***
Пока такси везло мою тушку на вокзал, я медленно проваливался в сон. Весь день на ногах дает о себе знать. Кроме того, слишком много информации сегодня свалилось на меня. Мозг требовал перезагрузки. Я готов уснуть в любой позе и на чем угодно. - Простите, - обратился я к таксисту. – Вы говорите по-английски? Мужчина, сидевший за рулем, кинул короткий взгляд на меня через зеркало. Выглядел он не как очень-то общительный человек, но, как мне показалось, он вполне вежлив. По крайней мере, его веселенькая оранжевая футболка заставляла меня так думать. - Да, - выдавая явный акцент, ответил итальянец с сединой на висках. - Не могли бы вы со мной поговорить о чем-нибудь? О чем угодно. Я просто не хочу уснуть. - Конечно, - он слегка улыбнулся. – Вы ведь турист? Как вам у нас? Дяденька сам решился начать разговор, уже неплохо. - Я, честно говоря, мало чего видел, - глаза неумолимо слипались, но я изо всех сил старался разглядывать обстановку за окном. – Но все равно очарован. - И почему же Вы тогда уезжаете? Он спрашивает о том, почему я покидаю город, не успев все посмотреть, или почему я не останусь тут жить, раз так восхищен? Хотя не важно. И да - она называет меня на «Вы». Когда человек, который старше тебя раза в два, называет тебя на «Вы», невольно начинаешь чувствовать себя на вершине мира. - Хм, непредвиденные обстоятельства, - выдал я ответ-клише. - Что-то нехорошее случилось? – а он намного общительнее, чем я ожидал. - Я приехал сюда со знакомой, а она… - я не знал, как описать все так, чтобы этот мужчина не представил меня маньяком, гоняющимся за бедной девушкой, и не повернул в ближайшее отделение полиции. – В общем, она решила бросить меня здесь. Хочу ее отыскать. Через зеркало я увидел, как таксист нахмурился. - Почему же она так с Вами поступила? Вы чем-то обидели ее? Обидел – мягко сказано. - М-м… да. Но это было восемь лет назад. И, честно говоря, я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы она простила меня. Может это никогда не случится. Мужчина издал короткий смешок. - Что же вы такого натворили, раз она вас ненавидит вот уже восемь лет? Я неловко улыбнулся. Да уж, может ли Аврора лгать по поводу того, что все еще не желает меня видеть? Как двусмысленно теперь это слово… «видеть». Ха-ха. - Оставил ее одну, выходит. Улетел жить в другую страну. - Неужели это и в правду просто знакомая? – неожиданно спросил итальянец. – Обычно со знакомыми таких страстей не случатся. - Что вы имеете в виду? – недопонял я. - Она - Ваша девушка? Точнее, может, бывшая? Или несостоявшаяся? Как гром средь ясного неба подобные заявления. Что же всех тянет на эту гребаную романтику. Куда нос не сунешь – везде любовь и чертовы сердечки. Соли пересыпал – влюбился. Запнулся – от любви рассеянным стал. На человека засмотрелся – купидон выстрелил в тебя. Спросил о девчонке – «а ты не запал случаем?». В одну точку уставился – «хватит о своей любимой уже мечтать». - Да Вы что, нет. Мы с ней были лучшими друзьями до того, пока я не напортачил. И я все еще не против таковым быть. - Вот видите, все же не «просто знакомая», - заулыбался тот. Ох, подловил, Шерлок. Шучу. На самом деле с ним, в принципе, приятно общаться. Не наглый, учтивый. Где сейчас таких еще встретишь? - Я думаю, - продолжил он. – Нужно просто доказать, что Вы с ней так не поступите больше. Девушки обычно и на слово верят, но тут, я так понимаю, дама с жестким характером. Аврора с жестким характером? Вот уж прогадал. Она, может, и сатанистка, но в душе просто обдолбанный кролик. - И что же тогда делать? - Геройствуйте, - посмеялся таксист. – Жутко придется попотеть, чтобы все вернуть обратно. То, что Вы сейчас едете за ней, начало вашего пути искупления, мне так думается. Черт, что? Искупление? Я же никого не убивал, к чему такие громкие слова? Мои мысли об этом человеке уж слишком саркастичны. Я просто зол и хочу сорваться на ком-нибудь. И меня радует тот факт, что я не говорю сейчас все, что думаю, вслух. Вхожу в число тех немногих, кто успевает подумать, что говорит и к чему это приведет. - И да, - спустя минуту неловкого молчания мужчина выдернул меня из мыслей о самовосхвалении. – Очень важно, чтобы Вы понимали, зачем все это делаете. - В каком смысле? – недопонял я. - Нужно быть абсолютно уверенным в том, что тебе самому необходим этот человек и что именно поэтому так стремишься его найти. В противном случае все станет еще хуже. Об этом я и вправду не задумывался с тех пор, как узнал о болезни Авроры. Изменилось ли что-то в моем отношении к ней после этого известия? Может быть, я сейчас просто жалею ее? Или мне кажется, что я обязан это сделать? Мне стоит прямо сейчас остановиться, если это правда. Но это абсолютно точно не так. Тогда зачем я сейчас сижу в этом такси? Это странно, но я не до конца осознаю, что со мной происходит. Отдаю себе отчет только в двух вещах: я хочу ее вернуть, и началось это еще в Испании.***
