* * *
…– Ему пятый год уже, – сказал накануне праздника дедушка Нимрод. – Пора Разоффа и нашим хитростям научить. Вот только какой охоте? – А что там долго думать, пусть будет, как ты, сокольничим! – предложил Зарофф. – Сокола надо ещё вырастить суметь, – задумался Нимрод. – Раззи уж очень бойкий, вряд ли у него терпенья хватит. – Лучником тоже неплохо, – улыбнулась бабушка, взглянув на свой изящный лук и колчан со стрелами над камином. – И правда, Артемида, – кивнул старый тинс и уже потянулся было снять со стены другой лук в чехле, но случайно приметил уголок какой-то бумажки в кармане зароффского сюртука. – Зар, а это у тебя откуда? – Что? – не понял граф, но, увидя торчавшую из кармана бумажку, удивился не меньше. На странной записке карандашом было выведено:«Папа я тебя люблю очнь сильна и я у же болшой привези мне пожалуста ружё.»
– Ну вот и ответ нашёлся, – только и сказал Зарофф, а про себя загордился: не на кого-нибудь – на него сын хочет быть похожим.* * *
Это – вчера. А сегодня – снегопад за окном, Раззи с бабушкой Артемидой дома остался и помогает ей развешивать гирлянды. – И в маминой комнате тоже повесим? – спросил он. – Конечно, – кивнула Артемида. – Это ведь праздник и для неё. Идём, я свечи зажгу. …От мамы остался только большой портрет в её комнате, но и на нём графиня Диана смотрелась как живая. Не раз тинсёнок потихоньку приходил сюда и доверчиво смотрел на неё, шёпотом рассказывая, как соскучился, и прося поскорей вернуться. Он знал, что мама сейчас на небе у Полокуса, и что Полокус непременно поможет маме вернуться – если помнить её, как живую. Так все говорят. А Раззи хоть и мало что помнил (ведь тогда ему был почти годик), но изо всех сил пытался себе представить. Теперь здесь висели гирлянды, и графиня, словно догадавшись о торжестве, улыбалась совсем по-особенному. – А мне ружьё подарят! – успел шепнуть ей Раззи. И тут внизу, в прихожей, бухнула дверь. Тинсёнок пулей вылетел на лестницу – да так и замер: отец и дедушка с трудом протаскивали сквозь узкие двери какое-то огромное дерево. На коротком гладком стволе – три колкие зелёные верхушки. Да ведь это та самая триёлка! – Не пойдёт так!.. – Нимрод остановился, переводя дух, и скомандовал Зароффу: – Ты с улицы толкай, а я тянуть буду! – Он поплевал на руки, взялся за ствол дерева, потянул на себя. – Ну-ка взяли! Подна-жали!.. – Давай-давай… давайдавайдавай!.... – Зарофф уперся обеими руками в колючие ветки. А ёлка – ни с места. – Ещё ррррааа-зииик!.. – командует дедушка и снова тянет. Раззи послышалось, что его зовут. Ну наконец-то! Миг – и он уже у дверей, ухватился снизу за ствол триёлки и повис на нём. Дерево со скрипом качнулось, верхушки повернулись боком – и… …и хорошо, что Нимрод вовремя отскочил, иначе чудо-ёлка бы свалилась прямо на него. Спасибо, обошлось: только веткой небольно задела. – Ха-ха-ха!.. – захохотал старый тинс. – Я же говорил, поддастся! Не так-то просто меня сломить, не таковский Нимрод Шудсаковский!.. – Уф!.. – выдохнул Зарофф. – Ух!.. – вырвалось у Раззи. – Молодец, сынок! – похвалил тинсёнка граф. – Наверх мы её и сами дотащим. Беги давай, потом позовём.* * *
И тянется же время, когда этого совсем не хочешь… Битых два часа в гостиной большие чем-то шуршали, шептались, возились со светом, а Раззи всё это время сидел на подоконнике в своей комнате, грыз скленовый леденец и смотрел, как мало-помалу уходят снеговые тучи, а на место их заступает сиреневый светлый вечер. Заглянула бабушка, заговорщицки подмигнула: – Можно! …И только ступил Раззи на порог гостиной – у него так и захватило дух. На отцовом мундире ордена так и горят. На дедушкином кафтане сверкают золотом позументы. Бабушкин нарядный воротник – как из серебра. А триёлку и не узнать – с пола до потолка вся в игрушках, в свечах, а под ней!... Под каждой верхушкой по свёртку!.. – Принимай подарки, именинник! – весело щёлкнул каблуками граф Зарофф. Тинсёнка и упрашивать не надо. Развернул один свёрток – а в нём – вы подумайте только! – красные сапоги с золотой отделкой, а впридачу красная шляпа со стальной пикой. Точно такая, как стрельцы-тинсы в царском стрелецком полку носят! – Вот это да!.. – ахнул Раззи и тут же примерил обновки. Да вот незадача – в сапогах чуть не утонул, а шляпа на глаза сползает. – Большеваты, не спорю, – усмехнулся Нимрод. – Ничего. Подрастёшь, как раз придутся впору. Зато со второго, тонкого и длинного, свёртка Раззи, казалось, снимал бумагу целую вечность… Пока не понял, что в руках у него – РУЖЬЁ! Настоящее! Деревянное! И даже с пробкой на ниточке! Тинсёнок глазам не верил и до того растерялся от счастья, что случайно нажал курок. Бац – и пробка угодила прямо ему по носу. Да разве на свою мечту рассердишься? Раззи только ойкнул, снова перезарядил ружьё и вскинул его на плечо – совсем по-отцовски. – Ай да стрелок! – одобрил Зарофф. – Сразу видно: весь в меня! А вот в третьем свёртке оказалась… музыкальная шкатулка. Золотая, изящная, с двумя фарфоровыми серенькими тинсами на крышке. Простыми, не болотными. – Бабушка, – удивился Раззи, – а шкатулка-то охотнику на что? – А как же? – улыбнулась Артемида. – Чтобы тех, кого любит, не забыл. Представь – уедет охотник куда-нибудь, заснёт в другом доме, а у кровати шкатулка и будет играть… А ему во сне будет сниться, что это его бабушка поёт. Как дома. Тогда и в темноте не страшно…* * *
Так они и сделали, когда стемнело: Раззи как был в обнимку с ружьём, так и улёгся в кровать, а бабушка приоткрыла окно, завела шкатулку, поставила её на тумбочку, а сама присела рядом. Фарфоровые тинсы на крышке начали кланяться друг другу, и раздался тихий мелодичный перезвон колокольчиков. А в саду тотчас же в ответ отозвались большие Снежные Колокола. И под этот перезвон Артемида запела:– Всходят луны над холмом, Гаснет вечер за мостом, Кружат лумы над рекой,– Засыпай, охотник мой.
Глаза у тинсёнка сами собой стали закрываться. До чего же хорошо…За туманный светлый мост Тинсы гонят стадо звёзд, Дремлет ива над горой,– Засыпай, охотник мой.
– Бабушка, – шепчет сквозь сон Раззи, – а я ещё Палухáрда приручу, бабушка… чтобы летать…А наутро, встав чуть свет, К солнцу вдаль, за ветром вслед, Незнакомою тропой Вновь пойдёшь, охотник мой...
…И ведь права была графиня: даже много лет спустя под песню её шкатулки, храня её голос в памяти, спал, свернувшись уютно, в особняке своём Разофф, и обнимал – как тогда – во сне деревянное, старенькое, детское своё ружьё.