James Blake — Are You Even Real?
Родной Токио за прошедшие месяцы не изменился ни на йоту. Нисей считал, что столица предала бы его, если бы не сохранила привычных ему мест, деталей, запахов. Вот, к примеру, та раменная в двух кварталах от средней школы Сэймея. Они нередко сидели в ней после занятий, объедались вкуснейшим раменом, и Сэй, склонившись над столом и понизив голос, тихонько рассказывал про Систему. Или вот та самая старшая школа, которую должен был закончить Рицка, где даже цвет ограды не поменялся. Как же так случилось, что Рицку мигом все забыли, словно и не знали его?
Загадка, решение которой Сэй искал самостоятельно. В тайне. Не желая посвящать Нисея в нее. Говорил только, что без магии, Силы, тут вряд ли обошлось, но не более того.
А вот и комбини на подходе к дому семьи Аояги: огромные окна-витрины с которых облупился пластик, скрипящая дверь, куча запылившейся, не дороже ста йен, мелочевки у кассы, дрянные сигареты, зато стоящие дешевле, чем в том, что у дома…
Третий месяц он странствовал один, вдали от Сэймея. Без него было тоскливо, скучно и пресно. Без него мир был прост, как пятак, сер, как лужа на асфальте, горек, как таблетка снотворного. И город как будто делал все, чтобы отвлечь Нисея от хандры: скидки на любимые алкогольные бренды, в гостиницах номера люкс по цене делюкса, ассорти-набор такояки в подарок при заказе от трех тысяч йен… Но все это не могло подарить ему главного: Сэеевой любви. Любви сложной, любви тщательно скрываемой, но столь сильной, что Ниса сносило с ног, стоило чуть приоткрыться дверце чувств Сэймея. Днем он нередко работал прямо в метро: находясь среди людей его не так душило одиночество, которое стало возникать после разлуки с Сэймеем. Хитросплетение веток метрополитена путало в себе и лишние мысли отходили на дальний план.
Вынужденную разлуку с Нисеем Сэймей решил использовать максимально продуктивно. А именно записался к психотерапевту и исправно посещал его дважды в неделю. Конечно, он сомневался в действенности этого мероприятия, и первый сеанс едва ли не отменил в последний момент, но… Нисей. Если бы не он, Аояги махнул на себя рукой, он бы привык жить так — в одиночестве, максимально минимизируя общение с людьми. В страхах, в тревожности, в панических атаках и бессоннице. И только потому что его пошатнувшееся душевное состояние могло — а наверняка уже — навредить Нисею, он пересилил себя и пошел к специалисту. Гордость вопила оглушающе, придумывая тысячу и одну причину, почему он не обязан это делать. Аргумент «если я ему нужен, то он должен принимать меня таким, какой я есть» то и дело возникал в мыслях, и противопоставлять ему что-либо с каждым разом было все труднее.
Несложно было признаться себе в том что Нисей ему дорог. Он был родным, но не по крови, а по сердцу. Одноименным и Истинным. Единственно важным и нужным в этом мире. Мире, который больше не знал любимого брата, Аояги Рицку. Мире, погубившем Рицку еще совсем юным, не успевшим ничего узнать о нем. Так несправедливо, подло, так рано…
Выходя после очередного сеанса из кабинета психотерапевта Сэй осознал, что ему стало немного, но легче. Что прогресс чувствуется. Что он сам себе стал понятнее. Что боль по Рицке притупилась и он, наконец, смирился с его смертью. Что Нисей — самое ценное, что у него есть. Что тоскует по нему и очень часто о нем думает. И не боится его больше, не испытывает желания сделать ему больно, и готов попробовать дальше изучать его душу и тело.
И видя в один из вечеров Нисея на экране ноутбука, с влажными после душа волосами и уже привычном халате, спросил не без тщательно скрываемого, но волнения:
— Помнишь, ты предлагал попробовать кое-что?..
Последние несколько ночей Акаме следил за Тацуми-тян, возлюбленной одной из жертв Системы, Садзе-сана. Та работала в баре, и за четыре ночи Нисей ни разу не заметил в ее поведении хоть чего-нибудь настораживающего или тянущего на измену. Впрочем, не его это было дело. Ему надо было разузнать что произошло за год со смерти Садзе и решить, стоит ли тому оживать или нет. Однако Садзе повезло: его подружка даже в храме за него молилась, была скромна и на личико — сущий ангел… Родители Садзе были живы и здоровы, каждое утро приветствовали сына, а точнее его фото, что возвышалось на маленьком домашнем алтаре. За неделю наблюдений Нисей пришел к выводу, что у него намечается еще один оживший.
Углубившись в свои мысли, Акаме не заметил как Тацуми исчезла из зала: вероятно, опять ушла курить на задний двор. Он встал из-за барной стойки, оставив возле недопитого стакана с диетической колой пару тысяч йен и вышел на улицу, направляясь следом. В тишине воскресной ночи особенно отчетливо были слышны торопливые шаги и мужской голос. Представив себе самое ужасное, Нисей сорвался на звуки, завернул в арку и увидел Тацуми в объятиях высокого широкоплечего мужика. Та вяло вырывалась, не переставая глупо хихикать.
— Ты же видишь что девушке не нравится. Отвали от нее, — заявил Нисей выходя на открытую площадку.
— Ты кто такой? Че те надо? — развернувшись рявкнул неизвестный.
— Меньше знаешь — крепче спишь. Пшел вон.
— Тацуми, если ты привела нового клиента, то надо бы ему повежливей быть, иначе ему ничего не перепадет…
— Я-я-я… Я н-не знаю этого парня… — проблеяла девушка.
— Что достанется?
Незнакомец достал из кармана пакетик с белым порошком.
— Ты же за этим пришел, торчок? Вас за версту видно.
