RUN BOY RUN

Аояги Сэймей потерял все, и все это он потерял по своей вине. Со слухами, что поползли по коридорам Семи Голосов после случайно убитой им в Системе Жертвы, он потерял столь долго выстраиваемое уважение и признание среди студентов и преподавателей. На него стали косо и с опаской смотреть. После этого путь в Совет Семи Лун ему был закрыт. Вынужденный прятаться от последствий своих же ошибок Сэй подстроил свое самоубийство, лишив жизни еще одного человека. Отдал на время, а впоследствии и вовсе потерял сильнейшего Бойца, своего Бойца. Пытаясь отвоевать его у брата назад, лишился, в конце концов, и его, Рицки. Не думал старший Аояги, что Агацума так с младшим сроднится. Не думал, что все обернется потерей доверия единственного любимого и нужного человека. Возвращенный же Агацума Соби был с ним лишь номинально — одной физической оболочкой. В безжизненных льдисто-серых глазах больше не находилось ни доверия, ни желания следовать воле хозяина. Да и хозяином он Сэя больше не считал: им остался Рицка. Чияко-сама и Накахира здорово Возлюбленным помогли, но выдохнули с облегчением: рады были, когда роковая троица покинула стены их дома. В надежде сберечь от Системы единственного и все еще бесконечно любимого брата разыскал Бойца Loveless. Вышло красиво и якобы случайно — вечеринка, парень под травкой, несчастный случай… Молодые люди нередко выходят в окно на фоне плохих отношений с семьей, неудачами в личной жизни и проблемами с учебой. Подумаешь… Оставался лишь Нисей, которого, оставив в одиночестве и боли, в горе неполноценности, он тоже практически потерял. Которого выбросил за ненадобностью, стоило лишь верному оружию — Бойцу — дать осечку. Были и еще смерти: в Лондоне, чтобы подняться по турнирной таблице, требовалось убирать соперников еще до того, как предстояло вступить с ними в бой. Сэймей прекрасно изучил расстановку сил участников, выяснил, с кем могут возникнуть проблемы. Соби все еще был сильным Бойцом, но уже не сильнейшим: его Сила медленно, но верно угасала. Старший Аояги не хотел мириться с тем, что то было следствием разлуки Агацумы с младшеньким. Со смертью Рицки Нисей остался единственным, кто вообще мог быть рядом. Находиться же в родительском доме, зная, что в нем никогда не было и не будет Рицки, что мать нисколечко не помнит о нем, было для Сеймея настоящей мукой. С ума сводящей, выкручивающей конечности похуже самого болезненного заклинания; криков беззвучных, рыданий бесслезных. Он ведь сильный, он мужчина, он обязан перетерпеть, а слезы — удел девчонок. И не важно, что он осунулся, похудел так, что позвонки и ребра гротескно-уродливо торчали, подолгу уходил в себя, а за день произносил не больше пары фраз. Аояги поражался тому, как Акаме умудрялся не только терпеть его мерзкий характер, не показывая своего недовольства, но и поддерживал его не жизнь, но хотя бы существование. Уговаривал поесть и кормил чуть ли не с ложки, в ванну и туалет водил, на прогулки — каждый день. Он помог пережить горе потери, разделял Сееву боль, и не покидал, терпеливо ожидая, когда время притупит ее. Нисей не переставая дарил тепло, заботился, но делал это столь непосредственно и ненавязчиво, что Сэй начал оживать… В горе и праздности… Прошло полгода со смерти Рицки. Полгода с побоища, о котором ведали лишь несколько сотен человек, но которое грозило изменить привычное существование человечества. Девять месяцев — Сэймей и Нисей — неизменно вместе мотались по различным уголкам земного шара… Но теперь между ними все было иначе. И хотя случившееся в Алжире время от времени вспыхивало в памяти Сэймея, оно не терзало его так, как раньше. Не лишало эмоций, не заставляло в бессилье опускать руки. Он перестал замыкаться в себе, перестал оглядываться, бояться мужчин, дергаться от малейшего прикосновения. И Нисей был рядом. Всегда. Даже когда уходил на поиски, когда сутками не вылезал из машины, в которой ел-пил-спал-выяснял информацию у приближенных очередного Системного из хранилища… Даже тогда Аояги ощущал присутствие Акаме. Между ними вновь была Связь. И была он так крепка, что порой Сэй пугался ее. Если раньше он с легкостью закрывал блоком свои чувства и мысли, то отныне это было бесполезно. И это поражало. Нисей и с блоком каким-то образом умудрялся предвосхитить все Сэевы действия и помыслы, воплотить его желания. С легкостью отводил русло начинающихся конфликтов в сторону, сводя на нет. Сэймей порой был капризен, но то скорее была игра. Показуха. Нисей это чувствовал и с удовольствием подчинялся правилам: оставлял Аояги в покое, когда тот на него прикрикивал, сам, без привычных пинков, уходил на задания. Или же ластился мартовским котом, приговаривая что-нибудь смущающее, нахваливал, комплиментами задаривал. Частенько, замаливая свои несуществующие грешки, готовил что-то быстрое, горячее, и всегда — невероятно вкусное. То была еще одна особенность Акаме, за которую Сэй его редко — вслух, но часто про себя — благодарил. Обыкновенно с утра они по очереди принимали душ — Акаме всегда первым, чтобы после сразу приступить к приготовлению