Страсть и ненависть в... Выдропужске

… А с подчиненными Львовичу не везло. Завскладом с фамилией Куроцапов продержался ровно месяц – до ревизии, в результате которой база недосчиталась около тонны упакованных в пластиковые подложки бедер и крыльев, а также любимых сбежавшим гурманом потрошков. Рекомендованный учредителем Подложнюк, исполнявший обязанности зама чуть ли не четыре года, таки подложил огромную свинью, в январе написав «по собственному» и переманив в открытую им же контору половину птицефабрик и частных хозяйств Мценского района Выдропужского края – и где, скажите на милость, брать новые контракты? Тихомиров – секретутка чертова, и специально же брали мужика на эту должность, взамен ушедших в декрет поочередно Многолялевой, Деточкиной и Малышенко! – тихо и мирно женился, родил тройню и взял отпуск без содержания, так как жена его занимала ни много ни мало должность и.о. мэра Выдропужска, куда ей с детьми сидеть? Седьмой год с момента открытия ООО «Золотой петушок» работал лишь программист Иванов – и Львович небезосновательно полагал, что фамилия сыграла свою роль, ивановы не бегут с тонущего корабля, не рожают детей, не щупают кур и не подкладывают свиней порядочным директорам со скромной фамилией Заяц. …Семь лет назад на Зайца вышел бывший однокурсник, Ося Бендер, и тут ФИО было в точку – старый друган мутил разнообразные темы, ведущие к баснословным барышам по схеме «миллион – за три дня» еще со времен универа. К тридцати имевший статус депутата, судимость политического характера и актив в размере охулиарда дензнаков, Ося решил заняться респектабельным и прибыльным бизнесом – то бишь кудахтающими пернатыми, несущими яйца в корзинку господина Бендера, зарегистрировавшего «Золотой петушок» в своей вотчине – Выдропужске. Солнце светило в грязные окна заброшенного одноэтажного здания, августовский ветер трепал наполовину сорванное с дверей и болтающееся на куске скотча «Сдается в аренду». - Будешь директором? – Ося пыхнул в воздух ароматной сигарой, скрестив ноги в дорогих мокасинах на полированной столешнице. Все к тем же тридцати имевший за душой две записи в трудовой, зарплату – десять белой, еще пять на руки, вторую жену, Заяц вцепился в предложение руками, ногами и крепкими от природы зубами. - Буду. Как вы лодку назовете… Кое-как сведя дебет с кредитом, главбух Коньяковская страдальчески возвела к триста лет не мытому потолку жирно подведенные сиреневым глаза. - Середина месяца, а вы говорите - новую штатную единицу вводить… Может, с января, а? С первого квартала?.. Предыдущий водитель, Баблойкин, без видимых причин сломавший ногу в разговоре с завгаром Собакевичем, уволился прямо с больничного ложа – заявление принесла его супруга, дородная бабеха в бобрах на плечах и песце на голове, – и вот за рулем служебного «Уаз-Патриот» сидит незнамо кто, так и не оформленный на должность ни строптивыми кадровиками, ни ленивой главбухшей, в тумбочке которой перманентно сохнут стаканы и стоит медленно, но верно опустошающийся «Реми Мартин», презентованный кем-то из поставщиков на День народного единства. Хлопнув дверью, Львович спустился в холл. «Патриот» пыхтел не знакомым с лета черным, а сизым дымком, значит, у новенького хватило мозгов поменять фильтры. Ну, давай-поехали, родная, и пусть фамилия у него будет обычная, иначе… - Как зовут-то? – На десятой минуте непривычно-ровной езды, будто сидящий за рулем знал дорогу в другом измерении, в отличие от Баблойкина, собиравшего в кучу все имеющиеся ямы и бугры, Львовичу стало некомфортно от молчания. Не то чтобы он был любитель поболтать – но тишина давила на уши. С Баблойкиным дорога превращалась в междометия, изредка вмещающие между ними «еб твою!», «блядь!», «куда прешь?!» и рефреном - «уфф», вырывающееся из Зайца непроизвольно, под стать манере вождения шофера. - Андрей. – Скупо, с ноткой презрения к рассевшемуся на заднем сидении барину, открывшему и вбивавшему в таблицу приход целых кур, яиц и субпродуктов от частного хозяйства «У Михалыча», к которому сейчас и держал путь «уазик». - Очень приятно, Андрей, но мне бы фамилию. – Львович, к тридцати семи поднаторевший в общении с обслуживающим персоналом, привычно напрягся. Фамилии. Вот что было кармой «Золотого петушка», вот что не давало покоя ему, не спящему по ночам и высчитывающему недостачи, убытки, декреты и прочие палки в колесах на пути процветания фирмы. - Да зачем вам? – Лениво бросили с водительского сидения теплым баритоном, поднявшим ил, лежащий на дне зайцевой души со времен студенчества. – Все равно по имени звать будете. - Фамилия! – Он не заметил, как перешел на гневный свистящий шепот, как ему казалось – начальственный, но по факту свидетельствующий о собственном бессилии – какой-то водитель ни во что не ставит его, начальство! Скрипнули тормоза, машина замерла у обочины, вокруг, куда ни кинь взгляд – серые поля, ржавая ость собранных злаковых, водительская дверь открылась, Андрей сделал шаг… Два. И скрылся за машиной. Легкий парок, виднеющийся в зеркало бокового вида. Чуть приспустив стекло, Львович услышал журчание. «Вжик» молнии, застегнувшей ширинку . Левый бок «Уазика» просел под тяжестью занявшего водительское место. - А фамилия моя – Сладкий. Полегчало?