Страсть и ненависть в... Выдропужске

У Михалыча, в миру именуемого Петром Игнатьевичем Косых, Львович рассчитывал поживиться информацией о Подложнюке, а точнее, о количестве поставляемой конкуренту продукции сварливым чиновником на пенсии, внезапно возлюбившим чистый воздух и землю русскую на загодя приватизированных сорока плодородных гектарах, случайно расположившихся на месте бывших колхозных садов. Сплошные совпадения, да и только, сказал Ося после того, как «Михалыч» явился к ним с предложением о сотрудничестве, подкрепленным пакетом документов, сертификатами и ветсправками на каждую несушку поименно. Он был первым поставщиком, постоянным и без подвохов, невзирая на фамилию. И начинать «окучивание» предстояло с него. Заяц не был фаталистом, и в злой рок не верил тоже, а вот в фамилии – всегда пожалуйста, поэтому и хмыкнул скептически на андрееву, ну, Сладкий так Сладкий, уже не Тупенько или Тормозов, а машину водит неплохо. К офисному зданию в сине-желтом сайдинге подъехали ближе к обеду. Косых ждал, трижды позвонив за время пути, в последний раз – веселым голосом, поляна накрыта, гость дорогой, ждем, все глаза проглядели. Чистенько тут у них, ухожено. Группка голубых елей у парадного входа, парковка для служебного транспорта сияет свежей разметкой, белый «крузак» стоит четко по линиям, а не барским «наискось», как любит ставить своего «хорька» Ося в редкие визиты на родину. Вывалившись скрюченным бревном, Львович хрустнул засидевшимися коленями, поясницей и шеей, чувствуя, как в желудке заурчало в предвкушении «поляны». Черт! Голодный здесь не он один. - Эй, Сладкий! Пойдем со мной! То ли не принято в декабре у них окна закрывать, то ли крикнул водителю Львович чересчур громко, но через мгновение фасад украсился лицами, торчащими, выглядывающими, заглядывающими Зайцу за плечо – кого привез? Залившись краской по самые уши, Львович решил не сдаваться. Возможно, решимости ему придал сам Андрей, злорадно скалящий зубы на водительском сидении. - Давай-давай, Сладкий! Тебе еще долго меня возить сегодня, поешь, силы пригодятся! Два лестничных пролета до кабинета Петра Игнатьича оказались расстоянием, подходящим для распространения слухов, поэтому в дверях Заяц наткнулся на загадочно улыбающуюся физиономию. - Здоров, Львович! С кем пожаловал? С кралей своей? А чего не зовешь? У нас тут и салатик имеется диетический, ежели она форму соблюдает… И наливочка найдется малиновая, дамская… А? Давай, давай, не стесняйся, давно пора, а то все с Люськой своей катаешься, как неродной. Глаза у Львовича полезли на лоб, а «Михалыч» суетился, выпячивал грудь гоголем, явно сделав неправильные выводы. Ну, допустим, Люська у него и впрямь не айс, но любовницу Заяц не заводил из принципа, несмотря на настойчивые рекомендации Оси «ударить автопробегом по бездорожью», «сменить тачку» и «шершить ляфамов, пока седло не заскрипело!». Когда на пороге нарисовался Андрей, Заяц не удержался. Смачно заржал, глядя на Косых, не верящего своим глазам. - О времена, о нравы… - Бывший чиновник взбледнул лицом, ослабил узел галстука, осел бесформенным кулем в кресло. - Львович, мальчик мой, ты бы предупредил… Кхм. Куда катится мир? Люсеньке привет передавай… Брезгливо повел плечом в сторону замершего настороженно Андрея. - Петр Игнатьевич, - отсмеявшись, Заяц пожалел старикана, - это водитель мой, новый, вместо Баблойкина. Того главмех прижал на сливе бензина, отправил в больничку – ну, вы же знаете Собакевича, тот за непорядок в гараже любого загрызет. - А сладким-то ты кого звал? – Чуть успокоившись, Косых подобрался в кресле и принял начальственный вид – негоже перед всякими водителями распускаться. - Да его, его. – Заметив дернувшуюся щеку, Львович поспешил разъяснить нелепую ситуацию. – Фамилия у него Сладкий. - Господи! – Схватился за голову Петр