На миг Нисею стало дурно, к горлу подкатила тошнота, и он сплюнул на асфальт горькую вязкую слюну. Ему противно было от понимания, что столь милая девушка связалась с наркотиками и таким подозрительным типом, который, по всей видимости, эти наркотики ей и толкал. То что Тацуми была под кайфом сомнений не оставалось: теперь стала понятна причина ее странного поведения, слегка нервных движений и расширенных зрачков. Но что хуже — это заставляло задуматься о возвращении Садзе.
— Пойдем, Хаято, он какой-то странный…
Нареченный Хаято хмыкнул, смачно шлепнул Тацуми по заднице и открыл служебную дверь бара.
Нисей дошел до отеля пешком, благо пройти каких-то три квартала. Он был подавлен и не спешил заходить в Систему — всего одно обстоятельство, и все повернулось совершенно под другим углом. Но у них с Сэймеем мало времени. Он не имеет права откладывать решение и колебаться. Достав из заднего кармана джинс телефон он написал сообщение Сэю, в котором попросил того зайти в Систему через час. Отложил телефон, вздохнул и откинулся на подушку, прикрывая глаза.
Садзе уже несколько дней не болтался под потолком бесчувственным телом — он изучал сваленные в кучу газеты, журналы, знакомясь с тем, что произошло за год его смерти. Все три дня Нисей приносил ему новости из дома и они оба были воодушевлены предстоящему возвращению Садзе в мир живых. За эти дни они даже подружились и договорились встретиться в одном из баров Сибуи, пропустить по стаканчику хорошего виски… И хотя раньше Сэй и Нис никогда не посвящали подопечных в свои планы, не позволяли им участвовать в процессе, Нисей изменил привычным установкам. Возможно потому, что был одинок. Возможно потому, что все еще не чувствовал себя в праве решать человеческие судьбы. Или потому что вина с совестью под ручку грызли день и ночь. Много дней и месяцев.
— Привет.
— Ох, Нисей, привет! Я уже тебя заждался…
Но увидев лицо Нисея он сразу понял, что что-то не так.
— Ты в порядке? Ты… что-то узнал? — обеспокоенно спросил он, делая шаг ближе.
Акаме пожевал губу, сомневаясь несколько мгновений, но смолчать или отступить не мог. Не в его правилах это.
— Сегодня я увидел как Тацуми-тян общалась с каким-то мужчиной. Его зовут Хаято. Он…
Акаме вздрогнул от удивленного вдоха и мигом поднял голову. Садзе прижал ладони к раскрытому рту, его лицо было искажено ужасом.
— Нет… только не он…
— Кто этот мужчина? — положив ладонь на плечо Садзе и чуть встряхнув спросил Нис.
— Местный дилер… Когда-то в старшей школе он встречался с Тацуми, потом пропал на пару лет. Уже потом, когда вернулся, рассказал, что его преследовали. Из-за наркоты, ясное дело.
Нисей вздохнул и выложил как на духу:
— Тацуми тоже его клиентка.
Садзе склонил голову. Было слышно, как он тихо всхлипывает, закрывая рот ладонью. Нисей осторожно гладил его по плечу, не решаясь что-либо спрашивать или говорить. Спустя какое-то время Садзе сам подал голос.
— Я… я не хочу возвращаться, — слабо пробормотал он.
— Но почему? Ты еще полюбишь! Да, сейчас тебе больно и кажется, что весь мир отвернулся, но… твои родители ждут тебя, весь мир ждет тебя! Ты столько открытий можешь сделать, столько стран посетить… Твоя жизнь готова начаться прямо сейчас, заново, с чистого листа, только слово скажи.
Садзе отстранился, отвернулся, вскинул голову, видимо наблюдая за плывущими по воздуху телами. Подбирал слова долго, а после произнес:
— В доме моих родителей ты видел один алтарь, так? С одной фотографией?
— Да…
Знакомец хмыкнул, кривя недовольно губы. Прикрыл глаза, судорожно вздыхая.
— На этой фото не я. Мои родители все еще оплакивают моего брата-близнеца. А меня они ненавидели. Видимо и сейчас ненавидят. Они считали, что это я убил его и так и не простили меня… Даже когда меня не стало в их жизни.
— Но ведь ты не намеренно это сделал?
— Сел пьяным за руль не намеренно? — Садзе засмеялся зло, так что все его лицо неузнаваемо исказилось в оскале, — Брата посадил в тачку тоже не намеренно? О, еще как намеренно! Потому что всю свою жизнь я смотрел на то, как родители сюсюскались с ним, говорили ему, а не мне, что он лучший. Да что там! Они мне его в пример ставили, представляешь? Мне! Жалели, что родили меня, словно я был не их сыном. Словно я лишний в их семье.
Нисей застонал, не выдержав той боли, что одномоментно обрушилась на него. Ничего из сказанного он не знал, напротив, он был уверен, что сегодня Садзе вернется в мир живых. Они так сдружились за эти дни, что Нисей с радостью возвращался в Систему и часами там болтал с Садзе. Но ситуация принимала кошмарный оборот, и Акаме не знал, как исправить ее.
— Прости, что потратил твое время. Я… Я думал…
Голос Садзе дрожал. Он запнулся, невольно обнял себя руками, опустил глаза в пол и тяжело выдохнул. Собравшись с силами продолжил — чуть увереннее, но слышно было, что голос наполнен слезами:
— За эти дни я всю свою жизнь переосмыслил, выискивал хоть какие-то причины вернуться. Но я слишком слаб чтобы продолжать этот бой. Я никогда не смогу взглянуть родителям в глаза, и вина перед ними… перед самим собой… никогда не оставит меня. Я не хочу жить с этой болью. Прости, Нисей…
Горечь осела на языке Нисея, жгла его гортань. Покатав слюну во рту, сглотнул, пытаясь хоть как-то от нее избавиться, но быстро понял — это боль кусается да желчью исходит. Но на этом не остановилась — сжала тело в своих тисках, от головы до кончиков пальцев, да так сильно, что с губ сорвался болезненный выдох.
