***
Перед глазами все время всплывает картина. И как он раньше не заметил… Сеть многочисленных рубцов по коже продолжалась вплоть до кистей рук. Безобразные, неаккуратные стежки доходили до громадных размеров. Словно мужчину собирали по частям. Жутко… Акира прикрывает глаза, чтобы отогнать наваждение. Тут же в отместку за минуты эйфории наваливается усталость. Веки тяжелеют. Нельзя засыпать… Не тут. Усталый взгляд на настенные часы. Уже стемнело, и едва разобрать время. Нужно возвращаться в казарму, пока его отсутствие не заметили. Еще вставать раньше, ведь пуговицы сами обратно не пришьются. К счастью, Шики тоже придется попотеть. Длинные чужие пальцы, привычно зарывшиеся в серые пряди - и затылок уже порядком заныл от жесткой жилистой руки в качестве подушки. Осторожно, прислушиваясь к тишине, чтобы удостовериться, что слышно тихое сопение. Аккуратно отстраняет чужую руку, которая нечаянно больно дергает за пряди. Приподнимаясь, оказавшись в сидячем положении. Плечи вздрагивают, когда прохладная рука касается шеи, ведет ниже по позвонкам к копчику. Не поворачивая головы в его сторону, по-прежнему оставаясь в той же позе, лишь потерев немного уставшие глаза. Позади слышится тихое шуршание и скрип дивана. Акира с уверенностью может предположить и не глядя: Шики, скрестив ноги, и подложив руку под голову, пожирал его взглядом. Вновь проголодавшись. - Думаю, ты уже догадался, что Рин и Кеске остаются здесь? Возвращаясь к прежней теме разговора, Акира решил на всякий случай удостовериться. - Замечательно, Акира. Уже тело продаешь ради друга-наркомана и слабака-блондинчика, ротик которого, несомненно, тут будет пользоваться успехом. Негромко смеется в ответ на яростный, испепеляющий взгляд юноши, перехватывая его занесенную для удара руку. Стискивает запястье, а после тянет на себя. Юноша затихает и ложится рядом. Вновь клонит в сон. Возвращается к прерванному занятию: снова выискивает шрамы на чужом торсе, едва прикрытом форменной рубашкой на распашку. - Давно хотел спросить. Почему ты предложил Томасу служить тебе? Затаив дыхание, ждет ответной реплики. И она не заставляет себя долго ждать. - Старый болтливый маразматик, - проговорил Шики, но через долю секунды продолжил. - Я был юн. И с этим никак не хотел мериться толстозадый, поросший сединой совет штаба. К тому же в семнадцать лет звание «капитана» почти невозможно получить. Так как обычно к двадцати пяти ты лишь «лейтенант». Но вместо ста пятидесяти человек, - именно столько человек было в моей роте, которой я командовал в то время, - мне всучили целый полк. А это уже звание «полковника». Слишком быстрый рост, не находишь? Никто не разделял идей моего назначения. Особенно, когда там сидели "полковники" в сорокалетнем возрасте. В обычных ситуациях так быть и должно. Даже при досрочном присвоении воинского звания такое невозможно. Таким образом, офицерское звание "генерал-майор" я должен был получить примерно в сорокапятилетнем возрасте. Но никак не в двадцать пять. - Постой, если мы встретились с тобой, перед тем, когда ты стал главнокомандующим, и если учитывать досрочное назначение, тогда тебе сейчас уже должно быть около тридцати? И резкий, грубый толчок, который, кажется, должен быть подзатыльником, вот только вышел куда более болезненным. - Когда меня вернули, всем уже было давно плевать на возраст. Им нужен был командир не одной дивизии, а всей армии. Однако в то время почти весь совет ополчился против меня. Мне нужны были соратники. Из всего отребья я предпочел завести немецкую дворнягу. Если бы она предала меня или оказалась бесполезной, то я бы просто ее убил. Все равно ему назначили смерть. Но он оказался более чем полезным и преданным. - Врешь. Ты выбрал его потому, что он искренне восхищался тобой и почти боготворил. Или может захотелось влияния старшего? Я имею ввиду он был для тебя вроде отца. Ухмылка и уничтожительно вскинутая бровь в ответ. - Ответь, я же прав насчет отца? - Похоже, у мышки тариф наглости растет по секундам. На сегодня лимит исчерпан. Брысь. С этими словами мужчина невозмутимо скинул юношу с кровати. Оседая на пол, прижимая ладонь к многострадальной заднице, Акира кинул уничтожающий взгляд в алые, с яркими всполохами пламени угли. «Вот же…»Глава 31
19 июня 2017 г. в 01:59
- Куда это ты собрался?
