еще свежей. Но подойти к псу невозможно — тот невменяемом состоянии.       Вздохнув, мужчина отдает приказ домашним не кормить Кая, от голода, небось, утихомирится и можно будет его обработать.       Пасть и лапы разодраны в кровь. Они сильно кровоточат и доставляют боль, но для Кая боль — катализатор. Она подстегивает его с еще большим остервенением вгрызаться в дерево вольера и рваться вперед, к хозяину. Вышла ошибка, хозяин не мог его бросить!       Но голод и боль сделали свое дело и, ослабнув, пес позволил людям прикоснуться к своим ранам.       Гнев.       Кай не рвется больше. И больше не тоскует. Он воет и рычит ночами не от боли, а гнева.       «Как! Как он мог?!» — крутится в голове пса.       Он перегрызает прутья клетки просто, чтобы выпустить гнев. Лапы и пасть болят. Ощущение боли приводит Кая в бешенство. Он яростно лает, запрокинув голову, на луну. Стирает когти под ноль, когда гнев переполняет его внутри.       Мужчина — новый хозяин — долго смотрит на ружье, висящее на стене. Его супруга перехватывает взгляд и замирает у подлокотника его кресла, глазами умоляя этого не делать.       — Он может быть бешеным, Раиса, — устало выдыхает супруг, проведя рукой по своему лицу.       Ему тоже не хочется убивать пса, но… может это лучший выход для самого Кая?       — Он успокоится, — шепчет женщина, прижав руки к груди. И действительно. На следующий день Кай успокаивается.       Торг.       Кай проявляет интерес к еде. Он даже приветственно вскидывает голову и на ослабевших лапах подходит к выходу из вольера.       «Может, так лучше?» — думает он.       Пес хочет участь получше. Он, конечно, не позволяет к себе приближаться, однако ищет выгоду в новом положении. Ищет ее весь день и всю ночь, выпив всю воду в чашке до дна и съев все содержимое миски.       Депрессия.       Однако к рассвету собачья сущность вновь просыпается. Вместе с ней и муки совести от того, что Кай имел наглость мечтать о лучшем. Боль телесная затихает. Боль внутри не разгорается с новой силой. Она просто посыпает внутренности пеплом. И от этого не менее больно.       Пес лежит и смотрит в одну точку. Ему уже все равно. И это «все равно» длиться вторую неделю.       Он ничего не ест и лишь изредка встает, чтобы сделать глоток воды.       Раиса упорно приносит каждый день Каю свежую пищу и меняет воду в миске. Кай не реагирует.       Мужчина мрачно качает головой и к вольеру не приближается.

***

      Кай вскидывает голову и смотрит на луну. Белая, равнодушная, стеклянным светом озаряет окрестности. Кай чувствует себя волком. Хочется выть, но сил для этого действия слишком мало. Поэтому пес слабо скулит, тихо и едва различимо для человеческих ушей.       — Ей, малыш, ну ты чего? — мягкий мужской голос выводит пса из пелены сна.       Молодой парень, сумасшедшие вихры волос на голове, озорные глаза.       «Похож»,- отзывается подсознание Кая. — «Но не он».       Не хозяин-предатель.       Парень приближается лицом к псу, их разделяет лишь тонкая сетка. Кай даже не вздрагивает, смотрит замутненным взглядом в чужое лицо. Что же, если это последнее, что он увидит в своей жизни, то не так уж и плохо. Хотя, признаться, умереть хотелось глядя на луну.       — Зачем убиваешься?       «Зачем спрашиваешь?» — мысленно сердится Кай.       Человеку не понять эту боль. Никогда.       Боль предательства того, кто был для тебя всей жизнью.       Парень не отстает, смотрит глазами, что кажутся во мраке сумерек, темнее ночи, прямо в глаза, нет, душу, Кая.       Кап-кап.       — Пошли со мной. Жизнь, приятель, штука полезная и удивительная.       Он присаживается прямо на землю и подпирает спиной дверь вольера.       — Я тоже один.       Кай не хочет его слушать и слышать. Но слышит.       Зачем, зачем человек с ним говорит? Нельзя ему верить, нельзя!Не могут эти озорные глаза принадлежать одиночеству… или могут?       Агония где-то рядом, она придет…       Но пес вскидывает голову и пристально смотрит на чужака.       Внутри, в пепелище души, где-то среди дотлевающих угольков, что-то шевелится.       — Ты еще живой. И я. Ты один и я тоже. А одиночествам надо держаться рядом! — человек резко вскакивает, открывает дверь вольера и протягивает руку.       — Ко мне, малыш, ко мне!       Что-то вспыхивает в груди Кая. Он поднимается на подрагивающие лапы и делает неуверенные шаги вперед, зачарованно глядя прямо в глаза этого невозможного парня.       Кап-кап. Да когда же этот дождь замолкнет?!       Дождь замолкает лишь на мгновение, когда шеи пса касается теплая ладонь человека. Парень решительно поглаживает Кая по шее, но не навязчиво, словно давая шанс отступить.       Но Кай не отступит.       Собаки должны помогать людям. А этому человеку с вихрами на голове нужна помощь.       И Кай ее предоставит.       В груди стало тепло.       По лапам заструилась сила.       Глаза заблестели, слабо, но все же.       А вспышка молнии озарила небо. Наконец-то.