— Это не будет больно? — подал голос Садзе.
И Нисей рассмеялся. Рассмеялся так отчаянно и горько, что породил удивленный взгляд Садзе.
— Больно? И это все, что тебя беспокоит? Боже, как же хреново тебе должно быть, парень… Как же чертовски хреново…
Садзе кивнул, улыбнулся натянуто, криво, словно марионетке привязали веревочки к уголкам губ, и больше слез не сдерживал.
Будучи в Системе Нисей увидел Сэймея почти сразу: тот сидел на корточках чуть поодаль и копался в земле. Не стал отвлекать любимого от наверняка безумно важного дела, но тот довольно скоро обернулся, словно почувствовал его появление.
— Привет.
— Давно не виделись, Сэй.
Поднялся на ноги, подошел ближе. Все такой же красивый, горделивый, излучающий уверенность, силу, перед которой невольно хотелось склониться и стать ее верным слугой. Точнее его, Аояги Сэймея, слугой.
— Мне так паршиво, Сэй…
— Что произошло?
— Знаешь, я себя спрашиваю: почему именно мы делаем это? Каждый раз спрашиваю и каждый раз нахожу ответ. Ты грешен, ты убивал, и должен теперь все это дерьмо разгребать. Конечно я последую за тобой и в огонь и в воду, и я последовал… Наивно думая, что будут огонь и вода и мы с тобой будем страдать за наши грехи. И я был готов страдать, я готов был терпеть… Я готовился к боли, но не к этому… Это уже ни в какие рамки…
Сэймей напрягся, но никаких вопросов задавать не стал, а лишь скрестил на груди руки и вздернул недоуменно бровь. Словно оборонялся. Словно стал уязвим.
— Это не искупление грехов. Наоборот, то, что мы делаем — самый настоящий грех… Я теперь убийца. Я грязный. Как мне теперь спать каждую ночь, зная, что по моей вине мертвы невинные? Я никого в своей жизни не убивал, не доводил до самоубийства, как твой любимый Агацума, не истязал до полусмерти… Это был мой главный жизненный принцип.
— Агацума не мой…
— Молчи! Заткни свою пасть хотя бы на минуту, блядь! Почему, черт возьми, я должен убивать ради очищения твоей души? Это тебе привычно, а я… Я не могу больше. Мне словно душу наизнанку вывернули и поджигают ее, взрывают, разрезают на куски… У меня крыша едет, у меня в башке голоса появились и насмехаются надо мной, издеваются. Даже ты на такое не был способен. Мы врем этим людям в глаза, говорим, что спасем, дарим им надежду, а после убиваем их. Ты понимаешь что это бесчеловечно?!
Сэймей подорвался, заключая Нисея в объятия. Крепкие, горячие, успокаивающим шепотом окутывающие. По крайней мере такими они должны были быть, но не здесь, не в Системе. В Системе они оба не чувствовали ни то что друг друга — ничего. В ней не существовало каких-либо ощущений, пока тела оставались в мире живых. И Нисей вырывался из объятий, стенал, бил кулаками по плечам.
— Ты ни в чем не виноват, Нисей, — пытаясь удержать в своих бесплотных руках беснующееся пламя произнес Сэймей, — Эти люди давно мертвы и вины твоей в этом нет. Тебе лишь дается возможность дать им еще один шанс. Дальше они сами решают, как воспользоваться этим шансом.
Сэймей прижимал к себе крепче, сжимал пальцы на запястьях, и смотрел в глаза, так что Акаме с каждым словом успокаивался, обмякая в руках.
— Не принимай их боль на себя… пожалуйста. Не отчаивайся из-за них, не раздирай себя на куски. Ни из-за них, ни ради них. Твоя боль не поможет ни тебе самому, ни им. Системе нужно твое ледяной сердце и холодный разум, помни об этом. Как бы не было сложно, мучительно горько — тебе лишь больнее будет их отпускать. Ты не всесилен. Ты не бог. И не в твоей власти устроить этот мир так, чтобы каждый из них смог вернуть свое счастье. Поэтому… прошу… научись отпускать. И защити свое сердце. Оно… нужно мне целым.
— А мне нужен ты! Это все ради тебя, ты ведь знаешь!
Аояги укрыл Акаме объятиями, словно крыльями, притискивая к груди, но ни тот ни другой не чувствовали прикосновения, и от этого Акаме становилось еще невыносимее. Горечь заливала внутренности, мешала дышать. Он хотел быть рядом. Хотел тепла своего возлюбленного — Аояги Сэймея. Его редкой нежности, его прикосновений, его ласк. И хотя он почти не знал их, они точно, абсолютно точно отвлекли бы, достали затаенное горе и избавили от него. Облегчили душу, испили боль и подарили покой.
— Если бы ты только был рядом… — прошептал горячечно, вжимаясь со всей силы в возлюбленного, — я бы все это переборол… Если бы только ты…
Акаме Нисей решил похоронить Садзе-сана как положено, а не оставлять в Системе, чтобы та развеяла его тело в прах. Он хотел сделать это сам, при этом не используя Силу.
Стоило только Садзе произнести слова ритуала, как веки его закрылись. Он умер как и просил — без боли. Словно заснул, только заснул навсегда, использовав последний шанс вернуться в мир живых. Нисей положил его тело на белый саван, обернул ткань вокруг, не туго перевязал веревкой грудь и ноги. Такие нехитрые манипуляции стоили ему немалых сил: все же ворочать человека даже своей комплекции было непросто. Поднять на руки обмякшее тело и вовсе получилось не с первой попытки.
