Чёрное

#13. «У меня есть обычная неуверенность в себе, свойственная подросткам, склонность к депрессиям. Порой я чувствую себя чужим и лишним, несчастным, неадекватно воспринимающим мир». Куросаки Ишшин С Ишшином у Ичиго всегда был короткий разговор, который обычно состоял из ругани и взаимного избиения, но чаще, конечно же, доставалось бывшему капитану. Раньше он поддавался и дурачился, ведь маленькие поблажки первенцу прекратились, как только он поступил в среднюю школу и замкнулся в себе, как и говорили многие коллеги-врачи в заумных журналах, посвящённых психологическому состоянию детей в разные периоды жизни. В четырнадцать младший Куросаки, несомненно, по-своему повзрослел и поумнел, так что такие поблажки высчитывал на раз-два. Ишшину пришлось волей-неволей перестать страдать чёрт знает чем. Сначала он боялся, что Ичиго не сможет дать отпор и покалечится, но сын удивил, приложив отца об пол залихватским захватом, не моргнув и глазом, словно только этим и занимался всю жизнь. Старший Куросаки знал, что парень ходил раньше в додзе, а теперь к яркому школьнику из-за солнечно-рыжих волос цеплялись самые различные подозрительные личности. Но из каждой драки он выходил (или выползал, пока не набрался опыта) победителем. Опытный глаз врача вылавливал отпечатки жестоких боёв: сбитые костяшки на руках, вывихи и бесконечные ссадины, царапины, синяки. Ишшин ждал, что рано или поздно Ичиго сломается и придёт за помощью, как это делали все дети, спрашивая совета у родителей. Но он «не сломался», не желая беспокоить членов семьи тем, что казалось ему несущественным. И когда однажды бывший капитан «из засады» напал на него, когда Ичиго в мгновение ока припечатал мужчину к стене недюжинной физической силой, а Куросаки-старший почувствовал лёгкое веяние пока слабоватой духовной энергии, то с тоской отметил, что мирная жизнь юноши подошла к концу. Он с самого начала знал, что всё закончится тем, что Ичиго погрузится с головой в «загробную» жизнь. Он понимал это ещё тогда, когда в три года совсем крохотный и улыбчивый мальчик начал тыкать в абсолютно пустое для обычных людей место и лепетать что-то сумбурное, по-детски наивное и непосредственное. А Ишшин с ужасом смотрел в том направлении, где стоял призрак пожилого мужчины, который был довольно странным ещё при жизни. Он надеялся, что дар шинигами обойдёт сына стороной, хотя с мрачной обречённостью понимал, что это было невозможно. Пустой из Масаки при любом удобном случае удрал бы, чувствуя себя неуютно из-за реатсу квинси. И он удрал, как и предсказывалось, во внутренний мир Ичиго. Не такой судьбы хотел для сына Ишшин, совсем не такой. Вот только когда своенравные Пустые слушали шинигами или квинси, заклятых врагов? Они-то и собственных сородичей пожирали ради эволюции и силы. И что самое странное, так это то, что «минус» внутри Ичиго каким-то невероятным способом смог повлиять на характер носителя, частично отстранив от друзей и семьи — и людей в целом. Ишшин пытался хоть что-то сделать с пугающей замкнутостью сына. Но тот лишь плотнее кутался в чёрный цвет (слава Ками-сама, что не в белый!) и объяснял это довольно логично: — У меня есть обычная неуверенность в себе, свойственная подросткам, склонность к депрессиям. Порой я чувствую себя чужим и лишним, несчастным, неадекватно воспринимающим мир. Чёрный меня успокаивает. Частично бывший капитан верил в это. Но чем больше становилась духовная сила бога смерти в Ичиго, тем большую часть реатсу отхватывал себе и Пустой. Ишшин прислонился лбом к стеклу и тяжело вздохнул, с трудом подавив внезапную тягу к успокаивающему сигаретному дыму в лёгких, который он позволял организму ощущать лишь раз в год на могиле Масаки. «Прости меня, Масаки, но если Ичиго продолжит развиваться такими темпами, если Ховайто сможет обрести власть над ним и он не сможет его подавить, а даже если и сможет, но будет по-прежнему соваться в Сейретей, то мне придётся курить намного чаще, чем хотелось бы тебе и мне». #14. «Люблю одиночество и отрешённость. Это заставляет меня чувствовать себя защищённым». Докугаминэ Рирука Рирука была забавной девушкой. Такой тип людей, как она, Ичиго пока не встречал, хотя людей (и нелюдей) за собственные семнадцать лет повидал немало. Точное название такой категории личностей он пока не придумал, но она уже казалась