Я пыталась быть хорошей

Я пыталась быть хорошей пока не осознала всю сложность ситуации. Никогда бы не подумала, что столкнусь со смертью лицом к лицу. Сейчас всё зависит от того, как скоро Распорядители решат загнать нас с Джеком в угол, чтобы он пронзил меня стрелой. Я тяну время, слезая с дерева и оглядываясь по сторонам: в лесу ни души, ветра, как обычно, нет, но земля под ногами начинает вибрировать. Который раз за день меня охватывает паника, а сухая почва трескается, сразу образовывая расщелину, бездну и эта бездна почти настигает меня, но я вовремя вскакиваю на ноги и бегу в противоположную сторону. Адреналин снова зашкаливает в крови, и я снова туманно думаю, голова пуста — никакой стратегии на случай стихийных бедствий вроде землетрясения по всей Арене я не разрабатывала. Я хочу выжить. Но «хочу» и «могу» разные понятия. Меня каким-то чудом выносит к Рогу Изобилия, но и он резко начинает трястись, унося блистательную постройку под землю, вызывая у меня громкий вздох. Я надеюсь, что там вполне мог быть Фрост, но выстрела пушки не слышно. Меня вновь окутывает предательский страх, язык и конечности немеют. Приготовившись к падению в ущелье, я терплю клише или мой ангел-хранитель надо мной издевается. Землетрясение оставило после себя только большие трещины, от чего накатывает ощущение, что сейчас меня охватит темнота и я исчезну в глубине Арены. Раздастся выстрел и Джек выиграет. Вернется домой к сестре, матери, отцу, собаке, коту или кто там еще у него. Неожиданно всё подозрительно затихает. Как будто распорядители рассмеялись мне в лицо и объявили себе обеденный перерыв. Вся потная, измученная холодом и жаждой я падаю на мягкую траву, где уже давным-давно растаял снег. Закрываю глаза, сразу всплывают картинки гибели остальных двадцати двух участников. Хоть я и половины из них не видела, но каждый вечер под гимн Капитолия представляла себе маски ужаса, мучения, упорства на их лицах и каждый раз всё оригинальнее и оригинальнее. От этих картинок меня передёргивает, начинаются слуховые галлюцинации. Кажется, что знакомые крики повсюду и каждый молит о помощи. Различаю голос и Кассандры, но резко вспоминаю, что сама её и убила. На душе от факта не легче.  — Я не могу так просто сдаться… Тихо шепчу себе, всматриваясь в фальшивое голубое небо Арены. Видимо, дорогие капитолийцы оценили эту фразу — через минуту я слышу неприятный звук. Такой же звук был, когда Маршмеллоу прислал мне, умирающей от жажды, бутылку воды. Видимо, я не такая безнадёжная, как ему казалось с самого начала. Огромный рюкзак на парашюте спускается недалеко от меня, и я нахожу в себе силы подняться. Резкий кашель выбивает меня из колеи, и я обнаруживаю, что из моей губы сочится кровь. Сейчас это не важно, и я дрожащими руками тянусь к рюкзаку, спеша узнать его содержимое. Бинты, две консервы, печенье, духи и небольшой клочок бумаги. Горько улыбнувшись, понимаю, что почерк действительно принадлежит Маршмеллоу. «Я разговаривал с распорядителем, он поведал, что финал отложится на сутки. Они хотят, чтобы вы подружились, это сделает концовку драматичнее, мощнее. Подружись с перваком и убей его ночью. С любимым скотчем, Олаф Маршмеллоу» Меня передёргивает, руки потеют, на лбу сразу появляется испарина. Что за жуткие стратегии у Распорядителей Игр? Такого еще не было, обычно они хотели скорее покончить с трибутами, а тут наоборот оттягивают, напрягают. Комкаю лист бумаги и швыряю за спину. Ледяной голос доносится сзади на секунды парализуя.  — Ну привет, союзница.