В мире живых он оказался на вершине возвышенности, под которой расстилалось неспокойное море. Глубокую ночь развеивала полная луна, не сокрытая кружевом облаков. Лишь она одна была свидетелем того, что происходило между между морем и небом. Между живым и мертвым.
Нисей, вооружившись одной лишь лопатой, начал рыть могилу. Он никогда не делал этого прежде и не представлял, насколько тяжело ему это дастся. Лопата с большим трудом вонзалась в сухую каменистую почву, издавая мерзкий скрежет. Довольно скоро Нисей натер мозоли на ладонях, которые сначала просто болезненно ныли, а после уже кровоточили, лопнув. Утерев в тысячный раз лицо и лоб пота, он облокотился о черенок лопаты, делая передышку. Воздуха недоставало, легкие горели огнем, а перед глазами плыло от напряжения. Он снял с себя пропитанную потом рубашку, разорвал на несколько лент, обмотал поочередно ладони светлой тканью, которая мигом стала бледно-розовой.
— Блядский боже… — на выдохе простонал он, все еще пытаясь отдышаться.
Могила была еще недостаточно глубокой и он спрыгнул в нее, чтобы удобнее было копать. Поднимать нагруженную землей лопату было намного тяжелее чем поначалу, и выдыхался Нисей все чаще и быстрее. Луну надолго заволокло облаками, которые чуть погодя разверзлись холодным, несмотря на теплую ночь, дождем. Нисей, махнув рукой, накрыл белый саван щитом Силы и продолжил рыть могилу. Почва достаточно быстро наполнилась влагой, стала почти неподъемной. Превратилась в грязь, что то и дело летела на него самого, на лицо, на волосы, и в какой то момент у Нисея сдали нервы. Обессилевший до полуобморока, вымокший под дождем, грязный с ног до головы и толком не спавший уже которые сутки из-за дрянной бессонницы, он почти отчаялся, разуверился в себе. Невольно вспомнил о Сэймее, о его приступах упрямства, порой доходящих до абсурда, и ему стало чуточку легче. Будучи в тысячах километров от него Сэй придавал сил и уверенности в себе. Спустя невыносимо сложный час все было готово. Акаме с трудом выбрался из могилы, что была почти с его рост, и растянулся на влажной, только что вырытой земле. Пытаясь отдышаться подставил лицо дождю. С облегчением, наслаждением хватал губами капли под шум ветра и оглушающего, отдающего в уши, стука сердца, которое от напряжения последних часов билось так сильно, что в груди было больно.
— Слыш, Садзе, если я подхвачу пневмонию и сдохну, то это будет на твоей совести.
И захохотал сам себе под нос. Понимание, что он разговаривает с мертвецом, сделало смех совсем уж невеселым. А ветер и дождь били все сильнее, с каждой минутой настойчивее прогоняя ночь с насиженного места. Заставляя Нисея зябко ежиться от порывов ветра, что окончательно выстуживали тепло его тела из-за промокшей насквозь одежды. Безумно хотелось курить, но сигареты остались в куртке в номере, и от этого становилось еще гаже.
— Уже утро, а я все еще тут вожусь… Эх, и куда я трачу лучшие годы своей жизни, — причитал Акаме, поднимаясь не без участия лопаты на ноги, — Сэймей, Лондон, шатания по всему миру… Теперь вот трупаки…
Луна на мгновение выглянула из-за облака, и, словно в смущении прикрываясь им, вновь скрылась из виду, уже окончательно. Но в луне и ее свете больше не было необходимости: ночь уступила вахту и раннее утро заступило на службу. Бескрайнее серое небо на горизонте сливалось с темно-графитовым неспокойным морем, низвергая в него пресную воду. Море волновалось, поднималось волнами, тянуло руки к небу, но встретиться друг с другом им была не судьба. На мгновение воздух стал словно плотнее, теплее, а еще через секунду послышался шорох травы, чавканье размокшей земли. Шаги.
— Привет.
Нисей лихо крутанулся в окончательно испорченных белых кедах, и, подскользнувшись на мокрой земле, едва не потерял равновесие. Этот голос он прекрасно знал и трепетно любил. Но еще сильнее он любил его обладателя.
— Сэй…
Сэймей, живой, реальный, не бесплотная голограмма в Системе, был перед ним. Осторожно подошел, не разрывая напряженного взгляда. В нем были нетерпение и злость, но злость не та, которую Нисей мог наблюдать с тех пор как стал Бойцом, нет. Эта злость не была разрушительна, она была похожа на волнение. За него, Нисея, волнение.
— У меня уже крыша едет… — неверяще хмыкнул Нис и помотал головой в стороны, пытаясь развеять морок. Морок сладкий, желанный, но такой нереальный. Волосы, словно крохотные ладошки, зашлепали по щекам, пробуждая.
— Нет, это я. Я здесь. Рядом. Как ты и просил.
И подошел ближе, и обнял за плечи, и прижал к себе так крепко, что вмиг стало легко и спокойно. Так, как давно не было, так, как давно мечталось. Аояги словно совсем не смутило, что Нисей мокрый, грязный и вспотевший.
Нисей заглянул в такие же, как у него, уставшие глаза, и спросил первое, что на языке вертелось:
— Но… как?
Сэймей без слов принялся стягивать с Акаме мокрую насквозь футболку, снял ее, с себя — сухой и такой уютный светло-бежевый тренч, и укутал в него Акаме, словно маленького. Накрепко прижал к себе, вздохнул. Дорогая ткань по-началу злилась и тепла отдавать не хотела — все же берберри не для могильщиков — но после смирилась воле хозяина. Прощаясь и с теплом, и с запахом, от которого Нису мигом вскружило голову.
— Я ж не так уж далеко от тебя был. В Корее, если не забыл. Рванул в аэропорт и ближайшим рейсом вылетел в Токио. Оттуда по Связи к тебе.
На словах все было просто, но то были лишь слова. Нисей попытался представить, как далеко он находился от Токийскиого аэропорта: Хранительница отправила его в место, которого он не знал.