парню необычайно забавной. Подчиняющая говорила то, что думала, глядя прямо в глаза, абсолютно не стесняясь высказывать собственную точку зрения, за что Куросаки поставил напротив фамилии «Докуаминэ» жирный плюс, мимолётно отметив, что если бы Орихиме смогла позаимствовать чуточку такой уверенности хотя бы у Тацки, то на Иноуе вешался бы почти весь офицерский состав Готтея-13, а Исида давно бы попросил руки. Рирука была самоуверенной, что придавало ей определённого таинственного шарма. А ещё она любила милые вещи и считала бывшего временного шинигами «милым». «Милым»! «Да он секс-бомба!» — этот крик стоял у Вайзарда в ушах каждый раз, как девушка бросала жадные взгляды на мужскую фигуру, цепляясь хитрыми ярко-малиновыми глазами на солнечно-рыжие волосы, торчащие в разные стороны, как за указующий путь маяк. Но мысленно — Подчиняющая никогда бы и никому не призналась бы в этом даже под страхом смерти — она звала Ичиго «сломанным ветром». Гинджоу подробно рассказал о прелестях потери сил и. о. шинигами. Трагедию подростка разделили все, поскольку легко могли додумать, что случилось бы с Подчиняющими, не будь у них таких специфических сил, какими они обладали сейчас. У Куросаки был полностью покорёженный внутренний мир и сломанный взгляд, который против воли владельца описывал все чувства, бушующие в голове. Но Рирука точно знала: когда он вернёт себе силы проводника душ или обретёт новые способности, обучаясь у Подчиняющих, то только тогда они увидят настоящий нрав парня. Ту волю и упрямство, благодаря которым он смог совершить ряд невероятных вещей, включая пробуждение сил шинигами в пятнадцать лет, хотя обычно они появлялись только после смерти физического тела и двадцати-тридцати лет блуждания по Руконгаю. Взгляд у бывшего временного шинигами порой становился отрешённым, задумчивым, будто он вспоминал что-то приятное/неприятное из собственной биографии, восстанавливая в памяти какие-то воспоминания. Он не общался ни с кем из Подчиняющих вне тренировок, за исключением близких друзей (Орихиме и Садо), которые вместе с ним прошли через множество битв с неслабыми противниками и стали чуть ли не членами семьи, которых он защищал с особым рвением. Лишь однажды Ичиго пересёкся с Рирукой вне узкого круга Подчиняющих. Произошло это в кондитерской, когда она, проходя мимо одного отдела в поисках любимых бисквитных пончиков в шоколадной глазури, увидела рыжую шевелюру, ярко выделяющуюся среди других темноволосых покупателей. Волосы словно горели из-за косых лучей солнца, играющих на прядях. На фоне чёрной одежды они выглядели ещё сексуальнее, а треугольный вырез майки, который Докугаминэ увидела, когда парень повернулся, только сильнее подчёркивал острый подбородок, плавный изгиб шеи и мощные широкие плечи с великолепно развитой мускулатурой. «Наверняка он первый в классе, да и в школе на физкультуре», — промелькнула в голове восторженная мысль, пока глаза жадно пожирали юношу, запоминая детали. Сильные мужские пальцы, длина которых идеально подошла бы для игры на скрипке, небрежно сгребли сдачу со стойки в карман, подхватили внушительный кулёк со сладостями и отправили в пакет выверенным движением, который Подчиняющая не раз видела, наблюдая за соревнованиями по баскетболу, когда мяч резко залетал в корзину, после падая на землю, пролетев «чистым» через кольцо. — Рирука? — удивлённо выдохнул Ичиго, заметив миловидную девушку, которая замерла на месте, странно глядя на него. Вопрос «что ты здесь делаешь?» несколько секунд был написан на лице Вайзарда, но быстро стёрся, когда он вспомнил необычную страсть Докугаминэ к пончикам. — И что ты здесь делаешь? — озвучила чужой вопрос Рирука, чуть прищурившись и анализируя немаленький пакетик, из которого торчали соблазнительные бока разноцветных конфетных обёрток. Она с трудом могла представить такого брутального, но одновременного невероятно милого подростка, пожирающего сладкое в таких пугающих объёмах. — Дань готовлю, — неожиданно мрачно буркнул он, теми самыми манящими пальцами хватаясь за ручку двери, ведущую на улицу, явно избегая разговора на щекотливую тему. — Подожди, Ичиго, — окликнула девушка, неожиданно набравшись смелости, и нагловато спросила: — Давно хотела узнать: что за странная тяга к тёмным вещам? Каждый раз ты появляешься у нас в примерно таком же