Peeta Mellark's Sexual Frustrations

Мы вступили в прохладные глубины пещеры, пошатываясь, пока Китнисс помогала мне лечь на землю. — Здесь тебя никто не найдет, — заверила она меня. — Однажды уже нашли, — отметил я, тяжело дыша, сжимая больную ногу. — Мы добудем тебе какое-нибудь лекарство, — отрывисто ответила она. — Китнисс, я не получаю весьма большое количество парашютов, — признался я, морщась от боли. — Мы что-нибудь придумаем, — настаивала она на своем. — Например? — спросил я, неубежденный. — Что-нибудь, — опрометчиво сказала она, а потом наклонилась, чтобы нежно поцеловать меня в щеку. Я едва успел отреагировать на произошедшее, прежде чем она отстранилась, и мне приходилось сдерживать себя от попрошайничества за повторным разом. Моя горячая, пылкая кожа все еще покалывала в тех местах, где касались ее потрескавшиеся губы. Ее серые глаза встретились с моими в течении нескольких драгоценных моментов, пока она не отвернулась, чтобы повторно осмотреть мою рану, говоря, что мне нужно немного отдохнуть в то время, как она пойдет на охоту за провизией. Когда она возвратилась с парашютом, я с нетерпением расспросил ее, было ли это лекарством, но она отрицательно покачала головой. — Нет. Суп, — сказала она и открыла контейнер. Я потянулся к нему, но она отпрянула. — Я помогу, — твердо заверила она, держа ложку возле моих губ, когда я осторожно хлебал горячий суп. — Вкусно, — вздохнул я, чувствуя, как теплая жидкость скользит вниз по горлу. — Когда-то ты меня накормил, — напомнила она мне, окуная ложку в миску. — Я все время думаю об этом, — вдруг ляпнул я. Она остановилась. — Как бросил тебе тот хлеб… — Пит… — начала она. — Я должен был подойти к тебе. Выйти под дождь и… — слова, вырывающиеся с моих уст, как и мое отчаяние стали обуревать меня. Я слишком долго держал это в себе и теперь я больше не мог сдерживать их. — Тсс, — успокаивала она меня, кладя ладонь мне на лоб. — Ты весь горишь, — озабоченно проговорила она. Но я не хочу, чтобы она без конца беспокоилась обо мне; это не имело смысла, поскольку времени оставалось мало. Так что вместо этого я решил хоть что-нибудь сказать, желательно всё. Я должен был рассказать ей, что чувствовал, пока не стало слишком поздно; она обязана была знать, что я пытался защитить её. Я помню Китнисс с того первого дня в младшей школе, когда впервые увидел её и бесповоротно влюбился. Она была в красном платьице и с двумя милыми косичками. Мой отец указал мне на неё. Он сказал, что был влюблен в её мать, но она вместо него вышла замуж за шахтера. Я спросил его, почему, на что он вздохнул и ответил: «Потому что когда он поет, все птицы умолкают». И это было правдой. Позднее на музыкальной Ассамблее я увидел, как Китнисс нетерпеливо подняла руку, когда добровольно вызвалась исполнить Песнь Долины. Она унаследовала дар своего отца. Все птицы снаружи прислушивались к ней. И точно также я знал, что буду любить её. Я рассказал ей эту историю, надеясь, что она поймет. Я был влюблен в нее, всегда был и буду. Я любил ее с тех пор, как мне было пять лет, такой невинной и чистой любовью, какая только может быть у ребенка. После этого мои чувства развивались, прошло много времени, а они становятся все сильнее и я больше узнал о ней. Остается надеяться и желать, что она не прогонит меня. — Хватит, — прошептала она. — После этого я провожал тебя тайком каждый день, — пылко продолжал я. — Каждый день, — в завершении подчеркнул. Она отвернулась, будто бы не имела представления, что же делать с моим признанием. — Ну скажи что-нибудь, — попросил я. Но она просто непонимающе уставилась на меня своими бездонными серыми глазами. Она резво покачала головой. — Не умею я ничего говорить, — тихо призналась она. — Иди сюда, — попросил я. Она колебалась. — Пожалуйста? — добавил к слову. И тогда она поставила контейнер с супом в сторону и опустила голову мне на грудь, а руку — на живот. Как же долго я мечтал о близости её тела. Я даже не мог поверить, что она лежала в моих объятиях; подумал, что действительно можно умереть. Я отрицательно качнул головой. — Китнисс, даже если я не выживу… — начал было я. — Тсс, — остановила она меня, удерживая ладонь над торсом. — Замолчи. И я замолчал. Все что я хотел сказать — я знал, что она выживет и в конечном счете найдет счастье с Гейлом или кем-то еще, и что мой отец будет снабжать её каждый день так, что ей не