Знакомьтесь, Чар Актэр

Чар Актэр проносил своего читателя сквозь десятки миров. В каждом он был главным героем, и в каждом он знал, что читатель не покидает его ни на секунду. Только эта мысль и только это ощущение давали ему силы побеждать в сражениях, спасать людей, бежать из плена. Он был предводителем вольных кочевников и терялся в пустыне. Он был тайным агентом с серебряным чемоданом и пастухом химер с кожистой дудочкой. Он умирал от страха в окопах, прижимаясь лбом к ошпаренной, взрыхлённой земле, и ходил на балы в белых перчатках и с брошью в виде морской волны. Однажды даже участвовал в дуэли, был тяжело ранен и наверняка умер бы, если б секундант и верный друг, лицом чуть-чуть похожий на Кими, а повадками на Бэка, не выторговал у бродячего торговца чудо-мазь из пурпурной лягушки. Это было чистым везением — Чар Актэр знал, что живёт сам и остаётся жив благодаря себе, друзьям и случаю. Он чувствовал себя всесильным и в одном из миров даже примерил роль местного божества — он мог устраивать приливы дуновением, а день и ночь сменять щелчком пальцев. Его боялись и его обожали. Но нигде… нигде он не любил никого, кроме читателя. А когда он нырнул в очередное сюжетное ответвление, то подумал было, что вернулся домой. Это был его город, и в его городе была весна. А машин и асфальта не было. Видно, люди в этом мире придумали другой способ ускоренного перемещения. Чар оглядел себя и к себе же прислушался. Он не был ни президентом, ни босяком. Чар был только Чаром и работал на работе, где особенно никого не обманывал. Не зная себя от радостного предвкушения, Чар добежал до паба и на лестнице столкнулся с двумя знакомцами. — Кимка! Бэки! — О! А мы-то думали, что ты не придёшь, и весь кодекс — насмарку, — во все зубы улыбнулся ему светло-русый Кими. Один глаз его был голубым, а второй… тоже голубым. Он не носил линзы. Гитара его висела в прозрачном чехле на одном плече, словно большущий тубус. — Мы уже закончили, но можешь полететь с нами. Я взял в корпорации разрешение на тройную траекторию, — сказал Бэк Пэйдж просто — для себя и заумно — для окружающих; шарф его был завязан узлом «Аскот». — Пообщаемся в полёте. Чар кивнул и решил разобраться по ходу. Они взошли на пешеходный мост без перил и без трассы внизу. Присели на краешке. Бэк снял башмаки вместе с носками и аккуратно сложил всё в специальную сумку на поясе. Кими стянул кеды и забросил их в карман прозрачного чехла. Чар, с опаской повторяя их действия и разуваясь, обнаружил, что у него и вовсе нет с собой никакой сумки. Только карманы. — Дать телефон? — наблюдая за его замешательством, спросил Бэк. — Что? — Телефон неплохой службы «башмачной доставки». Можешь, конечно, их тут до завтра сбросить, но сейчас весна — могут и свистнуть. — Совсем у тебя нет веры в человечество, звездоед! — пожурил его Кими, весело шевеля пальцами на ногах. — Нужно верить, — улыбнулся Чар, носком босой ноги отодвинул ботинки в сторону. И вздрогнул, когда Кими вдруг с задором выкрикнул: — Перья наружу! И закусил правый треугольничек своего воротника. Бэк Пэйдж прикрыл глаза и зубами стиснул костяшку указательного пальца. Сначала Чар не разгадал причину их странных действий, но во всей полноте осознал потом — когда всё тело деранула боль, пятки зажгло, руки скрючило, а из спины что-то вырвалось, по силе своей похожее на вишни-баобабы, разворотившие мостовую. Перья и пух были повсюду, будто где-то над ними кто-то со зверством разодрал большую подушку. Чар выгибался вперёд и назад, безвольно растопыривал пальцы и, кажется, даже кричал. Друзья смотрели на него без слов, но всё в них говорило: «Ну что ты, Чар. Ну надо же сдерживаться, дружище». Чар слишком поздно стиснул зубы. Через секунду всё кончилось и