Peeta Mellark's Sexual Frustrations

Существовали сотни слов, способные описать ощущение пустоты в моей груди, но самым простым способом описать это душераздирающее завихрение в сердце — было просто заявление, что я чувствовал себя обманутым. Всё, что я мог вспомнить — запинающиеся слова Китнисс, когда прощалась со мной, ее серые глаза были пусты, когда призналась, что всё было ради Игр. Всё. Раз за разом я прокручивал разговор у себя в голове, шагая из поезда домой в полном одиночестве, одна рука глубоко в кармане, другая — оперлась на трость, все вспоминая ее губы на моих лихорадочных. Я сдерживал слезы, что скопились в уголках глаз. Мне следовало догадаться. Слишком хорошо, чтобы быть правдой; естественно, я не был ей интересен, с чего бы это? Были более важные вещие, такие как — возвращение домой к своей семье и возлюбленному Гейлу. Не то, чтобы меня волновал придурок Гейл. Я знал, первый поцелуй Китнисс произошел со мной, мог бы сказать по тому, как в первый раз ее нерешительные губы сомкнулись на моих. И опять же решительность могла быть из-за того, что она только играла на камеры, что ничего на самом деле не было настоящим. Я пнул камушек на дорожке. Нет, я отказывался верить в это. Несмотря ни на что, я все еще нес насущную необходимость защищать ее, и мне показалось, она подарила мне свой первый поцелуй. Жаль, я не смог оказаться последним. Я знал, что важнее быть последним, но в очередной раз проиграл. Я доверял ей. Я допустил мысль о том, что она действительно заботилась обо мне, а не то, что она делала это назло Капитолию. Возможно, я был влюбленным болваном: во всем моя вина, в конце концов. Хуже всего было то, что я даже не мог ненавидеть её за это; вместо этого я чувствовал пустоту и ненависть к самому себе. Насколько мне известно, я сам промыл себе мозги, думая, был влюблен, когда на самом деле я просто втрескался и мог бы избавить свое сердце от горя, если бы только раньше отпустил ее. Таковы были мрачные мысли, преследующие меня, когда вошел в дом, и первое, что я получил — нехилый удар по щеке от своей любящей мамаши. Я даже не дрогнул - уже ожидал подобного. — Тебе не следовало возвращаться! — зашипела она. Мое лицо жгло, но это было ничто по сравнению с тем, что происходило внутри. Равнодушие Китнисс — худшая рана, которую я когда-либо получал. — Нора, это ты так рада появлению нашего сына в доме? — воскликнул ошеломленный отец, подойдя к ней сзади. — Конечно, он вернулся домой с этой Шлаковской шлюхой, она практически сделала все для него все это время! Ты бесполезен даже как мужчина, Пит, или жалкое подобие ему, мне бы следовало сказать, — сплюнула она, окидывая меня взглядом сверху-вниз, видя мою ногу и трость. — Нора, я не допущу, чтобы ты подобным тоном разговаривала с нашим младшим сыном! — взревел отец и, словно защищая, сгреб в свои объятия, как раньше, когда я был маленьким. Я обхватил его, выпустив из рук трость, и представил, что это было недавно. Моя мать усмехнулась. — Да неужели? Что же ты притворяешься, Бран? — глумилась она. Я ждал, что он встанет на мою защиту, но он не стал. Конечно, не стал: он все еще был бессилен против ее гнева. А меня больше не волновало. Она рассмеялась и совершенно невозмутимо ушла. Затем я отпустил отца. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки и с беспокойством глядел на меня, его голубые глаза такие же, как мои. — Не слушай ее, Пит. Я до сих пор горжусь тобой, — напомнил он мне. Я невнятно мотнул головой, не зная что и ответить. Ничего не изменилось, за исключением того, что я теперь был богат и Китнисс сломала меня. Можно подумать, что мать была счастлива. В это время за дверью булочной появились старшие братья, шагающие на кухню. — Эй, братишка, я слышал у тебя есть девушка! — хлопнул по спине Рай, как только подошел. — Я не желаю говорить об этом, — промямлил я. — Хорошо, но, по крайней мере, ты вернулся живым, верно? — Ливен улыбнулся и тут же захватил меня в медвежьи объятья, как раньше делал только мой отец. — Да, и раз уж ты теперь богат, мы можем переехать в Деревню Победителей, так ведь? Я кивнул, вспоминая