завтрака. Да и мылся он долго: за это время Сэй успевал доспать недоспанное. После или во время утреннего кофе Возлюбленные проясняли детали относительно новой жертвы, выдвигали теории, штудировали его или ее соцсети. После кто-то один, дабы не привлекать внимания, выезжал на место и вел слежку, опрашивал соседей и нашедшихся в соцсетях знакомых. Другой продолжал расследование дома или, что чаще, — искал билеты и жилье в предстоящий их пути город, страну… Ну и, конечно же, вел домашнее хозяйство. Сэймей за последние месяцы в этом изрядно поднаторел и уже не гнушался тем, чтобы вымыть унитаз или вытащить из слива длиннющие Нисеевы волосы. Ближе к вечеру они собирались, ужинали, и частенько ныряли в Систему: правда уже больше не в хранилище, а в мир, который был создан по ту сторону. Который они оба видели во снах и видениях. С ним стали происходить странные вещи: день ото дня Система теряла свой привычный облик. Первое, что исчезло — небольшой водопад в горах на западе. Он просто засох, оставляя после себя гладкие камни и мох вокруг. После начал редеть лес, причем не как обычно на Земле, где дерево сбрасывало листву и ссыхалось, а просто пропадало. Никто не мог ответить на вопрос, что происходило с Системой, — его, кроме Хранительницы, попросту некому было задать. Она умирала? Хранительница же не появлялась, сколько бы Акаме с Сэем ее не звали. Неужели она оставила это место? Если так, то что будет с людьми в усыпальнице? Сила поддерживала в них жизнь, а если Система умирает, то иссякнет Сила и оставшиеся просто-напросто умрут, не дождавшись помощи Возлюбленных. Этого нельзя было допустить. Однако лишь тридцать три из них успели найти свой приют. Нисею с Сеймеем необходимо было ускоряться. На Бхактапур, третий по величине город Непала, мягко опускались сумерки. Темнота занавешивала тончайшим полотном густое синее небо, а торчащие из-за горизонта солнечные лучи укорачивались с каждым взмахом ресниц. Весна каждый день выцарапывала у ночи еще по несколько минут светового дня, одновременно с этим все сильнее затягиваясь пыльной взвесью. Дождя здесь не видели уже пару месяцев, а до их сезона — начиная с июня и по октябрь — еще надо было дожить. Оттого Нисей проводил влажную уборку их апартаментов два раза в день стоически и даже не матерясь. Днем было достаточно тепло, но Аояги с превеликим облегчением отказывал себе в удовольствии лишний раз побродить по пыльным неухоженным улочкам. Волосы, отросшие до плеч, приходилось мыть каждый раз после прогулки, оттого на четвертый день он принял решение подстричься. К тому же он никогда не отпускал такой длины и ему казалось, что она ему не идет. Впрочем, идти в местную парикмахерскую желания не было никакого: непонятно кто будет касаться его головы, и что там вообще наделают. А вот если бы это сделал Нисей… Скептически оглянув в зеркало лежащие на плечах крупные кудри Сэй поджал губы и вышел на кухоньку. — Ты когда-нибудь стриг людей? — сходу начал он. Нисей сидел на подоконнике боком ко входу и, задумчиво глядя на улицу, похлебывал ароматный чай. Он был в одном лишь шелковом кимоно, коротком и откровенном настолько, что согнутая в колене нога была обнажена полностью, а тощая грудь — нараспашку. Растрепанный, только проснувшийся полуобнаженный Нисей, пребывающий мыслями в другом измерении, расслабленный и довольный, был зрелищем… Сэймей несколько мгновений подбирал подходящее слово, способное описать открывшуюся картину, но да — она была соблазнительна. — Только себя… — откликнулся, растягивая слова, Нис, не шевельнувшись. — Но когда ты целыми месяцами не выходишь из дома тебе плевать на форму и укладку. Главное чтобы не мешало… Сэймей сел за стол, дернул себя за прядку, и, собравшись, наконец, с духом, произнес: — Ты можешь меня подстричь? Акаме резво подобрался, словно мгновение назад не пребывал в состоянии нирваны. Отставил чашку в сторону и развернулся к Аояги, свесив все еще худые ноги с подоконника. Полы кимоно распахнулись, взгляду стал доступен скрытый тенью пах. Нисей смотрел на Возлюбленного со смесью удивления и радости одновременно. Он, с одной стороны, хотел отказать Сэю, потому что практики в столь щепетильном деле у него не было, но лишиться возможности коснуться… Лишиться возможности помочь и оправдать столь ценное доверие… Эти причины с лихвой перевешивали неумение и какую-либо неуверенность. Нис вскочил на ноги, запахнул халатик, туго перевязал пояс вокруг талии и шутливо отсалютовал. — Будет сделано! И сию же секунду рванул в спальню. Сэй покачал головой, сдерживая готовый сорваться с губ смешок. Налил себе воды, сделал несколько больших глотков. Перед глазами не сходила картина расслабленного, томного и почти обнаженного Нисея. На мгновение подумал, как он выглядит во время секса и… поперхнулся водой. Попытался придушить рвущийся наружу кашель, сделать вдох, как мигом примчавшийся Нис принялся хлопать по спине. — Пус… ти… — сквозь хрипы и кашель просипел Аояги, не в силах смотреть на оголенные ключицы и длинную точеную шею. Не в силах самого себя держать в руках и не коснуться их. Нисей к