Притворяясь человеком

— Теперь мы враги. Точнее, еще большие враги, чем раньше, — алые рубины глаз смотрели на меня в упор. — Захочешь убить меня? Внутри меня все кричало от ужаса. Почему Окита выбрал для себя такую участь?! Или же его заставили?.. Но он все же один из командиров отрядов Шинсенгуми, его не смогли бы принудить, следовательно, это был его собственный выбор. Собственной рукой он выбрал жизнь, даже не жизнь, а существование, в виде странного создания, наполовину человека, наполовину жуткого чудовища, не способного сдерживать примитивные инстинкты. Разве он не знал, что случается с выпившими очимидзу, и какая жуткая смерть ожидает их, когда они исчерпывают запас жизненных сил? Он отбросил с глаз белую прядь волос, которую трепал ночной ветер, совершенно обычным, человеческим жестом. Он был похож на себя самого при жизни, но все же такая внешность ужасала меня. При свете луны его волосы сверкали серебром, напоминая волосы демона в истинной форме, а глаза – глаза многих чистокровок в обычном облике, но все же это был не Они, а что-то совсем другое. — Знай, я никогда не убила ни одного живого существа, будь то демон или человек. Но Расецу — исключение из этого правила. Не потому, что вам суждено было умереть, а вы избежали этой участи, используя кровь демонов. Они погибли из-за вас. Да, чтобы изготовить очимидзу, нужна кровь демонов. Не обязательно убивать их, но ни один демон в здравом уме не согласиться на такое. Кроме, разве что, моего брата, но он уже давно сошел с истинного пути. Он молча ждал, пока я закончу говорить, не меняя выражения лица. Какая-то дикая усмешка слегка исказила его губы, но он никак не показывал своего отношения к произносимому мной. Ночной ветер не приносил с собой прохлады, лишь удушливую жару, от которой хотелось кричать в неистовстве. — А потому, что вы опасны. Вы не люди и не демоны. Вы все равно погибнете рано или поздно, но еще и унесете с собой многих невинных. Само ваше существование противоестественно. Молчание стало мне ответом. Мне нечего больше было сказать, ему, похоже, тоже, или же он размышлял над сказанным, чуть прикрыв глаза. Все же, зачем? Зачем, Окита? Я ждала ответа именно на этот вопрос и не получала его, начиная чувствовать сомнение, липкой паутиной опутывающее сознание. Я всегда относилась к Расецу с состраданием, но все же безжалостно убивала их, если это требовалось. Быть может, я была не права в этом? Быть может, они ничем не хуже и не лучше демонов и людей, так за что они должны лишаться жизни? Во всяком случае, Окита абсолютно разумен. Он даже не пытается атаковать меня. И не похож на тех, кого я встретила в тот же день, когда попала в штаб отряда. А еще… Откуда он получил очимидзу? Шинсенгуми не вняли предупреждению от демонов, переданному мною, или же оно досталось ему от кого-то другого, кто и подтолкнул его к этому решению?.. Окита спокойно, полностью игнорируя возможную опасность нападения с моей стороны, повернулся спиной ко мне и неторопливо отправился прочь. Считал, что нам не о чем говорить?.. К духоте воздуха прибавился приторный аромат каких-то цветов, чересчур резкий, бьющий по обонянию. Я отчетливо ощущала неприятное биение пульса на шее. Несмотря на то, что я находилась в центре города, откуда-то взявшиеся здесь цикады вовсю стрекотали, заставляя ощущать жару еще отчетливее. Все это сливалось, образуя какой-то странный, пугающий ритм. Должно быть, мне было просто очень душно – никогда не чувствовала ничего подобного прежде. Мысли перескакивали с одного на другое, я была не в силах сосредоточиться на чем-либо одном. С неожиданной ясностью я как будто чужим голосом произнесла, ужасаясь собственным словам: — Я отдала свою свободу не для того, чтобы ты стал чудовищем, — зачем я говорю это? Ведь это глупо, чем-то похоже на хвастовство. Свою свободу я отдала без просьб с его стороны, сделав этот выбор самостоятельно, и он тоже имеет право на выбор. Он ничем не обязан мне, так зачем же я собираюсь рассказать все это? Он замер и обернулся, как будто заинтересовавшись, но ничего не ответил. В этой тишине было что-то выжидательное, а я, несмотря на то, что уже поздно отыгрывать ситуацию назад, упрямо молчала, решив, что ему все же незачем знать об этом. — Чудовище, да? Лестно, — усмехнулся он, и, почему-то приняв свой обычный облик, отправился вниз по улице. Я поняла, что это, скорее всего, наша