Асмодей

      Восход Венеры возвестил о начале дня, но в действительности он символизировал начало новой жизни. С этой победой началась новая веха истории трех миров. Истории еще не написанной, истории не предсказанной, истории, которой не должно было быть. Виновна ли в том случайность, роковая ошибка или божественное вмешательство – значения уже не имело. По крайней мере, не для князя плотского порока, по крайней мере, не сейчас. Явив свое милосердие, Смерть заставила его переосмыслить многое из былой жизни. Находясь за гранью лишь несколько минут, он раз и навсегда убедился в том, что всесилие демонов тот еще распространенный миф, ибо единственным мерилом истинного могущества были вовсе не власть, физическая сила и магические дарования, а непоколебимость и чистота души, которой ни один из падших похвастаться не мог. Ведь не Асмодей, не Абаддон и не Люцифер одержали победу в этой войне. Будучи готовыми сражаться и умирать, они все же утратили веру в собственный успех, а значит, и лавры победы стоило передать ее истинной вдохновительнице – той, что жертвенностью своей сумела победить саму демоническую природу, указав верный путь. Глупо было это отрицать и особенно сейчас, когда все его поступки были более чем человечными. И вот оно, главное тому доказательство – Аврора, убаюканная мерным цоканьем копыт вороного кошмара, тихо дремала на его плече. На её бескровное, как у фарфоровой куклы, лицо легла печать глубокого умиротворения, пушистые ресницы с застывшими на них бриллиантовыми слезинками едва дрожали, лишенные морщинок веки ловили шаловливые лучики дневного светила и казались почти белыми. Обладающая своей особенной красотой, она была слишком бледной, чтобы быть живой, но слишком одухотворенной, чтобы быть до конца мертвой. Вечная невеста – его чарующая звезда, что осветила небо Преисподней, затмив для него сияние самого Люцифера; его верная союзница и робкая любовница. Та, что не предаст и не осудит; та, что покорившись темной воле, подаст ему меч, не глядя на убитых им. Удивительная, слишком удивительная для того, чтобы не стать объектом внимания демона. Только сейчас Асмодей понял, что по-другому и быть не могло. И что сама судьба соединила их пути вовсе не для того, чтобы он стал обладателем во всех отношениях уникальной души; не для того, чтобы она помогла ему победить в битве тысячелетий. Нет, не поэтому. Порой разгадка, что кажется единственно возможной, затмевала гораздо бо́льшую, первородную истину, ту, что лежала в основе мироздания. Падшие не любили распространяться о своем божественном происхождении, но неизменно помнили о нем, на задворках сознания храня память о том светлом существовании, когда ничто кроме чистой любви им было не ведомо. Но многое ли поменялось с того времени? Изменились демоны, изменились ангелы, изменился мир, но не сама его суть – только и всего. Но разве говорило это о том, что первые знания и чувства должны быть забыты под грузом пережитого. Разумеется, нет. И Асмодей, рожденный в любви ныне про́клятого им Господа, прекрасно это понимал. Любовь была первым чувством, с которым он, будучи серафимом, появлялся на свет; любовь была тем чувством, которое он похоронил под пеплом выжженной души, когда ему отрезали крылья. Тысячелетиями ее семя, умирая и возрождаясь, ждало своего заветного часа. И, вопреки воле и здравому смыслу, проросло, распустившись внутри него прекрасным пламенным цветком. И огонь его горел в груди, будоража кровь и разум, тихо нашептывая: «Неужели ты забыл?», но он помнил. Помнил и это, и многое другое. Хотел бы лишиться этой памяти, но не мог.       Так они и ехали в тишине – одни, среди разоренной войной пустоши, каждый думая о своем, но в то же время об одном и том же. Брошенные в момент последнего прощания слова нельзя было забрать обратно, они перевернули с ног на голову привычный ход вещей, неся с собой простую истину: как было раньше – больше не будет. Когда-то Аврора рабыней, скованной по рукам, вошла в обитель Асмодея, теперь же она ехала в одном седле с ним, точно благородная дама подле возлюбленного. Разве могла она десятилетия назад помыслить о подобном?       Остановившись у парадных врат собственной пещеры, демон огляделся. Война была гостьей в его доме, и ныне он лежал в руинах. Белоснежные колонны, на вершине которых некогда горело пламя, частично обрушились, грудой камней валяясь на входе; полупрозрачные шторы дырявыми клоками колыхались на ветру; а мягкие ковры и вовсе исчезли, оставив на мраморе ступеней высохшие кровавые лужи. Не было ни музыки, ни зазывающего голоса суккубов, лишь сквозняк уныло завывал на одной ноте, гуляя по коридорам.       