Игнатьич. – А я уж было подумал… Что ж ты творишь со стариком-то, а? На кой орешь на весь двор так, что люди невесть что думать начали? - А что такого? – Удивился Львович. - Ну и звал бы его по имени! - Не могу. – Пожал плечами Заяц, не понимая – неужели не видит Игнатьич таких очевидных вещей? – Он же водитель, какое может быть панибратство? - Так по имени-отчеству зови! - Да водитель он, водитель! - Как втолковать пенсионеру совдеповской закалки, что имя-отчество сейчас – только для равных, партнеров, как он и Ося, а водитель – существо безликое, безымянное, ему и фамилии хватит? И не собирался Заяц менять правила, вбитые друганом Осей с самого начала их бизнеса. Секретутка – Сашенька, Машенька, Верочка или Юрочка, главбух – Юлечка Петровна, Танечка Васильевна, а все, что ниже АХУ, – безликие фамилии. Сладкий так Сладкий. Переморщатся окружающие. Пару раз объяснит, а затем привыкнут. - Сонечка, душа моя! Сонечка впорхнула бирюзовым облачком, замерла в ожидании. - Накрой стол..э-э-э… - Андрею Степановичу. – Подсказал Андрей, отправив белоснежную улыбку в сторону мгновенно зардевшейся Сонечки. У него ямочки на щеках, отметил Заяц, ямочки, от которых в желудке сморщился литр утреннего кофе, а аппетит исчез. Сам он не мог похвастаться ни фигурой под два метра ростом, ни богатырским разворотом плеч, обтянутых тонкой кожаной курткой – пижон чертов, на дворе минус пятнадцать с ветром! – ни ямочками в каких-либо местах. - Накрой Андрею Степановичу в соседнем кабинете. Сонечка упорхнула, оставив в воздухе «яблочный» аромат Нины Риччи, сладкий и нежный, под стать ей. Упругая попка шевелилась под юбкой партикулярной длины, чуть прикрывшей подколенные ямки в телесного цвета колготах, цокнувший одобрительно Игнатьич прервал полет фантазий Зайца. - Красотка! - А то! – Согласился Львович. Под первую стопку «Зубровки» Косых грустно поведал о Подложнюке, явившемуся к нему с выбором а-ля Гамлет, то есть «быть или не быть». Люди за ним стояли серьезные, поэтому хочешь-не хочешь, а поставлять яйцо и птицу в нужных объемах приходилось. - Вроде как затих в последнее время… - Петр Игнатьич смачно закусил очередную стопку половинкой мелкой белой луковички, хрупнул, крякнул – хорошо пошла! – и задумчиво уставился в потолок, вспоминая. - Я ж ему цену заломил! Кризис, сам понимаешь, все такое… Он к Реджинальдовичам метнулся, точно! Те корма мешают с туком рыбьим, вот у них и дешевле выходит. Только ты, Львович, мясо у них не бери – с душком оно. С душком была вся эта история – поставщики метались, словно олени в гон, то отказываясь сотрудничать с «Золотым петушком», то вновь прибиваясь к их берегу с покаянными мордами, а Ося хотел знать, чем берет птицеводов бывший зам. Миссион импосибл, пронеслось в слегка затуманенном алкоголем мозгу. Не всех же Подложнюк запугивал! А «Петушок» и так весь последний год с трудом держался на плаву, выкручиваясь за счет новичков, еще не знающих, что почем на этом рынке и стремящихся сбыть товар чуть ли не задарма. Еще год-два, встанут на ноги, оперятся – и что? Упорхнут к конкуренту? Отзвонившись Осе, посетовавшему на заплетающийся язык и качество связи в выдропужской периферии, Заяц вполз на заднее сиденье «патриота», плывущим взглядом оценил двух сидящих за рулем водителей и зачем-то протянул руку. Пощупал третью ямочку – на подбородке, потер ее, словно надеясь, что хоть эта исчезнет, поморщился досадно. - Эй, барин, вы чего? И снова чертова насмешка в его голосе! Ну конечно! Он теперь знает, что с шоферами у начальства разговор короткий, сказал – по фамилии, значит, по ней самой, никаких тут ФИО в полном объеме! Обиделся, ишь ты! - Я не барин! Ик! - Куда дальше ехать изволим? – Не повелся на слабину, упрямый. Ничего, пара месяцев – и привыкнешь, Андрей… Степанович! - К Реджинальдовичам! – Махнул рукой окосевший