виде, как и сейчас, так что мне стало интересно. Ичиго хрипло рассмеялся и, тягучим движением толкнув дверь, ответил: — Я не совсем доверяю вам, Подчиняющим, но в этом вопросе просвещу, хотя ответ прост. Люблю одиночество и отрешённость. Это заставляет меня чувствовать себя защищённым. Привычных сил шинигами у меня больше нет, но этот цвет напоминает о них. Куросаки скрылся из виду, оставив ошарашенную Рируку в магазине. Но она могла бы поклясться, что на мгновение «сломанный ветер» в янтарно-карих глазах превратился в настоящий неудержимый, яростный и безумный ураган, сметающий всё на собственном непредсказуемом пути. #15. «В детстве я ходил с тобой в додзё, помнишь? Я просто привык к чёрной форме. Да и в средней школе она была тоже тёмной. Всего лишь привычка, не более и не менее того». Арисава Тацки Тацки никогда не требовались лишние слова, ведь обычно проблемы она решала с помощью лёгкого — или тяжёлого, если нужно было — рукоприкладства. Так повелось ещё с далёкого и безоблачного детства, когда она валила всех соперников по додзё на маты одним точным ударом. Девушка давно решила, кем должна быть в будущем, поэтому со снисходительной улыбкой наблюдала за метаниями других одноклассников, которые никак не могли выбрать направление, в каком должны двигаться для обеспечения хорошего будущего. Арисава точно помнила, что сначала в додзё она носила белую одежду, как и все остальные в группах, а после пришлось поменять на чёрную из-за каких-то там жизненных убеждений треснутого на всю голову учителя-садиста. Девочке — тогда девочке — было всё равно. Да и какая разница, что носить, если отношение сенсея к тренировкам не изменилось? Она лениво колотила тренировочные боккэны, и отчего-то в голове всплыл тот самый эпизод, когда впервые пришлось примерить чёрное кимоно. Такая одежда быстро пришлась по душе, так что Тацки была даже благодарна балагуру-тренеру, который сегодня где-то задерживался. Видимо, снова боялся проиграть девушке в спарринге. — Привет, Тацки. Тишина, прерываемая только глухими звуками ударов, стала особенно остро ощущаться после нескольких коротких приветственных слов. Она резко обернулась и как-то неуверенно спросила: — Ичиго? Что ты тут делаешь? — Тренироваться пришёл. Как обычно всё, вообще-то, — невозмутимо заметил Куросаки, заходя в мужскую раздевалку. — Куда интереснее то, что ты тут делаешь сегодня в такое время. Обычно я один тренируюсь, не считая сенсея, конечно, — и одноклассник закрыл дверь, оставив Арисаву в коротких размышлениях. И только после нескольких минут раздумий она поняла, что имел в виду временный шинигами: обычно девушка приходила днём и старалась до вечера — и темноты соответственно — вернуться домой, чтобы успеть выполнить поручения родителей или заскочить к Орихиме. Она никогда не приходила в додзё вечером и понятия не имела, что Ичиго тоже сюда наведывается. Причём, судя по наличию толковой сменной одежды и сумки, в которой точно была вода и полотенца, регулярно. А сенсей тот ещё жук, раз умолчал об этом, хотя точно знал, что они знакомы. В чёрной тренировочной форме Ичиго выглядел… впечатляюще. Он вообще отлично смотрелся в тёмных цветах. Даже форма шинигами, которая преимущественно включала в себя чёрный цвет, смотрелась на парне так, как будто он таким родился. — Уже не такой плакса как в детстве, Ичиго? — подколола Ичиго Арисава, стараясь скрыть внезапное смущение при виде статной фигуры одноклассника. А она и не заметила, как он вытянулся и вымахал в плечах. Казалось, что Куросаки был слегка тощим, что, в принципе, так и было, но Тацки знала, что дело всего лишь в долбаном переходном возрасте. Организм — в особенности мужской — чаще подвергался физическим нагрузкам, чем женский, вот и требовал большего, как вечный двигатель. С трудом представлялось, сколько должен был получать еды временный шинигами, учитывая постоянное патрулирование Каракуры вне зависимости от того, какое время суток — день или ночь. — Хочешь проверить? — прищурился он, насмешливо улыбнувшись и тактично не заметив изучающего взгляда будущего партнёра по спаррингу. В последнее время многие девушки и женщины, что настораживало, так смотрели на парня, словно прикидывая что-то. — Отчего бы и нет. Пока сенсея нет (ленивая задница, где его только носит?) можно и поиграть немного, намяв тебе бока, — согласилась