Театр теней

      Жанр: театральный буклет.       Время действия: три года до "Кризиса Песчаной Грязи" (гриф секретности "Бета"); начало февраля.       Место события: Столица, салон Ламарки.       Действующие лица: Сигизмунд, Лилия.       «Вполне естественно, что в отношении подобных изысканий нами был выражен здравый...»             -...скепсис, лишенный не только границ, но и всякого подобия приличия.       Необычайно оживленным выглядел салон в этот день: наэлектризованный ожиданием воздух здесь искрил саркастичными колкостями, шипел доверительным перешептыванием, жужжал слухами и догадками. И, конечно же, низко гудел весомыми фразами - с исполненной достоинства небрежностью их бросали в сторону охочих до «авторитетного мнения» слушателей, исполненных марципановой почтительности – бича любых высоких собраний.       В обширной зале, отведенной для прибывающих гостей, практически не осталось свободных мест – еще одно свидетельство небывалого ажиотажа, царившего вокруг предстоящего выступления. Встречи у Ламарки, посещение которых стало своеобразной данью моде на свободолюбивые веяния в современной общественной мысли, так и не сыскали популярности у чопорного и консервативного высшего света. Обычно здесь собирались лишь умудренные годами парламентских прений и убеленные сединами теоретики либерализма, а вмести с ними – младая (и весьма агрессивная) поросль различной степени радикальности.       Но сегодня этот салон был полон лиц, доселе здесь невиданных. Государственники, коммерсанты и почтенные преподаватели, составлявшие в равной степени странное соседство с воинственно настроенными студентами, прогрессивными политиками и учеными нигилистами – все они пришли сюда лишь ради доклада особого гостя, приглашенного лично хозяином особняка. Был среди них и немолодой человек, занявший вместе со своей спутницей единственный относительно безлюдный угол в помещении.       - Значит, он ведет свои работы не только наперекор обществу, но и без поддержки сообщества? – негромко отозвалась она ему, продолжив начатый разговор. Оба предпочли остаться неназванными посреди общего сумбура скрепления знакомств и плетения сетей деловых связей. Пальцы ее легкой руки, укрытой длинным серебристым рукавом, плели собственную нить – сжимая мерно тлеющую папиросную гильзу, они рассекали воздух дымом, сшивая его неуловимым узором.       - Он не нуждается в поддержке – он нуждается если не в одобрении, то хотя бы в молчаливом согласии свыше, имея которое он может делать все, что считает нужным. И речь здесь, разумеется, идет далеко не о Совете и Ректорате.       Девушка едва заметно кивнула – излишне было уточнять наличие подобного согласия, раз уж доктор столь упорно продолжал нервировать своим существованием реакционеров от науки без видимых последствий для себя. Мир, конечно же, не сходился клином на Университете - вопрос о реакции масс оставался открытым. Но и в этом случае гармонией со столичными небожителями определялась конкретная альтернатива, а именно – стоять ли жандармам на страже твоей вотчины, когда под ее стенами соберется разъяренная толпа, или же следить за тем, чтобы никто не помешал этой толпе осуществить задуманное. «Vox populi – vox dei, особенно тогда, когда это удобно самим богам. Поразительное остроумие древних».       - Что же касается сообщества...- ее собеседник помедлил, будто бы взвешивая выбранные слова, - ...то здесь все достаточно просто. Для имперской профессуры он циничный некромант, очерняющий репутацию столичной науки; для хищников-академистов – лжец и шарлатан, позорящий авангард столичной же науки.       - И разница, разумеется, принципиальная, - огонек зажженной сигареты вспыхнул яркой искрой насмешки.       - Конечно! Подходы совершенно диаметральные. Буде вы бакалавр медицинских наук, так вскрывайте плоть, но не смейте в своей секции доходить до самого нутра, говорит Университет. Раз уж проникаете своим скальпелем за известные пределы, то делайте это с пользой, говорит Академия.       - А коли укажут вам на бессмысленность и ничтожность ваших трудов, так скройтесь с глаз долой в безвестность провинции, дрожа над своей участью... так, кажется, предпочитает говорить Высшая Комиссия, – подвела она итог, нервно сжав подлокотник кресла. Встретив внимательный ответный взгляд, она продолжила говорить в привычной для себя манере, одну за другой высекая точные краткие фразы. – Сигизмунд… первая работа Данковского по постмордиальным тканевым процессам едва не привела к откровенному рукоприкладству среди руководства факультета Медицины. Всего несколько лет, а он уже собирает на свой доклад цвет столичной интеллигенции и аристократию. По городу идут слухи о новоявленном Реаниматоре. Публика взбудоражена. И поверь мне - на то есть основания.       Жестко сцепив пальцы обеих рук, ее спутник незамедлительно склонился ближе к ней.       - Ты работаешь с материалами?       - Косвенно. Документация идет не через меня.       - Вира?       - Кто во внутреннем круге дирижирует информацией искуснее Вероники? Ее талант - неоспоримый факт. С моей стороны… в его проект внедрено несколько специалистов, уже сотрудничавших со мной ранее – единственная возможность получать объективную информацию о ходе работ в «Танатике», за ее пределами, как ты сам знаешь, не обретающуюся.       