Интуитивно, как жертва, заприметившая хищника, пятится назад… Вот только не далеко слинял. Совсем вылетело из головы, что Шики расторопней него не в разы, а в сотни раз. Запоздало доходит, когда до двери рукой подать. Не зря же он не запер ее. Словно еще тогда мог предсказать развитие событий. Уже слишком поздно. Не сбежать.
Стоило ему развернуться еще в то мгновение, когда почувствовал, что Шики не собирается выполнять его просьбу. А еще лучше - вообще не нужно было слушать старика Мотоми. Всему виной он.
Подойдя вплотную, не торопясь, ведет плечами, скидывая китель на пол. Акира уже давно уловил «это его настроение», и, тем не менее, то как он продолжает «улыбаться» - мороз по коже. Жутко. Потемневший взгляд выдает его намерения. Кажется, Акира уже успел пожалеть о провалившейся попытке сбежать.Странно, целью была дверь. Так почему же диван, стоящий слева от нее, оказался ближе?
Одним движением ослабляет давление форменного галстука. Тот еще вид… Кажется, словно он терпеть его не может, но статус обязывает. Смешно думать про обязательства по отношению к нему. Немало времени прошло, и, похоже, юноша уже успел привыкнуть к его форме, и то, как он избавляется от фуражки и перчаток. Интересно, будет ли продолжение? Вряд ли. За все время Акира не раз думал о том, почему Шики никогда не раздевался. Лишь слова Мотоми всплывали расплывчатыми чернилами, разве что не на бумаге, а в голове:
«…Однажды я осматривал его тело после ранения… Такого я не ожидал. Сначала я предполагал, что все шрамы, покрывающие его кожу, он получал в сражении. Однако редко кому удавалось его зацепить… К тому же они были слишком стары для его возраста. Словно некоторые из них он получил незадолго после рождения.»
Желание убедиться все сильнее. Кисти, выглядывающие из-под белоснежных манжетов рукавов рубашки. Длинные аристократичные пальцы касаются лица… Больно стискивает подбородок, чуть задирая лицо к верху, словно заставляя смотреть ему в глаза, а большим пальцем нажимает на губы.
Почему нельзя по одному своему желанию кануть в небытие? Все было бы проще, если бы человек обладал подобной способностью. Это тянущее ощущение в мышцах живота, от которого они начинают сокращаться… Словно от удара. Как в замедленной съемке… Словно юноша выпал из реальности, пока тонул в глубоком бордовом омуте его глаз. Каждый раз сердце начинает неистово биться. Слишком быстро и часто. От одного лишь его взгляда.
Он скользит по телу вниз, словно видит юношу насквозь. По гладкой поверхности молочно-белой кожи. Будто бы для него нет преграды в виде одежды. Неторопливо, часто замирая, смакуя каждый участок тела… А после возвращаясь и вновь распаляя еще не утихшие сердце. Ощущения отходят на второй план. Оглушительный скрежет поворачиваемого ключа в замочной скважине. Когда он только успел? Акира не выпускал из вида его рук. Так когда тот приблизился настолько близко, что ему оставалось лишь протянуть руку и повернуть ключ?
Тишина... и мерная тяжелая поступь. Или просто Акире это показалось? Так или иначе, под напором надвигающейся фигуры юноша неосознанно отступает назад, до тех пор, пока под коленями не оказывается диван. Заминка всего в несколько секунд, лишь чтобы убедиться и отойти в сторону…Ибо юноша на своей шкуре знал, что это дурной знак. Усмешка. Едва юноша успевает отодвинуться в сторону, мужчина делает еще полшага вперед. Этого достаточно, чтобы повалить Акиру на кожаную поверхность дивана. Негромкий, полный злобы возглас. Вот какого черта он добровольно приперся сюда? Недовольно хмурясь, отставляет ладонь назад и чуть наклоняется телом вперед, как это бывает, когда человек собирается подняться. Диван издает характерный скрип, а глаза поневоле округляются, когда щека касается кожаной поверхности. «Когда он успел?..»
«Твою мать…»
Кровь шумит в сосудах… Кажется, Акира пропустил что-то. И именно поэтому он лежит в неестественной позе, вжатым щекой в диван.