— Но телепортироваться по одной лишь Связи… не зная конечной точки, не зная расстояния… Это безумие, Сэймей!
— Я зн…
— Тебя расщепить могло, ты понимаешь?! А если бы ты хоть на десяток метров ошибся, то рухнул в море! О чем ты думал?
Сэй хохотнул, закатил глаза.
— Так вот каким невыносимым я бываю. Что ж, буду знать.
Нисей, промокший, продрогший, грязный с ног до головы, все еще трясущийся от холода так что зуб на зуб не попадал, нахмурился.
— Тебе было плохо и ты звал меня. Я… хотел помочь. Разве это плохо? Ты же говоришь, что мы Истинные. Разве меня бы не пустило к своему Истинному? — с теплотой в голосе прошептал Сэймей.
Нисей дернулся из объятий, обхватил себя за плечи, стискивая пальцами дорогой Сэев тренч. Нежность голоса возлюбленного не умерила пыл. Весь ощерившись, словно дикая кошка, прошипел, и в глазах его, в тембре голоса, не было и толики веселья:
— Не заговаривай мне зубы. Это опасно, Сэймей! Запрещено телепортироваться не зная конечную координату! Да и вообще пользоваться телепортацией без острой необходимости нельзя… Истинный не Истинный. Как можно быть таким беспечным? Как можно так слепо надеяться на Имена? Я бы мог и потерпеть несколько часов, а ты… Ты бы мог вообще не вернуться. Застрять вне времени, вне пространства… Да я умру, если тебя не станет, как ты не понимаешь это?!
Аояги прикрыл воспаленные от недосыпа глаза рукой, невольно пряча зарождающуюся в уголках губ улыбку, и выдохнул с силой, перезагружая мыслительный процесс.
— Да, ты прав. Надеяться на Имена и какие-либо отметки — глупо. Но я просто верил, что попаду к тебе. Верил в себя. В тебя. В нас. Ты понимаешь что у меня сердце чуть к черту не остановилось когда я увидел тебя в таком состоянии? Между прочим первый и последний раз я видел тебя таким в Лондоне. Что я мог подумать? Как я мог мыслить рационально? Да меня так шарахнуло твоими эмоциями по Связи, что я места себе не находил.
— Ты все десять лет думал рационально, даже когда наша Связь разорвалась, а тут видите ли… — Нисей, надув губы, стушевался, избегая встречаться с взглядом Сэя.
— Потому что не понимал тогда, что люблю тебя. Что без тебя мне паршиво — легко произнес Аояги, словно каждый день говорил о своих чувствах, и тут же продолжил. — Давай закончим с — двинул подбородком в сторону оберегаемого тела в белом — ним и вернемся куда-нибудь где можно поесть, помыться и поспать. Ты на ногах еле держишься.
От шока Акаме не знал, что сказать в ответ. Да и требовалось ли что-либо говорить? Еще несколько минут неверяще наблюдал за тем, как Сэй возится с телом, спрыгивает в могилу и что-то там скребет лопатой. Потер лицо предплечьем, ущипнул себя за руку.
Но происходящее не было сном.
— Иди пока в ванную, я что-нибудь придумаю поесть.
Нисей вяло кивнул, и, тяжело передвигая ногами, на ходу принялся стягивать с себя тренч, джинсы, носки и трусы. Кеды размокли в серое месиво, так что им предстоял только один путь — в мусорку. Шатаясь и то и дело опираясь о стены, прикрыл глаза, едва ли не засыпая стоя. В это время Сэй удостоверился в том, что аптечки в номере не наблюдается, да изучил содержимое мини-холодильника. Его ждала вполне ожидаемая пустота: банки и бутылки от алкоголя, продающегося втрое дороже чем в магазинчике в соседнем доме, уже были разбросаны по всему полу. Конечно же, пустые.
— У тебя еда есть какая? — подал голос Аояги.
— Там лапша должна была быть… В пакете на столе посмотри — вяло ответил Нисей, включая воду в ванной и с трудом в нее забираясь.
Он не мигая залип на смываемой в сток грязной воде, поливая себя из душа. В волосах застряли целые грязевые комья, и Нис бездумно принялся перебирать пряди, промывая их под тугими горячими струями. Стертые в мясо ладони в воде щипало столь больно, что это даже взбодрило на пару минут. Но какой бы горячей ни была вода, а она не согревала, несмотря на то что кожа уже стала варено-красной. Тишина и мерный шум воды усыпляли, и Акаме, устроив голову на коленях, уронил душевую лейку в ванную, прикрыл глаза и задремал.
Таким — спящим сидя — его и застал Сэймей получасом позднее, за которые успел спуститься до ближайшего комбини и купить что-то посущественнее лапши быстрого приготовления.
— А если бы захлебнулся? Дурак… Надо было тебя не слушать и Силой восстановить!
Нисей открыл налитые свинцом веки, безучастно взглянув на того, кто вырвал его из долгожданного сна.
— Давай, выбирайся, — добавил Сэй, ловя на себе едва ли сфокусировавшийся взгляд Нисея, — тебе надо поесть и обработать раны.
И, подхватывая Акаме под мышки, потащил его наружу.
Нисей, пускай и успевший проснуться и способный вполне передвигаться на своих двоих, позволил Аояги себя обнимать — по крайней мере воспринимал он это как объятие.
— Может на ручки возьмешь? Можешь даже без кольца пока, я тебе и так скажу, что согласен… На все! Даже выйти за тебя… — бубнил себе под нос мечтательно, пока Сэй молча его вытаскивал да пушистым полотенцем обтирал.
