parachute

Дети самые жестокие существа на свете, по скромному мнению Ким Сокджина. Намджун ржет как припадочный, тыкает своими длинными пальцами в чонгуковскую шею и почти пищит своим басом глубоким: — Ну точно же наш Чонгуки, ну. Валится на спину и не может остановится, заражает смехом всех вокруг, мажет пальцами по краске, а потом по Сокджину. Сокджин мстит конечно, еще и Техена цепляет. В итоге — война. Чимин заливается своим звонким смехом, краской рисует по чонгуковым щекам, смотрит своими глазами-щелочками и красивый в этот момент настолько, что глазам больно, слепит просто этой улыбкой своей невероятной, дышать не дает. Чонгук говорит: — Ты такой красивый, хён. Чимин смеется громче прежнего, головой машет, краснеет весь и не верит. У него в глазах созвездия и галактики, чертовы вселенные, а он не верит. Хосок ржет мол вы посмотрите, он еще и издевается, Намджун отбивает «поддерживает статус» и всех опять пробирает на смех. Чонгук смотрит и не понимает. Эй, вы что? Не видите? В четыре утра невозможно выглядеть хоть сколько-нибудь симпатично, даже если ты выспался, и тем более если до этого ты спал два часа, но Чимин в последнее время Мистер Невероятность, Человек-Невозможность. У Чимина пепельная челка торчит из-под шапки, падает на глаза, сокджиновы очки съезжают с носа, сидят на самом его кончике, грозятся упасть. У Чимина глаза трогательно узкие, взгляд спящий, а на щеке отпечаток какого-то узора и Чимин сейчас весь из себя невинный и хрупкий, как тысяча фарфоровых статуэток. Чонгуку его спрятать хочется, запереть от других на сотни замков, укутать в одеяло. Чонгуку вечности мало на все свои «хочется», а он шепчет Чимину: — Ты такой красивый. Чимин отмахивается только, ежится от утреннего холода, двигает очки выше и не верит. Светит ярче солнца, тянет сильнее силы притяжения и не верит ни единому чонгукову слову. Солнечные лучи заливают комнату ярким светом, прыгают солнечными зайчиками по стенам, лезут в глаза, ласково трепят по щекам — вставай, пора. В ванной шумит вода, на соседней кровати будильник разрывается битами, за окном море и пляж шепчут какие-то сказки, манят. Чимин, вышедший из ванной, слепит не хуже солнца. Капли воды текут по рукам, когда Чимин смущенно зарывается пальцами в мокрые волосы, текут ниже по груди, подкачанному животу до полотенца на острых косточках таза. Чонгук застывает статуей поверженного и восхищенного, сгорает всем собой, тянется за каплями вслед, не дышит почти. Какое море и пляж, когда Чимин здесь в миллионы раз лучше и волшебней, когда глаза его без макияжа еще уже, когда улыбка ярче ночных звезд, когда из груди рвется сердце, стуком своим дурацким перекрывая, кажется, все остальное. Чонгук улыбается: — Хен, ты красивый. Чимин смотрит на него удивленно, обиженно почти и во взгляде его тоскливое «ну зачем ты так». Чимин не верит. Слышит, кивает мол принято и не верит. Чонгуку интересно, сколько ещё раз Чимину надо сказать, что он красивый, чтобы он поверил? Проверим.