Тацки, уперев руки в натренированные бёдра. — Но просто так — не интересно, так что давай на вопрос-ответ, окей? — Что же, давай. Покажи, чего достигла, раз ты до сих пор хочешь стать первой по силе женщиной в Японии, — глаза Ичиго зажглись азартом, отчего они приобрели какой-то золотисто-карамельный оттенок, который она раньше никогда не видела. От этого взгляда девушка почувствовала прилив бодрящего адреналина. Ноги конвульсивно дёрнулись, рефлекторно готовые к бегу, дыхание и сердцебиение участилось, а руки сжались в кулаки. Они встали друг напротив друга на обычном расстоянии и, после короткого поклона, показывающего уважение к противнику, приняли привычные боевые стойки. Никто не торопился нападать, мысленно прикидывая возможные варианты атаки или контрзащиты врага. Первой не выдержала Тацки, ринувшись в бой. Но уже спустя миг мир перевернулся вверх тормашками, а девушка приземлилась спиной на маты, умело прижатая к земле руками одноклассника, чтобы нельзя было вывернуться. — Ничего себе, — вырвалась восхищённая похвала у Арисавы, которая не смогла сдержать восторг от такой умелой и действенной контратаки. Ещё никогда она не видела, чтобы кто-нибудь двигался с таким изяществом и скоростью, как временный шинигами. Угловатость в движениях, которая присутствовала в технике парня в детстве, бесследно исчезла за выточенным годами мастерством. — Как ты это провернул? — поинтересовалась Тацки, принимая протянутую руку Ичиго, который решил помочь сопернице встать. Одним мощным рывком он поставил девушку на ноги и слегка самодовольно улыбнулся, смахнув пот с лица. — Предугадал, что ты будешь нападать первой, по твоему выражению лица. Оно напряглось, а глаза… как будто застыли. Не знаю, как объяснить понятно, — Куросаки взъерошил короткие волосы. — Это я поняла, — раздражённо отмахнулась от объяснения Тацки, закатив глаза. — Даже сенсей делал мне замечания насчёт этого, но ему обычно не хватало скорости опередить мой удар. Меня больше интересует переход из твоей начальной стойки к нападению, — она закинула полотенце на плечо и легко поймала бутылку с водой, которую кинул и. о. шинигами, щедро поделившись запасами. — Ах, это, — протянул Вайзард, сделав глоток воды, чтобы отсрочить необходимость отвечать и дать себе время собраться с мыслями. — Я практикую иаи-дзюцу, умение бить на опережение. Для этого необходимо не только понимать соперника и его движения, но и иметь наиболее нейтральную начальную стойку, чтобы никто другой не смог считать тебя. В уличных драках это очень важно, ведь такая способность может спасти жизнь или, на худой конец, хотя бы тело. — Никогда не задумывалась о таком, — буркнула Арисава. — Звучит интересно, но мне не хватит скорости, чтобы повторить, верно? — Ичиго сочувствующе кивнул головой, но она отмахнулась: — В принципе, не только из-за этого. У меня бы не получилось, потому что я не всегда могу считать выражение лица партнёра по спаррингу. Иногда попадаются такие отмороженные типы, что предугадать их действия нереально. А вот выставить блок с подковыркой — пожалуйста! — она хищно улыбнулась, хрустнув костяшками, как будто вспоминая случай, где применялся подобный коварный приём. Ичиго поёжился, красочно представив, как Тацки залихватски перебрасывает Кенпачи через себя, правильно используя собственный центр тяжести и опору под ногами, а Зараки летит, летит, летит… Лепота! — Так на какой вопрос мне отвечать? — лениво протянула девушка, растирая стопу уверенными жестковатыми движениями, чтобы размять мышцы. Куросаки задумался и легкомысленно махнул рукой: — Мне лень придумывать вопрос, так что спрашивать ни о чём не буду. Расслабься. Она удивлённо посмотрела на парня и тихо спросила, уперев глаза в пол, будто смущаясь такой внезапной наглости: — Тогда могу спросить я? — дождавшись утвердительного кивка и слегка заинтересованного взгляда временного шинигами, Арисава произнесла: — Почему именно чёрное? — Как бы я хотел, чтобы вы отвалили от меня с этим философско-психологическим вопросом, но, видимо, не судьба, — проворчал и. о. шинигами, выуживая из недр сумки хачимаки[1], которую забыл ранее надеть. Вопреки традициям, она была угольно-чёрной, а не белой или красной. Но дома, что было удивительно, была только эта мрачноватая головная повязка и ни единой другого цвета, будто специально