- Привет, Эрик. Я попросил помощи у человека, который с компьютером не просто на «ты», а на «бро, забухаем?», «бро, ты мне как семья», «с тобой, бро, мне не нужна жена», «мне вообще кроме тебя никто не нужен, бро», «именно поэтому мне сорок, и я все еще одинок, бро». - Кэл, прости, пока никаких новостей, - незамедлительно ответил он. – Она пока не успела никак засветиться. И картой она пользовалась в последний раз возле того отеля, где вы жили. Она сняла достаточно денег, чтобы прожить как минимум неделю. Я обползал уже весь вокзал и нигде не обнаружил Аврору. Я и не сомневался, что так будет. Мне пришлось скрыться, когда люди начали обращать на меня внимание. Популярность неожиданно начала мне мешать.***
Аврора (четыре дня спустя) Это конец. Я вижу все так, как будто бы передо мной сломанный телевизионный канал. Все рябит, невозможно сфокусировать внимание. Я точно могу сказать, что утром все было немного иначе. Я прилетела в Рио-де-Жанейро и сразу же поехала к семейству, которое по доброте душевной (за сотню баксов) согласилась приютить меня на пару ночей. Не знаю, почему они дерут такую неоправданно огромную цену за то, чтобы я дважды переночевала у них: из-за туристических наценок или из-за того, что их не прельщает мысль о полуслепой девушке в доме. Мало ли что я могу у них разбить по неосторожности. Да, передвигаюсь я уже на свой страх и риск. Не знаю, сколько раз я чуть случайно сама себя не убила. Наверняка много. От головы до пят я покрыта синяками и царапинами, и все потому, что я то в дверной проем не впишусь, то столкнусь с кем-нибудь, то не замечу бордюр, запнусь и распластаюсь на асфальте с отбитым копчиком или коленками (когда как). Вчера я проморгала целый столб, и теперь у меня на лбу огроменный шишак. Видимо, мне все же не суждено дожить до конца моего трехнедельного отпуска. Люди вокруг смотрят на меня, наверное, как на жертву жестокого избиения с синдромом Дауна. Я сбилась со счета, сколько раз ко мне подходили и говорили «Вам помочь?». Шучу. Таких было всего-навсего около трех или четырех человек. Люди, как правило, предпочитают отойти от меня подальше, дабы не оказаться в зоне поражения. Так или иначе, каникулы пора прекращать. Я осознаю, что снимать я больше не в состоянии. Сегодня я собираюсь запечатлеть последние в своей жизни кадры, после чего брошу остатки зрячести на монтаж. Не представляю, как я собираюсь это делать. Может быть, мне развить третий глаз? Оу, мне бы это очень помогло. Все еще не понимаю, почему так спокойно отношусь к слепоте. Может, меня успокаивает мысль о самоубийстве? Встав на переполненной улице, я медленно открыла сумку с камерой, достала ее, поставила на штатив и наощупь нашла кнопку включения. Я уже не ерзаю за объективом, я просто стою рядом и разглядываю мелькающие перед взором пятна. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что занимаюсь я в данный момент полнейшей ерундой. Для чего я записываю на камеру какую-то хрень? Я хотела показать людям нечто прекрасное, а в итоге пытаюсь завернуть им дерьмо в фантик. Выключаю камеру, убираю все назад. Это больше не имеет смысла. Теперь мне остается лишь аккуратно идти по площади, буквально ища под ногами землю. Щелк. И все погасло. Вдруг стало темно. Я остановилась, как вкопанная, пытаясь понять, что происходит. Что-то столкнулось с моим плечом, я слегка покачнулась, но не обратила на внимания. Рядом послышался грубый, по акценту, американский мужской голос: - Ты че, слепая? Слепая. Я слепая. Я теперь слепая. О, Господи, я ослепла. Я, МАТЬ ВАШУ, ОСЛЕПЛА. Я продолжала стоять, не могла ничего ответить. - Ну, ты зрячестью тоже не блещешь, мудак, - еще один голос послышался позади меня. И пятна снова появились. Теперь я рада им как никогда.