Мужчина кивнул. Воцарившуюся вокруг него и его собеседницы тишину нарушил вспыхнувший неподалеку спор - группа расположившихся за ближайшим столом школяров с жаром обсуждала значимость фигуры наделенного лаврами «воскресителя мертвых» бакалавра в аспекте современной натурфилософии. Однако, «старик», как его уже успели между собой прозвать острые на язык служители науки, изредка поглядывавшие в сторону странной пары, не придал их присутствию особого значения – опыт был залогом его уверенности в том, что ничего лишнего не дойдет до ушей посторонних, и посему он мог полностью сосредоточиться на своих мыслях.       «Танатика».       Неприступный для чужаков храм науки – или же капище еретиков от нее, в зависимости от принимаемой в отношении целей проекта точки зрения. Его учреждение, осуществленное практически в полное отсутствие сколько-нибудь значимой сторонней помощи, доказывало, что даже если Данковский и не вложил в него часть своей души, то уж львиную долю своего состояния точно отправил на жертвенный алтарь одного из самых смелых замыслов нового века - дерзновения сколь амбициозного, столь и одиозного по своей сущности. Собственными силами - хотя и перешептывались в столичных кулуарах о нескольких меценатах, не побоявшихся поддержать «циничную авантюру» - доктор и его сподвижники обеспечили материальную базу объекта, оснастили его оборудованием, снабдили запасами реактивов и инструментарием. Злые языки поговаривали и о связывающих Университет с «Танатикой» тайных каналах, посредством которых для нужд проекта осуществлялись поставки экспериментального материала.       Так или иначе, лаборатория бакалавра обладала всем необходимым для поддержания непрерывного хода работ по «проблеме человеческой смертности».       - Я слушаю.       Откинувшись в кресле, девушка мягко прищурилась:       - Заинтригован? О, та настойчивость, с которой Данковский ищет подтверждения собственной теории – потрясающее зрелище, пусть даже и шанс лицезреть его для нас наличествует лишь в строках докладов. Упорство, в наши дни почти что невиданное, поистине достойное уважения: неудача на одном из фронтов исследований для него – это лишь повод удвоить усилия на остальных участках. Увы, - она повела рукой в сторону зала, - публика верит в то, что видит. Или же видит то, во что верит. Такова природа delirium typis, царящего вокруг фигуры бакалавра.       - «На саму природу человеческую посягает он, в своем глумлении над телами умерших стремясь достигнуть скрытого в смертной плоти сосуда души, чтобы заполнить его ее кощунственным подобием», - с непроницаемым лицом процитировал ее собеседник один из наиболее потрясающих воображение образчиков диффамаций, выходивших из под пера журналистов.       - Исток этой истерии - отсутствие какого-либо понимания целей, преследуемых Данковским. Смысл всей его жизни пытаются свести к одержимости страстным желанием вновь завести остановившийся механизм человеческого тела, в то время как он стремится устранить саму переменную смерти из уравнения человеческого бытия, считая ее досадной ошибкой природы.       Каков парадокс, - вырвавшийся на волю вихрь табачного дыма обозначил короткую паузу, - ведущий ученый-танатолог, вопреки леденящим душу шедеврам от жанра ужаса, лишь по странному недоразумению зовущихся в столичных газетах репортажами, в действительности не потрошит трупы и не взращивает гомункулов. Он работает с образцами живых тканей, пытаясь найти в них следы того самого culpa innata, что от начала времен определяет человеческую судьбу.       - Изловить врожденный грех корнцангом, извлечь его на белый свет, измерить, взвесить и свести к строкам формул... замысел впечатляющий. Будто бы и без того у богословов мало поводов предать бакалавра анафеме, - усмехнулся он, провожая взглядом проходящих мимо гостей: их беспорядочный дрейф по залу, наблюдаемый здесь последние часы, наконец-то начал приобретать характер неумолимого течения, увлекающего всех собравшихся в сторону сцены. – Все же, покуда виновник сего торжества еще не предстал перед публикой, вынужден признать - я удивлен. Я взял на себя смелость считать, что понимаю тебя и твои убеждения - тем более мне странно видеть с твоей стороны подобную готовность выступить адвокатом змеекрылого ангела, Лилия.       «Лилия».       Теперь настал его черед ощутить на себе прикосновение цепкого щупа изучающего взгляда. Реальная практика была такова, что необходимость в использовании конспиративных имен отсутствовала: если кто-либо из посланников желал остаться неузнанным, он не нуждался в том, чтобы отвлекать от себя внимание жонглированием чужими масками. Сам же он, как ей казалось, в подобных случаях назывался Сигизмундом лишь ради того, чтобы отдать дань памяти кому-то – тому, кто был безвозвратно потерян для него в закоулках неведомого ей прошлого. Оттого и в пассаже этом, простейшей фигурой буквенного танца обращающем ее родовое имя в имя собственное, ей чудилось нечто, напоминающее ставшую привычной для него усталую улыбку.       Едва уловимо она улыбнулась ему в ответ.       - Но ведь ты и сам знаешь, что Закон не нарушить рассечением тела – здесь нужна вивисекция времени и пространства. Значим ли скальпель, погруженный в глубину грудной клетки, в сравнении со сталью, вонзенной прямиком в глазницу мироздания?       - Невозможно сохранить и обрести, не отдав. Это твои слова, и смерть – часть этого равновесия, которое неизбежно будет нарушено.       - Но оно не будет нарушено, - неожиданно развеялась над их головами прозвучавшая в ее голосе печаль последним выдохнутым сигаретным дымом. – Порядок разрушают, преступая его, а не вступая с ним в бой на равных.       Бакалавр – герой. И потому он обречен на поражение.