с трех стопок Заяц, задвинув ноутбук в дальний угол и откидываясь на спинку сиденья. Веки смежило сном – почище суперклея, на задворках сознания болтались куры, тук, подлец Подложнюк, чьи-то шершавые от выступившего намека на щетину ямочки, чей-то далекий, забытый голос, спрашивающий «тебе хорошо?» и Игнатьич с хлебом-солью, благословляющий их серьезным голосом: - Ваши документы? Точно ваши? Сладкий? Вот ржака-то! А этот, на заднем сидении – кто? - Начальство. Львович проснулся, недовольно повертел головой. Гаишник заглядывал в окно с подозрением. - В чем дело? Проверка документов! - Проверили? - Да. Скажите, человек за рулем… - Водитель мой! – Рявкнул недовольный прерванным сном Львович. – Сладкий! - Ну, как скажете… - Гаишника сложило пополам, он тщетно пытался не смеяться, но не выдержал, и документы в окно совала рука, дрожащая от хохота, сотрясающего тело в сине-зеленой форме. До Реджинальдовичей, согласно указателям, оставалось около получаса езды. - Может, вы все же будете звать меня… - Ни за что! – Возмутился задетый за живое и гаишником и собственным сном Заяц. – Меня это абсолютно не трогает! Реджинальдовичи – Ирина и Август, американцы, переехавшие в Россию в две тыщщи лохматом году, – держали хозяйство на шестьдесят тысяч голов, чуть меньше, чем у Игнатьича, но восполняли пробел завезенными с родины овцами и несколькими десятками лам. К визиту Львовича отнеслись с подозрением, никаких «полян», сугубо деловая беседа, сведенная к скупому обмену информацией. Да, работаем с Подложнюком. Да, объемы закупок устраивают. Да, готовы рассмотреть ваши предложения – на новых условиях, прошлогодние не удовлетворяют оборотом, господин Подложнюк берет в два раза больше. Льготы и разработка бренда за ваш счет? Окей, нам необходимо подумать. С вымотанного американским официозом Зайца сошло семь потов, а новая ниточка вела в подсобное хозяйство, расположенное у черта на куличках – деревня Берендеевка значилась на карте в тех же ебенях, что и Лукоморье в русских народных сказках. Но делать было нечего – необходимость вернуть старых поставщиков и заполучить новых гнала Зайца в шею почище премиальной морковки в пять кэгэ весом. - А гостиница в вашем поселке есть? – Спросил он, с тоской глядя на зимние сумерки за окном застеклённой веранды одноэтажного бунгало, выстроенного тоскующими по родине Реджинальдовичами. - Есьть. – С акцентом ответил Август. – Но зачьем вам она? Ми имеем гостьевой домьик, можьетье остановиться в нем! Там отшень хорошьие условия! Большая кроватт, многа света, есть – как это – писсьюарь и душьевая кабьина! - Большая кроватт??? – Непроизвольно копируя акцент хозяина, ужаснулся Львович. – А вторая кроватт там у вас ньет? - Зачьем? – Удивилась Ирина. – Ви и ваш бойфренд, разве ви не помьеститься? О, сорри, айм со со курьйос… - Ви а нот бойфрендс! – Черт побери эти свободные американские нравы! Что они там себе надумали? – Ви а… - Ловерс? – Подсказал Андрей, сидящий рядом в плетеном кресле. *** - Ты бы предупреждал, что в английском ни шиша не соображаешь! – Кипятился Заяц по дороге в единственную на весь поселок гостиницу. - Айм сорри. – Ни намека на сожаление и все сопутствующие ему реверансы в голосе Сладкого не наблюдалось. Крутил себе баранку, восемь часов в пути – как с гуся вода, скалит свои зубы и слушает «Ретро-ФМ». При заполнении регистрационных карточек не обошлось без смеха и косых взглядов. Чего уж там – он и сам представлял, как нелепо смотрятся прибывшие Сладкий и Заяц, оформленные в два полулюкса суровой комсомолкой пятидесятых годов, сидящей на ресепшене. Заселившись в номер, Львович грустно вздохнул: словно очутился в пионерлагере своего детства, за исключением одной кровати с панцирной сеткой, заправленной гобеленовым, с орнаментом, покрывалом – вместо шести, да собственная ванная