для проводника душ. Завязав хачимаки замысловатым узлом, который Тацки видела впервые в жизни, он прищурился и выдал, встав: — В детстве я ходил с тобой в додзё, помнишь? Я просто привык к чёрной форме. Да и в средней школе она была тоже тёмной. Всего лишь привычка, не более и не менее того. Девушка никак не успела это прокомментировать, так как именно в тот момент, когда Вайзарда пробило на откровенность и можно было вытянуть из парня что-либо более личное и обстоятельное чем «У меня всё в порядке», в додзё вбежал тренер с дебильно радостным криком: — А вот и я! Соскучились? В следующем спарринге с сенсеем Тацки наносила удары особенно ожесточённо, желая отомстить мужчине за дважды обломанную малину: во-первых, он безбожно опоздал на пару часов, потратив свободное время девушки почти впустую, а во-вторых, после всего вернулся в самый неподходящий момент. Ичиго наблюдал за поединком спокойно, хотя отлично понимал, почему девушка так сильно бесится и выказывает агрессию. Он улыбнулся и пошёл на растяжку, потому что разговор с Арисавой, последующий спор и короткий бой отвлекли от этого. #16. «Это символ кризиса и поражения. Я не чувствую, что выиграл хоть одну битву. Я не чувствую себя ни героем, ни победившим». Настоящий Зангетсу (Пустой) — А ты, как я погляжу, окучиваешь друзей-родственников потихоньку, — едко проскрипел Зангетсу, присев на край небоскрёба рядом с Ичиго. Сегодня был какой-то особенный день. Никто не спешил нападать: злодеи забились в тёмные норы, вынашивая новые «коварные планы по захвату мира», а Пустые притихли, поняв, наконец, что соваться в Каракуру — гиблое дело. Хотя, возможно, они всего лишь хотели очиститься и пойти в Сейретей, как и было положено давным-давно? — Окучиваю? — удивился Куросаки, непонимающе посмотрев на собственного «минуса», который, как и временный шинигами, был полностью безоружен. — Загнул ты, конечно, — фыркнул парень, покосившись на собеседника, который легкомысленно болтал ногами в воздухе. — Я только рассказываю им о себе. — О, а мне не расскажешь, раз уж проходит этот односторонний блиц-опрос? — оживился он, повернув голову к и. о. шинигами. — Ты же постоянно здесь, наверняка копаешься в моих воспоминаниях, — закатил глаза Ичиго. — Как будто ты сам не знаешь, что я думаю. — Порой — реально не знаю, — неожиданно серьёзно согласился Пустой. — Иногда твои мысли настолько спутаны, что я ничего не могу понять, хотя ты в такие моменты обычно делаешь чертовски важные решения для себя. А я не могу их даже подсмотреть и обдумать, — он выпятил нижнюю губу, которая притворно задрожала, как будто «минус» собирался заплакать. Вайзард коротко рассмеялся и посмотрел на собеседника, хитро прищурившись и что-то обдумывая. — Правду за правду? — предложил он, протягивая правую руку с оттопыренным мизинцем. Пустой удивлённо посмотрел на палец и покрутил указательным у собственного виска, но мизинец позже протянул, обхватывая чужой, чтобы скрепить обещание совершенно детской, но от этого не менее действенной и ответственной клятвой. — Я так понимаю, отвечать первым мне? — обречённо пробормотал Ичиго. Пустой кивнул и, расплывшись в дурацкой ухмылочке, писклявым голосом, явно спародированным у кого-то из знакомых бога смерти спросил: — Ичиго-Ичиго, а почему ты всегда в чёрной одежде ходишь? Куросаки поморщился, как от зубной боли, и ответил: — Я так понимаю, тебе нужна наиболее веская первопричина. И тебя, скорее всего, интересует то, почему моя форма шинигами отличается от обычных проводников душ… — он тяжело вздохнул, прочитав короткое согласие в чёрных зрачках «минуса». — Это символ кризиса и поражения. Я не чувствую, что выиграл хоть одну битву. Я не чувствую себя ни героем, ни победившим. Они замолчали, наблюдая за тем, как редкие пушистые облачка лениво ползли по ярко-голубому слепящему небу, будто не зная, что делать и куда лететь. — Теперь моя очередь отвечать, — хрипло протянул Пустой. Временный шинигами повернулся к собеседнику всем корпусом и, крепко ухватив того за плечи, чтобы не сбежал без ответа, как порой любил делать, выдохнул вопрос, терзавший долгое время: — Кто ты? Пустой сумасшедше оскалился, буквально вспыхнув от безумия, как спичка вспыхивает от огня, и тихо-тихо прошептал слова, которые Ичиго слышал много раз, но не придавал им значения: — Я — Зангетсу!