последняя встреча. Вот и попрощались, теперь я точно не должна иметь никаких сожалений. Пожалуй, я могу считать мертвым того человека, которого знала когда-то. Возможно, я не права, возможно, он меняет лишь облик, не теряя разума. Но, даже если так, это Расецу, тот, кого не должно существовать. *** Кажется, ночь прекратила быть моим любимым временем суток. Когда-то я была страстно влюблена в нее – в ночную тишину, в фиолетово-черное небо, покрытое тускло поблёскивавшими звездами, среди которых лишь единицы были достаточно ярки, чтобы выделиться среди остальных. Мне нравился запах ночной свежести, в котором смешались ароматы цветов, что распускаются лишь в темное время суток, травы и росы, покрывающей ее. И, разумеется, мне нравилось, что ночью люди спят, что дает возможность спокойно насладиться прогулкой по тем местам, где обычно их целая толпа. Однако, события, произошедшие за последние месяцы, заставили меня изменить свое мнение. Да, ночь тиха и спокойна, но ночью тоске проще всего проникнуть в сердце. Ночью обретают наибольшую силу жуткие существа вроде Расецу. Ночь — пора охоты, а не неторопливых размышлений. Ночью я узнала о предательстве брата. Ночью я ушла от Шинсенгуми. Ночью… Но на смену ночи всегда приходит утро. Зыбкий промежуток между тьмой и светом, кошмаром и явью — рассвет. Длится он не больше трех часов, но все же я могла считать его любимым временем суток, потому что само появление солнце наполняло меня надеждой. Что ж, мне нужно было подумать, как провести этот день. Ведь дел у меня, если подумать, никаких нет. Сен-сан и Кимигику в тот день были заняты, да и не могла я постоянно злоупотреблять их заботой, поэтому пришлось коротать время в одиночестве, чем я совсем не была опечалена. Ведь именно какое-то странное стремление к уединению заставило меня уйти из уютных владений Сенхиме посреди ночи. Глупо, ведь сейчас бродить может быть довольно опасно… Зато — к счастью или наоборот — я повстречалась с Окитой Соджи, а значит, не зря прогулялась по ночному городу. Мерное шуршание песка под деревянными гета сменилось ровным постукиванием: изменилось покрытие дороги под ногами. Подняв голову, я обнаружила, что в ходе размышлений пришла к небольшому синтоистскому храму, окруженному невысокими вишнями. В этот ранний час рядом с храмом не было взрослых, лишь играла стайка ребятни, которые, судя по одежде, принадлежала совсем разным социальным группам. Не торопясь, я прошла к невысокому деревянному помосту и присела на него, свесив вниз и чуть наклонив в сторону скрещенные лодыжки. Длинные рукава фурисодэ* оказались разложены по чистому дереву — сегодня я вновь была одета в женскую одежду. Не могу сказать, что мне слишком это нравилось, честно говоря, мне было все равно. Однако Сенхиме и Кимигику настаивали на том, чтобы я одевалась именно так: чтобы не привлекать внимания рядовых Шинсенгуми, которые, в отличие от их командиров, никогда не узнали бы меня в таком виде, даже когда я проходила совсем рядом с ними, и чтобы, по выражению Сан-сан, «не принижать собственную женственность». Кто-то несильно потянул меня за рукав, ласково окликая: — Сестренка, давай поиграем! — обладателем голоса оказался мальчик лет пяти, рядом с которым застенчиво мялись еще один мальчик и две девочки. Хотя он вовсе не был похож на Каору, да и обратился ко мне, как к старшей сестре, а не к младшей, я все же невольно вспомнила моего брата-близнеца. Как же он?.. Все еще строит какие-то планы, а, возможно, надеется убить меня? Возможно, моя смерть ничего не изменила бы для всего мира и стала бы избавлением от нежеланного брака лично для меня. Но я, черт возьми, хочу жить! Дети окружили меня, несмотря на то, что я смотрела как будто сквозь них, не проявляя ни малейшего желания завести игру с ними. Детство… говорят, что это — самая беззаботная пора, а все же мне не слишком в это верится. За примером не нужно ходить далеко – даже одна из малышек, что сейчас смеется и улыбается мне, наверняка страдает от бедности, холода и голода — настолько худа она, настолько плохо ее кимоно. Забот у детей не меньше, чем у взрослых, да только взгляд их более светел и чист… Да и я сама… Не могу назвать свое детство слишком счастливым. Я была привязана к брату, но не как к другу, а как к последнему месту в мире, где я не чужая. Мы ведь даже не играли никогда – если не считать игрой то, как он отнимал у меня