задаче подошел со всей ответственностью. Перво-наперво выяснил, какие инструменты и расходники ему понадобятся, и узнал, где их можно достать. Машинку для стрижки повзаимствовал у соседки, и мигом принялся ее дезинфицировать. Качество оставляло желать лучшего, но Нис не унывал. Ради Сеймея он Гималаи готов был покорить, что ему непослушные кудри! Весь вечер потратил на изучение обучающих видео в интернете, которые грузились столь медленно и мучительно, что успел в очередной раз убраться и написать отчет о Бойце Великодушных, ради которого они и прибыли в Непал. Сэймей в это время в одиночку погрузился в Систему. Глянув на Аояги, недвижимо лежащего на тощеньком матрасе скрипучей деревянной кровати, не смог сдержать вздоха. Да, с того разговора Сэймей начал относиться к нему с большим вниманием и уважением, почти не повышал голос, но все что касалось телесного… Держал дистанцию. Не касался сам, не брал за руку, а о поцелуях можно было только мечтать. Нис помнил о «проблемке» возлюбленного и то и дело щеголял в провокационном халатике, который еле прикрывал его задницу, но тому было хоть бы хны. Да, иногда, совсем редко, они спали вместе, но отвернувшись друг от друга. Акаме хмыкнул себе под нос, потянулся в неразобранный чемодан. Рылся в сваленных в кучу шмотках долго, пока, наконец, не выудил из получившегося разноцветного хаоса нижнее белье. Дорогое черное кружево для его шалости подходило идеально, ведь даже называлось провокационно. Долго провозившись Акаме все же надел лифчик — треугольные полупрозрачные кусочки кружева без поролона, с какими-то перетянутыми колечками атласными ленточками, которые на спине собирались в причудливую воздушную вязь. Посмотрел на крохотные трусики с опаской, — несмотря на уверения консультанта, что размер ему подойдет, надевать такое он боялся. Больше не за ткань, а за свой… Сэй скрипнул зубами во сне, на что Акаме принялся быстренько надевать на себя странный полупрозрачный атрибут. И неизменный халатик кимоно с летящими красными цаплям. Вернувшийся из Системы Сэймей вошел на кухню спустя час. Акаме стоял у плиты и помешивал в глубокой сковородке красное варево. Пахло томатами и луком. Волосы Нисея, заправленные за уши, в которых торчали наушники, мягко лежали на шелковом крыле цапли. Иссиня-черные, они то и дело разбавлялись серебристыми нитями, но лежали волосок к волоску и блестели не хуже, чем в рекламе какого-нибудь шампуня. Сэй даже не представлял, сколько усилий и времени Нис на них тратит. Не услышав шагов, тот, пританцовывая, слизнул капельку с деревянной ложки и что-то мурлыкнул себе под нос. — Привет. Обернулся, дернул из уха наушник и открыто улыбнулся. Улыбнулся глазами… — Почти готово. Садись. А после я буду тебя стричь! Сэймей, подавив начинающую было зарождаться улыбку с самых уголков губ, широко кивнул. Сел за стол, который Акаме накрыл за считанные секунды и после сел на свое место, устало выдохнув. — Как там Система? — спросил Нисей, размазывая вилкой свою шакшуку. — Плохо. — Плохо еще месяц назад началось, а сейчас? — Небо изменилось. Нет облаков, а само оно стало таким… серым, тоскливым. Пустым. Солнце тоже пропало. В общем там не очень приятно находиться сейчас. Нисей не ответил, лишь нахмурился. Из задумчивого оцепенения вышел спустя добрую минуту. — Ты доел? — со строгостью в голосе спросил. — Если да, тогда иди в спальню, там света побольше. Нисей накрыл Сэймея большим полотенцем, узнал у него о пожеланиях по поводу будущей прически, отрегулировал свет и скрылся за спиной. Начал с шеи, откуда довольно быстро и проворно зашуршал ножницами. Несколько минут, и кожа над седьмым позвонком освободилась от тяжести, стало ощутимо свободнее. Нисей долго вертел его голову и так и эдак, то и дело сбрызгивал волосы водой, касался теплыми подушечками пальцев загривка, за ухом, зарывался пятерней в волосы на затылке. В какой-то момент Аояги понял, что его натурально ведет. Что он наслаждается мягкими уверенными прикосновениями, теплыми, отзывающимися в самом нутре. Он потерял счет времени, ему казалось что Нис стрижет его всего пять минут и одновременно — долгие часы. Сэймею хотелось чтобы это продолжалось… как можно дольше. В какой-то момент низко зажужжала машинка, проходясь лезвиями возле висков и ушей. Сэй, хоть и держал спину неестественно прямо, был расслаблен до самых пяток. Позже сосредоточенное лицо Нисея мелькнуло перед ним, и чуть ниже него Аояги заметил оголенную в вырезе грудную клетку… в черном кружевном бюстгальтере. Нега быстро сошла на нет, в груди рвануло чем-то неприятным, словно трахею облило кислотой. — Это что на тебе? — в отвращении процедил Аояги. Нис сделал шаг назад, распахнул на себе халат полностью, — красные цапли разлетелись в стороны — открывая вид на диковинный лифчик и низкие кружевные трусики, сквозь которые отчетливо проступал член. — Нравится? — воодушевленно спросил он, словно не замечая тона возлюбленного. — Ты долбанный извращенец, знаешь? Убери от меня свою грязные руки! — рявкнул, подрываясь, Аояги. Его начало натурально трясти, да так что зубы заклацали. Перед