как Эффи вскользь упомянула об этом. Вот только я был взволнован за Китнисс в это время. Да и мне плевать, где я живу на данный момент. — Верно, поэтому завтра на рассвете мы выдвигаемся, — радостно пропела мать, когда вернулась обратно. — Так что вам, мальчики, пора спать. Особенно тебе, Пит, поскольку ты еще бесполезнее со своим протезом. — Вообще-то из-за меня мы все переезжаем, бессердечная ты сука! — в конце концов выплюнул я, гнев переполнял меня. — Он прав, Нора, тебе стоит быть благодарной, — мрачно добавил отец, кладя руку мне на плечо, чтобы успокоить. Моя мать разбушевалась и ушла, как будто бы ничего не произошло. Братья с нахмуренным видом повернулись ко мне. — Быть может, тебе нужно отдохнуть, это был тяжелый день для тебя, дружище, — предложил Ливен. — Да, завтра разберемся с этим, — сказал Рай. — Хочешь чего-нибудь поесть, сын? — спросил отец. Я покачал головой. — Нет, спасибо, не хочется. Спокойной ночи, парни, — попрощался я с ними, взял трость, на которую опираюсь о пол, и пошел наверх. К тому времени моя голова коснулась подушки, и я крепко заснул, зная, что это моя последняя ночь без слез. _______________________________ На следующее утро тетя Круэлла вошла в булочную прежде, чем любой из нас успел бы собраться. — Автофургоны доставлены, — огласила она, как позади нее вспыли двое подозрительных типов. Один был низким и толстым, а другой — высокий и худой с горбатым носом. Они больше походили на бандитов, нежели на доставщиков, в самом деле. — О, дорогая сестра, тебе не стоило! И как я вижу, ты привела своих ребят. Думаю, мои мальчики сами справятся со своей работой, — ответила ей моя мать. — Пустяки, Нора, все для тебя! — защебетала тетя Круэлла, оглядываясь. — И кроме того, ты можешь воспользоваться моей помощью и получить… где твой мальчик? — спросила она, когда ее глаза наконец-то встретились с моими. Оскал, который она выдала, казался еще хищнее, чем все остальное. — Оу, ты здесь, Пит, — проворковала она и своими костлявыми пальцами ущипнула за щеки, как если бы мне было пять лет. — Не могу поверить, что ты выиграл Голодные игры, ведь ты такой маленький миленький щеночек, — надула она губы. Я сглотнул. Ее роскошное белое пальто было сшито из меха животных. Я точно знал, что она сделала с щенками - такова была ее профессия, в конце концов. Моя мать тут же подхватила шутку и расхохоталась, как и тетя Круэлла захихикала вместе с ней. — А ты знаешь, что еще хуже, что все это время шлаковской шалаве пришлось нянчиться с ним! — добавила мать, когда перевела свое дыхание, стараясь не смеяться, когда тетя Круэлла пустила грубую шутку про «Китнисс — моя сучка». Сердитый, я отошел от них, решив вместо этого пойти помочь братьям упаковывать. В тот вечер мать и тетя Круэлла строили планы, чтобы уйти в Бридж-клуб, и я был признателен, что хотя бы немного времени побуду вдали от нее. Их друзья из Бридж-клуба были дьяволами, если не больше, чем моя мать и ее старшая сестра, которые очень много болтали о них. Вздохнув, я поднялся наверх, где братья упаковывали в коробки свои вещи. Нетронутой останется пекарня, и на всякий случай оставили вещи для ночевки, ибо не было желания вставать рано, чтобы прочесывать такой путь от Деревни Победителей. Вещей у меня было немного: видимо, когда я был на Жатве и в любом случае больше не работал, мать выбросила большинство из них. Хотя я хотел бы оставить выпечку, это то, в чем я нуждался — в отвлечении. Теперь-то я был при деньгах, чтобы купить все холсты и краски, и хотел с этого времени впредь посвятить больше времени на живопись. — Пит, помоги донести мои трофеи, ладно? — попросил Рай, как закончил укладывать свои награды по борьбе в большую коробку. — Конечно, — я схватился за другой конец, пока он плелся позади. Моя нога доставляла некоторые неудобности по пути вниз, но я дотащил. Громилы тети Круэллы уже помогали моему отцу загружать вещи в автомобили, по всей видимости, их именами были Гораций и Джаспер. Мебель не было необходимости брать с собой, так как новый дом уже был полностью оборудован. Весь день мы провели за упаковкой и ездили в