***

Я безоружна и уверена, что вот-вот белобрысый достанет из колчана стрелу, натянет тетиву и выстрелит мне в спину. Сижу неподвижно, пока он снова не начинает говорить, уже с насмешкой.  — Эй, ты что, умерла там? — он пытается наклониться, чтобы посмотреть мне в лицо. Горячая кровь бурлит в моих жилах и быстро приливает к лицу. Каждая его фраза становится для меня красной тряпкой, и я злюсь, рывком закидывая два рюкзака на спину и прожигая его глазами. — Не дождёшься. Его нервный краткий смешок заставляет меня еле заметно улыбнуться. Я давным-давно не вдыхала полной грудью запах человека, и, как только я встаю, чувствую, как от него веет морозной мятой, тонким запахом почвы и свежего дождя. Он вертит в руках свой лук, заставляя меня напрячься. Похоже, мне придётся оставить свои попытки заснуть и стараться не поворачиваться к нему спиной.  — Пошли уже, скоро стемнеет. Он заботится обо мне или о своей собственной шкуре? И я не знаю ответа на этот вопрос. Ведь люди такие разные. Они не ставят себе в вину то, что им неподвластно. Сильные духом люди знают, что они могут контролировать, понимают, что не вполне подвластно их контролю, и не винят себя за то, что не в силах изменить. А мне нужно выложиться на полную, сохранить себе жизнь или хотя бы умереть достойно. Знаете, когда в любую секунду можешь умереть, становишься шизофреником. Обходя огромные расщелены в земле и пробираясь по лесу, Фрост особо не разговаривал, только заметил, что в его рюкзаке есть вода, что мне сейчас бы не помешало. Но я слишком напряжена, чтобы не думать о том, что сок морника мог успешно раствориться в прозрачной жидкости.  — Сначала ты, — я настороженно смотрю на него, в его пронзительных синих глазах сверкает огонёк азарта. Огонёк безумия? О да, каждый бы свихнулся на Арене Голодных Игр.  — Ну как хочешь, Фллер, — парень свободно и смело отпивает пару глотков, смакуя воду, затем протягивает мне, выжидающе глядя, — Давай, милая, я не собираюсь тебя травить. Теперь я уже смелее беру бутылку и делаю три жадных глотка. Хочется опуститься на колени от радости и поцеловать землю. Вода по горлу приятно стекает в желудок, от этого начинает клонить в сон.  — Спасибо, — кратко киваю в знак благодарности и продолжаю идти, узнавая знакомую дорогу. — Здесь недалеко глубокая пещера, там можно провести ночь.  — О Боже, какой глубокий смысл, — Джек закатывает глаза, блаженно улыбаясь. До меня не сразу доходит, и я хмурюсь, готовая его разорвать. Он обманул, он предал, он убьёт меня! В голове крутится текст записки Маршмеллоу и я набираюсь смелости, чтобы довести нас до пещеры. Распределители были бы не против, если бы я убила его прямо сейчас, но отсутствие решимости меня напрягает. Джексон осматривается по сторонам, постоянно поправляя колчан со стрелами. Их наконечники острее любого меча, а быстрая реакция Фроста на каждый шорох тем более дополняет эту картину. Вот это перекрещение двух огромных камней и большой проём, который глубоко теряется в земле. Там небольшая яма, три на три метра, если быть более точной. Особо не разгуляешься, но тогда я прожила здесь около недели, питаясь корнями деревьев и грибами. Я чувствую беззаботный взгляд на себе. Джек даже и не считает меня опасной, как, собственно, и я сама. Какое-то недоразумение, что самые сильные трибуты умерли, отошли в мир иной, а я, обычная и неуклюжая девица, дошла до финала и сейчас стою рядом с профессиональным хладнокровным убийцей. Кратко хмыкает, специально толкая меня своим плечом, проходя к проёму. По моему телу проходит лёгкий электрический разряд. Недавно я хотела умереть за этого человека, его шершавые губы касались моих, мужественные руки обвивали мою талию. Я надеялась, как наивная девчонка, перед смертью надышаться любовью, искренней и первой подростковой влюблённостью, а не чувством предательства и вранья Джека.  — Эй, ты идёшь? Его рука хватает меня за локоть, и я широко открываю глаза, будто это не обычный парень, а какое-то чудовище на Арене. От волнения к горлу подкатывает ком тошноты.  — Да-да, конечно. Знакомая тёмная яма вызывает некую ностальгию. Я помню здесь каждый уголок, эти стены принимали каждый мой крик во время ночных кошмаров, мне неохота делиться своим местом с этим лгуном, но какой-то долг меня обязывает пересилить себя. Я не знаю свой план. Может соблазнить его и убить? Нет, я не могу отдать свою девственность. Даже если и так, то если умру, тем более останусь девственницей. Дождаться пока он заснёт и убить его? Допустим. Но как? Сюрикеном перерезать горло, отравить, проткнуть его стрелой и оставить истекать кровью? Господи, как много способов убить его. И столько соблазнов. Стоп. Я не монстр. Моя судьба была решена еще после Жатвы — я обязана умереть. Столько победителей сходили с ума, не могли ужиться с событиями, которые пережили на Арене. Любой победитель даже после победы становился игрушкой, которая всегда в центре внимания. Они не оставят его в покое каждый год напоминая об убийствах, о смертях тех, с кем ты в Тренировочном зале и отеле беседовал, ел за одним столом. Эти картинки всегда останутся в памяти, въедаются в мозг, будто загоняя занозы под кожу. Эта ноша всегда будет с победителем. Войдя в пещеру, Джек сразу падает на спину, блаженно прикрывая глаза. Видимо он давно не отдыхал, так что это хорошая возможность его убить. Разыскиваю глазами его лук и колчан, но вижу, что он воспользовался ими вместо подушки. Чёрт. Пытаясь скрыть волнение и гнев, достаю тёплую куртку и кидаю на холодную землю. Вот и моя кровать. Сев на куртку, подтягиваю к себе свои рюкзаки и начинаю тщательно перебирать содержимое. Я и забыла, что у меня есть печенье. Открываю упаковку и кладу рядом с собой. Сейчас я чувствую только неприятное жжение в руке, нужно обработать царапины. Как только я хочу снять и футболку, до меня резко доходит, что я здесь не одна. Волна смущения резко накатывает, заставив меня покрыться румянцем. Придется растягивать одежду, я ни за что её не сниму. Я задираю рукав, сразу замечая на плече порезы. Достаю свободной рукой духи, бинты, начинаю обрабатывать. От едкого запаха парфюма начинает хмуриться Фрост.  — Что за вонь, Фллер? — он сонно разлепляет глаза, и приподнимается на локте.  — У меня имя есть, — почему-то меня вообще теперь не заботит его присутствие, ведь мне нужно обработать грудь от неглубокого пореза. Я полубоком разворачиваюсь к Джеку и начинаю промакивать духами рану, которая резко начинает болеть. Я практически не дышу, когда моей ладони касается тёплая рука парня. Замираю, а он продолжает водить клочком бинта по порезу, выбивая весь дух из моей груди. Его шепот мне на ухо заставляет моё сердце больно бить по рёбрам:  — Мы влюбляемся в тех, кого заслуживаем. И тут мне сносит крышу. Он знает, что делает. Знает каждый изгиб моего тела, заставляя меня трепетать, будто бабочку в банке. Его крепкие руки поглаживают мою кожу, вызывая фейерверк в моём сознании. С первым глубоким вздохом накрыло чувство, что в меня поселили тысячи светлячков, а это просто с меня снимал одежду Фрост.