Асмодей спрыгнул с кошмара, помогая спешиться Авроре, и прошел внутрь, магией обратив доспехи в столь привычный для него и приятный для тела халат. Вид, открывшийся внутри, радовал глаз ничуть не больше, чем картина снаружи: перевернутая мебель, увечные скульптуры, осколки хрусталя, кладбище музыкальных инструментов на театральном пьедестале. То, что не смогли унести с собой или посчитали ненужным – попусту разгромили. То был трагический апофеоз войны, а вокруг ни души. Десятки грешников – обитателей пещеры были поглощены в ненасытной пасти междоусобицы. Привечая художников, скульпторов, музыкантов и певцов, составлявших элиту в мире смертных, Асмодей желал, чтобы в загробном царстве они создали ему атмосферу изысканности, комфорта и величия. Ныне здесь не было ничего!       С кошачьей грацией ступая по битому стеклу, демон прошел в собственную опочивальню, где к удивлению всё было не так уж плохо: и статуи, и гардины на окнах были еще на своих местах. Видимо бывший обитатель побоялся осквернять святая святых могущественного рыцаря Ада, желая дождаться его смерти, а может, просто не успел, ограничившись банальным воровством: не было ни стола, ни стульев, ни кровати, благо хоть матрас на полу бросили. И на том спасибо.       Казалось бы, зачем демонам эти удобства цивилизации, веками жили в пещерах и спали на камнях, а некоторые и вовсе не спали. Ан-нет же, уподобляясь мародёрам, наживавшимся на войне, тащили они все, что ни попадя, чтобы когда шум поутихнет через третьи руки продать занятные вещицы их же хозяевам. – Что ж, спать придется на полу, – как бы между прочим заметил он, подходя к купели. Тут-то Аврора, вспомнив о своих обязанностях, засуетилась, пытаясь отыскать во всем этом бедламе полотенце и туалетные принадлежности. Но предаваться купанию в воде, которая еще хранила в себе грязь чужих тел, Асмодей не пожелал. В общем-то, и зачем оно демону, которого магия может и помыть, и обогреть, и даже накормить, если очень постараться. – Не нужно, – произнес он, перехватив ее ладонь невидимым и невыразимо быстрым движением, но несмотря на то, что грубым прикосновение это не было, Аврора скривилась от боли. До сих пор на ее израненных руках огнем горел ожог от перстня.       Асмодей невольно усмехнулся, и надо же было девчонке настолько сродниться с кольцом, чтобы оно не желало ее отпускать. Эти раны сами собой не затянутся, по крайней мере, так быстро, да и на целительный бальзам рассчитывать не приходилось. Такую полезную диковинку наверняка утащили в первую очередь, да и с рук ее сбыть куда проще. Сбросив с нее плащ, пропахший подземельем, Асмодей зажал девичьи ладони в своих, кольца его вспыхнули янтарным сиянием, и Аврора почувствовала, как приятное тепло волной прошло сквозь нее, забирая с собой боль. Кожа начала стягиваться, ссадины заживать, запекшаяся багровая короста и копоть смылись, казалось, даже душевные раны прошедших дней зарубцевались. Это было нежданное чудо: умеющий проливать кровь знал, как ее остановить и с этим прекрасно справлялся. Секундой спустя все было кончено, он осмотрел девушку, явно довольный результатом собственных трудов, и выпустил ее руку, спровоцировав вздох, такой тяжелый и немного разочарованный, намекающий на ее нежелание прерывать начатое всего несколько ударов сердца назад. Тут же устыдившись своего недозволительного поведения, Аврора потупила взгляд. В воздухе повисла тишина.       Неужто после всего пережитого и невысказанного им больше нечего было сказать друг другу? Но нет же, глаза их говорили о большем, чем банальные фразы и воспоминания минувшего, оттого оба чувствовали, что всё их существо охватывает приятная неведомая досель истома. Это был словно шепот души — сакральный, тихий, но неизменно заглушающий другие голоса, отделяя их от остального мира. Потрясенные этим откровением, они изучали новый для себя язык – язык, на котором говорят лишь влюбленные. Грядущее счастье, словно река, затопило их с головой, не давая дышать. Или Авроре это только привиделось? Может воспаленное сознание, подвергшееся невыразимым мукам, лишь дразнит ее призрачными химерами, выдавая желаемое за действительное?       Нет, это была правда. Правда. Почти невесомое прикосновение Асмодея к ее плечам подтвердило реальность происходящего. Она подняла на него янтарный взгляд, и мир вокруг рухнул, маятник времен замер. Земля, Рай, Ад, все мыслимые и немыслимые войны, жизнь, смерть, предательства и интриги – все просто растворилось, утратив былую значимость и всякую ценность. Вселенная сжалась в крошечный клочок мироздания, где на короткое мгновение демону и его рабыне было позволено любить друг друга. И пусть на утро ее распнут за то, что она посмела вкусить запретный плод этого недозволительного союза, но сегодняшний день у нее не отнимет никто. Аврора почувствовала себя самой счастливой девушкой на свете, и ради этого стоило страдать, стоило нести крест ужаса адского бытия. И даже если Асмодей никогда не скажет этих трех заветных слов, она сердцем чувствовала, что любима. А слова… слова давно уже утратили для неё значимость, обратившись в прах, все лживые обещания, коварные посулы и лицемерные клятвы меркли рядом с одним взглядом этих глубоких в прямом смысле демонических глаз.       