Чёрное

#5. «Пусть это будет метафорическим образом злодея, в то время как я обычно являюсь спасителем. А для кого-то — лишь палачом». Айзен Соуске. Ичиго не знал, когда стала обыденностью привычка приходить в Мукен к Айзену. Сой Фонг сначала яро возмущалась, чуть ли ногами не топала в капризном припадке бешенства, а потом взяла — и смирилась, увидев однажды требовательный взгляд Куросаки, который властностью не уступал даже Главнокомандующему. Но было там ещё кое-что, что заставило капитана второго отряда замолчать и дать парню неограниченный доступ на посещение Мукена, хотя никому этого не должно было быть позволено по приказу Совета Сорока Шести. Это была мрачная решительность. И в тот момент она чётко поняла, что временного шинигами не остановить ни резким отказом, ни ласковыми уговорами, ни даже Шунко или банкаем. Потому что у него на всё найдётся достойный ответ. И если придётся, то Вайзард пойдёт по головам, чтобы достичь желаемой цели. На нижнем уровне Мукена всегда было невероятно темно и холодно, но Ичиго это полностью устраивало. Когда ошарашенные в очередной раз его приходом охранники переставали пытаться вытурить настойчивого бога смерти, он садился прямо напротив Айзена, замотанного в чёрные эластичные ленты Кидо и просто молчал. Изредка кто-то задавал вопрос, забыв о снисходительном тоне или кричащей ярости, бурлящей внутри во время жаркого и опасного сражения. Но они никогда не касались обыденных тем, вроде погоды или чего-то подобного. Вопросы были один другого зубодробильнее, они заставляли не просто заглянуть внутрь собственной души, но и вспомнить самые неприятные и отвратительные моменты жизни, а также ощущения, которые шинигами испытывали тогда. — Почему именно чёрное? — внезапно спросил Айзен, не двигаясь, в отличие от Вайзарда, который слегка поёрзал, устраиваясь поудобнее. Впрочем, отсутствие попыток двигаться было вполне объяснимо: заклинание крепко спеленало самопровозглашённого Бога, не давая возможности даже наклонить голову, чтобы вопрос не звучал так бесцветно. Голосом он никогда не мог выразить всю полноту чувств, поэтому логично было бы руководствоваться простейшей логикой и перейти к вербальным жестам, но даже это у предателя отняли. Ичиго сжал руку в кулак, разминая пальцы, которые поочередно хрустнули. Указательный, средний, безымянный, мизинец. Большой не захотел, но он не стал заострять на этом внимание, задумавшись. Некоторые из знакомых уже интересовались этим, но он ни разу не назвал ту причину, которая была бы завязана на психологии личности, которая стояла у истока остальных. Причину, из-за которой всё и началось, из-за чего характер стал развиваться именно в таком направлении, а не в каком-либо ещё. Хотя таких причин оказалось больше, чем он думал. Они вытекали одна из других, замыкая круг. Что было раньше: курица или яйцо? Круг не имел начала. — Это покажется ироничным, особенно тебе, Айзен, — глаза и. о. шинигами с чёрными провалами зрачков вспыхнули на миг в темноте голубым отсветом от реатсу, из-за чего Соуске захотелось зябко повести плечами, чтобы стряхнуть внезапный и мимолётный испуг. — Но, как обычно, это завязано на психологии. Тебе ли не знать, что Готтей-13 и Совет Сорока Шести всегда очень сильно полагались на меня, на мои способности, связь с Урахарой Киске и остальными сбежавшими, как, например, с Вайзардами, с кланом Кучики, то есть с Рукией, и с последним квинси, — Айзен усмехнулся. Ни черта Исида Урюу не последний! Но не стоило портить шинигами всю малину. Они только-только расслабились, пусть переведут пока дух. Пока могут. — Предпосылки к извечной тяге спасать всех есть даже в моём имени. Меня это вполне устраивает. До определённого момента, — Ичиго безразлично пожал плечами, хотя движение всё равно не было замечено: собеседник полностью сконцентрировался на голосе говорившего, улавливая все, даже самые тонкие интонации. — Но у всех есть тёмная сторона, свои эгоистичные желания, — он сжал ткань косоде на груди, вспоминая сумасшедший оскал внутреннего Пустого и металлический смех, гремящий как консервная банка, катящаяся по асфальту от ленивого пинка прохожего. — У каждого из нас есть свои демоны, своя тяга к злодейству. Моя выражается в одежде. Носить чёрное для самовыражения? Что же, так тому и быть. Пусть это будет метафорическим образом злодея, в то время как я обычно являюсь спасителем. А для кого-то — лишь палачом. — Спрятать свою душу на виду, — хмыкнул Айзен, когда Ичиго ушёл, а дверь закрылась. Снова в помещении стало холодно и пусто. — Как обычно: спрячь важное там, куда