- Куда-то спешишь, Акира? - проговаривает негромко, намеренно растягивая гласные.
Юноша шипит и выгибается, извиваясь под тяжелой ладонью, как дикая кошка, беспорядочно замахиваясь, нанося удары наугад, в попытке выбраться из-под чужого натиска.
«Ну как же. Размечтался.» Удар как всегда сильный, по ребрам. Это тоже становится извращенным ритуалом. Ничего необычного. Из девяти к трем раз так начинался их секс. Может, Шики прав? И Акира на самом деле понимает лишь боль? Стальные пальцы вцепляются в шею, сжимают и с силой дергают в сторону, заставляя замереть, развернув лицо через плечо. Глаза в глаза, неестественно выгнувшись, все еще спиной к нему.
«Вот черт…» Больно… Шея быстро затекает, а стальная хватка не позволяет изменить положение. Все тяжелее держать челюсти сомкнутыми и не проронить ни звука. Лишь обрывчато дыша. Еще сложнее продолжать в том же духе, когда тот нарочно двигает бедрами, вжимаясь пахом в задницу Акиры.
Жар льнет к коже на щеках, учащая дыхание от одного только имитационного толчка чужих бедер.
- Успокоился?- усмешка, пропитанная ядом под стать кровавым озерам, поблескивающим в азарте. Для него это лишь забава. Для Акиры - унижение. Горький привкус обиды растекается где-то внутри. Почему он все еще уступает тому в силе? Несмотря на все тренировки и старания парня… Он так и не смог победить его хотя бы раз.
Ладонь ослабляет хватку, а затем ползет вниз, переворачивая юношу теперь на спину. Наверное, тот и правда видит Акиру насквозь. Именно в ту секунду, когда юноша собирался позволить себе еще одну попытку сопротивления, его запястья больно стискивают по обе стороны от головы. Двигает бедрами так, чтобы оказаться между ног Акиры. «Улыбка» так и не сходит с его лица. Сжимаясь, чуть шевеля запястьями обеих рук, будто проверяя надежность того, как их сковали. Бедра больно заныли от той силы, с которой их развели. Мышцы тянет, и нет возможности сомкнуть ноги вместе из-за чужих, будто окаменевших бедер. Ощущение оттопыренной ширинки под задницей отзывается дрожью в теле, и даже веки плотно сомкнуты в попытке унять это тягучее жжение.
В помещении до одури душно, и ткань собственной рубашки противно липнет к коже на спине. Необходимо сровнять дыхание, как можно быстрее придти в норму, только бы не показывать этому «больному», что он успел «заразить» уже и его. А его руки, словно предчувствуя сопротивление, все еще не отпускают запястья юноши. Лишь скрестив их вместе, он скрепляет их одной рукой, освободив для себя другую. Становится ясным, для чего он это сделал, когда свободная рука небрежно сдирает с юноши китель, кажется даже пару пуговиц сорвал с «мясом».
Недовольно хмурясь, едва сдерживая собственный комментарий относительно этого, поплотнее стискивая челюсти, когда дело доходит до рубашки. Скользит пальцами вдоль груди, уже по обнаженной коже. Молчит даже тогда, когда холодные ладони грубо стискивают бока и его дергают вперед, вынуждая прижаться тазом к чужим бедрам.
И даже тогда, когда пальцы перебираются выше, касаясь сосков. Но не в силах удержаться от болезненного выдоха, когда зубы с силой впиваются в шею. Мучительно, зажимая и прокусывая кожу до крови, и тут же скользят ниже, оставляя болезненный, огненный след. «Псих».
Если это определение Шики… Тогда, как назвать юношу, если после подобного?
Терзающей пыткой, сбивчивым дыханием волна пронизывающих игл дрожью и сладкой болью продирает от самого копчика и между лопаток. Мурашками по коже, когда холодные губы плотно прижимаются к участку покрасневшей от укуса кожи. Не целуя, просто касаясь. А затем опускается ниже, ведя невесомым поцелуем вниз по груди, и лишь замирая ненадолго от оглушающего учащенного сердцебиения. Дыхание с шумом вырывается сквозь сухие губы. Расфокусированный взгляд и попытка сбросить с себя удерживающие руки оковы. Пронзительный, завораживающий алый взгляд был словно подернут легкой дымкой похоти, обрамленной черной бахромой ресниц. Пленяющий и всепроникающий.