глазами не исчезало только что увиденное: гладкая молочная кожа без единого волоска, затвердевшие горошинки сосков, виднеющиеся сквозь хитросплетенное кружево, и очерчивающие член трусы — это было слишком. Все это. Он и так несколько месяцев избегал Акаме, он и так едва ли не каждую ночь брал его — плавно, с чувством, глубоко, беспрестанно шепча о любви… А потом срывался, нечеловечески впивался не зубами, клыками, в яремную вену, разрывая ее на куски… Ловя губами, лицом сильную струю крови, обмазываясь в ней с ног до головы. Безумный смех и кровь, кровь, кровь во все стороны. Безвольное тело Нисея, голова как болванка болтается, стоны предсмертные и волосы — измазанные в крови, ставшие тяжелее и еще темнее… В своих снах Аояги убивал, трахал, любил, трахал, любил, убивал Акаме так часто, так рьяно, но каждый раз оди-на-ко-во… Однако теперь это уже не во сне, нет… Оно здесь, в реальности. Сумасшествие захватило его разум и от него не спастись… Но если не он сам, то хотя бы остается шанс спасти Нисея, не так ли? Сэй встал, сделал пару неверных шагов к выходу из комнаты. Стало трудно дышать, и он согнулся с громким хрипом, пытаясь вдохнуть. Пальцы дернулись к горлу, ногти заполосовали кожу красными отметинами. Перед глазами поплыло. Ударившая со всей мощи волна желания не только тяжело пульсировала в паху, но и сдавливала тяжело стучащее сердце, тормозила мысли; спина и грудь покрылись потом. Хотелось сделать больно, хотелось унизить, подчинить и самым грязным образом надругаться. Хотелось увидеть слезы, услышать крики и мольбы, почувствовать свою власть над другим человеком. Причинить и ощутить своими пальцами чужую боль. И неважно, что рядом находился лишь почти родной Нисей — этому было все равно. Знакомое тепло широким жестом к спине доверительно, мягко. Нисей ткнулся подбородком в напряженное плечо, обнял поперек, прижавшись сильнее. От него пошла волна спокойствия, что мягко накатила, осторожно забирая разрушительную панику. Ярость. Раздражение. — Тише… Тише, Сэймейчик… Тише, мой дорогой. Ты же сам попросил показать, что же ты разъярился так… И вообще, мы тебя не достригли. Давай я принесу водички, ты подышишь воздухом и мы продолжим, м? — Ты не понимаешь… — зашипел тот, дернувшись, но было бесполезно: из рук Нисея, натренированных коляской, вырваться было невозможно. — Да, я непонятливый. Объяснишь? Лишь сцепил зубы и мотнул головой в ответ. Нисей не должен узнать об этой слабости. Он и так знал, видел, предчувствовал слишком многое. Это он не хотел с ним разделять. — Я не уйду. Не испугаюсь, не отвернусь. Я сделаю все, чтобы понять тебя, помочь тебе… Доверься мне. Пожалуйста, Сэймей… Расскажи мне… Долгие минуты молчания, разбавленного замедляющимся хриплым дыханием одним ртом. В голове кричал собственный голос на разные лады — и науськивающий шепот, что уговаривал не доверять Бойцу, и умоляюще-надрывный, призывающий отпустить томящихся в клетке демонов, и рациональный, рассуждающий, чего ему будет стоить тот или иной вариант. Не выдержав, стиснул руками голову, тяжело прошептал: — Я ведь… убиваю тебя. Я не знаю, когда это началось, но догадываюсь, как именно мое подсознание трансформировало… Все эти чувства… В такие гнилые сны. Нис, чуть ослабив объятия, прошептал на ухо. — Убиваешь меня во сне? — Убиваю! — вырвался наконец из объятий, глянул болезненно-отчаянно и выкрикнул со всей мочи в ответ. — Раньше у меня была Сила, которой я мог подчинить тебя в любую секунду, но сейчас она против тебя не действует. Что, удивился? Да, я недавно пытался применить ее к тебе. А знаешь, почему? Ты больше не подвластен мне, и это ввергает меня в ужас, черт возьми. Ты ведь прекрасно знаешь, как я привык расправляться со своими страхами. Да, да, я убиваю их. И тебя я убиваю во снах потому что потерял над тобой контроль! Однажды я не выдержу или что-то во мне перемкнет и я сделаю это на самом деле! Сильные руки потянули куда-то вниз — на кровать, — и принялись порхать по лицу, плечам, оглаживая, расслабляя, забирая боль. Боль едкую, ломающую волю, подчиняющую разум. Нис приговаривал, шептал что-то ободряющее, но Сэймей не разбирал слов. — Сэй… позволь мне, прошу тебя. Когда несколько недель назад Сэймей понял, что из-за страха перед Акаме готов уничтожить его, то стал бояться уже себя. От Бойца стал отдаляться, минимизировал общение, чаще выходил в Систему один, лишь бы лишний раз не пересечься взглядом или случайно коснуться. При перелетах никогда не садился рядом, в такси занимал переднее сидение, квартиры арендовал исключительно двухкомнатные с двумя раздельными кроватями. В такие минуты, редкие, но незабываемые минуты когда здравый рассудок покидал его, когда сам Нисей — такой верный, теплый, понимающий, доверчивый, до одури сексуальный — был под рукой, он направлял все свои силы, чтобы не сорваться. Аояги боялся, что причинит Нисею боль. Что нечто звериное, подтачивающее его разум во снах, вырвется на свободу. Совершит то, что во снах вершило. Сэймей не хотел больше быть причиной боли Акаме, разочаровывать его, предавать, тем более теперь, когда между