новыми конечностями можно были шевелить совсем без боли. Стало понятно, почему они все сняли обувь. Ноги и руки теперь были большими и когтистыми, по коленки и по локти в перьях, словно худые грифоньи лапы. Чар поднял взгляд на Бэка и Кими. Слабый ветер ворошил перья в их сложенных крыльях. — Кто мы? — спросил Чар с чисто практическим интересом — без страха и шока: за свою жизнь он кем только не побывал. — Мы люди, — не понял вопроса Бэк, но всё равно ответил на автомате. — Нет, это мы — люди, а ты — звездоед злостный, — когтем щёлкнул по одному из его больших, пасмурно-синих перьев Кими. — Я первым полечу — воздух для вас, стариканы, по сторонам распихаю. Он расправил свои золотистые и блестящие, как молодой мёд, крылья и первым оттолкнулся от моста — с полпрыжка взмыл в небо. За ним вверх поднялся Бэк — плавно и ровно, будто стоял в невидимом лифте. Чар Актэр глубоко вдохнул и, задержав дыхание, как перед погружением в воду, ударил мост ступнями-лапами. Громко цокнули когти, ещё громче — хлопнули крылья. А через миг уши заложило уже от высоты. Чар Актэр взлетел так умело, будто проделывал это в тысячный раз. Всем телом он чувствовал какое-то гамачное плетение воздуха и парил в нём так, словно был для этого рождён. Его охватила ушезакладывающая, свистящая эйфория. Этот новый мир был — его. И он, и их город с этой живой высоты, и друзья его с ветром в крыльях и волосах, озарённые светом близких звёзд — всё это было невыразимо прекрасно. А от мысли, что его читательница, его девушка сейчас рядом — видит его на высоте и разделяет его полет, ему захотелось выписать в ночном небе крутую, опасную петлю. — На чужую траекторию крылом не лезь. Нам не нужны несчастные случаи, — предупредительно сказал Бэк где-то справа и этим вернул его с небес на землю. Не в прямом смысле, конечно. Чар улыбнулся ему виновато и, выровняв траекторию полёта, нагнал Кими. Набрав высоту и растолкав по сторонам слоистый воздух, тот, подустав, сложил руки под щекой и теперь будто не летел, а лежал на прозрачном облаке. Гитара болталась на ремешках у него под животом. — Кимка, а тебя гитара вниз не тянет? — Это последняя сверхлёгкая модель. Родители подарили. — Серьёзно? — Серьёзно что? — скосил на него голубые глаза Кими. — Чего это у тебя такая удивлённая рожа? — Да нет… Я так. Чар задумался, и пару минут они летели молча. — Скажи… А ты и здесь говоришь с автором? — С кем? Чар неуютно поёжился. Откуда-то повеяло холодным воздушным течением. Ледяным. — У меня на неделе концерт, — сказал Кими, на миг обернув голову и зевнув по ветру, чтобы не подавиться. — Мы с тобой, конечно, только по бару друзья, но ты приходи, если хочешь. — Не знаю, — медленно произнёс Чар, потому что уже понял, что действительно совсем не знал этого Кими. Голубоглазого, крылатого мальчика, которого балуют родители, и который даже не догадывается о том, что где-то он всем сердцем любит автора — далёкое, недосягаемое существо. Нет. Нет, это не Кими. Чару стало не по себе. — Бэки! — позвал он взволновано, неаккуратно метнувшись в воздухе и потеряв не одно перо. — Ты ведь всё ещё работаешь в мироведческой корпорации? — Куда же я денусь. — Так когда там у нас конец света? — Конец света? — Ты же знаешь страницу. — Исследования ведутся, — тускло ответил Бэк Пэйдж на лету и прибавил, возвращая голосу краски. — Уж так устроено человечество: мы знаем, на какой странице находимся, но даже предположить не можем, какая из них станет последней. — Семидесятая, — с содроганием сердца вспомнил Чар. А Бэк Пэйдж только вздохнул безмятежно: — Может быть, может быть. — Подожди… Бэк! На какой мы сейчас странице?! — Переходим с шестьдесят девятой на семидесятую, а что? Чар резко остановил движение и какое-то время