придется больше голодать. Я знал — это было моим предсмертным желанием. Но, вероятно, все эти мысли были банальны для Китнисс, поэтому я закрыл глаза и попытался немного вздремнуть. _____________________________________________________ — Внимание, трибуты, внимание. Завтра на рассвете у Рога Изобилия состоится пир. На этот раз он будет необычным, — прозвучал голос ведущего, и мы переглянулись с Китнисс. — Каждому из вас кое-что крайне необходимо, и в этот раз мы очень щедры. — Лекарство. — Ты не пойдешь туда одна, — категорично заявил я. — Да? Тебе нужно лекарство, и ты не можешь ходить, — напомнила она. — Китнисс, ты не станешь рисковать своей жизнью ради меня. Я не позволю тебе, — гнул я своё, пытаясь вразумить ей, что я не стою того, чтобы спасать меня, когда она действительно должна выжить. Я схватил ее рюкзак, но она резко отдернула его. — Ты бы ради меня пошел. Правда же? — я шумно выдохнул, будто она ударила мне в живот. Она должна знать, что я бы искренне умер за нее. Я покачал головой, когда пытался избавиться от мыслей. — Зачем ты это делаешь? — недоумевал я. Но вместо того, чтобы ответить мне, она положила свой лук, метнулась к моим губам и поцеловала меня. Ее потрескавшиеся губы сомкнулись на моих лихорадочно горячих, когда я жадно ответил на поцелуй, впиваясь в ее уста. Я и раньше целовал девушек, но эти поцелуи никак не могут сравниться с тем, что я чувствую сейчас. Первый поцелуй с Китнисс Эвердин был незабываемым, потрясающим и несравнимым. Я множественное количество раз воображал себе этот поцелуй: как и где он произойдет, и как отреагировала бы на него она. Никогда еще в своих смелых фантазиях я не представлял, что это произойдет в пещере во время Голодных Игр, когда из моей ноги сочилась кровь и гной. Предполагаю, что выглядит это далеко не романтично в этом аспекте, но теперь, по крайней мере, я могу умереть счастливым. Возможно, я и был болен, но мог с уверенностью сказать, что прежде голова не была такой легкой, а сердце не билось с таким неистовством. Всё, что существовало в тот момент — губы Китнисс Эвердин поверх моих. Меня даже не волновало, что она поцеловала меня с целью заткнуть мне рот; я бы продолжил без устали говорить, если это потребовалось бы, чтобы она снова поцеловала меня. — Я никуда тебя не отпущу, — ловил ртом воздух после сильного поцелуя, когда Китнисс прервала его. — Пит… — она отстранилась, убирая руку с моей шеи. — Не уходи. Пожалуйста? — взмолился я. Она, наконец, сжалилась надо мной, услышав отчаяние в моем голосе. — Хорошо, я не пойду, — она обратно улеглась, положив голову мне на грудь, и я обнял ее одной рукой. Кладя голову на жесткую землю, я задрожал, когда пытался найти удобное положение, но в любом случае было не комфортно. Тогда я надеялся, что Китнисс было немного удобнее, так как меня она использовала в качестве подушки. Хотел бы я сказать, что всю ночь крепко спал, однако жар усилился, и не мог толком заснуть от боли в ноге. Когда мы получили еще один парашют, то там была бутыль с загадочной жидкостью, но Китнисс уверила, что это лекарство, тем не менее, у меня возникли подозрения по этому поводу. Так или иначе, она заставила меня выпить это, и приторно-сладкий вкус напомнил мне желе и сахар и домашнее средство моего отца… быть может, сироп от кашля. Именно тогда до меня дошло, что она дала мне снотворное, но я был уже без сознания. На следующий день, когда я проснулся, она крепко спала возле меня, а моя нога чувствовала себя значительно лучше. Затем я увидел рану на лбу Китнисс, и меня охватила паника. — Китнисс! — воскликнул я. — Что случилось? Не надо было ходить, ты же мне обещала, — обвинительным тоном сказал я. Она приняла сидячее положение и сказала мне, что все в порядке. Она пояснила, что на нее напала Мирта, но это того стоило, потому что она раздобыла лекарство. Потом я настоял на том, чтобы она тоже использовала его, хотя с убеждениями, она в конце концов позволила мне нанести мазь на лоб. Она улыбнулась, когда я посмотрел в ее глубокие серые глаза и все не мог отделаться от мысли, что я самый удачливый парень в мире, который, учитывая весьма ироничный факт, вероятно, умрёт. Но следующие несколько дней были изумительными, ибо каждое утро она просыпалась рядом со мной. _________________________________________ Тотчас разошелся дождь и слышались раскаты грома, и мы, отказавшись от отдыха, сидели