ними, спустя долгие годы, сложилась… хотя бы какая-то пародия на отношения. — Если тебе так нужен контроль надо мной… то вот он я. Я весь твой, — и протянул руки, и взглянул полными нежности взглядом. — Я не боюсь тебя. Не боялся все эти годы, не побоюсь и сейчас. Подчини же меня. Аояги застонал свирепо и отчаянно, зарычал, мотая головой. Схватил Акаме за голову, прижался лбом к его лбу, прожигая взглядом. Выискивая в глазах его теплых, во взгляде покорном, хоть намек на сомнение или насмешку. Но нет. Нисей никогда не врал, не боялся его и никогда не смеялся над ним. И никогда безоговорочно — так, как Агацума — не подчинялся ему. Сэй поднялся, резко рванул тонкий шелковый пояс халата из петлиц, завел руки Нисея ему за спину и принялся обматывать их поясом. То и дело скрипел зубами, и дышал рвано, словно несущийся за добычей зверь. — Как ты смеешь… указывать… мне. Как ты посмел нарядиться в это… Нисей опустил глаза и не шевелился, несмотря на грубые действия возлюбленного. Если Сэймей хотел именно этого, если ему станет от этого легче, поможет — Нисей пойдет на все, лишь бы помочь. И он молча наслаждался тем, как исходящая от Аояги сила принимает форму не боли, а прочной холодной ленты, что в считанные мгновения вынудила повиноваться. Сила любимого будоражила, заставляла трепетать. Нисей выглядел покорно и возбуждающе одновременно: припухшие красные губы и румянец на щеках, спутанные волосы. Взгляд расфокусированный, а глаза темные-темные… Завораживающие, словно омуты бездонные. Вспышка ярости схлынула, заставляя Сэймея обессиленно наблюдать, как Акаме пытается подтянуть колени к груди, закрыться, но вывернутые назад руки лишили равновесия и тот заваливается на бок. Молча, не произнося и слова. Выглядело это до отвратительного унизительно, пугающе, хотя ничего опасного не произошло и Нис не травмировался. Внезапно мелькнувшая мысль о том, что Нисей мог еще с кем-то вот так, и ярость накатила с новой силой; в брюках и вовсе стояло до боли и мушек перед глазами. Усадив Нисея лицом к себе, Сэймей сжал пальцами его щеки, процедил сухо: — Ты с кем-нибудь спал после того нашего разговора? Нис в ответ лишь отрицательно мотнул головой. — Неужто столько месяцев хранишь мне верность? Ты-то? Да не поверю! — Я хоть та еще шлюха, но тебе не изменял — без какой-либо усмешки заявил. От произнесенного ругательства, сказанного этими губами, у Сэймея невольно перехватило дыхание. Уж очень это было вызывающе и пошло. Нисей смотрел с желанием и с предвкушением. Прикусил губу, когда Аояги принялся спускать с себя брюки и трусы. Торопливо поднялся на колени, придвинулся ближе к краю постели, открыл рот и посмотрел из-под ресниц столь томно и развратно, столь ожидающе, что член Сэя непроизвольно дернулся. Аояги широко прошелся рукой по стволу и принялся надрачивать у самой головки. — Какая же ты… ты… шлю-ю-ю-ю-у-у-у-ха… Представив себе белые капли на щеках, истерзанных губах и языке, дернул еще несколько раз рукой и воплотил воображаемое в жизнь. С тех пор убийственные кошмары с Нисеем в главной роли от Сэя отступили. И спали они вновь вместе в одной постели, переплетаясь пальцами, ногами, руками. Дыханием. Путались в волосах Нисея. Среди ночи подрывались, проверяя, на месте ли другой, порывисто целуя — в плечо, висок, макушку, — и вновь спокойно засыпали. Малазия, Камбоджа, Мьянма — все наскоками, в полусонном бреду по нескольку дней в каждой из стран. Китай, в котором они планировали остаться на месяц, пришлось ужимать до двух недель. Сутки без сна, сотни чашек кофе и энергетиков, еда на ходу, нервные срывы и ссоры… И хотя к случившемуся в Непале они не возвращались и не обсуждали, у них и без того находились сотни причин для ругани. Сэймей, срывающий голос на Нисее за сущую ерунду в виде не вымытой сковородки… Нисей, курящий сигареты одну за одной… Они нервничали, были резки, опустошены и истощены, и держались из последних сил. С каждым заходом в Систему все явственнее понимали, что дела их плохи. Акаме даже предложил дать всем оставшимся жизнь, порождая тем самым столь крупный скандал, что они с Аояги впервые подрались. Ну как подрались. Скорее Боец получил в нос и не стерпел, как это случалось до этого, а дал сдачи. На фоне этой ссоры Нисей даже поцапался с местным, который заподозрил что-то неладное в часто ошивающемся около его дома парне. Милицейские приехали быстро, разбираться и расшаркивать ножками не стали — обоих увезли в отделение. Примчавшийся среди ночи на другой конец города Сэймей вздыхал тяжело, откупая Нисея за деньги, которые они рассчитывали потратить в течение ближайшего полугода. Нисей понимал, что им с Сэймеем следовало бы разделиться, если они хотят как можно скорее разобраться с оставшимися в могильнике. Акаме этого не хотелось… очень. Да и цена ошибки от этого возрастала — все же вдвоем им удалось создать эффективный тандем. Но и лишить стольких людей шанса вернуться в мир нельзя было упустить. Ссадина на скуле, отливающий желтым синяк под глазом, распухшая бровь и припухшая нижняя губа; спутавшиеся волосы и отпечаток подушки на щеке — судя по отражению в зеркале выглядел Нисей неважно и совсем не сексуально. Девчонки, обычно вешающиеся на него, такому Акаме Нисею в жизнь бы не дали. Вскинув руки и от души потянувшись, ощутил, как натужно скрипнули ребра: все же вчерашний мужик приложил его знатно. Но Сила сделала большую часть работы, оставалось потерпеть самое большее — пару дней. Аояги нашелся в гостиной за столом: сидел в крохотных затычках наушников спиной к двери, что-то упоенно печатая. Солнце бросилось Нисею прямо в лицо, так что силуэт возлюбленного перед глазами был темным, без четких очертаний. Подойдя к столу, положил руки Аояги на плечи, чуть свесил их и ткнулся носом в открытую шею. Втянул Сеев запах, еле ощутимый, перебиваемый ментолом пены для бритья и нежным цветочным запахом шампуня. — Доброе утро… — прохрипел первые со сна слова, зарывшись носом куда-то во вновь отросшие вихры на затылке — густые, жестковатые. Такие же, как и сам Сэймей. Сэймей не шелохнулся, лишь показательно громко забил пальцами по клавиатуре. После того как они сели в такси в четвертом часу утра он не проронил ни слова и до сих пор злился так, что от него Силой фонило. Но Нисею было не впервой принимать на себя гнев Жертвы: теперь-то он знал, как с ним справляться. Перво-наперво вынул наушник из левого уха и обвил руками шею возлюбленного. Прижался крепче, ткнувшись подбородком в напряженное плечо. — Я не хотел, чтобы так получилось… Я ведь даже трезвым был. Он первым полез… — начал оправдываться, но не сразу понял, что начал не с того. Следовало бы извиниться для начала. Сэймей на это хмыкнул и поджал губы, продолжая смотреть в одну точку — экран ноутбука. Впрочем, руки с клавиатуры убрал — верный знак, что он обратился в слух и готов на контакт. — Ох… что ж это я! — осознав свою оплошность воскликнул Нис, и чуть вытянулся над плечом, наблюдая за профилем любимого, — Прости за вчерашнее. Я не хотел… Сэймей пожевал губу, скашивая глаза к источнику большей части своих проблем. — Не хотел чего? — сухо спросил он. — Доставлять тебе неприятности. Мне очень-очень стыдно, — запричитал тихонько, а сам гладил Аояги по плечам, словно успокаивая. Сэймей прикрыл веки, чуть дернул крыльями носа. «Он еще зол…» — догадался Нисей. — И за то что в Системе произошло… Прости. Мне не стоило поддаваться эмоциям. Я обещал быть твоей опорой и расклеился, стоило планам пойти наперекосяк. Мне жаль, что я причинил тебе боль… я не хотел этого. Потому что твоя боль это и моя боль тоже. Прости меня, Сэймей. Голос его, шелестящий, молящий, отразился сведенными Сеевыми бровями и сбойнувшим сердцем. Он положил ладонь на ладонь Нисея, чуть сжал ее. Без лишних слов потянул ее к себе, к губам, касаясь ссадин на костяшках. — Ты… прощаешь меня? — промолвил Нисей на грани слышимости, не веря тому, что Сэй сможет его простить. Сэй едва кивнул, не отрываясь от своего действа — прижался щекой к израненной ладони, прикрыл глаза, чуть склоняя голову. Сердце Нисея забилось быстрее, а в душе все всколыхнулось от восторга на эту чистую эмоцию. На нежность редкую, желанную. Нельзя было терять и мгновения ее проявления, а потому он перекинул ногу через Сэймея и сел к нему на колени лицом к лицу. Чуть притерся задницей, провел ладонью по Сееву лбу, убирая густую, даже после стрижки, челку. — И ты меня прости… — сдавленно произнес Сэймей. Ему все еще тяжело давались извинения и признания собственных ошибок, и потому приходилось перебарывать себя. Получалось паршиво, но он старался. Как и старался не расстраивать Нисея попусту, что получалось далеко не всегда, ведь думал и заботился о других он только в отношении Рицки. Что было совсем давно. — Я сорвался. Как мальчишка… Кулаки — самое недостойное и глупое средство чтобы добиться своего. Проявив силу, я проявил слабость. Глаза Нисея словно засветились теплом. Придвинувшись ближе, обхватил лицо Аояги ладонями и едва коснулся губами щеки. После — другой. Кончика носа и сведенных бровей. — Что за детские нежности? — с легкой усмешкой промолвил Сэй, и посмотрел лукаво, с вызовом. Не дав Нисею опомниться, положил ладонь ему на затылок и притянул к себе, целуя с напором, рьяно, жадно. Затягивая юркий язык в свой рот, лаская, нежа, отпуская на мгновение, и врываясь уже меж его губ. Он представлял, каким плавяще-жарким может быть Несеев рот, какие грани удовольствия он раскрывает вместе со своими блядскими губами, какие стоны он может породить ими, и какие — с них же срываются. Рано или поздно призраки прошлого окончательно оставят его, и он позволит, наконец, случиться столь желаемой им обоим близости. Ну, а пока… Поцелуй утихал, превращаясь в осторожные касания губами губ, чистые проявления любви и трепета, невесомые поглаживания и сбившееся дыхание. Положив ладони на голые бедра Нисея, Сэймей в который раз поразился бархату кожи, оглаживая их уже с нажимом. — Сэймей… — с придыханием произнес Акаме, вмиг серьезнея. — Кажется пора нам разделиться. Тот застыл, как был — с ладонями на внутренних поверхностях Нисеевых бедер, с раскрасневшимися губами, с дыханием поверхностным и заполошно мечущимся