немногочисленные игрушки и мучил животных, что до того я ласково гладила. Все же поддавшись уговором детей, я запела негромкую, но веселую песенку, услышанную мною совсем недавно, во время пути в Киото. Женщина средних лет пела ее своим детям, уставшим с дороги, чтобы утешить и успокоить их. Мне никто не пел песен… Юкимура Кодо, что крайне малое время воспитывал меня в детстве, относился ко мне, как к родной дочери, но он все же был довольно угрюмым человеком, чтобы играть со мной. Глава клана Нагумо и его жена и вовсе относились ко мне как к средству к осуществлению цели, инструменту, считая, что им незачем привязывать меня к себе при помощи чувств. Дети весело кружились вокруг меня, подпрыгивая на месте и выкрикивая смешные слова. Я чувствовала одновременно и странную нежность, ощущение, непривычное для меня, и тревогу. Радовались бы они так, увидь меня в истинном облике? Или, хотя бы знай, что сидящая перед ними очаровательная девушка обладает практически полной неуязвимостью, сверхчеловеческой выносливостью и, теоретически, разумеется, способна лишить их жизни одним движением руки? Пожалуй, мой истинный облик испугал бы их, как, впрочем, и любого другого смертного. Белые волосы, даже при солнечном свете отливающие серебром, заставили бы их насторожиться, но нечеловеческие желтые глаза, в которых, согласно поэтическим описаниям, можно было увидеть вечность, и пара маленьких рожек чуть выше бровей, наверняка напугали бы их. Мой истинный лик напугал бы любого смертного своей опасностью и спокойствием, своей молодостью и, одновременно, мудростью… Люди всегда боятся неизведанного, незнакомого, но при этом одновременно ритм их жизни суетливый и беспокойный. Мы же, долгоживущие, привыкли к тому, что события вокруг нас сменяются, как в калейдоскопе, и научились не обращать большого внимания на смену эпох, оставаясь верными самим себе. Но не заключалась ли в этом наша ошибка? Быть может, мы пропустили тот самый момент, когда должны были измениться… Я вдруг оборвала песню на середине фразы, несмотря на то, что мне осталось допеть совсем немного – из-за того, что внезапная дрожь пробила меня. Кожа покрылась мурашками… Без сомнений, истинный демон, приближающийся крайне быстро. Пока что я не могла определить, кто это из двух знакомых мне чистокровок, но, кто бы это ни был, в любом случае, это сулило большие неприятности. — Уходите отсюда, скорее, — напряженно произнесла я. Дети растерянно посмотрели на меня, не понимая, чем вызвана такая внезапная перемена. Но они должны уходить отсюда! Не важно, Казама или Каору, никому из них я не могу доверять. Пусть дети ни в чем не повинны, кто знает, что может прийти Они в голову?.. Внезапная жестокость не была нам свойственна, и мы довольно успешно притворялись обычными людьми, однако Каору стал безумным, а Казаму я видела всего лишь два раза в жизни. — Пошли прочь! — я прибавила холода в голос и отмахнулась от попытавшихся ухватить меня за рукав девочек. Дети, похоже, обидевшись, отошли от меня, но не слишком далеко. Отогнать их было не сложно, но мне было немного жаль, что я вряд ли когда-нибудь снова почувствую эту нежность. — Давно не виделись, Чизуру, — чуть насмешливо прозвучал чуть глуховатый мальчишеский голос. — Похоже, тебе несложно дается такая роль. Хотя чему я удивляюсь, ты же демон все-таки. К чему он заводит подобный разговор?.. Я была уверена, что он, как и я, прекрасно помнит, как закончилась наша последняя встреча. Скорее всего, если бы не вмешательство Казамы, я погибла бы, не сумев решиться на убийство брата, да и навыки мои, пусть и незначительно, уступали навыкам Каору. — Я знаю, что ты редко меняешь свои решения. Но все же я спрошу еще раз — ты присоединишься к нам, Чизуру? — в его глазах сквозило что-то, до сих пор не виденной мной… Мольба? Тоска? Не знаю… Я не стала пытаться переубедить его — невозможно заставить изменить свое решение того, кто безумен, пусть и не в прямом смысле. И, конечно, мой ответ был очевиден — молчание, значение которого понятно и без слов. А потом его взгляд метнулся детям, замершим вдалеке. Что?! Неужели он собирался использовать их против меня, как того белого котенка, воспоминания о котором еще сохранились в моей душе, моего пушистого любимца… ========================================== Фурисодэ* — традиционный японский наряд незамужних девушек и невест, кимоно с длинными рукавами.