Сэймею хватило терпения смолчать, вытереть существенно похудевшего за последние месяцы Акаме, вдеть его руки в махровый халат, обернуть волосы полотенцем. В спальне Нисея ждала теплая постель, горячее бенто, чай и, включенный фоном, телевизор. Зашторенное окно не пропускало и толики света, оттого единственными его источниками служили телевизор да бра над постелью.
— Как романтично… Достойно первой брачной ночи!
Сэй несдержанно фыркнул и подтолкнул Ниса в постель. Ибо нечего виснуть, не маленький.
— Ты когда-нибудь прекратишь паясничать? Я не спал всю ночь и тоже устал, закапывая твоего, между прочим, трупа.
В ответ — легкий хохот, да похлопывание ладонью по постели.
— Иди ко мне.
И ни толики смеха в голосе.
Сэймей чинно присел рядом, всучив Нисею в руки коробочку подогретого ужина? завтрака? Судя по сводке новостей на телеке в Токио было семь утра. Нисей, лежащий на животе и болтающий ногами, забирая коробку, скользнул все еще холодными пальцами по запястью любимого, прижался подушечками там, где отбивался пульс. Отправил Силу, которой у него было в избытке, Сэймею, избавляя того от усталости и ломоты в суставах. Тот лишь нахмурился, явно недовольный тем, что Нисей его лечит. Но руки не вырвал, нет.
— Не надо. Мне просто нужно поспать. Лучше ешь поскорее.
Нисей пожевал губу, посмотрел на ладонь, пальцы которой держали палочки, и вздохнул.
— Мне палочки держать больно…
— Опять придуриваешься! — моментально отреагировал Сей, но внимательно взглянув на сморщившееся (явно от боли) лицо, сменил гнев на милость. Все же лопнувшие мозоли вещь очень неприятная.
Кусочек за кусочком он скормил Нисею говядину в кисло-сладком соусе вместе с рисом и овощами, а тот ел молча и то и дело улыбался, да глаза щурил, как довольный жизнью кот. Стоило ему чуть наесться, как начал заигрывать: то скользнет языком по палочкам, то облизнет губы, то мечтательно вздохнет. При этом не забывая приспустить халат («Жарко же!») с точеного плеча, откидывать за спину тяжелые мокрые волосы, всякий раз, как те соскальзывали на голые грудь и плечи. Пытку соблазнением Аояги выдержал, но с колоссальным напряжением и тяжестью в низу живота.
Если бы Нисей пошел в более открытое наступление, он бы не выдержал. Он бы ответил, и ответил с такой страстью и жаром, что явно Нисея шокировал. Потому как скучал. Скучал так, что пожирал Нисея глазами откровеннейшим образом, и злился, что тени и падающие волосы закрывают желанное тело, лицо. Потому что хотел его как никогда прежде. Потому как стал зависим от его тепла и нежности. От шуток и подколов. От заботы и поддержки. Всего того, что дарил ему только он.
Покончив с ужино-завтраком, Сэймей помог Нисею обработать и перевязать ладони, ссадины с синяками, которые то и дело находились по телу. Телу, которое он беззастенчиво осматривал в якобы профилактических целях, а сам любовался и наслаждался тем, как оно отвечало на его прикосновения. А отвечало оно вполне однозначно.
— А вроде бы устал, не спал и спать хотел… — шепотом вкрадчивым мазнул по мочке уха, оставляя на ней теплый след. Без касания, только теплым выдохом.
Нисей словно и не заметил оказии, лишь дышал горячо и учащенно.
— С тобой бы я никогда не смог уснуть… Будь ты во мне.
— Так уж никогда? М?
Нисей игриво фыркнул.
— Прости, Сэюшка, но мне подготовиться надо, понимаешь… Не хочу тебя шокировать, но в первый раз лучше сделать все чистенько и гладенько. А я сегодня к этому явно не готов.
И захохотал весело и легко, и потянул Сэя к себе за шею, крепко целуя в губы. Целуя впервые за долгие дни, недели и месяцы. Не так, конечно, как мечталось, как во снах представлялось — так что на утро стояло крепко и влажно, — но то что Сэй не отпирался, не отталкивал, уже было невыносимым счастьем. Таким ярким, что улыбка невольно наползла на губы.
Аояги мягко ответил на поцелуй, напоследок улыбнувшись в сладкие — из-за соуса? или сами по себе? — губы Акаме и встал с постели. Убрал пустые упаковки из-под еды, выключил телевизор и бра. Собственная смелость, выраженная в откровенное взятие на слабо, спустя несколько мгновений ощущалась как нечто слабое и постыдное. Это ведь Нисей всегда просил, умолял о хотя бы прикосновении, заискивал; в Боях специально убивал себя и растрачивал Силу попусту, лишь бы он коснулся его лишний раз…
Нисей в это время скинул с себя халат и нырнул под одеяло в чем мать родила. Несмотря на то что полностью обнаженным он никогда с Сэймеем не спал, тот не стал делать замечание. Настолько быстро, насколько это было возможно, принял душ, и, даже не высушив волосы, лег — в трусах и майке — рядом. Боялся, что Нисей без него уснет.
— Можно?.. — тихонько произнес явно засыпающий Акаме, прижимаясь к боку Аояги и устраивая голову на его плече.
Тот едва успел прикусить язык, чтобы не ответить «конечно». Вместо этого показательно закатил глаза и кивнул, делая вид, что недоволен, а сам приобнял Нисея за плечо, ткнулся носом ему в макушку и мгновенно уснул. Впервые за два с лишним месяца он спал спокойно, крепко, не просыпаясь.
Вдали же от Нисея засыпалось долго и муторно, он ворочался с боку набок, так что нередко бросал эти мучительные попытки, шел к ноутбуку и работал. Работал до изнеможения, пока не отключался сидя за столом. Пара-тройка таких ночей и организм сдавался, позволял уснуть, но сны были поверхностными, беспокойными. Несмотря на то что они договаривались созваниваться, разница часовых поясов имела место быть, а потому увидеть перед сном лицо Акаме на дисплее было, скорее, удачей, чем обыденностью. К тому же тот частенько уходил на вечерние вылазки и возвращался глубокой ночью. Впрочем заверял, что не пьет вне дома и в свою постель никого не приглашает. Ничего не оставалось, как верить ему.