комната, укомплектованная унитазом в трещинах, раковиной с проржавевшим гусаком крана и торчащим под потолком за допотопной шторкой душевым шлангом с пластиковой насадкой. Вот тебе и полулюкс. Страшно представить, что творится в обычных, без претензий на удобства. Бросив на кровать небольшую спортивную сумку со стандартным набором одежды – два дня в дороге – сообразил, что нужно бы спросить у Сладкого, не нужно ли чего. В конце концов, он первый день на работе, вдруг не предупредили?.. Андрей пришел сам. Замер на пороге – словно задумался о субординации. Шагнул и закрыл за собой дверь, заполнив и без того малое пространство номера своим телом, двинул вперед, массой впечатывая Зайца в стенной шкаф. - Мы здесь надолго? - А? – От него пахло летом. Августовскими покосами, подсушенной на солнцепеке травой, жарой и безбрежной синью в зените. Тот, студенческий, пах так же. Трогал за запястья, пользуясь зайцевой беспомощностью, загонял субтильное тельце в кровать, улыбался ямочками и спрашивал… «Тебе понравилось?» - Надолго, спрашиваю? Мне семье позвонить нужно, а то болтаемся здесь с вами, как … - Андрей замялся, но продолжил. – Фекалии в проруби. У того тоже оказалась семья. Оказалась ни раньше, ни позже трех месяцев умопомрачительного секса, закончившегося полной капитуляцией Зайца, всего лишь пришедшего однажды на кафедру за зачетом и столкнувшегося глазами с ним. Многолетним кошмаром, переставшим приходить по ночам лишь после Люськи. Он умел вытягивать из позвоночника нервы, играя на них, словно заезжий акын на домбре, сводя с ума юного Зайца одними прикосновениями, а ямочки на щеках и подбородке смеялись навстречу ему, единственному и любимому. - Если завтра в Берендеевке договоримся – к ночи дома будем. – Буркнул Львович, отгоняя непрошеные воспоминания. - Окей. – Он вышел, позволив вдохнуть полной грудью. О, черт! Три тысячи чертей! Каналья! Выскочив в коридор, Заяц рявкнул начальственно в широкую удаляющуюся спину: - Эй, Сладкий! - Чего? – Этот наглец даже не обернулся. - Завтра в восемь чтобы стояла… Проходящий мимо постоялец замер, смерил сперва выскочившего в халате Львовича, затем Андрея ненавидящим взглядом, сплюнул… - Понаехало гомосятины! А чо в восемь-то? Сейчас не стоит? Стояло. Внезапно. Сдвинув ногой край колющего даже через слой бязи одеяла, Львович вернулся на двадцать лет назад, сжав в руке торчащий восклицательным знаком член. Чертов Андрей, он же Степанович, заставивший своими ямочками вспомнить «дела давно минувших дней», а именно – прошлое, которое он так отчаянно выжигал, сперва первым браком, затем вторым, Люська была в курсе и иногда прокатывалась асфальтоукладочным катком по былому, дергая мужа за вялое естество, не желающее исполнять по первому же свистку заявленную обязательную программу. Столько лет! И на тебе, что имеем? Оттянув увлажнившуюся выступившим секретом крайнюю плоть, Заяц провел подушечкой по обнажившейся головке, тронув вспухшее отверстие. Ямочки, будь они неладны! Сделал пробное движение – снизу вверх, чувствуя, как внутри нарастает знакомый зуд. Нарастил темп движений, сжимая в кулаке навершие головки, мало, ничтожно мало, собрал стекающую по стволу смазку и ткнулся пальцами ниже, в сжатое намертво колечко мышц. Стук в дверь вырвал из мира грез. Замер. Пусть думают, что спит. Легкие поглаживания напряженного члена грозили обернуться болезненным стояком, убрать который – вопрос не пяти минут. Громкий стук повторился еще раз. И еще. С глухим стоном завернув себя в гостиничный халат, Львович поплелся к двери. За которой оказался ненавистный Сладкий. - Запамятовал… - Крупное тело в таком же халате вновь втиснуло его в шкаф. – Во сколько барин подъем назначить изволили? - В восемь… - Чтобы стоялО? – Сделав акцент на последней букве, Андрей уставился – глаза в глаза – замершему испуганному Зайцу.