therapy

когда двадцать первое день рождения калума прошло полтора года спустя, уиллоу плакала. месяцами после её кошмара она боялась пустить калума в машину. это заняло довольно много убедительных утверждений со стороны калума, чтобы уиллоу согласилась, что он будет в порядке. пара на самом деле не говорила кому-нибудь ещё о её кошмаре, так как она не была с нетерпением ждущей жалостливых объятий, ни собиравшейся кого-либо пугать. она рассказала им смутные части, окружающие песню, но ничего больше. в отличие от уиллоу, калум не хотел держать песню скрытой, он хотел записать и выпустить её, как мальчики, сделавшие это в её кошмаре. неохотно уиллоу согласилась; она и калум говорили о мелодии и бите. уиллоу неясно помнила басс, который она выучила в своём кошмаре, но калум был хорош на своём пути к её обучению как играть в реальности. это заняло месяцы для песни, чтобы выйти такой идеальной, какой уиллоу помнила её. люк, эштон и майкл были влюблены в песню и, несмотря на аргументы уиллоу: «это, возможно, и было кошмаром, но вы всё же написали это!», мальчики отказались взять кредит для блестящей лирики. майкл боролся: «это был твой сон, уилл! твоё подсознание думало о ней!» поклонники обожали песню; практически целый мир и они обязаны этим всем ужасному-ужасному кошмару уиллоу. — всё хорошо, уилл? — спросил калум, так как уиллоу затащила одеяло назад на их кровать и скользнула под него. — нет, — прохныкала уиллоу, обнимаясь крепче с калумом. — я больна. — не волнуйся, детка, — утешил калум. — я позабочусь о тебе. я прямо здесь, и я никуда не собираюсь.