Деревню Победителей, чтобы выгрузить коробки. Жаркий, душный день, заставляющий нас без конца потеть. — Думаю, это последняя, — устало вытер лоб Ливен. — Не стоите вблизи просто так, бездельники, вам все равно придется распаковывать, — заорала на нас мать и пошла в сторону двери с тетей Круэллой. Они провели целый день, крича на нас, и теперь наконец ушли в свой Бридж-клуб. — Нора, мы завтра этим займемся: мальчики устали. Они могут просто разложить вещи, необходимые на вечер, а затем - немного отдохнуть. Мать закатила глаза и пробормотала что-то невнятное под нос, но, наконец, согласилась, сказав, чтобы мы спали к моменту ее возвращения, будто нам было по пять лет или около того. Головорезы тети Круэллы, в конце концов, покинули нас на своих фургонах, и она и мать вскоре ушли, полностью одетые в шубы, хотя на улице стояла температура под 27 градусов*. — Нелепо выглядят, — фыркнул Рай, когда они были за пределами слышимости. — Угу, только убьют нас, если сказать им лично, — предупредил его Ливен. — Хорошая работа на сегодня, мальчики. Закончим все до завтра и тогда вернемся к работе в пекарне. Здесь, как минимум, три душевых в доме, так что можете идти, пока я приготовлю вам быстрый обед, — с улыбкой произнес он и похлопал по спине. — Спасибо, пап, — нараспев сказали мы, когда устремились в дом, чтобы отыскать ближайшую ванную комнату. Нам следовало распаковать мыло и полотенце, но вскоре нашли их и столкнулись в схватке, кому же достанется ванная комната с джакузи в спальне родителей. — Я самый старший, значит мне, — довел аргумент Ливен. — Но это мой дом, и я калека, поэтому достанется мне, — спорил я. — Не используй эту карту на нас, мы не собираемся нянчиться с тобой, — издевался Рай. — Соглашусь, ты, вероятно, пробыл в причудливых душевых за все это время в Капитолии, — добавил Ливен. — На самом деле они были даже лучше, — похвастался я. — Тем более, — подчеркнул Рай. — Это не означает, что ты получишь ее, Рай, — напомнил ему Ливен, на что Рай хмуро посмотрел на него, но ничего не ответил. — Так уж и быть, воспользуюсь другой ванной, но я забираю все душистые мыла с розами себе, — я перебросил полотенце через плечо, и когда выходил, братья хихикали за моей спиной. __________________________________________ Дни шли мучительно медленно. Я рисовал и выпекал столько, сколько только мог, и даже прогуливался по городу, дабы натренировать ногу, но очень редко натыкался на Китнисс. Она избегает меня, и мы оба это знаем. Даже Хеймитч мне это говорил всякий раз, когда я каждое утро брал с собой свежий хлеб по пути к его дому, так как отныне мы были соседями. И Китнисс тоже, но я с большей вероятностью видел, как Прим сочувственно улыбается мне, стоит мне мельком заметить косу Китнисс за углом. Кроме кошмаров, косы, оливковой кожи и серых глаз я ничего не рисовал. Однажды я пытался захватить закат, но он обратился в другой кошмар — в еще одну часть арены. Я рисовал Игры. Иногда я задавался вопросом: изображение Китнисс действительно заполучено из моей головы или она была очередным моим кошмаром и мечтой, объединенной в одно? Я также зарисовал ее. Разбросал наброски по всей комнате. Плакал перед сном и в качестве смазки использовал слезы, пока мастурбировал**. Хотелось бы, чтобы это было издевкой насчет последнего. Ел выпечку, пока болел. Однажды ночью оскорбления матери стали еще хлеще, чем обычно, когда она, наконец, заметила, что я не с Китнисс, и смеялась над тем, что она на самом деле бросила меня. Я метнулся к дому Хеймитча с требованием выпить. — Так ты, все-таки, сдался, парень? — прохрипел он, размахивая бутылкой ликера. Я вырвал бутылку из его рук и сделал огромной глоток, ощущая, как сжигало мое горло. Я проглотил и чуть не подавился. Хеймитч хлопал меня по спине, пока я вытирал рот тыльной стороной ладони. — Полегче, парень, у нас вся ночь впереди и море выпивки. Не спеши уж. Что изменило твое мнение? — Я больше не могу терпеть эту боль, — я всхлипывал, а алкоголь продолжал жечь. — И ты хочешь заглушить ее, верно? — он невесело загоготал. — На время… — Я знал, что все потеряю, понимаешь? Но