За всеми этими мыслями Аврора даже не заметила, как ткань ее изодранного платья начала быстро тлеть под его жаркими прикосновениями, будто от огня, который вопреки своей природе не обжигал кожу. Вслед за платьем последовал корсет и нижняя сорочка, прахом осыпаясь к ногам. Рука Асмодея легла на девичью талию, но долго там не задержалась, скользнув вверх по спине, плечу и шее, застыв на щеке. Поддавшись этому порыву, демон притянул Аврору к себе. Да так и поцеловал, прежде чем та успела опомниться. А скорее прежде, чем успел опомниться он сам, в противном случае, рассуждай он трезво, не допустил бы подобного безобразия. Ведь поцелуй князь блуда сам для себя определил, как высшее проявление человеческих чувств, недопустимое для демона. А потому провел жесткую черту между плотскими утехами и усладой для души. И до сего момента сей зарок был нерушим. А тут на тебе… ледяная стена пала.       К слову, губы у Авроры были неожиданно теплые, мягкие, но дрожащие, на вкус сладкие, как и само прелюбодеяние. И этот вкус с легким солоноватым оттенком пробуждал в Асмодее вполне осознанное желание грешить снова и снова. Демон отстранился, вглядываясь в ее лицо, по которому вниз бежали тонкие дорожки слез. Но в этот раз она плакала не от боли и унижения, предчувствуя насилие над собственным телом, как было в момент их первой близости. Сейчас это были слезы счастья.       Аврора отвечала Асмодею, упиваясь горьковатым вкусом его губ и языка, осмелившись робко прикоснуться к его лицу кончиками холодных пальчиков. Его объятия были такими крепкими, что она невольно порадовалась, что не сможет умереть повторно, на этот раз задохнувшись. Хотя если бы дело обстояло иначе, она бы предпочла смерть, но ни за что не прервала этот сладостный и пьянящий миг. Асмодей отстранился очень вовремя, прервав поцелуй, иначе сердце в ее груди просто разорвалось бы на кусочки, не выдержав такого прилива радости и любви. Однако на ее счастье отстранился он лишь для того, чтобы подхватив ее на руки, уложить на перину. Волосы ее, разметались на простынях, переливаясь словно шелк, но куда больше демона поразили ее глаза. Обычно кроткий и нежный взгляд ныне горел таким огнем дьявольских страстей, что впервые за свою жизнь Асмодей был вынужден признать, что теряет контроль над ситуацией. А он-то мнил себя великим искусителем, даже как-то неуютно стало.       Воздух в комнате накалился от жарких эмоций. Их пальцы сплелись, на телах выступили мельчайшие кристаллики пота, а дыхание сбилось от предвкушения чего-то досель неизведанного. Несколько долгих и напряженных секунд они лежали, не двигаясь, не сводя друг с друга глаз, будто две непокоренные стихии, сойдясь в немом противостоянии. Добро и зло, огонь и вода – такие разные, но все же единые в своей страсти. Аврора вступила в эту битву, заранее зная, что проиграет. Но, черт возьми, насколько же это было приятно, и пусть небеса проклянут ее за то, что она сейчас совершит. Уже не важно! Ее судьба решена, она последует вслед за своим властелином в мир необузданного огня. Любовь ослепила ее, сделала виновной, но она любила эту вину и готова была идти до конца.       Асмодей склонился над ней, стремясь ощутить манящий аромат ее кожи, его рука коснулась ее ноги, поднялась вверх, остановившись на внутренней стороне бедра. Аврора вытянулась под ним, предвкушая ни с чем несравнимое наслаждение. Губы его расплылись в ехидной усмешке, а в глазах заплясали озорные искорки, будто говоря: ну что, попалась девочка! И никуда уже тебе не деться! Да она и не собиралась. Когда его губы жадно припали к ее груди, дрожь возбуждения пробежала по ее спине и превратилась в непреодолимый жар внизу живота.       Руки Асмодея хаотично блуждали по ее телу, будто заново открывая, хотя за столькие годы он изучил его досконально, в каждом изгибе и бугорке. Он нежно сжал мягкую грудь, заставив мурашки выступить на коже. Поведя пальцами вокруг ее сосков, демон зажал их между указательным и большим пальцами, а потом потянул на себя – сначала легонько, а потом настойчивее, чтобы те напряглись и заныли, Аврора изогнулась, ощутив, как наслаждение, словно молния, пронзило ее. Ее пальцы забрались в густую копну его темных волос и почти впились в кожу головы.       Невольно в ее голову закралась мысль: и почему только Церковь возносит плотское удовольствие в ранг чего-то позорного, дозволенного с одной лишь целью – продолжения рода? Почему мужчина и женщина, нашедшие себя в любви духовной, не могли соединиться воедино в близости физической? И почему мужья и жены, совершив великий акт любви, должны были непременно спать в разных опочивальнях? Сейчас все правила церковников рухнули: не было ни стыдливости, ни раскаяния. Происходящее сейчас казалось ей таким естественным, будто бы благословлённым свыше, хотя в действительности оное на утро будет предано анафеме, а она страшной пытке. Ну да ничего, ад – это страдание, и чтобы быть рядом с возлюбленным Аврора решила страдать.       