падал камнем вниз. Подоспевший Бэк остервенело схватил его за воротник и что-то говорил беспрерывно. Чуть выше хлопал глазами и крыльями Кими. — Мне нужно сесть, — плохо соображая, повторял Чар. — Мне нужно сесть. И он сел. Кое-как отбился от когтистых рук не своего Бэка и приземлился неаккуратно куда пришлось. Асфальта не было — была грязь. Чар Актэр влез в неё босыми ступнями-лапами. Суетясь, опять-таки кое-как, достал мягкие таблички: когти очень мешали. Активация ответвлений основного сюжета работала по принципу обратной стороны тетрадной обложки. Когда Чар был маленьким, на этой тетрадной изнанке часто печатали непонятную аляпистую картинку, которую не разберёшь, если смотреть на неё прямым взглядом, но под правильным углом, если правильно вглядеться, можно было увидеть объёмное изображение, скажем, зебры в поле. Тут то же самое. Только вместо объёмной зебры — целый объёмный мир. Чар отдышался едва-едва, заставил себя сосредоточиться. Вгляделся внимательно — под правильным углом. И вернулся домой. … Его мир переходил с шестидесяти девятой на семидесятую страницу. Город изменился. Вишни-баобабы выкорчевали и на их месте установили красивые, ветвистые фонтаны. Чар бежал по мостовой, ударяясь о новую брусчатку босыми пятками. Тут он тоже был Чаром — тем самым Чаром, каким уходил. Только ботинки его остались на мосту другого мира. Хотя, может, «башмачная доставка» или кто-нибудь замёрзший их заберёт. Чар, задыхаясь, бежал в паб, как какой-нибудь алкогольный наркоман. К счастью, подвальное заведение всё ещё было на своём месте. Только вывеску поменяли. Чар Актэр едва не скатился по ступеням и ворвался внутрь. Так и остановился в дверях, тяжело дыша, взлохмаченный, с бешеными глазами. Клеверные люди и посетители смотрели на него. За «столом трёх поколений» сидела одинокая фигура. На старой столешнице стоял полувыпитый розовый «Клевер Клуб». — Бэки! Фигура тяжело обернулась, и Чар Актэр замер вновь. Он не узнал своего доброго друга. Перед ним на зелёном, пятнистом, дырявом в нескольких местах диванчике сидел старик с бородой белой и короткой, как щетина зубной щётки. Под ней парижским узлом был завязан клетчатый шарф. — Чар? Чар! Старик вскочил. Потянул к нему руки и коснулся его бледных щёк. Ладони у него были гладкие и молодые. — Дружище… Ты как будто никуда не уходил. Только посмотри… не постарел ни на мгновение, пройдошливый ты ответвленец! — Ты тоже… неплохо выглядишь. — Для своих шестидесяти трёх? Чар не удержался и прерывисто вздохнул. Потом, точно очнувшись, завертел головой. — А где Кими? — Ты садись… — Где Кими? — А… Наш мальчишка… Знаешь, ему никогда не нравилось играть со мной в скрэббл. Чар сел на диван, как на необтёсанный, весь в колючках, деревянный брус: — Он ведь не умер? Он не мог умереть. — Он исчез, — сказал Пэйдж, тронув морщинистым пальцем стакан на тонкой ножке. — Однажды пришёл, оставил свою гитару и навсегда исчез. Он мотнул седой головой в сторону круглого пятачка, на котором стоял свободный микрофон. Рядом, прислонённая к стене, сиротливо стояла гитара. К её чёрному чехлу булавкой была приколота вырезанная из бумаги белая мордочка. Подмигивающая и показывающая язык. Бэк иронично улыбнулся: — Иногда я даже думаю, что автор и правда его забрала. — Куда? — шёпотом спросил Чар. И у старика Пэйджа не нашлось на это ответа. — А ведь это она нас снова свела, — сказал он, пару секунд спустя. — Я не спускался сюда… сколько?.. тридцать лет? А теперь вот — автор дёрнул. Чтобы мы с тобой встретились. Расскажи, как ты жил? Какие миры показал своей возлюбленной читательнице? Мне как исследователю… — Бэки! Послушай, пожалуйста!.. Наш мир… — Какой он красивый, правда? Нет ему достойной замены. Я так и знал… У Чара горечь