не знал, что все будет напрасно… Я был готов умереть за нее, а теперь у меня нет причин жить, — выдохнул я, когда плюхнулся в кресло перед ним, дергая себя за волосы. — Погоди, парень… — начал он. — Я потерял ее, Хеймитч. Я слишком сильно любил ее. Все, что она делала… это было ради Игр, — слова лились с языка, и я не мог остановить их. — Значит живи для себя, а не для нее! — сделал вывод он. — Я рассказал ей о своих чувствах, — и продолжил дальше, даже не слушая, что он говорит. — Она знала, и до сих пор ей было плевать. Я дал ей все. Я должен был знать. Должен был видеть знаки. Она — все для меня, всегда была всем для меня. Но теперь… она ушла… не хочет даже разговаривать со мной, черт побери, она может убежать. Мне плевать, — я гневно отшвырнул в сторону стол. — Она чертовски хороша, не правда ли? Убежишь, избегая меня? — Успокойся! — брюзжал слюной Хеймитч. — Она заботится о тебе: я видел это на Играх. И могу сказать, что поцелуй был настоящим. Я усмехнулся: Да, заботится, но я люблю ее, а это убивает меня. Сломленный, я спрятал свое лицо в ладонях. — Никогда прежде не чувствовал себя настолько одиноким, — я наполовину хныкал, наполовину рыдал. — Вот, сделай еще глоток, — предложил он, возвращая мне бутылку, которую поднял после того, когда я бросил через всю комнату на стол. Я сделал глоток и на этот раз был готов к жжению в горле, но все еще откашливался несколько раз. Я никогда раньше не напивался, бывало только наблюдал. Но сегодня меня это не волновало. — Я все равно сделаю для нее все. Спустя несколько часов я бродил, когда Хеймитч практически заснул на мне и заблевал весь пол, пока я сидел, прислонившись к стене. Я рыдал, пока слезы не высохли, я говорил, пока мой голос не охрип. У меня ничего не осталось, чтобы дать, ну или мне так казалось. — Тебе нужно взять себя в руки, парень. Ты самый сильный из нас, — наконец ответил Хеймитч. — Сильно сомневаюсь. Моя мать говорит, что я слаб и бесполезен, и она права. Все, что я могу делать, так это мечтать о Китнисс — то, как ее обнимаю, люблю… Мне до смерти хочется узнать, Хеймитч, разрушить стены между нами, каждое утро всматриваться в лицо, когда просыпаюсь, целовать ее, пока наши губы не посинеют… — я не был уверен, что это сказал, все мои слова выходили невнятно. — У меня просто слов нет, — нахмурился он, чувствуя отвращение. — Мы будем защищать друг друга. Как я был бы счастлив, если бы мог знать ее мысли. Видеть ее любовь в глазах, слышать ее голос, когда бы она пела для меня. Делать ее счастливой с каждым днем… вот для чего я хочу жить, хочу утопить все страдания и просто быть счастливым с ней иногда, — по-пьяни сказал я ему. И тут я подумал, что мне нечего сказать. — Думаю, ты себя извел, — пробормотал он про себя. — Вот, что я тебе скажу, парень — останься в живых. Найди себе другую причину, чтобы жить, если можешь, но могу заверить, что она вернется к тебе. Не спрашивай, откуда я знаю. Просто знаю. И продолжай бороться, — он поднес бутылку к губам. — Не поступай также трусливо, как я. Не будь мной. Последнюю часть предложения он сказал так тихо, что я подумал, будто мне показалось. А потом я вырубился. _________________________________________ На следующее утро я проснулся с головной болью. «Никогда больше не буду пить» — подумал я про себя, пока, морщась, пытался встать с грязного пола. Моя нога только мешала этому: нарост, к которому был прикреплен протез, горел, и я едва мог шагнуть. На улице я споткнулся, проигнорировав упавшую фигуру Хеймитча, пообещав себе, что вернусь и позже помогу ему, так как в данный момент ничего не могу сделать для него. Я все пытался вспомнить, о чем же мы с Хеймитчем вчера вечером говорили, но все, что я смог вспомнить — сон-воспоминание. Это приснилось прошлой ночью. Смутный сон о том, как мы с Китнисс воссоединились после игр, она прыгнула мне на руки и яростно поцеловала меня, прежде этого она даже знала, что у меня нет ноги. И я вспомнил, как она плакала, когда узнала об этом, а я крепко сжимал ее в ответ. Разумеется, некоторое из этого, по крайней мере, было настоящей заботой с ее стороны. Я