Серафим

«Я чувствую как меня спящего гладит чья-то рука. Она проводит пальцами вниз по щеке, спускается к шее, потом опять вверх, касаясь подушечками пальцев скул и медленно поглаживает губы. Рука мягкая и нежная, как перышко, и хочется еще и еще больше, хочется, чтобы это продолжалось бесконечно. — Кто ты? — я открываю глаза пытаясь рассмотреть что-нибудь в этом тумане. — А ты как думаешь? Голос знакомый, мы явно уже встречались. Руки берут мое лицо в ладони и что-то влажное касается виска. — Я слишком долго ждал, чтобы любить. Я люблю тебя…» Зеркало как обычно показывает взъерошенные волосы, слишком возбужденный блеск в зеленых глазах и мое обнаженное тело. В последнее время я почему-то начал сбрасывать вес и моя грудь немного опала, ребра под кожей проступали все отчетливей, а пальцы на мой взгляд стали тоньше. Может это из-за того, что я стал меньше заниматься спортом? Чтобы подтянуть обучение, я записался на вечерние уроки и теперь прихожу домой около десяти вечера, порой, даже не ужинаю. Просто падаю на кровать и провожу так время до утра. В душе поселилась какая-то тревога, словно я что-то упускаю, не замечаю очевидного. Чего-то явно не хватает в моей жизни, но чего? В школе было так же. Едва я успел вспомнить, что должен как-то выиграть этот дурацкий спор, как ко мне подошла Осака и довольно взволновано спросила: — Ты не видел Микаэлу? Странный вопрос. Откуда мне знать куда подевался этот чудак. — Просто, — голос Осаки немного подрагивал, — его нет уже больше трех дней и я начинаю волноваться что к чему. — Извини, что отвечаю вопросом на вопрос, но откуда я могу знать куда он подевался? Осака нервно сжимает пальцы круто поворачивается и её тень исчезает за дверью женского туалета. В полном недоумении шагаю за ней предварительно посмотрев по сторонам, чтобы никто не видел куда я направляюсь. — Так все же, — я подхожу к зеркалу и смотрю на Осаку через отражение. — Что? — отвечает она роясь в своей сумочке. — Я всего-лишь спросила, а мог ты это знать или нет меня уже не волнует. — Зачем же ты отнимаешь мое время? Она медленно поворачивается ко мне, словно оценивая мой злобный взгляд, и так же отчужденно смотри обратно в зеркало. — Ты единственный ученик из всей школы, которого Мика вспоминал больше одного раза, и это уже рекорд. Я подумала, что, возможно вы успели подружится или… — Между нами ничего нет, — крикнул я, топнув ногой. — Разумеется нет, — она все так же сдержанна, — просто Мика другой. Он не общительный, как ты успел заметить, и очень скрытный. Но ты так посмотрел на него в тот день, что, я подумала, возможно, вы знакомы. Если ты его друг — значит у Мики есть от меня секреты, а этого я простить не могу. — Может он решил прогулять? — В его жизни есть только одна причина по которой он может отсутствовать три дня подряд. Но он не звонит, и не отвечает на мои письма, даже дверь в его доме остается для меня закрытой, Юи. Она поворачивается ко мне и падает мне на грудь. Её розовые волосы путаются в моих руках когда я обнимаю её чтобы успокоить. Её лицо вздрагивает у меня на груди, и я слышу как она начинает плакать и все же, отстраняю её от себя заставив смотреть мне прямо в глаза. — С ним все хорошо, слышишь? Он не из тех кто легко исчезает из жизни любящих его людей. Ну загулял парнишка, с кем не бывает? — Вот именно, что с другими бывает, но только не с Микаэлой, — её носик начинает краснеть, а по щекам потекли темные струйки, — в свое время его все бросили и он нашел единственно утешение лишь во мне, потому что только я тогда подала ему руку, чтобы полюбить и понять его, — она разворачивается к зеркалу и вскрикивает, — понимаешь теперь? — Так вы, — слова комом стали в горле, — вместе, что ли? — Чем ты слушал, идиот? Мы очень близкие друзья, почти что брат с сестрой. Я люблю его больше всех ведь он так нуждается в любви. Знаешь, что это такое, когда теряешь сразу двух близких тебе людей. Когда мать остается жива и мертва одновременно? Когда отец называет тебя безродным? — О чем ты говоришь? — ноги сами по себе отходят ближе к двери и я чувствую, что перестал мигать. — Такая трагедия, — начинает Осака и замолкает, — такая травма… Он был слишком маленьким чтобы понять, он не хотел понимать. Вместо того, чтобы выкрикивать отцу ругательства, он лишь шептал что любит его, когда тот его бил. Ведь у него в жизни нет защиты, и даже здесь, в школе, люди понимают это, и относятся к нему с любовью которую он сам дарит другим. Но, вот в родной семье, там… Там ничего нет. Лишь пустота и боль, — Осака стирает темные пятна с лица и её пальцы замирают под струями воды, — если ты маленький ребенок, и ты жаждешь, чтобы тебя любили, когда твоя жизнь должна наполняться лишь любовью, как это и должно быть, подобный поворот событий может сделать из тебя морального инвалида или разбить надежды на все грядущие годы. А ведь он так молод… Осака вновь не сдерживает себя и её ноги подгибаются под тяжестью произнесенной речи. Я никогда не слышал таких откровений. Я сам был воспитан лишь сестрой матери, потому что мои родители погибли в автокатастрофе когда мне было семь лет. Но я никогда не чувствовал себя одиноким, хоть мои родители и были мертвы. Клэр, дарила мне больше любви чем все матери в мире, и я всегда чувствовал себя любимым и желанным. Всегда. Осака прислоняется виском к раковине и я сажусь вместе с ней. Она цепляется за рукав моего пиджака, и я не мешаю ей вздрагивать в моих объятиях. Звонок прогремел как гром среди ясного неба, но мы так и не шевельнулись. Мир для нас обратился в тяжелое облако, в котором мы дышали болью друг друга.