Демон снова прильнул к ее губам, на этот раз в поцелуе более проникновенном и страстном. Будто путник, затерявшийся в пустыне, он с жадностью припал к источнику жизни, стараясь осушить его до дна. Чуть отстранившись, он начал поцелуями прокладывать дорожку по ее телу, обжигая кожу, спускаясь по груди к животу, в то время как ее ногти впивались в разгоряченную плоть его спины. И откуда в ней только взялось столько смелости, столько неукротимой дикости?       Коленом он развел ей бедра и снова поцеловал. Языки их встретились в безумном танце, девушка едва не задыхалась под весом его тела, но боялась даже представить себе, что этот момент может закончиться. – Асмодей, – в порыве страсти простонала она, впервые назвав собственного господина по имени. И имя ее стало усладой для его слуха.       Демон приподнялся над ней и сильным движением погрузился в глубину и влажный жар ее сокровенного цветка. И ощущение это было настолько приятным, что Асмодей застонал от наслаждения, а ее сладкозвучные крики красноречиво возвестили о том же. Они, прижавшись друг к другу, слились воедино. Их безграничное желание все возрастало, накаляясь с каждым яростным толчком. Постепенно он увеличил скорость, все глубже погружаясь в нее. И Аврора, неосознанно поддавшись своим желаниями, обхватила ногами его бедра.       Это было настоящее безумие, смешанное с первобытной грубостью, но в то же время пропитанное каким-то новым, неведомым до сей минуты трепетом. Они, казалось, не могли насытиться друг другом. Асмодей прижал ее к себе, перекатившись на спину. На миг в глазах Авроры отразилось непонимание и неуверенность. Раньше он всегда брал ее сверху, ей оставалось лишь подстраиваться под его ритмичные движения, раскрываясь навстречу, но что нужно было делать сейчас, чтобы своей неуклюжестью не нарушить волшебный момент интимной близости?       Тело само нашло решение, отдав все ее существо во власть инстинктов. Уперев руки в его мускулистую грудь, девушка оседлала демона, будто ретивого жеребца, начав бешеную скачку. Впервые за свою вечность Асмодей почувствовал, что в момент близости с человеком не может удержать под контролем свою темную сторону. Глаза его вспыхнули зеленым огнем, руки судорожно сжались. От неожиданности Аврора замерла, глядя на представшую перед ней картину. Многое она видела за эти годы, но такого – никогда! На его руках вдруг появились когти, звериный оскал исказил красивое лицо, а по телу стала расползаться жесткая чешуя, да и сам демон начал увеличиваться в габаритах. Его мужественность стала резко расширяться внутри нее. Вмиг разум ее захватили страх и ужас, и Аврора сделала обреченную на неудачу попытку вырваться, боясь, что просто не выживет после такого эксперимента, но Асмодей вцепился в нее с такой силой, что не было возможности даже шевельнуться. Ей чудилось, что еще мгновение, и он разорвет ее изнутри, но в то же время все прошло так медленно, что она почувствовала, как тело ее задрожало от новой волны удовольствия.       Асмодей поддался своему демону и изменился, застыв внутри нее, давая телу возможность привыкнуть к этому новому ощущению, крепко удерживая ее от малейших движений, которые могли лишить его последних остатков контроля над зверем. Он резко перевернул Аврору на живот, чтобы не пугать ее еще больше своим истинным обличьем. Затем выгнул ее спину, подняв бедра максимально высоко, рукой вжав голову девушки в подушки, и стал неспешно двигаться внутри нее. Сначала она ощутила легкую боль, которая стала постепенно растворяться внутри нее, сменяясь экстазом, что окончательно разрушило ее опасения, выбив все мысли из головы. Стало не важно, что внутри нее был зверь, демон, монстр, чудовище, которое должно было быть лишь частью древних преданий. Осталась только безудержная эйфория и неутолимый огонь.       Неспешно их страсть приближалась к своему апогею. Девушка комкала простынь, кусая и почти разрывая ее, чтобы сдержать бесстыдный стон, но чувства были сильнее, стирая все грани дозволенного. Аврора вскрикнула, достигнув высшей точки наслаждения. Все закрутилось у нее перед глазами: поползли расплывчатые черные круги; голос охрип; дыхание сбилось, заставляя девушку хватать ртом воздух. А потом мир словно исчез. Она содрогнулась, и так внезапно, что казалось, все ее существо готово было разорваться. Внутренние мышцы сократились, зажимая его внутри, а тело неестественно выгнулось дугой.       Никогда не думал Асмодей, что в садах плотских наслаждений еще остались неизведанные им закоулки. Не раз он поддавался любовному экстазу, сгорая от страсти, но только сейчас познал истинный экстаз души, стократ превышающий похотливое удовольствие тела. Закатив глаза, он почувствовал, как кровь вскипает в нем, сделав еще несколько глубоких толчков, демон излился в нее, застыв внутри. Ее тело напряглось, Аврора призывно застонала, тая в его объятиях точно воск от огня. Все еще ощущая отголоски только что пережитого счастья.       