Четыре раза...

“Странно то, что некоторые вещи до сих пор не выходят из головы, а другие и не вспоминаются вовсе. В воздухе пахло раскаленным металлом... Пятно на стене в спальне… Молодого полицейского вытошнило...”.

      Жизнь Сары Сайдл была такой столько, сколько она себя помнила.       Впрочем, воспоминания о прошлом ее уже больше почти не мучили. Здесь, в групповом доме, у нее было все, что нужно: трехразовое питание, преданные своему делу, добросовестные сотрудники, любящая мать, навещающая ее каждые выходные, и столько легко смывающейся краски для ежедневных занятий рисованием, сколько душе угодно.       Любому, кто стал бы слушать, она могла с радостью рассказать, что ее любимый цвет – фиолетовый, а на стенах в ее комнате – розовые цветы. И что однажды, когда она вырастет и станет совсем большой, она будет носить точно такое же бледно-лиловое свадебное платье с блестками, как у ее куклы Барби.       Саре Сайдл было тридцать пять.       Она проводила свои вечера, смотря мультики и рисуя пальцами рук ярко-желтые маргаритки. Цветными восковыми мелками Сара часто выводила неуклюжие изображения матери и отца (иногда родители были вместе, иногда – порознь) и на каждом таком рисунке крупными кривыми буквами писала свое имя. Медсестры хвалили Сару, грустно переглядываясь у нее за спиной.       А еще у Сары был маленький розовый чемоданчик, где она хранила свои самые ценные вещи. Те, что каждый день показывала персоналу интерната.       И, несмотря на все это, она постоянно улыбалась самой бесхитростной и чудесной улыбкой на свете.       Воспоминания мучили ее не часто. Но иногда в проносящихся в голове вспышках и во внезапно предстающих перед ней живых образах Сара все же успевала мельком уловить отблески произошедшего с ней. В такие дни она выбирала красную, черную и коричневую краски, и ее смазанные рисунки были сделаны сердитыми шлепками всей ладони по большому листу бумаги, одному из тех, что выдавали здесь пациентам.       Дважды с тех пор, как Сару поместили сюда, эти вспышки были такими сильными, что ее приходилось обездвиживать, лишь бы она не покалечила саму себя.       Указывая на проявившуюся на рентгеновском снимке ярко-белую зубчатую линию, как раз в том месте, где и был проломлен череп Сары, врач сухо информировал Лору Сайдл об обширности повреждений. Доктора во всех предыдущих клиниках хором твердили ей о том же: травма мозга оказалась настолько обширной, что у Сары перестала работать кратковременная память, а вместе с этим утратилась и возможность формировать новые понятия. Ее дочь никогда не запомнит ничего из того, что произошло с ней после того дня... Медсестры с укоризной смотрели на Лору, в их глазах она читала тот же вопрос, что мысленно задавала себе изо дня в день: “Почему ты его не остановила?”       Она хотела объяснить им, что за более чем пятнадцатилетний брак с Доном Сайдлом ни разу не сумела противостоять мужу и теперь безумно жалеет, что не научилась этому до тех пор, пока не стало слишком поздно. Что, привезя Сару сюда, в Вегас, она и сама впервые оказалась так далеко от дома. Что все-таки оставила Дона гнить в тюремной камере, наконец-то поступив честно по отношению к дочери.       Лора проводила с Сарой два часа по субботам и один – по воскресеньям. И в каждый свой визит она красиво упаковывала и распаковывала для нее один и тот же подарок: Сара бы все равно никогда его не запомнила. На ее дни рождения Лора приносила торт с воздушными шарами и старалась избегать вопросов о друзьях и семье, по горькому опыту зная, что ответы только причинят Саре боль. Она уходила, когда медсестра начинала постукивать указательным пальцем по циферблату наручных часов, и иногда Сара просилась пойти с ней. Она то плакала и умоляла маму не бросать ее и взять домой, то просила остаться здесь с ней. Но все всегда кончалось одинаково: не понимающая происходящего Сара оставалась одиноко стоять в дверях, крепко сжимая в руках свою куклу Барби, и по ее красивому озадаченному лицу струились слезы.       “Я должна была быть лучшей матерью”, – думала Лора Сайдл, в очередной раз уходя прочь.       Но так и не оглянулась.