встала комом в горле, будто он неосторожно хлебнул заказанный Кимкой биттер: — Бэки… Наш мир… Он… Где-то раскололась на три пенных осколка чья-то выроненная пивная кружка, в тот же миг на другом конце паба разбился, выскользнувший из пальцев посетителя, стакан. Одна из клеверных дам отскочила от приоткрытой двери выхода: по ступеням сверху что-то текло. Люди изумлённо смотрели на свои всегда верные пальцы, а пальцы их рассыпались. Седели на концах, словно зажженные сигареты; частички чёрного пепла, формой похожие на буквы алфавита, летели вверх, как подхваченные ветром снежинки, и испарялись под дымным пабным потолком. Потекли столешницы, будто их снизу плавили. Коричнево-зелёные цвета паба, тая, превращались в один — какой-то мутно-чернильный. Никто не кричал, не бежал и не пытался спастись. Все, кажется, были заворожены этим жутким действом. Бэк Пэйдж взглянул на свои гладкие, молодые ладони. Чёрные кожистые клочочки плавно поднимались вверх, как искорки над костром. — А… Ты пришёл, чтобы сказать, что сегодня конец света? Чар боялся смотреть на собственные руки: — Я мог бы забрать тебя в другое ответвление. — Нет, Чар. Так не работает. Когда основной сюжет подходит к концу, и все эти разветвления склеиваются. — У тебя такой голос… будто ты совсем не боишься. — Бояться? Зачем? Есть же авторский замысел. Если такова её задумка… — старик Пэйдж с трудом поднял горящими руками стакан со сладким коктейлем, но выпить не смог: от мировых метаморфоз розовый напиток затвердел и стал, как круглый кусок мыла. — У нас есть единственный долг перед автором — закончиться. Значит, вот как это бывает… — Бэки… — Я всегда был буквоедом, — улыбнулся тот. — Я и сейчас буквоед. Но буквоед, который понял — в старости, когда с каждым годом твоя материя становится всё дряхлее — всё меньше хочется за неё цепляться. И всё чаще хочется говорить с автором. В кармане у него запиликал телефон. Бэк выудил его и нажал на сенсорную кнопку с третьей попытки. Хорошо, что звонящий был настойчивым. — Дочь, — извиняясь за необходимость отвлечься, улыбнулся Пэйдж. А голосок в трубке раздался совсем детский: — Деда! Тут у нас всё летит, и так красиво! А мама чего-то плачет. — Ты передай ей трубочку, егоза. — Она не хочет говорить. Она плачет. Не может, плачет и всё. — Тогда скажи ей, что ничего страшного. И ещё скажи, что сильно любишь её. — Мама! — послышалось из маленького телефончика. — Тут деда просил передать, что я тебя очень люблю-у-у. Связь оборвалась. Миллиарды людей сейчас похватались за телефоны, разом вспомнили все непроизнесенные слова. Это чудо, что до Бэка, сюда, в подвальное помещение вообще дозвонились. У Чара колотилось сердце. Он убрал руки за спину, всё ещё не собираясь на них смотреть. — Да… — вновь улыбнулся Бэк, роняя телефон в лужу столешницы. — Это была хорошая жизнь… — А задумка — плохая, — сказал Чар. — Ладно мы… А дети? Как же твои внуки? Они ничего не видели! Не жили толком! — Скажи мне, Чар… Скажи мне, ты жалел, если бы закончился тогда: в тот день, когда мальчишкой смотрел с читателем на ваше море? Чар Актэр промолчал. В глазах его и носу щипало, будто он готов был заплакать. — У тебя кровь, — сказал Бэк. И Чар быстро провёл тыльной стороной ладони над верхней губой. Нет, это была не кровь. Человеческая кровь не бывает такой черноты. Как чернила. Не плазма и форменные элементы, а дисперсная среда, пигмент и сплошные модификаторы. Под взгляд Чара наконец угодили руки. Ногти почернели; вверх тянулись сухие буквенные ошмётки, будто он творил странную магию в одном из фэнтезийных ответвлений. — Что теперь делать? — спросил Чар беспомощно. — Беги, Чар, — вдруг сказал белобородый знаток материи. — Беги. Может быть, тебе ещё что-то удастся успеть. Чар