Асмодей прижал ее к себе, повалившись на кровать. Девушка послушно обмякла в его руках, но на этот раз не впала в беспамятство – это был хороший знак. Демон внутри него возликовал, и как ни странно, Асмодею захотелось подхватить этот душевный напев, залиться смехом, но он удержался, понимая, что в этой его ипостаси смех будет не только пугающе отвратительным, но и просто неуместным. Сделав глубокий вдох, он вышел из нее. К удивлению, Аврора не попыталась отстраниться, лишь удобней устроилась, прикрыв простыней наготу. Сердце ее бешено колотилось, и каждый удар отдавался внутри Асмодея, он даже инстинктивно приложил руку к груди, чтобы проверить… но нет, пустота в его груди хоть и наполнилось неведомым ему чувством, но так и не стала живой. Это сердце Авроры билось за двоих, позволяя ему прикоснуться к той стороне жизни, которую не видел ни один падший.       Постепенно сладостное напряжение начало спадать, оставив им только приятную слабость, простынь, влажную от пота и беспредельное удовольствие. Когда Аврора, набравшись смелости, решила поднять на Асмодея взгляд, он уже принял человеческий облик, его грудь медленно поднималась при дыхании, а на лицо легла печать глубоких размышлений. Она хотела было что-то сказать, спросить, но усталость, избыток эмоций лишили ее сил, веки потяжелели, и она мирно опустила свою прекрасную головку на его плечо, захваченная в сети Морфея.       Спала она спокойно, изредка что-то нашептывая – настоящая, как никогда. Не сокрытая от него маской человеческих эмоций. Безмятежная и спокойная, как ангел, сошедший с небес и застывший на полотне художника. Только пока она спала, Асмодей мог позволить себе смотреть на нее так, как повелевал ему голос души. Минуты растянулись в часы, и постепенно демон тоже отдался во власть сновидений.       С другими женщинами, будь то смертные, демоницы или грешные рабыни, он не спал никогда. Посещая их, он мог уйти в любое время, как поступал с Барбело, с Лилит и тысячами других. Ах, как же тяжело приходилось с горделивыми демоницами, ибо их как простых рабынь не выставишь и пыткам не предашь. Хуже всего было, когда все это страстное безумие происходило в его опочивальне, тогда приходилось искать повод сплавить навязчивых блудниц, ссылаясь на занятость или бессонницу. А с Дэлеб и вовсе сладу никакого не было, ибо жила она под его крышей. Впрочем, отговорки его были недалеки от истины. В действительности после любовных утех его охватывало страстное желание побыть в одиночестве, да и просыпаться подле постороннего существа, которому он ни капли не доверял было ему отвратительно, как и следующие за пробуждением разговоры. Потому демон и коллекционировал в своем цветнике грешниц, их души принадлежали ему, а потому и желания его они выполняли безропотно.       Посему он и был несколько удивлен, когда проснувшись осознал, что Аврора все еще спит подле него, вцепившись в ладонь. Подперев голову свободной рукой, он посмотрел на нее, вспоминая о минувших часах, и ему показалось, что от них исходит чарующий аромат неизведанного упоения. Демон внутри него вновь зашелся радостью. Это была победа, к которой он так долго шел – заветный грех, совершенный по доброй воле и в здравом рассудке. Аврора переступила грань порока, Бог проиграл, но почему же у этой победы был такой гадкий вкус? Асмодей склонился над девушкой, убирая растрепавшиеся пряди с ее лица. Она стала его слабостью, его наваждением, его страстью и, к собственной горечи... любовью. Демон знал, что пока подавлял ее, заперев в своей пещере, Аврора не видела и понимала всего ужаса Преисподней, убогость которой скрывалась от грешников нескончаемыми пытками. В действительности его мир был еще хуже, и куда более жесток. В нем выживали только сильнейшие. Связав Аврору с собой, он не только открывал ей этот мир – он делал ее полноценной его частью.       Лицо его исказила горькая усмешка, когда в память ворвались недавние намерения: назло небесам он хотел распахнуть для нее врата Сумеречного храма, сделав скорбною женой и вечной спутницей; положить к ее ногам вечность; медленно и долго пить страсть в объятиях тьмы. Это бы была величайшая удача для грешной души и величайшее падение для Авроры. Кем бы стала его чарующая звезда через добрый десяток лет? Злобной демоницей – убийцей и распутницей! Или рабыней, чей душевный свет возбуждал в каждом демоне желание поглотить несчастную? А ведь он не сможет быть всегда рядом, чтобы защитить ее, да и кто охранит ее от него самого? Что станет с ней тогда? Свет души медленно угаснет, а за ним угаснет и Аврора. Ужель в этом был его бессмертный дар и благодарность за спасение? От такой низости он стал отвратителен сам себе.       От почти материализовавшихся мыслей Асмодея Аврора пробудилась, лениво потянулась и открыла глаза. Да так и натолкнулась на прожигающий ее изумрудный взгляд. Сердце пропустило удар, воспоминания о проведенной ночи ворвались в мысли, но как ни странно уже не принося чувства стыдливости или раскаяния. – Твоим родителям стоило назвать тебя Соней, – усмехнулся он, вставая, и оборачивая вокруг бедер простыню. – Ты проспала весь день и всю ночь, даже для падших это недозволительная роскошь, – бросая ей кусок зачерствевшего пайка, произнес он.       