***

После необычной ночи, я по утру резко подскочила, прикрываясь курткой. В голове я пыталась переварить информацию, но адекватного объяснения произошедшему не находилось. Ноги немного подкосились когда мне пришлось подняться на колени. Джек мило посапывал, свернувшись калачиком. И тут я вспомнила, где я нахожусь. Стало гадко от своих же действий, но мне нужно было дотянуться к рюкзаку, чтобы покончить со всем этим. В сердце неприятно закололо: я замерла на секунду, потянувшись к мешку с маленькими острыми снежинками. Перед глазами появился образ нашего разговора на крыше отеля, беседа после интервью, где он признался, что я действительно ему нравлюсь. Появилось сомнение, что эта ночь не была искренней, а ради удовлетворения желания. Именно это заставило меня тихо взять из потайного кармана мешка небольшой нож. Я вздрогнула, услышав, что Фрост переворачивается на спину. Мозг тогда полностью отключился, повинуясь инстинкту самосохранения. Поворот и удар в грудь. Он резко просыпается, открыв рот в немом крике. Еще удар ножа, окрасившегося в алый цвет. Нелепая попытка Фроста схватить меня за руку. Удар выше груди, между ключицами. Последний вздох и распахнутые синие глаза. Вместе с гонгом умирает и моя душа. Бездыханное тело Джека всегда будет мне сниться в кошмарах. Я нахожу в себе силы, чтобы надеть его футболку и вылезти из пещеры, повинуясь голосу, который будто слышится отовсюду.  — Леди и джентельмены! Панем! Встречайте победительницу 70-х ежегодных Голодных Игр! Моё сердце замирает, когда надо мной появляется планолёт с миротворцами, они поднимают меня на верёвке на борт, параллельно поздравляя с победой. Я умерла вместе с Джеком, оставив свое тело пустым. Я не хочу вспоминать то, что было на Арене. Я хочу стереть те воспоминания, которые будут меня преследовать всю жизнь. Но такой поблажки Капитолий мне не даст.