все постоянно смотрят, — никто и не заметит этого. Интересно, Куросаки Ичиго, интересно, догадается ли хоть кто-то о твоём секрете? О том, что ты бы с радостью встал против шинигами, если бы они повели себя по-другому? #6. «Если это и было частично правдой, то я глупец. Чёрная одежда только подчёркивает яркость моих волос. А с моей реатсу и её контролем мне никогда не удастся скрыться». Абарай Ренжи — Пустой! — громко выкрикнул Ренжи прямо на середине обычного разговора в каком-то кафе и, проглотив гиконган, выскочил из тела. Нахмурив брови и повернувшись к Ичиго в ожидании того, что он повторит следом, он удивлённо замер с обнажённой катаной в руке: Куросаки не шелохнулся, продолжая пить чёрный кофе, принесённый ранее официанткой. — Ичиго, в чём дело? — недоумённо прошипел шинигами, переминаясь с ноги на ногу. Временный шинигами поднёс чашку ко рту так, чтобы никто не заметил, что губы шевелились, и недовольно пробормотал: — Во-первых, Ренжи, там всего один «минус». Или бравый лейтенант с банкаем не может уделать всего одного Пустого без моей помощи? — ироничные слова глубоко задели самолюбие проводника душ, который сравнялся цветом кожи с цветом собственных волос. — Во-вторых, тебе нужно научиться более незаметно покидать своё тело, то есть без дурацких выкриков, привлекающих внимание. На твоё счастье здесь была только одна официантка, которая посмотрела на тебя, кстати, как на идиота. В-третьих, моё удостоверение временного шинигами — не гиконган. Если моё тело внезапно завалится на пол со стеклянными глазами, то его снова придётся вытягивать из морга, — на этот раз Ренжи удивлённо округлил глаза, представив, как это выглядело со стороны для неосведомлённых людей. «Снова? Он уже делал это?»  — Хорошо, что Урахара дал заменитель памяти, — пробормотал Ичиго, поставив чашку и облизав губы. — И последнее, четвёртое: пока я рассказывал тебе очевидное, умело пародируя твоего капитана, который и должен был провести с тобой такой инструктаж, а не я, Рукия уже уничтожила того Пустого и направляется сюда, чтобы выдать пару профилактических пинков. Так что я лучше пойду домой, — он встал из-за столика и, оставив щедрые чаевые милой официантке, которая от внимания такого привлекательного и необычного парня зарделась, сказал: — Извините, пожалуйста, моего друга за шум. И спасибо за кофе. — Ничего такого, — понятливо улыбнулась девушка. — Приходите к нам ещё! — стандартная вежливая фраза с заискивающей улыбкой: вдруг и правда придёт ещё раз? Ичиго обернулся: — Обязательно. — Теперь я понимаю, почему ты носишь чёрное, — пробурчал Ренжи вечером, бесцеремонно сидя на подоконнике дома Куросаки, в то время как хозяин комнаты читал какой-то учебник. — Твоя мрачность привлекает девчонок. Вайзард тяжело вздохнул, поняв, что нормально выучить материал ему не дадут, если хоть как-то не откликнуться, поэтому он решил опровергнуть сказанное: — Девушек привлекает не столько мрачность, сколько хорошие манеры и нормальная улыбка. Записывай, Кон, я знаю, что ты сидишь под кроватью и подслушиваешь, так что если будешь снова кого-то клеить в моём теле, то хотя бы делай это красиво и незаметно для выбранной пассии. Но я не для того ношу чёрное, — он вернулся к учебнику, считая разговор завершённым. Ренжи мгновенно одолело любопытство, поэтому он спросил: — Тогда для чего? Ичиго застонал, мысленно проклиная друга и неподходящий момент для расспросов: — Если я отвечу, ты заткнёшься и уйдёшь? — дождавшись утвердительного кивка, он просиял. — Отлично. Отвечу коротко: чёрный — отличная маскировка, а я зачастую в центре событий. Так что он помогает мне отвлекать внимание. А теперь брысь все, у меня завтра тест по японскому языку! Абарая как ветром сдуло, как и Кона, которого он вытурил точным пинком в коридор. Куросаки потянулся к открытому окну, чтобы поправить примятые шинигами шторы: «Если это и было частично правдой, то я глупец. Чёрная одежда только подчёркивает яркость моих волос. А с моей реатсу и её контролем мне никогда не удастся скрыться. Но для Ренжи этот ответ звучал правдоподобно, так что не нужно менять его мнение». #7. «Потому что чёрный цвет — траурный. На случай, если все мои друзья погибнут или хоть один из вас, мне не придётся привыкать. Я вынуждаю себя готовиться к худшему раскладу». Ясутора Садо. С Садо всегда всё было просто: он мог одним внешне нечитаемым взглядом объяснить чувства, задать вопрос, передать сообщение или собственные мысли, но только тем, кто мог понять парня. Тем, кто мог заглянуть в чужое сердце, понять все самые тёмные и постыдные