Только сейчас Аврора поняла насколько была голодна, с жадностью вгрызаясь в хлеб. Вкус был отвратительный, с привкусом опилок и еще какой-то трухи, но иного здесь не было. Демоны питались энергией, употребляя пищу смертных развлечения ради, но сейчас найти здесь что-то стоящее возможности не было, грешникам же было позволено вкушать по маленькому кусочку, чтобы раздразнить их аппетит, но не утолить его – еще одна изощренная пытка. Благо Асмодей дал ей намного больше. – Вставай, нужно идти! – Куда? – подняв на него янтарный взгляд, произнесла девушка. – Навстречу новой жизни, – подавая ей руку и улыбнувшись той лучезарной улыбкой, которую могут дарить лишь искусители, произнес Асмодей. Аврора послушно поднялась, вложив свою ручку в его ладонь, да так и просияла от счастья, когда он притянул ее к себе. – Я последую за Вами хоть на край света, мой господин, – слегка покраснев, проговорила она. – Так далеко я не попрошу, – легкая улыбка коснулась его губ. Демон взмахнул рукой, и кожу его заволокло золотыми нитями, точно десятки невидимых паучков плели его одеяние из паутины. А когда они закончили, Асмодей остался стоять в длинной пластинчатой бригандине на кожаной основе чёрного цвета; место поножей заняли высокие сапоги, наплечники скорее выполняли декоративную функцию, но очень гармонировали с остальным нарядом, а рукава и вовсе были тканевые. В целом, Аврора сделала вывод, что это была облегченная версия боевого доспеха. Правда, Асмодей никогда не утруждал себя подобными переменами, надевая свой шелковый халат даже на совет Люцифера. И куда он собирается идти при таком параде. Аврора подняла на него недоверчивый взгляд, но кроме белесого тумана, который заволок всю комнату, не увидела ничего. Когда же туман рассеялся, они уже стояли не в пещере, а посреди пустыни Дальних рубежей. Аврора от ужаса так и ахнула, узнав перед собой дверь Сумеречного храма. – Зачем мы здесь? – Несколько минут назад ты была готова идти на край света, что изменилось сейчас? – Ничего, но…       Он поднес палец к губам, призывая к тишине, и галантным жестом пропустил Аврору вперед, придержав за локоть у самого входа. Вынув из ножен кинжал, который без огромного рубина уже не выглядел столь величественно, демон резанул ладонь в том месте, где еще не затянулись раны. «И почему вся магия этого мира завязана на крови?», – подумала Аврора, глядя за тем, как темные струйки наполняют чашу у входа. – Потому что это самая сильная магия, – будто читая ее мысли, ответил Асмодей. – Ничто не может так связать других, как это делает кровь. «Так вот почему я не смогла вернуться – храм требовал дань», – пронеслось у нее в голове. – Теперь ты! – Аврора не стала расспрашивать, просто подала ему свою руку, дрогнувшую от неуверенности. Острие скользнуло как по маслу и вот уже ее алая кровь наполняла чашу, перемешиваясь с его черной. Мгновение спустя она закипела и, опровергая всякие законы физики, скользнув по краю чаши, тонкой змейкой начала подниматься вверх, заливаясь в рот статуи, что держала чашу. Как только последняя капля достигла своей цели, каменные глаза стражницы вспыхнули, тьма внутри рассеялась, являя знакомую картину, а врата растворились. – Матерь позволяет нам войти, – тихо сказал он, на этот раз заходя первым.       Едва они переступили порог «храма», сердце Авроры забилось так громко, что она испугалась, не услышит ли этот стук Асмодей. Девушка знала, что дети Тьмы приходили в эту обитель, чтобы испросить «совета», помощи, могущества. Люцифер молил о великой силе, Астарот просил благословения, но зачем ее сюда привел Асмодей? Сомнения в ее душе соединились с трепетом, к горлу подступил ком, даже ноги налились свинцом. Чтобы не потерять равновесие она неосознанно вложила свою вспотевшую ладошку в его руку, черпая силу в его уверенность, и Асмодей так же неосознанно сжал ее.       Но вопреки надеждам Авроры Асмодей не остановился около черного алтаря, бросив лишь краткий взгляд на заключенный в камне образ Матери, направляясь в противоположный конец зала. И тут уже трепетавшее с бешеной скоростью сердце Авроры упало, взглянув в зеркальную глядь портала. Она обратила на демона медового цвета глаза, наблюдая за каждым его движением. Сняв с пальца изумрудный перстень, он надел его на ее хрупкую, дрожащую ручку. Еще несколько минут назад она мечтала о том, что он сделает нечто подобное перед алтарем, тогда бы ее счастью не было предела, а дальше пусть фурии хоть вечность терзают ее душу. Но вместо темного венчания было лишь горькое прощание. – Не теряй его больше, – спокойным, почти томным голосом прошептал он, уводя в сторону взгляд. Сейчас она будет его молить, заклинать, проливать горькие слезы, и его главная задача оставаться равнодушным ко всему этому: негоже проявлять слабость перед ликом Матери. Пожалуй, он бы и не колебался в собственном решении, если бы действительно хотел этого, но он не хотел, но