до этой секунды сердцем. Потому что сказанные слова подействовали подобно ведру ледяной воды: неожиданно, отрезвляюще. Остужающе до самого чертового сердца, что застыло в немом ожидании. — Еще сорок человек ждут своей участи. В Системе творится черти что и Силы остается все меньше и меньше. С такими темпами мы не успеем спасти и половины из оставшихся… Сэймей был полностью согласен с Нисеем, невольно восхищаясь — нужно иметь огромную смелость, чтобы озвучить такое. Зная всю силу привязанности Нисея предложенное им едва ли не подвиг. И Сэй был благодарен ему за эту смелость. Сам он не решался предложить тому разъехаться: полагал, что таким образом поступит как настоящий предатель, и сделает тому больно. Они уже проделали огромную часть работы, проведя первичный анализ по всем и каждому и определив дюжину потенциальных мертвецов и теперь вполне можно было действовать самостоятельно. — Значит ты пришел извиниться и свалить? Но несмотря на это вопрос получился резким, уязвленным, словно по губам только что полоснули лезвием и приходилось говорить через боль. Словно мгновения назад их обоих не затапливало обжигающим желанием. — Сэймейчик… Ну что ты такое говоришь… Ты ведь всю оставшуюся жизнь будешь проклинать себя за то, что не спас их. Я о тебе беспокоюсь в первую очередь! Тот понимал, что Акаме прав, прав во всем. Тем временем Нисей, не прекращая пропускать пальцы сквозь волосы Сэймея, продолжал в привычной манере заливаться соловьем: — Обещаю больше не ввязываться в драки, чтобы тебе не пришлось лететь и вызволять меня из очередной тюрьмы. И еще вернее — не пить. По крайней мере вне дома… — прошептал он, и принялся целовать Сэя куда придется: в лоб, пылающие губы, уголок глаза, трепетно обводить пальцами скулы, зарываться пальцами в волосы. Не говоря ни слова Аояги задрал болтающуюся на бледных костлявых плечах майку Ниса над грудью, потянулся вперед, целуя в самое солнечное сплетение. Дернул бедра на себя, прижимая ягодицами к своему горячему паху. Нисей, несдержанно ахнув, невольно выгнулся в ответ, двинул задом, чувствуя желанную твердость. — И как много времени нам потребуется, как думаешь? — спросил Сэй, смотря глаза в глаза-эти-бесстыжие, Нисеевы. Длинные ресницы вздрогнули в ответ, уголки губ задрожали, словно готовый сорваться с губ смех сдерживали. В привычной полушутливой манере ответил, и не ответил одновременно: — Ну посмотрим по обстоятельствам. Кто знает, что там Система учудит. Может она вернется, махнет волшебной палочкой и все восстановит в первоначальный вид? Глядишь и нам не придется торопиться. А может мы однажды и вовсе там навсегда застрянем, вместе с трупаками. Кто знает… Неизвестность и неопределенность Аояги Сэймей не любил. Он, строгий приверженец правил, распорядка и плана, просчитывающий все ходы на несколько шагов вперед, терпеть не мог, когда что-то его планам мешало. Не для этого он столько месяцев потратил на изучение каждой из системных жертв! От двух ими с Соби убитых зависела судьба последнего; членов семей убитых в Индии он и вовсе знал поименно. С некоторых пор знал жизненный путь каждого, кто недвижимым телом раскачивался в вышине пространства Системы. И все они сгинут просто потому что Система не оставила им времени? Или потому что Сэймей не хочет отпускать своего… — Мой… — прошептал едва ли не в сердце, с такой жаждой, что эмоция зазвенела по Связи, направляясь в это самое сердце, спрятанное в узкой грудной клетке. Сэймей осознавал, что их расставание растянется на месяцы, и знание это отравляло отчаянием и горечью потери. Желание отдать накопленные чувства наполняло, лилось через край. Но признаться в любви он так и не смел — был не уверен в себе, в своем чувстве. Думал, что никакие слова не передадут его эмоций. Губы же скользили по безволосой коже груди, ключиц Акаме, вокруг аккуратных сосков, отдавая тепло. — Сэймей… — на выдохе, — Сэй… Сэйчик… — исступленно, с силой смежив веки. Нисей ощущал разбегающийся по нервным окончаниям жар, согревающий изнутри. Чистое блаженство устремилось по Связи, бережно окутывая, лаская, даря покой и надежду. Всхлипнул, не выдерживая небывало ярких ощущений, что дарили ласки любимого. То была любовь, что долго росла в его сердце, заполнила душу и теперь, найдя любовь ответную, выплеснулась наружу. Этого чувства было столь много, что Нисей был им полон, Нисей был словно из него соткан. Но любви было мало его тела, она ширилась и множилась, переплетаясь со своим близнецом — любовью Сэймея, — соединяясь с ним в причудливом танце ощущений. Нежности. Единения. «Возможно ли… что мы — Истинные?» — пронеслось в легкой, словно пустой голове Акаме. Сэймей смотрел на Нисея со смесью удивления, но судя по тому, как дрожали его ладони, как он прикусывал губу — испытывал похожие ощущения. Для него стоны Акаме — желанный нектар. Стоны Акаме — самый прекрасный звук. Стоны Акаме — мурашки по коже и головокружение перед глазами. — Я никому… Никому и никогда тебя не отдам, Сэймей. И себя, кроме тебя, никому не дам. Мы с тобой Истинные, понимаешь? Вместе и навсегда. Тот, прижимая руки к