у входа в пещеру. — Интересно, что мы такого должны сделать, чтобы Хеймитч прислал нам кусок хлеба? — спросил я. Она подняла брови, но вместо того, чтобы ответить, сменила тему разговора, и вскоре мы вели беседу, где я задавал вопросы о ней. Она сочинила историю о том, как получила козу Прим на день её рождения, и я мог сказать, что лгунья из неё никакая, когда говорила, как будто бы она заполучила козу из-за чистого практицизма, а не из-за любви к своей младшей сестре. Милая история, хотя я полагал, что половина из этого, по меньшей мере, являлось правдой. — Я помню всё, что связано с тобой, — признался я. — Это ты не обращала на меня внимания. — Зато теперь обращаю, — сказала она. — Ну, здесь-то у меня мало конкурентов, — отметил я. — У тебя везде мало конкурентов, — тихо проговорила она, наклонившись, чтобы поцеловать меня. Наши губы едва коснулись, когда глухой звук снаружи заставил нас подпрыгнуть на месте. Китнисс схватила свой лук и приготовилась стрелять, но больше ничего мы не услышали. Я выглянул из пещеры и обрадовался, когда увидел снаружи парашют. Вышел под дождь и поднял серебряный парашют, прикрепленный к корзинке. Китнисс жадно вырвала ее из моих рук, выяснив, что внутри — свежие булочки, козий сыр, яблоки и тушенная баранина с диким рисом. Само блюдо, как она сказала Цезарю Фликерману во время интервью, было самым впечатляющим в Капитолии. Мы улыбнулись друг другу и сразу же накинулись на еду, не думая о завтрашнем дне, но Китнисс настаивала, чтобы мы распределили её. Всё в это время, в моей голове воспроизводился поцелуй. Она сказала мне, что я был единственный, и я бы прямо тогда взорвался от абсолютного счастья, если бы не увидел корзинку с едой, и вспомнил, насколько был я голоден. Они, наконец, отправили нам еду. Это уже лучше, чем ничего. Нам бы пережить Голодные Игры. Мы бы выжили, и вместе с Китнисс вернулись бы на родину победителями. Наконец-то она станет моей. Я хотел знать о ней всё, но она была скрытна и застенчива, и не сказала, чего мне хотелось бы узнать. Китнисс Эвердин была неразгаданной загадкой. — Тогда мне самому придется заполнять пробелы, — заключил я и пододвинулся к ней. Впервые мы целуемся по-настоящему, отчего поцелуй был искреннем. Возможно, потому, что никто из нас не корчился от боли или не лежал без сознания, прям как тот нежный поцелуй, которым одарила она меня сразу после, как напоила успокоительным сиропом, после чего я вырубился. Возможно, потому, что моя нога больше не пульсировала, кожа не лихорадила, а она не дрожала от стужи. Я не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы у меня встала эрекция (к счастью), но я ощутил волнение в животе, когда она страстно поцеловала меня в ответ, ее горячий язык соблазнял меня, ее губы завораживали. Я мог бы точно сказать, что она наслаждалась поцелуем почти так же, как и я. Она была напориста, умоляя о большем, и я еле сдержал стон. — Поцелуй меня, — попросила она, когда я отпустил ее, чтобы ухватит ртом немного воздуха. И я поцеловал. Я целовал её лицо, щеки, глаза и лоб. Она была так дорога мне. Я хотел смаковать каждый момент, запомнить его навсегда и сохранить в сердце до конца своей жизни. Я не был уверен, что это было то, чего она хотела, но это было то, что я хотел ей дать. Она значила для меня больше, чем может себе представить, и я хотел дать ей понять, как через действия, так и через слова. В конце концов, мы заснули, и в покое она устроилась на моей груди. Опять же я проснулся посреди ночи, когда почувствовал, как ее бедра трутся о мой пах. Я еще не достаточно хорошо себя чувствую, я еще не достаточно хорошо себя чувствую, — как мантру повторял я про себя, думая о своей ноге. Но потом я отвлекся, когда услышал шум за пределами у входа в пещеру, и осторожно оттолкнул от себя Китнисс, чтобы пойти забрать парашют. Я знал, это было для меня, потому что Китнисс спала, и, возможно, там было лекарство для моей ноги. Но когда я открыл контейнер, там находился один единственный маленький белый квадратик со знаком Капитолия на ней и со словами «Очень Большой», написанными по бокам. В замешательстве я нахмурился, пока не нашел записку:       «Используй с умом, это срабатывает лишь раз. Не волнуйся, у меня есть твой размер. Эксперты из Капитолия измерили его, когда ты мастурбировал в лесу. Молодчина» — Хеймитч. Я покраснел: сначала от смущения, после от