Незваный, неназванный

Неизменная утренняя суета и солнечные зайчики, играющие на перилах лестницы. С трудом придерживая таз с водой, Родерик остановился у массивной дубовой двери, прислушиваясь к шуму. О, этот узнаваемый гомот каждодневных хлопот, занимающих обитателей этого замка – прислугу и челядь, мелких чиновников! Вельможи просыпаются позже, и, чтобы их не разбудить, все кругом ходят на цыпочках, словно балерины на подмостках. Родерик, неуклюже извернувшись, уже постучался, и только ждет ответа, и прислушивается вовсе не к шуму на лестницах и в коридорах, а к неловкому копошению и торопливому шуршанию за дверью. А с его стороны - едва слышный шум торопливых шагов, выкрики и негромкие, чтобы никого не разбудить, но резкие команды, - слаженная, как в часовом механизме, работа. Все эти люди – словно мелкие, незаметные детали, вращающие шестеренки, отсчитывающие своими отточенными, навеки заученными действиями время с утра до ночи – каждый час, каждый день, каждый год. Сколько таких мельтешащих, как муравьи в муравейнике, слуг повидал этот старый, как те легенды, которые пел вечера менестрель, замок? Все это похоже на работу живого организма – множество маленьких, живых клеточек, крошечных теплых солнц, уникальных в своей невероятной сложности, взаимосвязанных и необходимых для нормального существования. Ах, это Дику рассказал его господин - с большим восторгом, который так странно было увидеть на его красивом, но вечно высокомерном и язвительном лице – даром что он был ровесником своего беспечного слуги! Родерик, хоть и был жизнерадостным дурачком, ощутил ноющую боль в сердце от этих слов – не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему юного мастера так завораживали красота и сложность замыслов природы. А Дикки, в свою очередь, был заворожен этой яркой и взбалмошной личностью, которой был юный принц – создание, рожденное для той блистательной, сказочной жизни, огни которой лишь нечеткими отсветами ложились на путь его скромного слуги, даже так ослепляя эту простодушную душу. Родерик, будучи одиннадцатым из пятнадцати детей в семье его родителей, лишь раз от разу называвших его правильно по имени, был слишком чист, чтобы плениться честолюбивыми иллюзиями, подобно иным невежественным и напыщенным слугам. Тем не менее, он был крайне счастлив и в глубине души своей горд тем, что именно его избрали для такой ответственной должности, и потому свою работу выполнял с редким рвением. Но этому была и другая причина: для Родерика его мастер был воплощением всех тех достоинств, которых он сам был лишен. Слугу поражали обширные знания королевича в областях, о которых даже не слыхивал любой другой мудрец в стране. И ведь он совсем ненароком обмолвился, что тела живых существ состоят из этих крошечных созданий! Сколько же ещё невероятных теорий и замыслов хранится в его светлой голове? Мальчик не переставал восхищаться им – его ярким умом, невероятной проницательностью, но, пожалуй, гораздо сильнее к юному мастеру Дикки привязывало его одиночество, и потому он терпел и пренебрежительный тон господина, и несуразные выходки, и бесконечные капризы, и жестокие слова. Он вполне понимал, что во всем замке на принца-затворника обращают внимание только венценосный брат и недотепа-слуга, но эту мысль, оскорбительную для крайне чувствительного к таким вещам господина, чуткий мальчик даже в уме не произносил. Родерик не помнил, когда и как он впервые встретил принца: его образ достаточно примелькался мальчику, бегающему с поручениями старших, возникая то здесь, то там, скользя тенью по всему замку, появляясь и мгновенно исчезая - не успеешь и обернуться! – проносясь легким ветром по коридорам. Его изящный профиль то виднелся, то пропадал за тонкой гранью искрящегося стекла, прежде чем кто-то из старших успевал обернуться и увидеть того, на кого указывал наблюдательный поваренок. А сад, весь сад был его собственным зачарованным царством! Макушка с мягкими, вьющимися волосами то исчезала среди пышных розовых кустов, то проносилась по ту сторону живой стены зеленого лабиринта, а среди тяжелых темных ветвей деревьев внезапно появлялась изящная рука и зажимала рот неудачливому прохожему, обернешься – и никого! Но, пожалуй, впервые принц заговорил с Родериком, лишь заметив, как тот непрерывно и, очевидно, (как потом со стыдом думал Родерик) невежливо таращился на него все то время, пока его королевское высочество, изящно балансируя на лестнице, пытался достать очередной толстый фолиант с верхних полок в библиотеке. Впрочем, невежливость Родни можно было простить – он даже не догадывался, что перед ним принц. - На что уставился, идиот? – раздраженно фыркнул оный, резко разворачиваясь и в прыжке сшибая Дикки с ног, спикировал вниз и изящно отряхнулся от пыли, – Достань книгу, болван – или даром тебя тут, то ли, кормят? – недовольно добавил он. Дикки втянул голову в плечи, смущенно потупившись, чихнул, шмыгнул носом и полез за книгой, поощряемый энергичными восклицаниями принца, некоторые из которых Родерик даже от сапожников не слышал. - Ваша книга, Ваша Светлость! – старательно поклонился Дикки, протягивая книгу. За что он схлопотал удар этим талмудом по голове, он не понял, но его собеседник пояснил: - Если ты ещё раз назовешь меня подобным образом, я скормлю тебя собакам, дуболом. К принцу обращаться следует со словами «Ваше Высочество», и никак иначе. Дикки затравленно кивнул. Как и любой нормальный человек, он, даже в столь несознательном возрасте, предпочел бы встретиться с разъяренным медведем, а не с разъяренным принцем. К сожалению, перед ним стоял именно принц, теперь Родерик это понимал – несомненное семейное сходство было налицо, ведь даже мелюзга вроде Родерика видела парадный портрет королевской семьи, хоть на нем и был изображен достойный наследник, хоть и с другим цветом волос – и, что гораздо более страшно, причиной ярости принца был именно Дик. - Поднимайся и неси мою книгу в покои, - повелел царственный отпрыск, величественно махнув рукой. С замирающим сердцем Родерик поплелся следом. Гримуар он тащил до самой двери – в покои его не допустили, захлопнув дверь перед его носом.