должен был. Должен был потому, что полюбил. – Владыка, мы идем в мир смертных? – произнесла она, буквально вцепившись в его руку. Асмодей отрицательно покачал головой. – Не мы – ты! – А Вы? – Мне там не место, точно так же, как тебе не место здесь. Портал закрыт для демонов и неизвестно, сколько столетий и пролитой крови понадобится на то, чтобы все исправить, но ты еще можешь проскользнуть. – Вы даруете мне свободу? – Это не в моей власти. Все души здесь принадлежат Темному Владыке, но я могу подарить теперь другую жизнь, подальше от адского пламени и нескончаемых мук. – Мне не нужна та жизнь, в которой не будет Вас, – уже более твердым голосом произнесла она, и глаза ее зажглись такой непоколебимой решимостью, что засомневался он. Воистину поразительная женщина: когда даже демоны мечтают выбраться из Преисподней, она без всяких сомнений отвергает этот драгоценный дар. Что за глупость? Хотя сам бы Асмодей назвал это настоящей мужественностью, ибо легко было согласиться на жертву, не зная, что ждет тебя впереди. Сколько душ было продано во имя любви? Сколько жизней отдано за неверных возлюбленных? И сколько раскаяния было тогда, когда приходил черед платить по счетам, сгорая в огне бездны. Но Аврора была не из их числа, она много лет варилась в этом котле, и все равно хотела остаться с ним. Такая стойкость духа поражала. – Я готова последовать за Вами в ваш мир. Я готова покинуть и пространство, и время, избрав Тьму и покорившись Вашей власти. – Это были те слова, которых он так долго ждал. Мельком взглянув на образ Тьмы, заключенной в дальнем из миров, он почувствовал ее ликование. Их союз благословляла Матерь, но отвергала та самая частичка ангельской души, которую величали совестью. Он стоял перед ней, снедаемый сомнениями. Сказал бы ему кто несколько лет назад, что он сделает нечто подобное, демон рассмеялся бы. – Я – предвестник смерти твоей души. И если ты останешься здесь, став одной из нас, моим даром тебе будет лишь вечное одиночество. Я не могу дать тебе свободу, но я могу сдаться и спасти твою душу, – он выдохнул, глядя на нее, и что-то в нем надломилось. – И все же, ты опять смотришь на меня своими глубокими янтарными глазами, — прошептал он, отерев слезинку, текущую по ее щеке. — Я тебя мучил, я тебя бил, угрожал, унижал, насильно заставляя исполнять мои самые порочные желания, позволял терзать тебя, но чтобы ни происходило, ты никогда не сдавалась. Ты словно цветок, распустившийся среди адской пустоши. Посмотри на меня: разве я достоин твоего чувства? Я бросал тебя почти бездыханной в подземельях собственной обители, побежденной, но не поверженной, и ты возрождалась из пепла, становясь еще сильнее. Это выводило из себя, но со временем такая стойкость пробудила в моей душе чувство глубокого... уважения. Нет, скорее даже восхищения. Столько постоянства… сколько мужества у одной хрупкой девушки! Ты несла бремя тебе непредназначенное, но ни разу не опустила руки и не пожаловалась. Я был поражен и пристыжён, ибо ни один из нас не обладает такой силой духа. В итоге я смирился и стал с интересом ждать каждого твоего шага. Я искушал тебя, давал непосильные задачи, бросал в самую гущу интриг, спрашивая себя: «Неужели ты выдержишь? Неужели поднимешься вновь?» Я видел, с какой смелостью ты положила последнюю карту на стол, не обращая внимания на крики Абаддон, я видел с какой отвагой ты, не имея и шанса, противостояла Вельзевулу, я видел, как ты с улыбкой отвечала на гнев Люцифера и укрощала мою злость своей кротостью. И тогда я убедился – смирился с тем, что никогда не сумею победить тебя. И втайне гордился…       Это не было признание в любви, но все же это было признание, которого она не ожидала услышать, да и сам демон не думал, что у него хватит глупости на подобное. Губы ее задрожали, слезы водопадом текли из глаз. Будь в груди демона сердце, наверняка бы сжалось от жалости при виде всего этого. Асмодей отстранился, будто желая защититься от эмоций, что последуют ответом на его слова. Эмоциональный фон, общее напряжение, тонкие нити взаимодействия между живыми существами – все это падшие чувствовали, понимали и знали, но предпочитали игнорировать. Только с Авророй почему-то это делать не получалось, и хоть считал он себя хозяином положения, все же был беззащитен перед ней, поскольку раскрылся. И вместе с возможностью быть задетым довеском получил особый дар – умение слышать чувства. Абсолютная открытость во всей своей красе и уродстве. А Аврора была щедра на эмоции. Удивительно чувственная особа. Впрочем, в том у Асмодея сомнений никогда не возникало. – Вы говорите, что здесь мне не место, но сердце мое говорит о том, что я была рождена для того, чтобы полюбить Вас, Владыка. Это единственная истина, хотя вы и не желаете этого признавать. – Таких как я ждет лишь одна участь! – Асмодей с силой развернул ее к алтарю, заставляя вглядеться в заточенные в камни образы! – Люцифер, Тьма… ты думаешь, они были единственными! Были тысячи тех, о ком ты даже не