отказался верить, что Китнисс холодна и мужественна, какой она притворялась в последнее время. В любом случае это не имело значения, потому что знал, что в следующий раз, когда увижу ее, то буду вести себя так, будто ничего не произошло, ибо и так уже натерпелся этой боли прошлой ночью. И когда у меня был шанс, я целовал ее перед камерами, как будто все это время мы были вместе, как будто она меня никогда не бросала. Как будто она взаправду любила меня. Мой дом пустовал, когда я вошел. Все остальные уже работали в пекарне, и это хорошо, потому что не желаю, чтобы мать подняла вопль о раннем возвращении домой, как потом она сказала мне до того, как я ушел. Я вздохнул, осознавая, что весь остаток дня проведу в одиночестве, лечась от ужасного похмелья. Принял душ, выпил несколько таблеток и съел остатки еды с прошлой ночи, прежде чем вернуться в дом Хеймитча. К моему удивлению, он уже все вычистил (под всем я подразумеваю еще и свою блевотину), когда пошел оставлять ему еду на столе. Я осмотрел его дом, пока не обнаружил, что он вырубился прямо на диване. Наконец, решил оставить его в покое и направился обратно на улицу, только чтобы встретить свою подругу Делли, тревожно стучащую по моей входной двери. — Делли? Я тут! — позвал я, и она повернулась ко мне. Ее лицо в мгновение озарилось, и она широко улыбнулась, когда побежала ко мне в объятия. Я притянул к себе, когда, крепко обняв, поймал ее. — Я скучал по тебе, Деллс, — ласково пробормотал ей в плечо. Она разорвала объятия и взяла мое лицо в свои ладони. — Взгляни на меня, Нерт и Блэт сказали мне, что ты избегаешь их с тех пор, как вернулся с Игр. Я была сильно занята в последнее время, что не смогла прийти и найти тебя. Как ты? — мягко спросила она. — Я так устал, Деллс, — признался я. — В последние дни я был сам не своим, я не желал, чтобы остальными меня таковым видели. На публике я стараюсь хорошо играть, и думаю, что это до сих пор работает, но это невыносимо. Не думаю, что Нерт и Блэт поймут меня, и уж точно не хотел беспокоить тебя, — я закусил губу, потупив глаза в землю. — Оу, Пит, — Делли ахнула, как она снова обняла меня еще крепче на этот раз. — Мне так жаль. Я знаю, что произошло с Китнисс. Я мельком видела, как ты ковылял по городу, и каждый раз, когда вижу Китнисс — она либо одна, либо с Гейлом, — она сглотнула, когда снова посмотрела на меня. Я кивнул. — Это было все ради Игр. То, как она играла, — глухо ответил я. Тут она нахмурилась. — После того, что ты сделал для нее, ты заслуживаешь лучшего, — возмущенно начала она. На это я лишь пожал плечами. — Наверное, но это не имеет значения, пока что она в порядке, — пробормотал я себе под нос. Глаза Делли вспыхнули. — Нет, это не нормально, Пит! Она не может просто так уйти от тебя, ты все равно увидишь ее во время Тура Победителей, а потом что? Она не может избегать тебя вечно. По крайней мере, она должна извиниться перед тобой за ложь, — закричала она, в чем удивила нас обоих. Делли никогда не безумствовала или не кричала по этому поводу. Но когда она закричала, это было потому, что она была будучи недовольной. — Слушай, мы можем поговорить внутри, а не снаружи? Я тоже хочу послушать о тебе. Притом выпьем чаю, — предложил я, когда отвел ее обратно к дому. В конце концов она согласилась и позволила отвести ее на кухню, чтобы мы могли наверстать упущенное. — Сахар? — спросил я, наливая ей чай. Она кивнула и я бросил кубики сахара. Я никогда не бросал сахар в чай, поскольку нашел что-то успокаивающее в горьком вкусе. Я расспрашивал ее об обувной лавке отца, и она сказала мне, что все лето проводила за работой там. Я смеялся на ее рассказами о Нерте и Блэте, и о том, как однажды Нерт поцеловал Блэта, чтобы разозлить того. Мои друзья по-прежнему были сумасшедшими, и здесь я полностью изменился: подменили и разбили сердце, вместо того, чтобы умереть, как я изначально планировал. Мы не говорим об Играх, но она снова затронула тему с Китнисс. — Помнишь, как однажды ты говорил о том, что Китнисс — твоя жена? — ухмыльнулась она. Я покраснел. — Мне было пять, Делли. Я ничего не понимал. — Ну, ты