Длинные жесткие пальцы медленно отпускают запястья, перемещаются ниже, чтобы в полсилы сжать горло тисками пальцев. Подобно немому вопросу: "Как ты поступишь, мышка?"
Черным по белому. Так доходчиво способен объяснить лишь он. Или Акира просто спятил и в каждом его жесте ищет скрытую угрозу? Как, например, сейчас. «У тебя есть шанс показать, что я не зря дал тебе свободу. В противном же случае…»
Судорожный вздох - и на секунду взгляд сквозь полусомкнутые ресницы, как-будто собраться с мыслями. Неосознанно проходится языком по пересохшим губам. Попросту не замечая, насколько призывен подобный жест.
- Достаточно просто попросить, - негромкий шепот над ухом. В удивлении распахнуть глаза, плохо соображая. Что он имел в виду?
- Что ты… - оборванный на полуслове вопрос. Лишь жесткие губы, заглушающие остатки слов. Языком ведет по приоткрытому рту, очерчивая… А затем проскальзывая внутрь.
Теперь-таки юноша понял, что тот имел в виду. Связывая с паранойей. Словно тому сложно найти отличие между обычным жестом и обольщением. Почему каждым своим движением он распалял его лишь сильнее? Как поднести спичку к пламени огня, так с каждым движением его рук и губ кожа покрывалась крупной дрожью.
Становится страшно. Словно им завладели, целиком подчиняя лишь своей воле. И успокоившийся было зверь внутри ощетинился тревожно и еле слышно зарычал. Как предостережение. Способ защиты от нависшей угрозы. Разумеется, все опасения, пропитанные отчаянной горечью, страхом и легкой обидой, улетели в никуда, как только чужие пальцы проникли под пояс штанов. Проклятое тело, словно обладающее сверхчувствительностью, отвечало на каждое его движение.
- Стой… - тихий судорожный хрип, больше походивший на всхлип, терялся на фоне расстегивающейся молнии и лязганья бляшки ремня. В голове характерный звук, очень походивший на взведение курка. Распахнуть глаза, как очнуться от ночного кошмара, перед тем, как сработает ударно-спусковой механизм. И до того, как произведут выстрел. Упершись предплечьем в крепкую грудь. А из груди вырывается лишь жалкое задушенное хриплое дыхание.
Жалкое подобие протестов, перебиваемые хрипучим дыханием и клокочущим сердцем - ощущение, как ноги разводят шире; окончательно избавляют от оставшихся элементов одежды.
Утихшее пламя вновь разгорается с новой силой, как от дуновения легкого ветерка, и вот уже пара раскаленных углей, горящие похотью вперемешку с азартом. Напрочь заглушая все крутящиеся в голове мысли, сосредоточив на себе и запечатлев в сознании. Еще минута - и можно просто задохнуться, когда его губы в миллиметре от него. Не касаясь, словно поддразнивая.
А после все же впиваясь нещадно в светлую кожу, только не совсем губами, и не в губы. Очередной колющий укус, оседающий кровавым пятном на изгибе, переходящем в плечо. Облизывает, а после ведет языком вниз, нарочно задевая соски. Одной рукой подхватывая под коленкой, стремительно забрасывая ногу на твердое плечо. Движется вперед, наваливаясь чуть ли не всем своим весом. И только хватка становится крепче, а юноша старается приподняться, в который раз выстраивая преграду в качестве своего предплечья очередной попыткой протеста. Сердце, кажется, сейчас разорвется от нахлынувшего чувства адреналина и сжавшихся от недостатка кислорода легких.
- Стой… Подожди…
Двигает бедрами вперед, устраиваясь удобнее так, что остается лишь расстегнуть ширинку. Легко пересекает препятствие в качестве руки, заламывая ее за спину. Мимолетный взгляд, брошенный вниз. Стоит услышать звук разъехавшейся молнии, как чужие пальцы как обычно лишь приспускают брюки, освобождая собственную возбужденную плоть, проходясь своими пальцами пару раз вдоль нее. Горячее, чуть сдержаннее, нежели у Акиры дыхание обжигает шею, кажется, его жалкие попытки высвободиться лишь распаляют его еще больше.
«Изврат чертов!»
Наконец, когда ему удается освободить свою руку... Акира не может тут же оттолкнуть его в сторону. Направленная к входу плоть одним мощным толчком проникает внутрь, заставляя цепляться за спину и повалиться на диван под несдержанной чередой размашистых движений.
Глубокие, плавные толчки - и глаза поневоле прикрываются, а рот открывается в оглушительном вопле. Невозможно сдержать ни звука.