Сэй, ближе к вечеру с трудом разлепив глаза, обнаружил Нисея безмятежно спящим рядом. Точнее сказать закинувшим ногу прямо поперек его, Сэева, тела. Лицо Акаме было расслаблено — все морщинки вокруг глаз, меж бровей да на лбу исчезли, так что он казался моложе своих лет. Выглядел он умиротворенным и красивым настолько, что даже Аояги, будучи не ценителем мужской красоты, невольно залюбовался. С Акаме хотелось писать картины. Хотелось целовать плечи, ладони и коленки, касаться подушечками пальцев губ, собирать языком его вкус с острых ключиц, зарываться носом в длинных волосах на загривке… В воздухе витали запахи самого Нисея и его парфюма, на спинке кресла висело то самое шелковое кимоно с птицами. Сэймей невольно сглотнул, погружаясь в воспоминания. Утренняя — а на деле вечерняя, — эрекция в который раз за последние минуты мигом напомнила о себе. С этим надо было что-то делать. Потому он бесшумно и с минимумом телодвижений выполз из-под Акаме и направился в душ. Тот напоследок лишь повернулся на другой бок, вздохнул во сне и поджал под себя ноги, невольно открывая вид на обнаженные аккуратные ягодицы. Аояги на это закатил глаза и тяжело выдохнул носом — стирать трусы на ночь глядя в его планы не входило.
Разрядка наступила быстро, потому как на коже еще осталось тепло Нисея и даже обжигающий душ его, казалось бы, не смыл, а перед глазами стоял он сам вчерашний: обнаженный, томный, уставший и возбужденный. Стона-выдоха, раздавшегося из-под закушенной губы, сдержать не смог, да и не требовалось — вода приглушила, скрыла пик ощущений, успокаивая после. Вскоре разум прояснился и Сэймей, не колеблясь ни секунды, достал купленный вчера в аптеке набор для гигиены.
Нет, он хотел Нисея, хотел взять его, но не сейчас, не сегодня… На сеансах с психотерапевтом они проработали и изнасилование в том числе, и это были морально ужасающие дни. Сэю казалось, что он вновь пережил случившееся, и если бы не поддержка специалиста и Нисея (который знал о лечении лишь в общих чертах, но не переставая хвалил его и подбадривал) он бы вновь погрузился в апатию. Аояги были даны рекомендации, как максимально эффективно избавить психику от произошедшего: Сэй должен был взглянуть страху в глаза и попробовать пережить подобный сексуальный опыт, но уже с любимым человеком, в атмосфере полного доверия. В ласке, в нежности, в стопроцентном согласии. И пока смелость подстегивала его действия, он решил не терять времени и предложить Нису заняться сексом. Заместить боль и унижение трепетом и любовью. Восстановить надломанное, подобно тому как накладывают шину на сломанную кость. Он был уверен, что Нисей согласится и при необходимости вывернется наизнанку, если это поможет Сэю вылечиться.
Сэймей вышел из душа спустя продолжительное время, но настроя не растерял. Акаме обнаружился полулежащим в постели. В свете искусственного освещения была сильнее, чем вчера, заметна бледность лица, заостренные скулы. Прикусив губу, тот что-то рыскал в ноутбуке, явно целиком и полностью погруженный в свое занятие.
— Привет, Нисей — позвал Сеймей, делая шаг к постели.
— Привет, — отозвался тот, судорожно подтягивая одеяло к торсу.
Сделал это по-привычке — помнил, что Сэй делал ему замечания насчет обнаженки. Отбросил ноут, сел по-турецки и защебетал воодушевленно:
— Знаешь, я тут подумал… а почему бы нам не оживить их всех? Подожди только, не ворчи! Мы их вернем с несколькими условиями. Первое: расскажем всем что случилось и предложим либо вернуться либо навсегда умереть. Второе: мы подготовим их к возвращению. Дадим информацию что в мире произошло, в их семьях… И третье: через полгода мы посетим их и узнаем, не передумали ли они.
— Но ведь мы не можем…
— Что не можем, Сэй? Все эти люди имеют право на второй шанс! Ты же знаешь, что большая часть из них не то что не хотела умирать — они даже не думали об этом! Они не выбирали — рождаться им с Силой или нет! А их близкие? Любимые? Они, думаешь, заслужили оплакивать их? Хоронить своих детей, братьев, сестер… Любимых… Мы должны дать им эту возможность.
Аояги с силой вздохнул, прикрывая глаза. Начал говорить тоном, с которым мать объясняет ребенку, почему тот не должен облизывать железные перила зимой:
— Потому что в действительности не все из них должны быть живы. То, что они обладали Силой, то, что они сражались в Системе и погибли в ней — это не цепочка случайностей, не просто так…
— Ох, говоришь как настоящий фаталист, — Нисей показательно фыркнул, сцепил пальцы на ступнях, — судьба, фатум, все предопределено… А чисто по-человечески если, м? Ну чем они это заслужили? Да, мы с тобой знаем, что некоторые из них не были белыми и пушистыми жертвами Системы и ее правил, но и они имеют право, раз Системы больше нет, на второй шанс…
— Полагаешь, что не будь у них Системы, они бы не калечили других людей?
