Perhaps this is love... No, it isn't love, definitely

      Тонкие белые нити разрядов шаровых молний безжалостно крошат в пыль твердый темный камень созданного сотни тысяч лет назад замка, пробегают со скоростью света по всем клеточкам и нервам, парализуя и заставляя безжизненно упасть на стонущую прожженную и усеянную стрелами землю, рассыпая на осколки. Воздух тяжел и наэлектризован, пепел мелкой пылью мешает дышать.       Разразившаяся война между двумя кланами одной расы — самое ужасное, что могла видеть Поднебесная. Черные перья чужих и своих дождем сыпятся на погибающих и уже погибших. Шипение и свист стрел, звонкое журчание тонких молний, рев и крики — все смешивается воедино и кружит голову. Нет своих и чужих — все погибающие здесь — свои. Ловятся в ловушки в своем собственном замке.       Чон стоит в эпицентре, подставляя голову чужому пеплу, не смотрит вокруг — не желает видеть как огненные стрелы ранят своих — подает руку тому, кого не должен щадить, поднимает с обожженной земли отчаявшуюся раненую бескрылую птицу, ставит на ноги, умоляет взглядом бежать. Он не враг. Но стал им из-за Них. Из-за их греха.       Камни сыпятся, крошатся, рушит зарядом многовековую стену. Чонгук не хочет этого, Чонгук не враг им, но он должен закончить начатый бой. Темные крылья резким взмахом поднимают ввысь, Чон стрелой мчится туда, куда пытались пробраться его ангелы, туда, куда дорогу знает лишь он, туда, куда враг с распростертыми объятиями пустит лишь его одного.       Он стоит, держа пылающую огнем натянутую стрелу. Он знал, что придет, он ждал. Смотрит таким холодным и уверенным взглядом, каким никогда на него не смотрел. Чонгук уверен, что Чимин сможет отпустить тетиву, уверен, что сможет ответить и он сам. Раскаты грома и свист стрел где-то там, за толстыми разрушающимися стенами, а здесь, внутри, мертвая тишина и уверенность с отблеском страха, а быть может просто слез.       Тихо шуршат осторожные шаги, комната заполняется нетерпеливым треском молний в ладони ангела. Чон ступает вперед, на «врага», не прерывая зрительный контакт. Давай же, стреляй смело! Пускай стрелы в мое тело. Мы давно не ангелы, мы давно грешны. Столько боли причинили друг другу во спасение Нас. Стреляй же. Я ранил — значит, и ты сможешь. Можешь первый закончить все в считанные секунды, пронзить и сжечь до тла.       Но Чимин не шевелится, позволяя ангелу едва ли не уткнуться крепкой грудью в стрелу. На расстоянии вытянутой руки. Так близко и так невероятно далеко — гораздо дальше, чем было всегда.       — Стреляй. В самое сердце. На поражение. — Тихий, уверенный шепот бьет по сознанию, заставляя нервно сглотнуть. — Они уйдут. Они оставят вас, если потеряют вождя. Покончи с этой ужасной войной.       — Выстрелю. Но только после тебя. — В ответ шепчет Чимин, стараясь унять дрожь в руках.       — Тогда… Кто первый? — Чонгук улыбается. Родной, любимой, нежной улыбкой. Чимин вздрагивает, когда ангел резко взмывает под потолок, и выпускает стрелу. Он рад, что впервые промахнулся. Он не хочет быть первым.       Разряды чужих ослепляющих молний зигзагами искрятся над головой, Чимин выпускает стрелы одну за одной, зная, что ни одна из них никогда не попадет в эту цель. Молнии бьют по черным крыльям, словно плетью, заставляя вскрикнуть и, наконец, сдвинуться с места, пуститься в бег по темным коридорам замка. Чонгук всегда любил играть с ним в кошки-мышки. Долго, изнуряюще, пока не поймает. Или пока не попадется сам.       Чонгук загоняет в угол, влетает за жертвой в просторную комнату и оказывается пойман в ней сам. Та самая комната, та самая кровать. Воспоминания накрывают волной, сбивают, застилают слезами глаза. Свои? Или чужие? Чьи слезы он видит? Чимина? Или отражение своих в его глазах? Так близко. Его дыхание на холодных губах, и жаркая стрела. В самое сердце. На поражение. Чонгук видит страх, теперь он уверен — не в своих глазах. Чимин не хотел быть первым. Чонгук чувствует, как его укрывают чужие крылья, видит в глазах напротив немую мольбу, он знает о чем его просят. И он выполняет. Широкая тяжелая ладонь ложится на грудь слева и резко прижимает слабое безвольное тело к простыням, пуская ток. Чимин выгибается, делая резкий вдох, и выдыхает в последний жадный поцелуй.       — Война окончена. Мы, наконец, свободны. Я люблю тебя. Ты знаешь. До встречи на Небесах, я буду ждать тебя. — Осыпается пеплом шепот, и падает на щеку чужая слеза.       — Мы свободны. Наша любовь свободна. — Со счастливой улыбкой повторяет Чимин, рассыпаясь осколками на их простынях.       Война между двумя кланами одной расы — самое ужасное, что могла видеть Поднебесная. Бессмертная любовь двух вождей — самое прекрасное, что могли видеть Небеса.