Надрывные стоны и что-то среднее между хрипом и судорожном грудном выдохом. Голос чужой, горло саднит, словно от битых стекол.
Прогибается под нависшим телом, и в полусомкнутый взгляд врезается до одури знакомая надменная усмешка. В ответ дергая в свою сторону, крепко хватая за шею. Черная бровь насмешливо ползет вверх, уголок рта кривится, придавая лицу поистине дьявольское выражение.
Разжимая пальцы, сжавшие его шею. И с вызовом не отрывая своего взгляда, сопровождающего движение, которым рука юноши скользит по белоснежной рубашке главнокомандующего. С теми звуками, что срываются с губ юноши, слышится надсадный треск. Мгновенно теряясь на фоне скрипа дивана и оглушительного биения сердца. Возможно, это лишь внутри головы юноши, но он слышит… физически ощущая, как отрываются хлипкие пуговицы форменной рубашки, и ткань едва удерживается у самого пупка, а после беззвучно дорывается до конца, оголяя чужой торс.
Дыхание перехватывает, а грудная клетка ходит ходуном. Невозможно ни выдохнуть, ни вдохнуть полной грудью, как будто что-то мешает…Только привычная уже, саднящая боль в горле. После теплые, но совершенно не согревающие руки. Отстраняющие тонкие кисти юноши от собственной груди.
«Везде…». Движения словно становятся резче и грубее. Без стеснения чужие руки шарят по телу, иногда причиняя боль неосторожно задетым ссадинам. Лязг его ремня - и новоявленная боль в бедрах оттого, с какой силой он развел их. Ноги механически обхватывают чужую талию. Кажется, юноша смотрит перед собой, но ничего не видит. Все расплывается перед глазами, и лишь фрагменты, всплывающие от увиденного недавно.
Бессознательно руки вновь тянутся к чужому телу, крепко обхватывая плечи. А затем ладонями по груди, лишь убедиться.
Мужчине не нравится ощущения тонких обжигающих кожу пальцев и то, как они скользят, очерчивая каждый рубец многочисленных увечий, сетью покрывающих открывшийся участок тела. Его руки больно касаются внизу. Как в наказание по внутренней поверхности бедра, царапая нежную кожу коротко подстриженными ногтями. Сжимая мошонку и растягивая вход для очередного грубого толчка. Стараясь максимально расслабиться, Акира понял, чем прогневал его. Но не способен отвести взгляд… А вместе с тем и остановить руки, которые и вовсе стянули рубашку, открывая полный обзор.
Шрамы… Берущие начало от ключиц, а дальше… Уже не разобрать, где кончаются одни и начинаются новые.
Под ребрами входное огнестрельное отверстие небольшого размера и круглой формы с неровными краями-разрывами поверхности кожи, приблизительно равные среднему калибру огнестрельного снаряда, либо превосходящие его. Другие - почти звездчатые с лучами разной длины, щелевидные и дугообразные. Старые, почти рассосавшиеся раны от штыковых атак. И те, что аккуратные, тоненькие, почти бесцветные, несомненно сделанные хирургическим путем.
Словно в противовес им темные выпуклые, будто зашитые в спешке без какой-либо практики. Но вместо того, чтобы отдернуть свои руки, Акира зачем-то проходится подушечками пальцев по одному, почти свежему рубцу. Аккуратно, словно швы все еще могут разойтись, если надавить сильнее. Словно пытаясь разобраться, что он испытывает: сочувствие, жалость или же странную тупую боль, как если бы эти ранения нанесли ему самому.
Мгновение - и его руки вновь отстраняют, на этот раз фиксируя их над головой. Очередной болезненный толчок, и не только этим он выказывает свое недовольство. Его взгляд потемнел до такой степени, что приобрел темно-бордовый цвет, жутко холодный. Его лицо – жесткая маска, не выражающая ничего. Чудовищно… Не единого намека на мысли. И механические, с огромной амплитудой рывки.
Даже боль не могла привести юношу в чувство настолько, что он вновь потянулся к нему. Сквозные пулевые ранения круглой формы, покрывающие плоские участки поверхности тела. И словно узорами росчерки изуродованной плоти... в темном обрамлении бордовой корки. Неровные, ярко выраженные… Юноша словно на себе ощутил боль от каждого ранения.
Но не мог перестать касаться их, не мог сжать веки и отдернуть руку и отодвинуться. Аккуратно, боясь ненароком причинить страдания. Словно рана все еще болит.