тяжело сглотнул. Если бы он не беспокоился о сыпучести материи, если был бы уверен, что это не разрушит их обоих, он бы сейчас обязательно обнял Бэка — порывисто и крепко. — Ну, беги, а мне нужно поговорить со своим читателем, — молодо улыбнулся ему старик Бэк Пэйдж. — Прощай, друг. Сюда мы уже не вернёмся. … Босиком он бежал по мостовой, перепрыгивая дыры в земле: кирпичи брусчатки висели в воздухе, будто в невесомости. Фонтаны гейзерами били в самое небо, повсюду разбрасывая блестящие брызги. На городском вокзале, чьи своды обламывались легко, словно держались на горелых спичках, отбывающие и прибывшие, прекратив суетное движение, сидели на чемоданах с задранными головами. Пленённо смотрели на уплывающие вверх собственные части. Люди знали свой долг перед автором. Они были готовы завершить замысел и закончиться вместе с их честным миром. Чар был предателем. И даже сейчас, когда от его мягких табличек осталась лишь жижа в кармане, когда чёрная кровь хлестала из носа, как из открытой раны, он знал, что не посмеет просить её о спасении. Мир кончался. Чар зацепился за последний вагон серебристой сигарки на рельсах — самоходного поезда, нового изобретения этого рушащегося мира. Он ехал долго, и также долго пространство, не отставая, рушилось у него за спиной. Будто специально давая ему фору и мучая. Он давно уяснил, что последняя страница — на его веку или нет, но настанет. Однако сейчас никак не мог понять… почему? Почему всё это должно быть так страшно? Почему автор не могла сделать всё быстро и красиво? Или это только он — единственный из людей — видит всю чудовищность конца? Потому что он предатель и сволочь… Мир рушился. Но даже в этот миг… даже во всей этой жути, читатель его была с ним. — Если страшно, можешь не смотреть, — вышептал Чар в общем грохоте и скрежете рельсов. — Только не уходи сейчас. Может быть, у меня ещё есть возможность застыть, не успев встретить свой конец, и это будет не так страшно, как умереть… Но, пожалуйста… Не уходи сейчас. Самоходный поезд встал, потому что дальше ехать было некуда. Рельсы кончились вместе с землёй. Чар успел спрыгнуть с вагона прежде, чем его смяло, как алюминиевую банку. Он вновь побежал. Сначала по дрожащей земле, потом по песку. За его спиной песчинки сливались и сыпались вверх, как в неправильных песочных часах. Чар бежал, пока глазам его не открылось море. Огромное, тихое и тёмное, как космос. Чар обернулся на сыпучую твердь и пошёл по морскому дну. Потом оттолкнулся и поплыл прямо в одежде. Он думал, что море — их море — уж точно не сможет надломиться. И скрипнул солью на зубах, когда оно вдруг стало сворачиваться со стороны берега, как ватман. Волны пошли от земли, которой уже не было, к горизонту. А горизонт быстро приближался, будто Чар плыл не в море, а в консервной банке, открытую крышку которой вновь собрались приварить. Сзади накатила волна, и у него заложило уши, как на высоте. Еще пара гребков и в горизонт уже можно было врезаться кровоточащим носом. Чар Актэр проглотил воздух, протолкнул его в лёгкие и нырнул. Вода приглушила звук… Такой звук, будто там, на поверхности столкнулись на космической скорости две горы или даже две планеты. Чар понял, что за пределами моря уже нет ничего… И лег на спину, чувствуя вдруг, как сильно… как нечеловечески сильно он устал… От его медленно идущего ко дну тела отделялись чёрные ленты дисперсной среды и пигмента. Будто солёное море вымывало из него всю мировую грязь. Чар Актэр вспоминал родителей. Слова отца: «Ближе к суше, Чар: у тебя дыхалка слабая». Он думал о молодом Бэке и о Бэке-старике, о Кими и об авторе. О читателе… О той, кого он затянул за собой под воду; о той, кто сейчас дышала и, может быть… Чар улыбнулся и протянул руки…