Четыре раза...

      Жизнь Сары Сайдл была такой столько, сколько она себя помнила.       Но Лора Сайдл наконец-то поняла, к чему все идет, и решила, что больше так продолжаться не может.       Она видела, как ее девочка постепенно отгораживается от семьи и друзей. Наблюдала за опущенными плечиками и тем, как Сара постоянно вздрагивает от звука хлопающей двери, готовясь к крикам. Она заметила и то, что дочь потеряла свою красивую лучезарную улыбку и детскую любознательность.       Побои в доме Сайдлов стали обыденной вещью, и Лора уже практически забыла, каково это – не прятать синяки и не залечивать переломы самостоятельно. Но Сара... Сара не должна была знать такой жизни.       Так что, когда однажды Лора пришла домой с вечерней смены и, с трудом стянув с опухших, ноющих лодыжек белые медсестринские туфли, обнаружила свою дочь, вжавшуюся в кухонный косяк, все стало на свои места. Сара, ее двенадцатилетняя девочка, тихо всхлипывала и, бережно прижимая к груди левую руку, а правой удерживая пакет со льдом у явно сломанного носа, неуклюже сидела в проходе между комнатами. Сара, ее маленькая дочка, которая слышала чересчур много грубых слов и видела слишком много крови, не успев подрасти, чтобы хоть как-то начать понимать происходящее, уже по уши увязла во всем и выглядела сейчас точно так же, как и сама Лора бесчисленное число раз до этого.       В голове у Лоры Сайдл прояснилось, перед глазами промелькнули те моменты, когда события могли развиться по-другому, когда она могла все изменить лишь одним своим словом, действием или, наоборот, бездействием. Она явственно представила, какой может оказаться жизнь Сары, если все будет продолжаться, как сейчас, и какое направление примут их судьбы в этом полном боли и несчастья доме, где ярость одного человека определяет, кем им быть и как жить.       Лора Сайдл видела все это настолько четко, что ее сердце болезненно сжалось – она решила действовать.       Ей было жаль того молодого офицера, что ответил на вызов, когда она набрала номер полиции, готовая признаться в собственном преступлении. Он только что поужинал, вернувшись из закусочной за углом, и его стейк с яичницей тут же оказались на лужайке перед ее домом.       Социальный работник забрала Сару, на Лору надели наручники. Дочь не посмотрела на нее, но Лора была уверена, что увидела на лице Сары проблеск облегчения, когда та уходила со своим крохотным розовым чемоданчиком, хранящим в себе остатки от жизни маленькой девочки.       Когда позже полицейские спросили у нее, зачем она это сделала, Лора объяснила им все. Рассказала про годы побоев и то, как приходилось прятать синяки. Показала им свои неровные предплечья и плохо сросшуюся, выпирающую на лодыжке кость.       Продемонстрировала шрам под коленом, где из-за открытого перелома острый кусок кости насквозь прорвал плоть и кожу. Указала на искривленный нос и уродливый белесый шрам на лбу, полученный от кинутой в нее бутылки "Джима Бима". Объяснила, как надо дышать, чтобы уменьшить боль и чтобы никто не догадался о твоих сломанных ребрах.       Затем Лора вытащила из кошелька фотографию Сары в день ее третьего дня рождения, ту, на которой у ее девочки была та самая чудесная улыбка, и, положив снимок на стол, подтолкнула его к детективам.       Ради меньшего срока она пошла на сделку и признала себя виновной в умышленном убийстве: от пятнадцати до двадцати. И хотя тюрьма, где ей предстояло провести долгие годы, была местом неприятным, и Лору снедало постоянное волнение за Сару, она отбывала свой срок с улыбкой на лице. Лора Сайдл работала в местном лазарете, разбираясь с синяками, царапинами и переломами, а каждую субботу ходила на предписанные ей судом сеансы психотерапии. Она пыталась наладить контакт с Сарой, но прекрасно понимала нежелание дочери общаться с ней. В конце концов, фактически ее мать была убийцей.       В год, когда проходило слушание по условно-досрочному освобождению Лоры, Саре было двадцать восемь. Она прислала письмо из Лас-Вегаса о том, что не приедет. И, хоть Лора и надеялась на большее, она все поняла и не держала зла. Лора писала дочери каждый месяц в течение последних пятнадцати лет и не собиралась прекращать из-за подобных глупостей.       Вскоре после того, как Саре исполнилось тридцать пять, Лора начала замечать, что ее самочувствие ухудшается. Работая в убежище для женщин, подвергшихся домашнему насилию, она впервые за четыре года воспользовалась своим выходным днем, чтобы сходить на прием к одной из практикующих медсестер, которой она доверяла. Лора была знакома с симптомами и знала, к чему готовиться, но все равно хотела услышать еще одно мнение. Ее подозрения подтвердились. В тот месяц она не отправила Саре письмо, не желая рассказывать дочери о своих проблемах.       Когда несколько месяцев спустя Сара появилась на ее пороге, первым возникшем в голове у Лоры вопросом, было “Как ты узнала?” Но шанса задать его не представилось: дочь рванулась вперед, и они разделили свое первое за более чем двадцатилетнюю разлуку объятие прямо там, в лучах искрящегося и туманного сан-францисского заката.       Обе знали, что не открывают друг другу всей правды, но никто из них не настаивал на откровенном разговоре. Они делили завтраки, обеды и ужины, молчаливую, но сложную работу, и заботились друг о друге так, как только могли.       До этого дня.       Лора и подумать не могла, что все закончится здесь, в полном камней поле. Что Сара, глядя на невероятно синее море, будет спокойно стоять вместе с Гилом Гриссомом под проливным дождем, позволяя матери молчаливо наблюдать за их воссоединением. За проведенные с дочерью месяцы Лора Сайдл несколько раз слышала об этом мужчине, и собранной по крупицам информации хватило, чтобы понять, что он тоже являлся частью того, от чего бежала Сара. Или к чему она бежала навстречу, в зависимости от того, о каком промежутке жизни дочери они говорили. И все же Лора была немного смущена, видя, как пара, не стесняясь, пылко целуется прямо у нее на глазах.       Она была рада, что ей удалось свести их вместе, пусть и таким способом. Бог знает, Сара заслуживает счастья, и они с Гилом явно нуждаются друг в друге.       Стоя рядом с ними и смотря на волны, Лора была уверена: что бы ни случилось в жизни Сары, ее девочка наконец-то была именно там, где должна быть. Так что когда они вместе потянулись за урной и развеяли прах Лоры по ветру, она была спокойна и готова двигаться дальше.       Потому что знала: у нее нет нужды оглядываться назад.