— Полагаю, — кивнул в подтверждение своих слов и задумался на мгновение, — ведь если бы у них не было Силы и соблазнов ею воспользоваться, то вполне вероятно они были бы живы и счастливы… Или ты, может, не хочешь со мной провести ближайший год? Признавайся! Ведь нам через полгода придется опять мотаться по всему свету…
Сэймей ухмыльнулся, прислушиваясь к себе, анализируя собственные эмоции уже в который раз за последние несколько недель. Ярость не туманила разум. Желания обрести контроль над кем-либо не было. Как не было и страха, отвращения, неприязни и ступора — всех тех последствий, которые он забрал с собой вместе с песком пустынь. По крайней мере к Нисею точно не было. Теперь. Они рассеялись, как тот самый песок.
— Хорошо. Давай поступим так, раз у нас совсем не осталось времени.
Нисей подпрыгнул на месте, захлопав в ладоши. Лучезарно улыбаясь — самими глазами. Эта картина — полуобнаженный раскрасневшийся Акаме Нисей, в постели, светящийся от счастья, — пробудила ответную улыбку.
— Но это может подождать? Пару часов? Есть одно предложение… — взяв Нисея за руку, потянул на себя, прижимая его ладонь к своей горящей груди.
Впрочем, Нисея просить не надо было. Он все понимал без Связи. И без слов.
Они пересеклись взглядами. Этот глубокий пронизывающий взгляд, Сэймей был уверен, он не забудет никогда. В глазах Нисея помещалась вся мудрость планеты и вся ее любовь. Он был серьезен, настроен решительно, но вместе с тем и в тех же глазах, и в ладонях, и в шепоте была лишь нежность. Осторожное, трепетное желание. Губы его были повсюду: они не переставая касались, оглаживали, вбирали в себя, жгли и забирали, вытягивали страх. Выпивали боль. По крупицам, неспешно, осторожно, вместе с чуткими ладонями и пальцами придерживали, направляли, отправляя то к самому дну наслаждения, то заставляя парить в небесах от легкости. И Сэймею не было стеснительно. Боязно. Отвратительно. Он не вспоминал о своей втоптанной в песок гордости, разрывающем связки и мышцы унижении — казалось вся боль его жизни, все горе от потери брата, исчезли с его тела и из его мыслей, покинули. Оставляя лишь наслаждение и ослепительное счастье. Оставляя надсадные стоны, дрожь во всем теле. И даже за слезы, текущие из уголков глаз, не было стыдно. Все казалось таким нужным, естественным, правильным, все казалось таким…
уже когда-то происходившим (в другой жизни?), что Сэймей поражался, как он мог отказываться от тепла Нисея. От его глаз, губ, рук, запаха, волос. От подрагивающих губ, которые он целовал и целовал, деля стоны и вздохи на двоих. От движений навстречу, продолжающихся друг в друге, ищущих друг друга. От Силы, что лилась между ними, связывая воедино. И дрожащими пальцами находил его пальцы, сцепляя их, вжимаясь кожа к коже, губами к губам.
И оргазм, как могущественная плотная волна, подмял под собой, но не растаскивая в стороны, а, напротив, заставляя сжаться друг в друге, закричать что было сил от переполняющего наслаждения. От любви, которая преодолела все телесные пределы и вырвалась эфиром, направляясь к самому космосу.
И вглядываясь в любимые глаза, глаза Акаме Нисея, Сэймей видел в них уже целые вселенные.
— Я люблю тебя, Нисей.
Вселенные в ответ заискрились мириадами звезд, на которые Сэй готов был смотреть всю оставшуюся жизнь.
— И я люблю тебя, Сэймей. Бесконечно люблю…
спустя 6 лет
— Ого, Сэйчик, ну и машинка! Может надо было сразу броневик арендовать? Покатал бы братишку, порадовал! Или взяли бы у русских танк на недельку… попользоваться. Можно даже без снарядов.
Сэймей, не ответив ни словом, ни реакцией, загрузил в багажник огромного черного внедорожника два европейских мужских костюма в чехлах.
— Некогда ему будет на танке кататься. Они же сразу в путешествие отправятся.
Нисей открыл дверь пассажирского сидения, на автомате распахнул бардачок. Присвистнул громко.
— Ого. Смазка. И, кажется, вовсе не автомобильная…
Сеймей деланно пожал плечами, закрыл багажник и, в последний раз сверившись со списком вещей в дорогу, сел за руль. Все же эти свадебные сборы, пускай свадьба была не его, а жутко утомили. Хотелось уже, успокоившись, сесть в машину и неспешно отправиться в путь. Нисей поспешил занять свое место рядом, поелозил задницей на огромном кожаном сидении, усаживаясь удобнее. От предвкушения начал привычно мычать себе под нос незамысловатую мелодию, улыбаясь и щурясь как мартовский кот. Это его состояние Аояги особенно ценил и любил, и делал все возможное, чтобы почаще радовать Нисея. А потому поспешил завести машину и тронуться с места, набирая скорость.
— Я, конечно, понимаю их желание поскорее сыграть свадьбу… Столько ждали пока мелкий вырастет, терпели и все такое… Но почему они выбрали свадьбу в европейском стиле? Я бы посмотрел на Рицку в сиромуку! Да и Соби традиционная одежда всегда к лицу была. Хотя… подлецу все к лицу… — в задумчивости пробубнил Нисей.
Покусал заусенец, нахмурился. В который уже раз представил себе в красках их с Сэймеем свадьбу и тяжело вздохнул: ему предложение обручиться не поступало. Но это пока. А потом мысли вернулись к содержимому бардачка и паззл в темноволосой голове мигом сложился.
— Так вот почему ты арендовал такую махину… — и перегнулся к заднему сиденью, где было высоко, просторно и довольно интимно из-за затемненных окон. — Что ж, пока мы не израсходуем весь тюбик, я не позволю тебе довезти нас до четы Агацума!
— А ты думаешь почему мы на сутки раньше выехали… — загадочно ухмыльнулся Сэй, не отвлекаясь от дороги.
— Сэймей! — воскликнул Нисей, откидываясь на сиденье и совсем по-детски улыбаясь до самых ушей.
FIN!