Взгляд пугает, и злобный рык еще никогда не доходил до такого угрожающего, приобретая нотки леденящей кожу ярости. Словно вот-вот порвется тоненькая нить его терпения и он сожрет его целиком, предварительно разорвав все внутренности своими агрессивными, нещадными рывками.
Отчаяние и боль… словно они сжирают его по кусочкам с того самого дня, как он получил эти уродливые росчерки. «Поэтому ты полагаешься всегда только на себя?»
Одного красноречивого взгляда и то, как он ведет себя сейчас, хватает, чтобы понять: он не хочет ничьей жалости. Для него это сродни унижению. Его дыхание надломленное, через раз…
Акира знал, что лучше всего было бы не обращать внимания, чтобы не бередить раны. Осторожно и незаметно отступить, словно меняя тему и переводя внимание на нечто иное… Но он не может. Чувства, его одолевшие, ему не понятны и самому. Настолько, что он не замечает, как обхватывает его поперек торса. Приподнимаясь, губами прижимаясь к ножевому тонкому росчерку под ключицей.
Шики неожиданно дергается, как от удара, только вот этого недостаточно, чтобы воспроизвести то, что на его лице отразилось. Презрение вперемешку с отвращением… Только вот к кому… Мягкие подушечки пальцев касаются чуть ниже и прежде, чем они отследят новый выпуклый рубец, Акиру хватают за волосы, буквально отрывая от себя. Роняя настолько резко, что затылку парня пришлось не сладко бы, окажись это нечто иное, нежели диванная поверхность. Акира на миг прикрывает глаза, а его ладонь соскальзывает вниз по напряженным мышцам… Словно он убирает руку, но напоследок хочет запечатлеть для себя каждый некогда болезненный, фактурный очерк. По ребрам вниз… Рваные и колотые раны, красноречиво выраженные в объемных рубцах, определяемые даже на ощупь. Неаккуратные безобразные стежки, плохо сросшиеся, и кое-где разошедшиеся выше выпирающих тазобедренных костей… Под пальцами кожа покрывается мурашками, и хоть он больше не вздрагивает, Акира буквально пальцами ощущает, как напряжен каждый мускул на его теле…
«Откуда это чувство боли?»
Ощущение, что к нему никогда и никто так не прикасался. Словно это изувеченное тело, все еще изнывающее от боли, жаждет теплоты и ласки. Как если бы измученный, затравленный зверь, страдающий от человеческой жестокости, боялся и остерегался прикосновения людей. И вместе с тем, ощущая ласку, ощетинивается, словно предчувствуя неладное, не доверяя и все еще опасаясь, что его могут ранить.
- Жалостливая глупая рыбка, может еще слезу пустишь? - скривив губы, со зловещим презрительным шипением, полный гнева раздается голос у самого уха.
Как колючая проволока, обволакивающая сердце. Невозможно пролезть, не оцарапав кожу. Остается, сцепив зубы покрепче, протискиваться сквозь боль, игнорируя новоявленные раны. Пробираться глубже, даже когда яркой вспышкой и гулким скрежетом проволока устремляется к рукам, вспарывая кожу и оставляя шрамы.
- Да кто бы стал по тебе сопли пускать, бессердечный выродок?!
Бледные, почти сливающиеся с цветом лица тонкие губы кривятся в надменной усмешке. Совсем в такой, которую Акира терпеть не может. Ту самую, от которой просто трясет. Хочется стереть ее с его лица.
Жесткие пальцы, вцепившиеся в пепельные пряди волос. Оттягивая и больно путая их, под натяжением заставляют запрокинуть голову, подставив свои губы под жесткий поцелуй. Коротко, как наказание, чтобы потом опуститься ими ниже по подбородку и к шее. Ниже по ключицам и в сторону, жарко целуя плечи. Раз за разом цепляя острыми краями зубов, никак не желая останавливаться.
Полуприкрытые глаза цвета плавленого свинца совсем пьяные, затянутые поволокой страсти. Неумолимая жажда, будто каленым железом выжигающая все другие желания.
Чужие пальцы спускаются ниже, не спеша оглаживая кожу, проскальзывая рукой под поясницей, приподнимая и прижимая теснее.Одной рукой прикасаясь к ребрам. Другой - разводя упругие ягодицы, сопровождая такое движение чередой рывков бедер. Плавнее, чаще и глубже…