был одним упрямым пятилетним ребенком. Никто не мог убедить тебя в другом, ты был настолько уверен все это время, что в один день она будет твоей. — К чему ты завела об этом? Она колебалась. — Послушай… Я знаю, что прямо сейчас она запуталась в своих чувствах, но я думаю, что это изменится, особенно во время Тура Победителей, — она взяла мою руку и провела большим пальцем по тыльной стороне, когда пристально смотрела на меня. — Она влюбляется в тебя, я видела это, весь Панем видел это. Она никогда не была такой с Гейлом. Относится она к нему так же, как я к своему двоюродному брату, черт возьми, если кто-то скажет мне, что они родственники, я бы поверила ему. — Ты говоришь так, чтобы я чувствовал себя получше. — Нет, я говорю тебе все это за тем, потому что беспокоюсь о тебе, как о друге, и люблю тебя, как брата, ты же знаешь это. То, что я предвзята, не означает, что я глупа. Я знаю, что ты влюблен, и если бы я не увидела в ней тоже самое, то посоветовала просто двигаться дальше, — твердо заявила она. — Считаю, Гейл зря держит ее. Ты нравишься ей, ты нравишься людям, и несомненно она любит тебя, хоть и было бы слабостью для нее признаться в этом. — Просто дай мне поплакать, Делли, — застонал я и безнадежно положил голову на стол. — Она никогда меня не увидит. Я умею проигрывать. И не буду держать никаких обид. — Ну уж нет. Слушай же меня, Пит Мелларк! Ты не можешь просто сдаться, не после всего за это время. Можешь рыдать, сколько хочешь, но не показывай ей этого. Действуй, потому что, верь или нет, рано или поздно она осознает, что ты — ее опора. Ты сильнее, чем думаешь, — прошептала она. Я невесело усмехнулся. — Китнисс самая сильная девушка, которую я когда-либо встречал. — Она сильна по-иному, — настаивала Делли. — И все еще думаю, что она нуждается в тебе. Она не может замечать этого сейчас, но в один прекрасный день это произойдет. — Если ты так считаешь… — я еще не был убежден. — Да, я так считаю. И обещай мне, что никогда больше не развалишься. Не из-за твоих мыслей, что она не любит тебя. Вы нуждаетесь друг в друге, Пит, — повторила она. Я кивнул. — Хорошо, с этого момента я начну стараться. Если она уже что-то чувствует по отношению ко мне, как ты говоришь, то это должно означать, что я смогу добиться ее. Делли улыбнулась. — Хорошо, именно это я и хотела услышать. А теперь иди и соблазни ее, — пошутила она, когда встала с места. — Я должна вернуться к работе, но с тобой все будет хорошо, правда? — спросила она, когда я поднялся, чтобы обнять ее. — Да… спасибо за все, Делли. Я очень рад, что ты пришла. — Без проблем, Питс, — она игриво взъерошила мои волосы, зная, как я ненавижу это прозвище. — Пока, Деллс, — закатил я глаза, пока выпроваживал ее за дверь. Но по крайней мере моя улыбка совпадала с ее. __________________________________________________________ Я снова увидел Китнисс, когда однажды зимним утром принес хлеб Хеймитчу. Я всегда заходил к ней домой, чтобы оставить Прим печенье, но даже тогда я не видел ее, и все же она была здесь. Она ругалась на Хеймитча после того, как вылила холодную воду ему на голову, чтобы разбудить. — …попроси Пита, — услышал я ее голос, когда вошел внутрь. — О чем меня надо просить? — заговорил я, подходя с кульком хлеба в руке. Она не ответила, но вела себя неловко рядом со мной. Было само разумеющееся, что она все еще не знала, что чувствует ко мне, или не хотела признавать, или что-то в этом роде. Я внимательно изучал ее, пытаясь разгадать ее мысли и запечатлеть ее образ, чтобы извлечь его в фантазиях и, следовательно, позже в картины. Спустя несколько дней появились камеры. Сыпал снег, и мы все были одеты для нашего воссоединения. Она бросилась мне на руки, когда вместе выбежали на улицу, на моих губах был размазан ее блеск для губ, стоило им соединиться в поцелуе. Я пылко и страстно ответил ей на поцелуй, смакуя его, будто он был последним, потому что я сильно скучал по ней. Я ведь знал, что она лишь притворяется. Но когда я отпустил ее, глаза говорили большее, и держался за нее, зная, что еще ничего не закончилось. Даже и близко не было.