обнаженной спине Ниса, задрав голову, принимал, отвечал на поцелуи, и хотел едва ли не одного — чтобы это мгновение не заканчивалось. Однако довольно скоро лицо его скривилось в отвращении. Нет, он больше не боялся потерять над собой контроль и причинить боль Нисею, но в голове нет-нет, а что-то щелкало, и воспоминания из шатра ощущались едва ли не кожей, заставляя уйти, убежать, не дать возбуждению быть обнаруженным. — Ты не мог бы… Нисей, едва ли не хныча от досады, спустился на пол, отпуская Сеймея самого справляться со своим желанием. Самое большее, на что он мог рассчитывать, так это на взаимную дрочку. Да, раз за разом они продвигались дальше — Сэймей стал позволять себя касаться, но стоило только Нисею усилить напор и открыто возжелать секса, как Аояги словно током било: слишком глубокую рану оставило изнасилование. Сэй встал, сделал пару неверных шагов к выходу из комнаты. Возбуждение не только тяжело отдавалось в паху, но и сдавливало натужно стучащее сердце, тормозило мысли; горечь разочарования в себе отравляла едва ли не до тошноты. Почувствовал как Нисей обхватил его руками вокруг талии, прижимаясь плотно, не желая отпускать. — Сэймей… пожалуйста. Я не сделаю тебе больно. — Прости. Я еще не готов, — обронил он, мягко отстранил от себя руки и скрылся в ванной комнате. Спустя минуту послышался мерный шум воды в душе. Звук, который с недавних пор Нисей возненавидел больше всего на свете. Они расстались вечером следующего дня. Точнее не расстались, а Нисей решил сбежать, пока Сэймей отошел в магазин. Успев ранее собрать свои вещи, сфотографировать все страницы ежедневника, касающиеся мертвых системных из Японии, он отыскал свою старую японскую сим карту. Открыл на ноутбуке новый текстовый документ и несколько минут сидел, не зная, с чего начать. Он боялся расставаться с Сеймеем, он не хотел этого до слез, а потому понимал, что если не уйдет сейчас, пока его нет, не сможет этого сделать впоследствии. Вздохнув, пробежался пальцами по клавишам, стирая между ними пыль, то и дело хмурясь, да кусая нижнюю губу. «Дорогой Сэймей. Мой любимый. Мой Истинный. Несколько месяцев назад я готов был покинуть тебя, прекрасно зная, что наше расставание попросту убьет меня. Моя любовь не находила выхода и не смела получить ответ. Она отравляла меня. Я был в отчаянии, я пытался переключиться на одноразовых любовниц и любовников, но, насыщая тело, я уничтожал свою душу… Я даже готов был умереть — так больно мне было. Теперь же, когда я уверен в твоих чувствах, я покидаю тебя со спокойным сердцем. Пожалуйста, не забывай писать мне. О том, как проходят твои дни, как продвигаются дела с поисками, что у тебя в душе. Я каждый день буду ждать тебя. Я лечу в Тайвань, оттуда в Японию. Пройдусь по твоим любимым местам, жди фоток. Только, пожалуйста, отвечай мне. Мне будет тебя не хватать. Если опять начнутся проблемы со сном — звони. Я буду петь колыбельные или рассказывать на ночь сказки. И, кстати, мы можем попробовать секс по интернету. А вдруг получится? Всегда хотел попробовать. Навеки твой». Встал из-за стола, подхватил небольшой чемодан на колесиках и, не оборачиваясь, без лишних раздумий вышел из квартиры. Вернувшийся спустя буквально десять минут Сэймей еще на подходе к квартире почуял неладное. Связь до этого странно подрагивала, словно призывала к Бойцу. Сэй, занятый тем, что отвоевывал последнюю пачку любимой лапши у вредной, что-то непонятно шикающей на него на китайском, бабульки поначалу не придал этому значения, но с каждой минутой тревога в его душе нарастала. В квартире было тихо, светло и пусто. На обувнице не доставало Нисеевых шлепок, и Сей, одновременно желая и не находя смелости подтвердить догадку, закрыл глаза, скользя по нити Связи. Она простиралась далеко-далеко… Слишком далеко, чтобы можно было дозваться, не прикладывая особых усилий. Аояги, зарычав, ворвался в комнату, распахнул шкаф. Не найдя в нем вещей Ниса, заглянул в ванную комнату, где не обнаружилось с десятка баночек и бутыльков столь любимой Акаме уходовой косметики. Сигарет с зажигалкой — и тех не оказалось на подоконнике. — Сбежал… Остановившись, будто у него разом закончились все силы, Аояги прижался виском к дверному косяку, оглядывая вмиг опустевшую комнату: вместе с собой Нисей забрал свой запах. Забрал всего себя, не оставляя и частички. Методично-безжалостно выкрал последнее — даже воздух, которого вмиг стало не хватать. Аояги раскрыл губы, пытаясь вдохнуть кислорода, а из горла вырвался какой-то жалкий полу-хрип полу-стон. Стоило отдать Нисею должное — он ушел, ушел сам и без лишних слов, и это явно стоило ему огромных усилий, воли и духа. Решение уйти не попрощавшись здорово удивило Аояги. Встряхнул головой, пытаясь переключиться во вне и замечая краем глаза, что на экране ноутбука что-то открыто. Сорвался вперед, падая на стул не глядя, впиваясь взглядом в безжизненные строки и мигающий в конце курсор. Прочитав в третий раз послание, Сэй еще долго сидел в неподвижности, пока солнце не приблизилось к горизонту, окрашивая комнату и его самого в нежный персиковый цвет.