The war within

      - Что, опять?! - Юнги закатывает глаза, не пытаясь скрыть раздражения. - Такими темпами альбом выйдет лет через 10! Намджун пожимает плечами.       - Да хоть через 20, но эта песня должна быть идеальной. И пока я не могу уловить ту музыку, которая бы ей подходила. Я думал, тебе, хён, как никому другому важно качество наших песен.       - Да, но твои выкидоны уже ни в какие рамки не лезут! Я не могу ждать вечно, что уж говорить о наших фанатах! Короче, Намджун, либо ты в течение недели находишь нового композитора, либо эту песню придется включить в следущий альбом. Как раз успеешь закончить, - Юнги крутанулся в кресле, повернувшись к студийному компьютеру и оставив опешившего Намджуна осознавать информацию.       - Ты такая сволочь, хён, - в голосе плохо скрываемое бешенство. Юнги устало потер глаза.       - Не я такой, жизнь такая. Я даю тебе время, так что скажи спасибо. Намджун не нашелся, что ответить, поджал губы. А затем молча поднялся и вышел из студии.       Казалось, что ветер на улице обдавал со всех сторон. Капюшон слетал с головы, а глаза за солнцезащитными очками слезились. Намджун прошел по улице и завернул в близлежащую кофейню, чтобы забиться в угол и посидеть наедине со своими мыслями. Его песня, которую он лелеял столько лет, слова которой подсказывало сердце, могла остаться без места в альбоме! И ни один композитор пока не смог подчеркнуть красоту каждого слова в ней, не смог выразить всю боль и надежду ее автора в музыке. Намджун злился, задыхался в бессилии. Песня о нем, о его пути: о всех ножах, воткнутых в спину, о потерянных друзьях, о страхе, об одиночестве - и все же о вере в будущее. Песня его души. Песня, в которой весь Намджун, какой он есть.       Мягкий свет внутри заведения расслаблял, и злость постепенно исчезала, подобно завитушкам пара над ароматным кофе. Юнги-хён прав, наверное. Он всегда оказывается прав. Намджун откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. В голове одно за другим проносились воспоминания: вот ему 14 лет, Юнги 15; они бегают по крышам, затягиваются первыми сигаретами, попадают на первые андеграундные тусовки. Намджун прилежно учится, в избытке получая издевательства одноклассников; Юнги же его защищает, часто дерется и кое-как пытается не вылететь из школы. И когда Намджун начинает засматриваться на мальчиков, Юнги его не осуждает, только удивляется и улыбается. У кого из них первым случается сдвиг по фазе - непонятно, но Намджун, злясь на весь мир и на себя, начинает вываливать свои мысли на бумагу, под утро собирая их в рифмованные куплеты. Он зачитывает их Юнги, а тот критикует или хвалит, и неизменно оказывается прав. Вот Юнги 17, и он впервые выступает на андеграундной сцене. Зрители двигаются в такт его рэпу, а Намджун смотрит на него из этой толпы, и его распирает от гордости. Он следует за своим хёном, тоже вскоре оказываясь на сцене, рассказывая людям истории из своей жизни с бурлящим адреналином в крови. И это было лучшим чувством в их жизни. Родители не понимали, друзья предавали. Каждый пытался вставить им палки в колеса, когда они оказались на волне успеха. Но Намджун и Юнги преодолевали препятствия, и всегда вместе. Писали песни, выпускали альбомы, собирали полные залы фанатов. А по ночам все так же курили, забираясь на крыши и вглядываясь в огни большого города.       Намджун открыл глаза, возвращаясь в реальность. Ну и что, что песня не войдет в альбом? В конце концов, его песня должна быть идеальной, не смотря ни на что. Даже если выйдет лет через 20, и даже если придется объездить всю Корею, весь мир в поисках композитора.       Допив свой кофе, Намджун бросает оценивающий взгляд на баристу и двигается к выходу, намереваясь помириться с Юнги. Но сталкивается с ним нос к носу, едва выйдя за порог.       - Хён, я...       - Конечно, не прав, пошли, кое-что покажу, - Юнги хватает его за локоть, ведет дальше по улице сквозь толпу и тыкает пальцем в приклеенный к стене постер. Намджун недоуменно всматривается в фото оркестра, и тут же примечает миловидного корейца со скрипкой из-за его рыжей шевелюры. Глаза пробегаются по надписи внизу: «1 декабря в 18:00, Лондонский симфонический оркестр. Солисты: Ким Сокджин (рояль), Пак Чимин (скрипка)». Ким Сокджин? Еще один кореец? Намджун вглядывается в фигурку парня за роялем. Он сидит вполоборота, так, что видны пушистые ресницы, округлая щека, длинная шея и кромка губ. И Намджун ловит себя на странной мысли, что хочет увидеть больше, но он все еще не понимает, к чему все это. Вздыхает и переводит непонимающий взгляд на Юнги.       - И что? Юнги цыкает.       - Почему ты так тупишь, умный же вроде. Тебе сейчас с твоей песней все, что угодно, пригодится. И посмотри, какие солисты. Да, Намджун еще как посмотрел.       - Чем мне это, по-твоему, должно помочь? Они играют классику, которую я уже тысячи раз с тобой слушал.       - Вдруг вдохновишься, и появится хотя бы представление о том, какую музыку ты бы хотел. В любом случае, лишним этот концерт не будет, - Юнги раздраженно дергает свой шарф, а на его лице появляется обыденное выражение вселенской скуки. Намджун же снова блуждает бессмысленно-пустым взглядом по плакату, и чаще всего по парню за роялем. Вряд ли ему это поможет, но хён любил таскать его по всяким концертам классической музыки. Юнги хлопает Намджуна по плечу и заявляет:       - В общем, разговоры разговорами, а мне пора в студию. На твоем месте я бы тоже долго не прохлаждался: кроме твоей песни, у нас есть еще куча других, над которыми нужно работать, - и, развернувшись, шагает обратно, наматывая шарф до глаз. Намджун еще какое-то время разглядывает постер, продолжая цепляться взглядом за длинную шею пианиста, а затем спешит вслед за хёном.

***

      - Знаешь, хён, я вечером куплю нам билеты.