знала! Смотри, если ты останешься, это случится с тобой! Ты думаешь, что познала адские муки? Так вот, это куда страшнее. – Но я готова к этому! – Мой мир полон жестокости. Я не желаю, чтобы ты погибла в муках, проклятая Богом! По крайней мере, не из-за меня. – Какое демону до этого дело? – в сердцах воскликнула она. – Если ты войдешь в мой мир, твоя душа будет потеряна, каждая ночь пропитается кровью и нестерпимой злобой. Какая от вечности польза, если жизнь не стоит того, чтобы жить? Уходи! – Нет! – Да кто ты такая, чтобы противиться моей воле? – теряя контроль, взревел он, и глаза его вспыхнули тем демоническим пламенем, что заставил Аврору таять, словно свечка в его руках лишь несколько часов назад, но в этот раз она не отступила. – Тогда убейте меня! – Лучше не искушай! – Не грози мне тем, что не собираешься исполнить! – прошипела она, не сводя с него глаз.       Нет, это определенно был перебор. Девчонка видимо совсем умом помешалась, и страх вместе с ним потеряла, раз осмелилась так ему дерзить, так еще и «тыкать». Будто не он ей господин, а она ему. И главное, как смотрит, какие молнии взглядом метает: будто и впрямь демоницей возжелала стать. Асмодей даже дар речи потерял, борясь между двумя желаниями убить или поцеловать. Это было, как наваждение, избавиться от которого можно было лишь отдавшись в его власть. И он отдался. Поцеловал её со всей страстью, на которую был способен. От такого напора Аврора едва не задохнулась. Облегченно вздохнув, она с нежностью обвила его шею, теснее прижавшись к нему. Но восторг ее сменился отчаянием в тот момент, когда она почувствовала удар: не сильный, но достаточный для того, чтобы почти невесомая девушка с ходу пролетела сквозь портал. – Нет, Господи, нет, – шептала она, пытаясь подняться по ту сторону зеркальной стены, но запуталась в собственных юбках. И откуда на ней только взялась одежда, и такая красивая? Прямо как у благородной дамы. Да еще и меха… – Прощайте, мадам д’Эневер, – будто из потустороннего мира донесся до нее голос Асмодея. Задыхаясь от собственных рыданий, девушка подбежала к прозрачному стеклу портала, откуда на нее взирал Асмодей. Аврора была так близко, казалось, стоило только протянуть руку, и она почувствует огонь его тела. Она и протянула. Коснувшись ледяной глади, она увидела, как от ладони по стеклу кругами пошла рябь, подобная той, что возникает на воде при попадании камня. Когда же зеркало стало прежним, ладонь Асмодея лежала на ее, отделяемая лишь магической стеной. На миг их взгляды встретились и, Господи, как же много они друг другу сказали: жалость, горечь, боль, муки совести, раскаяние, злоба, любовь, прощение – все это смешалось воедино, оставив в душах неизлечимый шрам. А потом была немая решимость, которую она прочитала в зеленых глазах. – Нет! Не смей! – вскрикнула она, ударив кулаком по стеклу, – Не смей! Не уходи!       Повернувшись к ней спиной с видом побитой собаки, Асмодей прошел несколько шагов, горделиво расправил плечи и вышел из Сумеречного храма: ни разу не остановившись и не обернувшись. Не обернулся из страха остаться. В груди его горел огонь, но впереди была лишь бездна. И он не хотел опаздывать!       Долго еще голос Авроры звучал у него в голове: она рыдала, в кровь разбивала руки о магическую дверь, звала его, проклинала, умоляла, а потом снова переходила к проклятиям. Да он и сам клял себя, уже не понимая за что. За то, что жаждал зла, но сделал все во благо; за то, что полюбил природе вопреки; за то, что собственная сущность стала в тягость; или за то, что ему крылья отсекли. А Аврора все кричала, и ответом на ее призывы молчаливо кричала его душа, доводя до исступления. А потом все вокруг заволокла безнадежная тишина, и стало еще хуже. Несколько раз он вставал, желая вернуться к порталу, но тут же возвращался на свое место, нервно барабаня пальцами по разбитой столешнице. Когда сидеть было невмоготу – метался, точно лев в клетке, а когда и это начинало выводить из себя, погружался в оцепенение. Чувства Авроры ураганом врывались в его сознание, становясь проклятием. Он пропускал их через себя, невольно ощущая то же самое. Чертово кольцо видимо решило окончательно свести его с ума, являя перед глазами образы, которые он не желал видеть. А потом в сознание ворвался спокойный мужской голос. – Тебе дана возможность вырваться из Ада, но туда ведет множество дорог и каждая из них вымощена грехами. – Я больше никогда не спущусь в Ад. Истина такова: он пойдет за мной, куда бы я ни направилась, ибо живет внутри меня, – при этих словах она коснулась рукой свой груди. – Тогда нам с тобой идти по одному пути, – подавая ей руку, чтобы девушка смогла подняться с пола, произнес Лионель. – Ты убила мою напарницу во время шабаша, «снизу» мне пришла весточка, что отныне ее место займешь ты. – Я не ведьма! – Сильно в этом сомневаюсь, – взяв в руку ее ладонь, и проведя по грани изумрудного перстня, произнес мужчина. – И куда же мы направимся? – В Новый Свет! В новую жизнь! Конец.