злости. — Хеймитч… лучше надейся, что я не выберусь отсюда, иначе зарежу твоим собственным ножом, — зашипел я в ближайшую камеру. Это было грязно. Что заставило его подумать, что я был достаточно хорош, чтобы пойти на такое, и даже если бы и был, то как он мог подумать, что Китнисс позволила бы мне? Нет, если мы оба этого желали и могли, то не стали бы делать это перед камерами. Я бы не воспользовался Китнисс для привлечения внимания спонсоров, как делал это Катон с Миртой и Диадемой. Китнисс значила для меня больше, чем всё остальное. Но что самое интересное, какого черта я буду делать с презервативом в руке. Я слышал, как Катон и Марвел говорили о том, что они были достаточно устойчивы в течении многих лет, и смеялись, задаваясь вопросом, какой неудачник в первую очередь стал бы так долго экономить презерватив. Я, наконец, пожал плечами, и решил, что неудачник скорее всего я. Если это так, то пусть так и будет. Я не собирался заставлять Китнисс в этом. Я не мог, если бы даже захотел, — напомнил я себе уже сотый раз, когда положил Китнисс к себе на грудь и вздохнул. Так было хорошо, и это происходило на самом деле. Я мягко поцеловал ее в лоб и лег на спину, посмеиваясь про то, что она спит как убитая. Я смутно задался вопросом, когда в последний раз она спала так крепко, прежде чем сон настиг меня в пещере в последний раз. ______________________________________________ На следующий день, мы с Китнисс отправились на поиски пищи, и она постоянно жаловалась, мол, какие у меня громкие шаги. — Нам бы с тобой поохотиться. У нас нет еды, — сказала она. — Ладно, давай сюда лук, — пошутил я, делая вид, как тянусь к нему. Она одарила меня убийственным взглядом, прежде чем я хихикнул и успокоил ее, что я всего лишь пошутил. — Пойду, соберу что-нибудь, — сказал я ей и ушел, зная, что я только распугиваю всю дичь. Она улыбнулась, когда думала, что я не увижу, какая редкая и красивая у нее улыбка, и мое сердце сильно забилось. Довольный собой, я начал собирать несколько темных ягод, пихая их в карман, затем склонился к тому, что они будут раздавлены, и оставил куртку у дерева, а сам пошел собирать больше. И тогда я вспомнил про презерватив в кармане и густо покраснел. Я больше не мог отрицать тот факт, что был тверд, а все из-за улыбки Китнисс, вызванная моей глупой шуткой. Ладно, я больше не был настолько болен. Эта девушка загонит в гроб, она сводит меня с ума. В заключении я решил, что мне нужно сделать, чтобы облегчить давление: в отличие от предыдущих разов они не могли увидеть меня. Я неистово мастурбировал, прокручивая в голове все те ночи, проведенные с Китнисс на моей груди, когда она во сне случайно провела своей ногой по паху. Лишь один раз ее рука находилась в нескольких дюймах от того, чтобы дотронуться до меня. Мысль подводила меня к краю, как вдруг выстрелила пушка, и я тут же запаниковал, застегнул штаны и взял ягоды, которые собирал, надеясь, что выстрел принадлежал не Китнисс. — Пит! Пит! — я слышал, как она кричала, когда бежала ко мне. Я даже не успел перевести дух, до того как она столкнулась со мной. — Ты в порядке? — первый спросил я. — Я услышала пушку… — всхлипывала она, глядя ладонью мою грудь. — Я думала… Нет. Это Морник, Пит! — взвизгнула она. — Ты можешь умереть за одну минуту! — она хлопнула по ладони, отчего ягоды рассыпались. — Я не знал, — пробормотал я, с виноватым видом глядя на фиолетовые ладони, такое уже было: в начальной школе учитель наорал на меня за рисунок на стене. — Ты до смерти меня напугал. Черт бы тебя, — выругалась она, притянула к себе, и я автоматически обнял в ответ. — Прости, — выдохнул я. — Прости, — повторил и положил голову ей на плечо, вдыхая запах сосны, въевшийся в ее волосы. Как я мог так сглупить? Я думал об этом, как мы нашли мертвую Лису, и понял, что ее смерть лежала на моих руках. Я был, пожалуй, первым человеком, который случайно кого-то убил в Голодных Играх. Китнисс взяла из ее руки ягоды, предполагая, что мы могли бы использовать их против Катона, в чем я сомневался, что он клюнет на эту уловку. На самом деле я был только благодарен, что она взяла эти ягоды, которые я собрал до мастурбации. Я не сказал ей этого, впрочем даже не скажу, когда чуть не проглотили их, вместе думая о суициде в конце игры. Последнее, что я запомнил, прежде чем потерять свою ногу — касание к ее мягкой косе. И после этого всё пошло под откос.