Серафим

Голые ветви деревьев зловеще поскрипывали от холодного дуновения ветра. Сухие листья струшувались мельчайшим сквозняком, вызванным не иначе как плотно открытыми дверьми в сад. Стояла глубокая осень и ночные заморозки оставляли на траве бледного цвета иний, что не таял даже с рассветным солнцем. Но в эту ночь холодная роса смешивалась с теплой, вяло вытекающей кровью, что рубинами рассыпалась на желтоватую траву. — Он уже мертв, — голос, что тихо звучал на веранде, вынудил человека остановится. Тот замер, повернул голову на звук и нахмурился. — Не тебе меня этому учить, мерзкий выродок. Блеснувшая в воздухе катана разрезала пространство быстрее чем послышался её звук. Серебряного оттенка метал прошелся по коже, оставляя ровную полоску на изгибе шеи и алый фонтан брызнул с небывалой силой, под хрипы и стоны умирающего. Катана отошла в сторону и твердая рука одним движением смахнула с неё кровь, однако тоненькие ручейки по прежнему оставались на её, уже, запятнанном лезвии. — Не тебе меня учить, тварь, — прошептал парень и его зеленые глаза налились ненавистью. Однако сразу же подавив в себе злобу он медленно закрыл глаза, почти что с нежностью опустив веки, и его ноздри слабо вдохнули в себе ночной воздух. — Это уже десятый. Отличная ночь однако… Он почти не слышал собственного голоса, не чувствовал, как его собственная рана изрыгает тупую боль, а в почти что онемелых руках режутся осколки стекла и разбитого зеркала. Парень молча осмотрел грязную комнату, что уже провоняла смертью, и улыбнулся. Жертва, еще одна жертва, завтра будет еще убийство, и так еще несколько лет. Или меньше? Что-то он сбился со счета… — Разве я помню свое имя?.. Нет, у меня не может быть имени. Меня зовут как-то, но я не помню… — он слабо вздохнул и его глаза налились внезапным желанием, — я так хочу, чтобы он позвал меня по имени. Хотя бы один раз, хотя бы во сне… Я совсем перестал видеть сны и его в них. Жив ли он еще?.. Наверное. Моё сердце бьется, значит, и его тоже… Мика… Едва ли прошептав это имя он резко повалился вперед, поддерживаемый лишь одной катаной, конец которой сильно вонзился в пол. Он держал руки на рукоятке и тяжело дышал, облизывая сухие губы. Его жизнь… Та жизнь, что он вспомнил, совсем отличается от того, что он видит сейчас… Глухие завывания ветра разносились по гостиной, и жуткий вой, похожий на волчий, вынудил его рассмеяться. Он уже свободно упал на пол, повалившись на спину и глубоко хохоча не замечал, как глаза наливались горячими слезами, а голос дрожал словно сухие опавшие листья. Его собственная душа иссохла, как вырванные с корнем цветы. — Мика… — шептал он, поднимая руки к черному потолку, — Мика, мой Мика, моя любовь… Я так хочу вновь прильнуть к твоей коже, губам, твоему телу… Твой голос все еще в моей голове. Столько лет прошло, а я все думаю о тебе, моя любовь… Какой же я сумасшедший… У меня больше нет права отзываться на имя, что звучало в твоих устах. Микаэла… Картины, что немым взором наблюдали за его потугами, казалось глухо смеялись над ним, и Юичиро это видел. Его зеленые глаза медленно переходили от одного полотна к другому, и на каждом он видел чудовищную улыбку, это смердящее подобие карикатурного шутовства. Его руки давно в крови, душа обагрена мертвой плотью. Деньги, что он имеет, превратили его жизнь в кошмар, а крики убитых слышаться по ночам. Он уже не заметил как потерял себя, и все что осталось лишь тень от былого… Тень, которая просто бежит по кругу. — Мой Микаэла, — словно в бреду шептал Юи, и обхватив лезвие катаны перевернулся на бок и поджав под себя колени провалился в тревожный сон.