желания, тем, кто после этого не только не отвернётся, но и постарается помочь в борьбе. Жаль, но таких людей Ясутора встречал редко. Но если встречал, то не отпускал до самого конца, старался защитить и всячески не терять из виду. Садо всегда подсознательно чувствовал настроение Ичиго: хищный азарт при преследовании Пустого или же при столкновении с сильным противником, усталую нежность к родственникам и друзьям, спокойствие и размеренность на уроках и на тренировках. Порой — ярость и злость, боль и нежелание сдаваться, но чаще всего они были направлены на очередного «босса». Эти чувства служили своеобразным трамплином, которые помогали преодолевать предел в очередной раз, доказывая себе и всему миру, что рано списывать Куросаки со счетов, пока он сам не решит, что стоит остановиться и сделать шаг назад! — Что такое, Чад? Но так же как он мог чувствовать настрой лучшего друга, так и временный шинигами мог обратное, но куда более виртуозно, чем мексиканец. Садо редко пользовался голосом, стесняясь низкого и пугающего людей звучания тяжелого баса, но сейчас, когда они были одни, отдыхая у реки после долгого и трудного дня, он мог беспрепятственно спросить: — Ичиго, почему именно этот цвет? И. о. шинигами мгновенно понял, что имелось в виду, поэтому с лица медленно испарилась улыбка. Лгать Садо не хотелось, говорить полуправду или увёртываться — тем более, но по понимающему взгляду подчиняющего стало понятно, что хватит и одной причины, но, несомненно, какой-то важной, основополагающей. Ясуторе можно открыть страхи и кошмары с такой же лёгкостью, как самому себе, без оглядки и опасения быть раскрытым. — Потому что чёрный цвет — траурный, — глухо пробормотал Ичиго, спрятав лицо в ладонях, будто стараясь спрятаться от пронзительных как никогда глаз Чада. — На случай, если все мои друзья погибнут или хоть один из вас, мне не придётся привыкать. Я вынуждаю себя готовиться к худшему раскладу. — Пообещай мне кое-что, Ичиго, — он осторожно положил широкую ладонь на плечо Вайзарда, вынуждая посмотреть на него. — Если так случится, что грянет новая война, если кто-то из твоих друзей или родственников погибнет, то ты не сдашься несмотря ни на что. Пусть твоя горечь будет на виду в твоей одежде, но твой дух никогда не будет сломлен. Пообещай мне! — Хорошие слова, Чад, — Ичиго улыбнулся. Улыбнулся как в тот день, когда дал мексиканцу первое обещание, держа в руках чужой медальон и глядя на связанного мексиканца снизу вверх, лёжа спиной на земле. — Я обещаю. #8. «Я гот». Иноуе Орихиме «Снова она, — мысленно простонал Ичиго, подавив желание сделать шаг назад и скрыться за углом, из-за которого вышел секунду назад. — Скоро в моих кошмарах будет появляться Иноуе, а не внутренний Пустой, пожирающий моих родных и утаскивающий во тьму со злобным гоготом», — мрачно подумал он, не удержавшись от иронии и лёгкого подтрунивания, чтобы хоть как-то поднять мгновенно упавшее настроение. Орихиме стояла и приветливо махала парню рукой, привлекая ещё больше внимания. Сделать вид, что он не заметил её и пройти мимо уже не получалось, так что юноша приветственно поднял руку и молчаливо последовал за одноклассницей, которая радовалась солнцу, небу, всему миру и хмурому невежливому другу, который шёл рядом, не прерывая её весёлого монолога. — Куросаки-кун, почему ты не хочешь ответить мне? — чуть ли не со слезами на глазах протянула она, выговорившись. Вопреки ожиданиям, Ичиго девушку слушал, попутно прокручивая в голове домашний материал по биологии. — Ведь я действительно хочу знать, почему в такой погожий день нарядился так мрачно! — она надула губки, в ожидании ответа. Куросаки чуть расслабился, услышав привычный вопрос, который он десятки и сотни раз задавал сам себе, стоя у зеркала и глядя в собственное отражение. Он придумывал миллионы причин и отметал неподходящие и неправдоподобные, оставив лишь несколько глупеньких для таких поверхностных и слегка легкомысленных людей, как Орихиме. Поэтому он, не задумываясь, ответил: — Я гот. Слова заставили Иноуе застыть на месте с широко распахнутыми глазами и ртом, чтобы обдумать это. Ичиго ушёл далеко вперёд, словно позабыв об однокласснице, которая с обидой посмотрела в широкую спину временного шинигами: «Он серьёзно думает, что я поверю в такую чушь. Как же больно от того, что он не доверяет мне, не открывает мне свою душу, закрываясь в свой панцирь. А я так хотела бы ему помочь, искренне и от всего сердца! Когда же ты увидишь, Куросаки-кун, что я не маленькая слабая девочка, которую нужно постоянно опекать и оберегать?»